Текст книги "Озябший ангел (СИ)"

Автор книги: Валерий Николаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

  – О! У нас тепло, – обрадовалась она. – Благодать. Тебе кто-то помог?

  – Нет. Это было не трудно, – ответил Вовка. – Мы с батей нынешней весной точно такую же печку у себя во дворе сложили. Под навесом, конечно.

  – Не скромничай. Хорошо сделал. Молодец, – похвалила она. – А хлеб выкупил? Ты ведь сегодня раньше меня из дому ушёл.

  – Да, выкупил. Только уж больно тяжёлый он и сырой, точно глина, прямо течёт с него.

  – Так в нём чего только нет, – заметила тётя Мария, – и жмыха разного, и солода, и сои – всего намесили. С чего же ему быть лёгким?

  – А в очереди говорят, что для нас в Мурманске уйма продовольствия накопилась. Как только наши сбросят финнов с Карельского перешейка, так через пару дней в магазинах всё будет: и крупа, и хлеб, и сахар.

  – Да-да, – вздохнула тётя, – конечно будет. А чаёк-то у нас есть?

  – Есть. На травках. А завтра щи из крапивы сварим.

  – Это хорошо. А то чувствую, как силы уходят.

  – Тётя, я посоветоваться хочу. Сейчас вроде бы меньше стали бомбить, но уже полгорода без стёкол осталось. Позавчера немцы только начали артобстрел, а наши военные корабли с Невы как ударили по ним с главного калибра, так в домах на набережной стёкла в момент повылетали. А что, если корабли встанут на якоря напротив нас и бой начнут или рядом бомба рванёт?

  – Вова, ты это к чему?

  – Дядя Ваня из домоуправления в окнах своей квартиры половину стёкол на фанеру заменил. Говорит, сберегу пока, а то вылетят все разом – и в темноте жить придётся. Давайте и мы так сделаем. Насчёт фанеры я уже договорился с ним.

  – Даже не знаю. А впрочем, поступай, как хочешь. Только холодно уже с окнами возиться, да и опасно – стекло всё же.

  – Дядя Ваня обещал помочь, а потом и я помогу ему.

  – Ну, ладно уж, ладно. Вопрос решён.

  На следующий день Вовка и его знакомый эту работу сделали за два часа. В каждом из трёх окон стёкла на левых створках рам заменили листами пятислойной фанеры. В квартире сразу стало сумеречно. Но зато за шкафом появился запас дефицитных стёкол.

  Накануне праздника по карточкам на каждого человека выдали по пять штук солёных помидоров. А ночью и немцы поздравили горожан: забросали город мощнейшими фугасами и морскими минами. Но самая дурная весть пришла восьмого ноября – фашисты захватили Тихвин и перерезали последнюю железную дорогу, связывающую Ленинград со страной. Это могло означать только одно: голод будет ещё более жестокий и затяжной.

  И уже через четыре дня нормы продовольствия снизили. До этого момента Вовке ещё как-то удавалось оставаться оптимистом. Но теперь он почувствовал, что ему просто необходима дружественная поддержка. И мальчик пошёл в мастерскую, к переселенцам.

  Из взрослых он застал там только стариков. Те по давней привычке о чём-то спорили. Вовкиному приходу они обрадовались так искренне, будто за его плечами богатый опыт арбитра.

  – Ну-ка, Владимир, включайся в наш разговор, – первым энергично пожал руку мальчику Олег Павлович и усадил его на табурет.

  Поздоровался и Николай Павлович. Не объясняя сути спора, пояснил ситуацию:

  – Мы тут с братом упёрлись в тему, как два бычка в одни и те же ворота, но с разных сторон. Авось ты нам поможешь докопаться до истины.

  Олег Павлович жестом привлёк внимание мальчика и спросил:

  – Володя, вот скажи нам, почему ты оказался в Ленинграде?

  – Родители к тёте послали, – ответил мальчик.

  – Та-ак. А были причины, по которым ты мог бы и не добраться до города? – продолжал расспрашивать его Олег Павлович.

  – А-а, сколько угодно, – махнул тот рукой. – Убить могли и в поезде, и потом на дороге много раз, на одном хуторе мог остаться, на Урал была попутка, предлагали уехать. А когда поезд разбомбили, так хотел было домой вернуться, но передумал.

  – Замечательно! – воскликнул Олег Павлович. – Вот видишь, Николай, наш юный друг неоднократно стоял перед выбором: быть ему здесь или не быть. И заметь, каждый раз решал сам. А ты упорствуешь, будто в нашем нынешнем прозябании виновата судьба.

  – Я и сейчас это заявляю: мы оказались здесь благодаря случайному стечению обстоятельств, то есть судьбе.

  – Да не случайно, а соз-на-тель-но, – рассержено сказал Олег Павлович. То, что мы с тобой здесь, закономерно.

  – Случайно, – возразил ему Николай Павлович.

  – Ладно, Коля, следи за мыслью и не перебивай, – сказал его оппонент.

  – Давай-давай, – подзадорил тот брата.

  – Когда с тобой случается нечто серьёзное, вот как сейчас, ты невольно оглядываешься назад, в своё прошлое. И что же ты там видишь? – Одну-разъединственную тропу, которая привела тебя к этому событию. И тогда ты обречённо говоришь: «Судьба».

  – Так оно и есть, – живо подтвердил Николай Павлович.

  Олег Павлович громко возразил:

  – Но это не так! У тебя же был выбор. А ты всю свою ответственность хочешь свалить на судьбу. Вспомни, на этой тропе тебе встречались десятки или даже сотни развилок. И каждая такая развилка – возможность изменить судьбу. И ты на всем этом пути интуитивно, а иногда рассудочно выбирал, и выбрал именно этот вариант событий. А всеми остальными просто-напросто пренебрёг. Не так ли?

  – Так, – неохотно согласился Николай Павлович. – Собственно говоря, что ты этим хочешь сказать, что я во всем виноват? И в том, что не успел эвакуироваться, и в том, что в мой дом попала бомба, и что я вспомнил о брате...

  – Бомба – элемент случайности, а всё остальное результат твоего выбора. Творец той ситуации, в которой ты оказался, – ты сам. Судьба – не хозяйка твоей жизни, а избранница. Да и сама жизнь – не кованая цепь с набором неких случайностей, а огромная гроздь вероятностных событий, говоря иначе, сплошная альтернатива. Ну, теперь-то я убедил тебя?

  – Устал я бодаться с тобой, брат. Логика есть и в моих рассуждениях. Но знаю, тебя не переспоришь. Ты с детства упрям. За это и недолюбливаю.

  – Извини, Коля, характер.

  – Знаешь, Олег, если бы ты проявлял такое же упорство в деле, то свою диссертацию ты бы закончил ещё в сороковом году.

  – Ты прав, Николай. Свою настойчивость я использовал не там, где следовало. И только теперь, когда мы оказались у последней черты, стало ясно, что жизнь правильней измерять не прожитыми годами, а свершениями. А я всю жизнь готовился к своему открытию и не сделал его.

  Николай Павлович встревожено взглянул на него.

  – А не рано ли ты итоги подводишь? Я, между прочим, своего главного дела тоже не завершил. Но ведь у нас с тобой ещё есть время?

  Олег Павлович коснулся плеча брата.

  – Не лукавь, Коля. Я не знаю, как ты, но я с такой суточной нормой хлеба, как эта, пожалуй, и до Нового года не дотяну. Я это чувствую.

  – Надо терпеть, Олег! Вот я уже практически приучил себя к такому рациону.

  На что Олег Павлович возразил:

  – Цыган тоже приучил свою кобылу не есть, а она взяла да подохла.

  – С тобой просто невозможно разговаривать! – рассердился Николай Павлович. – Не ты один на голодный паёк садишься. Ведь по сто пятьдесят граммов хлеба теперь будут получать все, кто не стоит за станком, а это, пожалуй, две трети горожан, никак не меньше.

  – И что это меняет? – спросил Олег Павлович.

  – Многое. Коли весь город в беде, будь уверен, об этом знают и всеми силами пытаются нам помочь. Не забывай, что и Москва в осаде. Надо чуть-чуть потерпеть. Думаю, в конце концов, всё образуется. Или ты сомневаешься?

  – Нет, не сомневаюсь.

  – Вот и молодец, брат. Сейчас нам всем худо, но сдаваться никак нельзя. Кстати, вчера на растопку использовал немецкую листовку, видно, с самолёта сбросили. Пишут, кольцо замкнулось. У вас нет иного выхода. Сдавайтесь! Мы, мол, великодушно гарантируем вам жизнь и гуманное отношение. И что вы думаете, кто-нибудь пойдёт на поклон к этим питекантропам? Как бы ни так!

  – Ты прав, брат, питерцы не сдаются! – с воодушевлением воскликнул Олег Павлович. – К слову, в нашем городе за всю его историю ни разу не хозяйничали войска неприятеля. Никто и никогда! А вот мы в Берлине уже побывали!

  – Русские войска были в Берлине? – не поверил Вовка. – Это правда?

  – Конечно, правда, – с воодушевлением ответил Олег Павлович. – Это было примерно лет сто восемьдесят назад, в Семилетней войне.

  – А сейчас наша армия побьёт фашистов? – жадно спросил мальчик.

  – А у нас иначе и не бывает, – с явным удовольствием сказал Олег Павлович. – Русские, если только им не связывать руки, любого врага побьют. Шведов во главе с королём Карлом царь Пётр одолел? – Одолел. Фридриха второго, короля Пруссии с его железной армией Пётр Салтыков раскатал под орех? – Раскатал. А Суворов Александр Васильевич?! Кого он только не бивал! Да и Михаил Кутузов. Разве не он на голову разбил французскую армию с их любимчиком Наполеоном? – Он.

  И заметь, Вовка, у всех этих битых полководцев были превосходные армии. И они сами считались лучшими из лучших. Так вот, они были лучшими до тех пор, пока не начинали воевать с нами. С русскими драться – себе дороже. Скоро и немцы это поймут, да поздно будет.

  Олег Павлович был в ударе. Вовка, слушая его, мечтательно улыбался.

  В это время в мастерскую вошла тётя Клава. Она приветливо кивнула Вовке и, сняв верхнюю одежду, подошла и присела рядом с ним.

  И тут Вовка спросил:

  – А вот скажите, почему Гитлер так легко захватил всю Европу? Разве у тех стран не было армий, или они все как одна перетрусили?

  – Хм. Серьёзный вопрос, – озабоченно качнул головой Олег Павлович. – Армии, конечно, у них были. И достаточно сильные. Это обстоятельство, друг мой, озадачило не только тебя. Ведь Европа всегда отличалась своими достижениями в науке, технике, искусстве и просвещении. И вдруг эта независимая и утончённая дама с доброй дюжиной кавалеров в эскорте падает перед невеждой и дикарём в пыль, точно курица, убегающая от петуха. И безропотно сдаётся ему. Что это? Результат всеобщей паники или успех немецкой дипломатии? Я лично не знаю.

  – А я думаю, всё дело в том, – сказал Николай Павлович, – что ни у одного из покорённых фашистами государств не было такой высокой мечты, такой завораживающей идеи, ради которой стоило идти на смерть. А у нас есть.

  – Значит, мы победим? – спросил Вовка.

  – Даже не сомневайся, дружок, – похлопал его по плечу Николай Павлович. – Скоро это вурдалачье племя свои ядовитые зубы горстями собирать будет. Дай только срок. И у нас с вами нынче одна задача – выстоять. Это наш фронт.

  – А ведь, правда, – сказал Вовка, – мы тоже на фронте. Нас бомбят, обстреливают, морят голодом... Только вот нам пока врагу ответить нечем.

  – Как это нечем? – рассердился Николай Павлович. – Мы уже отвечаем ему. И знаешь чем? Стойкостью своей. Ты, Вова, должен понять главное: в нынешней ситуации бессильны не мы, а враги. Мы сильнее их самим фактом своего существования. По немецкому радио они часы считают до сдачи Ленинграда. А город вопреки всем их стараниям живёт и трудится. И будет жить! Вот так-то, друзья мои.

  – И верно, – откликнулся Вовка. – Считать заморятся! Немцам нашего города никогда не взять.

  – А знаете, – сказала тётя Клава, – как-то я стояла в очереди за хлебом, и разговорилась с одной бабушкой. Так вот она рассказала, что перед самой блокадой наши священнослужители с иконой Божьей Матери крестным ходом прошли вокруг всего Ленинграда. И теперь на землю, которую обнесли этой иконой, враг не ступит.

  – А я этого не знал, – заметил Николай Павлович. – Вот вам ещё один аргумент в пользу того, что мы выстоим. Ведь мы своим упорством обесцениваем все усилия фашистов, все их заверения взять город. Отстаивая Ленинград, мы спасаем не только его, но и десятки других городов. А то, что мы сейчас голодаем – преходяще. Да. Конечно, они унизили нас голодом. Это факт. Но ничего, придёт время, и мы унизим их своей победой.

  – Я это обязательно запомню, – улыбнулся Вовка.

  Глава 7. Чарские

  Было всего двенадцать часов дня, а Вовка уже шагал из магазина с пайком. Этот магазин значительно дальше от дома, но здесь отпускали продукты сразу два продавца, и поэтому очередь шла чуть быстрее. То, что он стоял в очереди с полшестого и практически окоченел, Вовку не огорчало. Главное, ему удалось получить не только хлеб, но ещё и сахар и, что особенно важно, пакетик яичного порошка взамен мяса за первую декаду ноября. Паёк Вовка нёс под фуфайкой, в специально пришитом для этих целей кармане. Он шёл и предвкушал, как затопит печку, поставит на неё чайник с водой, разделит сахар, потом заварит чай с листом смородины и чабрецом, и станет, непременно обжигаясь, медленно и с наслаждением пить его. Глотнёт пару глотков, возьмёт с блюдца кусочек сахара, оближет его и снова положит. И опять пару глотков сделает, и снова прикоснётся языком к сладкому камушку. Волна мягкого ласкового тепла будет растекаться по телу, а по комнате будет витать острый, прямо-таки весенний запах смородины. Хорошо!

  Вовка дошёл до угла, и настроение упало: во всю ширь проезжей части текла вода. А валенки-то у него без галош, придётся обходить. Кварталом ниже – широкий перекрёсток, туда мальчик и направился, – не весь же он залит. И действительно, часть потока пробила себе путь в канализационный сток, а другая часть, заливая снег, скапливалась в огромную лужу.

  Тротуары с натоптанными тропами были ещё проходимы, хотя в некоторых местах вода уже подошла к ним вплотную. Вовка, придерживаясь правой рукой за ограду, отделявшую дворы от улицы, решительно пошёл по такой на глазах исчезающей тропке. Надо поторапливаться, иначе замешкаешься, и обходи потом бог знает куда. Ну вот, ещё каких-нибудь десять метров – и можно расслабиться. И тут позади него кто-то протяжно охнул, и сразу же послышался отчётливый всплеск воды. Вовка оглянулся. Женщина, которую он только что видел на углу, стояла на коленях в воде, держа в руке конец оборванной от санок с книгами верёвки.

  «Надо помочь», – пронеслось у него в мозгу. Но не успел он сделать и шагу, как она, испугавшись ледяной воды, суетливо поставила левую ногу на носок и попыталась опереться на неё. Однако подняться ей не удалось. Нога резко скользнула назад, и женщина, потеряв опору, упала в лужу всем левым боком.

  Вовка заторопился к ней. А пострадавшая, безутешно рыдая, прямо на коленях поползла к пятнистому панцирю тропинки. Мальчик и шедший ему

  навстречу мужчина помогли ей подняться. Мужчина участливо посмотрел на пострадавшую. «Извините, – сказал он, – я не знаю, чем ещё могу быть вам полезен?» Обогнул санки и пошёл дальше. Вовка растерянно взглянул на совершенно промокшую женщину: вода тонкими струйками стекала по нижнему краю её плюшевой куртки, сшитым из покрывала шароварам, сочилась из её мгновенно разбухших бурок. А сама женщина, оцепеневшая от случившегося с ней несчастья, прислонилась к каменной ограде и стояла с расширенными от ужаса глазами: очевидно, готовясь к неминуемой смерти.

  «Что же делать? – думал мальчишка. – Сегодня – минус пятнадцать, да ещё ветер этот. И дом далеко».

  – А где ваш дом? – с горячей надеждой спросил её Вовка. Но она его не услышала. Он потряс её за плечо, ещё и ещё раз. От одного только прикосновения к ней, по всему телу пробегал озноб. А каково ей самой?

  – Где ваш дом? – как можно громче спросил её мальчик. И видя, что она снова не слышит его, повторил: – Тётенька, а ваш дом далеко отсюда?

  – Далеко... – обречённо сказала она. – Там дети... пропадут теперь.

  Слезы жемчужными капельками катились по её голубоватым щекам. «Я не знаю, чем ей помочь? Ведь я только мальчик. Что я могу? – потерянно думал Вовка. И вдруг он спросил себя: – А если бы это упала моя мама, я бы тоже так стоял? – Нет. Я бы спасал её. Не знаю как, но спасал бы».

  – Пойдёмте со мной, сейчас мы найдём, где обогреться, обязательно найдём, – тронул он её за руку. Глаза её потеплели. Она шевельнулась и растерянно сказала:

  – Не могу. Ноги не слушаются.

  – Можете, – грубовато сказал Вовка. – Вы должны. Заставьте себя идти.

  Он поднырнул под руку женщины, обхватил её за талию и, развернув в сторону движения, увлёк её за собой. Она шла, едва переставляя ноги, и плакала от боли. Мальчик, провёл её вдоль всей ограды, завёл во двор и сказал ей:

  – Подождите минутку. Я за вашими санками схожу, а то их скоро в воду столкнут.

  Затащив санки в глубокий снег, он бросил их там. А сам снова подставил женщине своё плечо и повёл её к ближайшему дому. И тут из второго подъезда вышел старик.

  – Сейчас я расспрошу его, – сказал Вовка, высвобождаясь от её руки. – А вы не останавливайтесь. Главное, не останавливайтесь.

  Женщина съёжилась, сделала несколько неуверенных шагов и остановилась. Умоляюще посмотрела на него.

  – Мальчик, у меня нет сил. Ноги... – поморщилась она, – ноги, как деревянные. Я подожду тебя, сходи.

  – Ладно, махнул рукой Вовка и заторопился к старику.

  А тот, сгорбившись, стоял у подъезда и, понуро глядя перед собой, о чём-то думал.

  Вовка окликнул его.

  – Дядь, вон та тётенька в лужу упала, – указал он на женщину. – Промокла насквозь. Где бы ей обсушиться? Дома дети одни остались, пропадут без неё.

  – Где это она зимой лужу-то нашла? – раздражённо спросил он.

  – Трубопровод где-то прорвало, а лужа скоро подойдёт к вашему дому. Уже весь перекрёсток залит.

  – Вот ещё не хватало, – пробурчал старик. Он устало прикрыл глаза, подумал и сказал:

  – У нас такого тепла нет. А вот за этим домом, что стоит параллельно нашему, есть жилконтора. Там кипяток дают. Веди её туда.

  – А я эту контору найду? – тревожно спросил Вовка.

  – Найдёшь. Как только до угла того дома доберёшься, сразу и увидишь её. К ней дорожка расчищена.

  – Спасибо, – поблагодарил он старика и поспешил к ожидавшей его женщине.

  Ещё на подходе к ней он заметил, что вся её одежда поблёскивает ледяными звёздочками. «Как у хозяйки медной горы», – подумал он.

  – Я всё узнал. Сейчас вы будете в тепле, – убеждённо сказал он ей. – Это здесь, совсем рядом.

  Она смотрела на него, но как-то отстранённо, будто прислушиваясь, как промерзает её тело. Вовка понял, что она сейчас может упасть. И если это случится, то он вряд ли её поднимет. Мальчик подставил плечи под её руку, – плюшевая куртка неприятно царапнула его лицо.

  – Пойдёмте.

  Она сделала шаг, ойкнула.

  – Не могу, – с отчаянием сказала она.

  – А как же дети? – спросил Вовка. – Идите. На-адо.

  С немым укором она посмотрела на паренька, тяжело оперлась на него. И они медленно пошли. Женщина слабо стонала. Ноги её всё время заплетались. Но Вовка, обливаясь потом, упорно волок её к жилконторе. Дорожка упёрлась в обитую одеялом дверь. Он дёрнул за ручку. Дверь, сказочно толстая от инея, отворилась. Мальчик провёл свою спутницу через крохотный коридорчик и открыл вторую дверь. Пахнуло кисловатым влажным паром. За узким столом сидела высокая сутулая женщина.

  – Помогите, – сказал ей мальчик. – Эта тётенька в воду упала, и вся её одежда промокла. Ей бы обсушиться.

  Дежурная поднялась, пошла им навстречу.

  – Сейчас-сейчас. О-о! Да ты уж обледенела вся! – воскликнула она и подхватила её под руку. – Проходи к теплу, я помогу раздеться. Проходи-проходи. Вижу, устала очень. Потерпи маленько, сейчас тебе тепло станет.

  Дежурная усадила пострадавшую на табурет, сняла с неё хрустящую плюшевую куртку и подала её Вовке.

  – Мальчик, повесь-ка пока её на спинку стула, а как обмякнет, я её на бойлер брошу сушиться. А ты, миленькая, – продолжала она распоряжаться, – кофту свою снимай, и всё остальное с себя стаскивай. Всё, что мокрое. У меня здесь всякого тряпья полно. И даже шуба есть.

  Женщина стала послушно раздеваться.

  – Ну-ка, на вот глотни пока чаю горячего, – дежурная сунула ей в руки алюминиевую кружку. – Сейчас отогреешься. Перцовой водичкой ноги тебе разотрём. Хорошо греет, хоть и не на спирту.

  Вовка почувствовал себя лишним.

  – Я... я за санками пока схожу, – сказал он. – Здесь недалеко.

  – Хорошо, сынок, сходи, – ответила дежурная.

  Когда мальчик вернулся с санками, женщина уже была переодета в халат, шубу и валенки. Она крепко прижимала к груди пол-литровую банку с зеленоватым чаем. И, несмотря на внешнее благополучие, её безудержно сотрясал озноб, а каждый глоток чая сопровождался мелким стеклянным стуком её зубов о края банки.

  Дежурная спросила Вовку:

  – Ну как, санки-то притащил?

  – Да, – ответил мальчик. – У входа стоят.

  – Молодец. Попей и ты чайку, сынок, – протянула она ему алюминиевую кружку с чаем. – Да, зовут-то тебя как?

  – Вовкой, – ответил мальчик.

  – Как и мужа моего, – впервые улыбнулась дежурная. – Ну а я – Ольга.

  – А меня Тоней зовут, – с дрожью в голосе сказала приведённая им женщина. – Спасибо тебе, Вова, что не оставил меня замерзать. Сил и так не было. А тут ещё эта беда приключилась. Я совсем растерялась. Спасибо.

  – Да не за что, – по привычке ответил мальчик.

  – Было бы не за что – она б не благодарила, – заметила тётя Оля. – Ты, может быть, оцениваешь свою помощь тем расстоянием, которое отделяло Антонину от спасения, а вот она оценивает её – тремя спасёнными тобою жизнями. Её и сейчас-то лихорадит. А постояла бы она в мокром ещё несколько минут... что тогда? Так что не скромничай. В эту лихую пору любое участие может стать спасением для человека.

  Мальчик выпил кружку чая, поблагодарил. И вдруг спросил Антонину:

  – А, может быть, я и вашим ребятам чайку отнесу?

  – Это хорошо бы, – ответила она. – Дома-то у нас ужасно холодно.

  – Правильно, Вова, – подхватила идею тётя Оля. – Я сейчас налью в банку чаю погорячее, да укутаю хорошо. Ты деткам скажи, что мамка обсушится и придёт.

  – А где вы живёте? – спросил он.

  – В общем-то, не так далеко. Я сейчас расскажу. Главное, успокой их. И скажи, чтоб на улицу не выскакивали. Я, когда ухожу из дому, двери не запираю. Мало ли что.

  Вовка записал адрес Чарских – такая их фамилия, расспросил о дороге к дому и стал застёгиваться.

  – А как зовут ваших ребят? – спросил он.

  – Санька и Аня.

  – Ну, я понял. А книги-то, зачем везёте?

  – Топить нечем. Замерзаем.

  – Понятно. Тогда я санки захвачу и печку затоплю.

  – Да, пожалуйста, только не больше трёх книжек.

  Тётя Оля шумно вздохнула и сказала:

  – Какое там тепло с бумаги? Вова, возьми-ка у печи два полена. Пусть детки тоже погреются сегодня.

  Уходя, мальчик сказал Антонине:

  – Ну, я пойду. А вы грейтесь и за ребят не волнуйтесь.

  – Спасибо тебе за всё, Вова, – сказала она.

  – Пожалуйста. До свиданья.

  Найти Чарских было не трудно. Сначала Вовка поднял на третий этаж дрова и банку с чаем. Толкнул дверь тридцать второй квартиры, включил свет в прихожей. Оставил поленья, сверху поставил укутанную банку с чаем. И спустился за санками. Поднимался с грузом медленно, устал уже. Во рту с самого утра ни крошки. Казалось бы, хлеб вот он, рядом, в кармане, отщипни и съешь. Но этого делать нельзя. Ни в коем случае. Во-первых, в этом кусочке триста граммов выдано на рабочую карточку тёти Марии и всего сто пятьдесят – на его, иждивенческую. И поэтому разделить хлеб пополам имеет право только она. Ну и, во-вторых, когда видишь хлеб, а тем более ешь его, овладевает такое искушение съесть весь кусок без остатка, что в животе появляются спазмы. Нет, хлеб до времени лучше не видеть.

  Мальчишка во второй раз распахнул дверь. На этот раз в комнатном дверном проёме стояли два лысых человечка, примерно трёх и шести лет. Оба в пальто. Стояли и наблюдали за тем, как Вовка втаскивает в прихожую санки, распутывает верёвку, стягивающую книги.

  – Привет, малыши. Узнаете санки?

  – Это наши санки, – сказал ребёнок постарше. – А где мама?

  – Скоро придёт. Меня зовут Вова, тебя – Санька, да?

  – Да, – ответил мальчик. – А это Анечка.

  – Понятно. Вы эти книжки в комнату перенесите, а я печкой займусь.

  – А это что? – девочка указала пальчиком на закутанную в тряпицу банку.

  – Ой, забыл! – воскликнул Вовка. – Это же ваша мама передала вам горячего чая. Айда на кухню. Где ваши стаканы?

  Санька и Анюта сели за стол, подождали, пока Вовка нальёт им чаю, и стали греть свои ладошки о запотевшие стаканы. Оба белоголовые, худенькие, глазастые. И тут девочка тихим, как журчащий ручеёк, голоском виновато сказала:

  – Я хочу кушать.

  Санька нахмурился.

  – Все хотят есть. Вот мама придёт и что-нибудь принесёт.

  «Это вряд ли», – подумал Вовка.

  – Пейте чай. А я пока буржуйку затоплю, – сказал он и вышел.

  Рядом с печкой лежал средних размеров топорик. Вовка отколол от принесённого им полена несколько щепок, разорвал учебник химии и зажёг огонь в печи. Но всё, чем он сейчас занимался, проходило мимо его сознания. Потому что он искал решение главного для себя вопроса: как ему поступить с пайком, который лежал у него за пазухой?

  Вовка вспомнил своих младших братьев Витьку и Петюшку, подумал: они тоже голодают, вздохнул и начал расстёгивать фуфайку. Когда он зашёл в кухню и положил перед ребятами по камушку сахара и по отщипнутому кусочку хлеба, они затаили дыхание. Вовка почувствовал это. Ручки Анюты дрогнули, и она посмотрела сначала на него, потом на брата.

  – Ешьте, ребята, – сказал Вовка, успокаивая ладонью внезапно возникшую в животе резь. – Я печь затопил, сейчас положу в неё дрова и дверцу закрою. Мне домой пора. Не сгорите, Санька, а?

  – Не сгорим, – ответил паренёк. – Я уже большой.

  – Ну, тогда расскажи, чего нельзя вам делать?

  – Нельзя дверцу открывать в печке, зажигать спички.

  – Молодец, а ещё?

  – Аньку обижать... – задумался мальчик.

  – Правильно. И выходить из квартиры, – дополнил Вовка. – Это вам просила напомнить ваша мама. Ждите её дома. Всё понятно?

  – Понятно, – не сводя глаз с хлеба и сахара, ответили ребятишки.

  – Ну, тогда, до свиданья, – сказал Вовка.

  – А ты ещё к нам придёшь? – поспешно спросил Санька.

  – Ладно. Приду.

  Вовка вышел в комнату, положил в печь одно палено, закрыл дверцу, пододвинул жаровню с золой к самому поддувалу. И ушёл.

  Он брёл по холодному зимнему городу и, несмотря на сосущую в животе пустоту, чувствовал себя спокойно. Дома Вовка тоже немного протопил – он не мог не экономить – и сварил щи с крапивой и одной картофелиной. Налил себе тарелку, хорошо посолил и поперчил. Поел и стал ждать тётю. Она пришла серая от усталости. Вовка пригласил её за стол. Поставил перед ней тарелку щей. И только сейчас вытащил из кармана паёк. Он рассказал ей всё, что с ним приключилось. И в довершение сказал:

  – Себе я не взял ни крошечки. Ей-богу! А вот от Саньки и Анечки утаить, что у меня есть хлеб, не смог. Она попросила кушать, понимаете. Я не выдержал и отщипнул им хлеба, и дал по кусочку сахара.

  – Что ж, ты всё правильно сделал, Вова. Маленьких детей жальче всех. Они не понимают: почему им не дают есть? Я и сама не хожу к соседям только потому, что Настя и Костик всегда смотрят на мои руки: что ж я им принесла? А что я могу им принести, если мы и сами голодаем? Изредка я даю им крапивы для щей. Но у них на четверых только одна рабочая карточка Татьяны; дедушка – на иждивенческой, плюс две детские. Семьсот пятьдесят граммов хлеба на всю семью, – мыслимо ли это? Ведь ничего же другого практически не выдают.

  – Они умрут? – спросил Вовка.

  – Если выживут – это будет чудо.

  – А мы? – в упор посмотрел на тётю Вовка.

  – Не знаю, – безнадёжным голосом ответила тётя Мария. – Во всяком случае, постараемся выжить. Будем держаться друг за друга. Даст Бог, выдержим эту зиму. У нас хоть не холодно. А я, дура, ещё смеялась над тобой. Нет, Вовка, ты у меня молодец.

  Глава 8 Искушение

  Галя Хачёва, отстояв в магазине целых десять часов, едва живая возвращалась домой. Настроение подавленное. «Ох и скверная нынче жизнь, – думала она, – несчастье за несчастьем». Буквально неделю назад всему населению города уменьшили нормы выдачи продовольствия, и в тот же день их семья получила извещение о том, что без вести пропал их Сашка, где-то под Тулой. Это известие маму прямо-таки подкосило, она разболелась не на шутку. А так как заводы из-за нехватки топлива стали один за другим закрываться, то её место тут же было занято. А маму перевели из рабочих в служащие столовой, что ещё больше усугубило их положение. Потому что хлебная норма служащих вдвое меньше, чем у рабочих.

  Сегодня новая беда: очередное сокращение норм. И вот Галка несёт домой всего двести пятьдесят граммов хлеба. И это на двоих! Страшно. Из задумчивости её вывел простуженный мужской голос:

  – Девочка!

  Галина оглянулась. От легковой машины, стоящей возле крепкого кирпичного дома, в котором ещё совсем недавно жили немецкие колонисты, к ней подходил молодой мужчина в чёрной морской форме.

  – Боцман Нефёдов, – козырнул он. – Здравствуй, девочка.

  – Здравствуйте.

  – Ты не могла бы мне оказать одну услугу?

  – Да?

  – Я приехал с начальником, рассчитывал заскочить в город к своей сестре, но оказалось, что времени на это у меня совсем нет. А так хочется поддержать её. Ты не могла бы отнести ей этот пакет? Я тебе заплачу.

  – Я и так отнесу, – поторопилась она согласиться. – Не волнуйтесь. Где она живёт?

  – Вот адрес, – подал он ей листок бумаги.

  Она прочла и осуждающе посмотрела на моряка.

  – Но ведь это на другом конце города, а трамваи туда уже не ходят...

  – Значит, не сможешь? – огорчился он.

  Галя обречённо вздохнула.

  – Ладно уж, раз пообещала, схожу. Туда очень далеко. Сегодня никак не успею. А завтра не моя очередь стоять за хлебом, вот с утра и понесу.

  Моряк в глубоком раздумье посмотрел на девочку, по сути подростка, заморённого, как и большинство горожан голодом, оглянулся вокруг. Улица была пустынна.

  – Да вы не беспокойтесь. Передам.

  Он вложил ей в руку ощутимый по весу свёрток.

  – Спасибо тебе. До свиданья, – отдал он ей честь и пошёл к машине.

  Когда Галка пришла домой, она первым делом сунула чужой пакет на шкаф. Потом разнесла хлеб и заборные книжки по соседям, а заодно с ними и дурную весть. У одного из них разжилась кипятком – для своей печки у них не было ни поленца, – и заварила чай на вишнёвых прутиках. Потом они с мамой ели липкий горьковатый хлеб, медленно ели, тщетно пытаясь уловить хлебный запах. Но разбудить хлебный дух в этом сыром кусочке можно только одним способом: подсушив его на горячей плите. Сегодня и это невозможно. Запивали пустым чаем. Гадали, когда же, наконец, и каким путём доставят в Ленинград продукты? Мама помолилась и легла спать. Она была всё ещё слаба.

  Галке не спалось. Её прямо-таки терзало любопытство: что же может храниться в этом загадочном пакете? Пшённая крупа, ржаная мука или пачки три-четыре фруктового киселя? А если там сахар? Вряд ли. Нет, дальше так продолжаться не может. Разве она не имеет права заглянуть в пакет? Ну да, имеет. Ведь она же его будет нести. И Галина сняла пакет со шкафа.