Текст книги "Озябший ангел (СИ)"

Автор книги: Валерий Николаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

  Вовку замутило. Он отвернулся и в четырёх шагах увидел второго мертвеца. Тот лежал ничком. Мальчик подошёл к нему. Каска этого немца, с пилоткой внутри неё, валялась в полуметре от него, автомат лежал ещё дальше. На мощном стриженом затылке видна родинка. Этот фашист был и моложе, и здоровее первого.

  Мальчик наклонился над ним и, пытаясь перевернуть немца на спину, ухватился за его плечо, с усилием потянул на себя. Но оно оказалось твёрдым, неподатливым.

  – Такого великана с места не стронешь, – озадаченно пробормотал Вовка. – До чего же эти взрослые тяжёлые... А если вот так?

  Его проворные руки прокрутили поясной ремень вокруг талии солдата и, высвободив из-под него пряжку, расстегнули её. В первую очередь с ремня фашиста мальчик снял подсумок с магазинами для автомата, затем гранатную сумку с двумя похожими на колотушки гранатами, а потом вытащил и сам ремень. Осмелев, он хоть и с трудом, но все же вынул из его нагрудного кармана документы. И, даже не заглянув в них, сунул их в подсумок с магазинами. Затем вновь надел на ремень снаряжение и вместе с автоматом отнёс за окоп, к той самой стене, из-за которой сегодня наблюдал за боем.

  Ещё раз видеть «своего» немца, лезть к нему в воронку и вытаскивать из-под него оружие страшно не хотелось. Но Вовка, сделав над собой усилие, всё-таки пошёл к той злополучной воронке. Вот и она. Повернувшись к ней боком, он осторожно поставил правую ногу на середину её склона, и ребром подошвы ботинка стал выбивать себе что-то вроде ступеньки. Но как только Вовка перенёс центр тяжести на ту ногу, выступ мгновенно смялся, и ноги заскользили вниз. Проводок, поддерживающий подошву, лопнул и пальцы правой ступни, дорывая ботинок, высунулись из него. Нога упёрлась в бедро лежащего немца.

  Это невольное прикосновение и досада на собственную неуклюжесть взбудоражили мальчишку. Отдышавшись, он встал удобней и, сняв с пояса немца подсумок с патронами и гранатную сумку, положил их на край воронки. Потом расстегнул и вытащил поясной ремень. Дело за автоматом.

  Вовка взялся за краешек автоматного ремня, затянувшего руку немца за спину. Дёрнул один раз, второй – ремень подался. Высвобождая руку немца, мальчик мельком увидел на его запястье наколку и снова дёрнул за ремень. Больше ни малейшей подвижки.

  – Вот незадача, – пробормотал паренёк и подумал: «И надо ж было улечься ему прямо на автомат. Ну, уж нет. Оружие здесь я не оставлю. Придётся приподнять фрица».

  Вовка обеими руками ухватился за ворот и рванул его на себя. Как ни странно, тело подчинилось. Он ещё поднапрягся и, подперев немца ногой, вытащил вдавленный в землю автомат. От последнего рывка каска с головы фрица свалилась. И когда Вовка опустил его тело на место, прямо ему в лицо уставились невероятно синие, переполненные ненавистью глаза фашиста.

  Мальчик обмер. Необъяснимый ужас лишил его всякой воли. Казалось, этой пытке конца не будет. И тут немец с яростью прохрипел:

  – Хаст ду ауф михь гешоссен? Ви хаст ду эс гевагт?

  Это было похоже на клёкот хищной птицы. Как только Вовка услышал сырой натужный голос фашиста, оцепенение прошло. Мистика уступила место реальности. Страх мальчика сменился стыдом и гневом мужчины.

  – Возмущаешься, гад! – сказал он. – Бесишься, что сила ушла? А то бы ты с удовольствием придушил меня. Да?

  И подкрепил слова соответствующим жестом.

  – Ду бист я нихьт дум, ду, церлюмпфте. Дох хат дер фюрер ди крафт! Унд Ленинград еркэмпфен вир шон морген! Одер зайне руинен! – выпучив глаза, гневно проговорил немец.

  – Фюрер твой кретин! – Вовка повертел пальцем у виска. – И не Ленинград он получит, а вот это!

  Мальчишка показал ему кукиш.

  – Вен ихь дихь йецт тётен кёнте, штэрбе ихь глюклихь, – с зубным скрежетом выговорил фашист.

  – Гитлеру твоему нужен город, – в запале продолжал мальчик, – а тебе, что нужно тебе в моей стране? Земля? Так мы ею всех обеспечим. Земля в этой яме, – схватил он с края воронки комок дёрна, – она теперь твоя. Подавись ею!

  И Вовка швырнул в него ком земли. На жесты он не скупился. Ему отчего-то было очень важно, чтобы фашист понял его.

  – Ихь бин фон дир шон мюде геворден. Холь дихь дер гайер! – выплеснув остатки ярости, немец сплюнул себе на подбородок.

  – Плюёшься, гад! А ты, видать, немало людей погубил, чтобы заработать этот поганый крестик, – Вовка сорвал с его груди награду, взглянул на неё и швырнул на дно воронки. – Там ему самое место.

  И тут глаза мальчика неожиданно для него самого наполнились слезами.

  – ...И я не жалею, что попал в тебя, – закончил он свою мысль.

  Фашист, вероятно, устал и смирился со своей участью. Ибо ненависть в его глазах стала вытесняться страданием. Мальчик растерялся.

  Немец беспомощно шевельнул рукой и глазами указал себе на грудь. Вовка взял его руку и положил её, куда он просил. Тот дважды царапнул пальцем по нагрудному карману френча.

  – Что-то вытащить? – спросил Вовка. – Сейчас.

  Он извлёк из кармана немца документы, подписанный незапечатанный конверт с письмом и обёрнутый картонкой фотографический снимок. Картонка отогнулась, и мальчишка с недоумением замер. На снимке была запечатлена самая обычная счастливая семья. Красивая женщина с русыми волосами, завязанными в пучок; жизнерадостный мужчина и маленькая, лет семи, девчонка с озорной улыбкой. Фото снято на фоне опрятного особнячка, хорошо видны номер дома и название улицы. От всего этого веяло далёкой безмятежной жизнью.

  Некоторое время Вовка смотрел на фото как под гипнозом. «Всё-таки странно...– думал он, – у этого фрица тоже есть дом, жена, дочка. Как же это может быть?» Наконец, справившись с замешательством, он спросил немца:

  – И что с этим делать?

  – Ден бриф, шик ден бриф .

  – Это? – Вовка показал ему документ.

  Тот отрицательно покачал головой.

  – Может быть это? – мальчик за уголок приподнял конверт.

  – Я , – удовлетворённо прикрыл глаза немец.

  – Отослать письмо? – мальчик жестами подкрепил свой вопрос.

  – Я, – кивнул немец.

  – А это куда положить? – Вовка показал на фотографию и документ. – Сюда же?

  – Я, – согласился тот. И словно карандашом пошевелил пальцем.

  – Хочешь, чтобы я дописал письмо? – Вовка на воображаемой странице тоже пальцем сделал короткий росчерк.

  – Я, – голос немца начал слабеть.

  – Ладно, допишу. И отошлю. Если жив буду, – поясняя свои слова жестами, добавил он и спрятал всё в карман курточки.

  Правая нога мальчика, соскользнувшая под бедро немца, совершенно промокла и от напряжения занемела. Вовка потянулся к лежащему на краю воронки автомату, вдавил его в дёрн и, вцепившись в цевьё, выбрался наверх. Оторванная подошва тотчас напомнила о себе. Мальчишка с недовольной гримасой повернул носок ботинка влево, вправо и понял, что не сможет больше сделать и шагу. Бросив подсумок с боеприпасами наземь, паренёк уселся на него.

  – Подожди немного, – обратился он к немцу и, подкрепляя слова жестами, сказал: – Вот подвяжу подошву и побегу за санитарами, они тебя живо перевяжут.

  Вовка сноровисто стащил с ноги ботинок, выжал воду из портянки, оторвал от неё узкую полоску материи и начал скатывать её в жгут. Вдруг он услышал осевший голос немца:

  – Ихь браухе шон кайне занитэре. Ихь вайс, ихь штербе йецт .

  – Слушай, фриц, подожди ещё минутку, – мальчик показал на запястье, где носят часы. – Не побегу же я в одном ботинке. Я быстро.

  – Ихь браухе шон кайне занитэре, – настойчиво повторил немец, отрицательно покачивая головой.

  – Не надо санитаров? – переспросил его мальчишка, указывая в сторону возможного нахождения санитарной машины.

  – Ихь браухе нихьт. Эс ист шпэт, – подтвердил тот.

  – Я понял, – кивнул ему Вовка. – Не надо так не надо. Тебе виднее.

  Энергично встряхнув портянку, он туго навернул её на озябшую ступню и взялся за ботинок.

  – Нэ надьё, – снова подал голос немец.

  – Не надо? – не поверил своим ушам Вовка. – Что, не надо? Обуваться? Ха. Надо! Ещё как надо. Я тебе не аист. Мне стоять некогда. Нужно бегать, на двух ногах бегать.

  – Ним майне штифель, – немец перевёл взгляд со своей ноги на ногу мальчика.

  – Твои сапоги?.. Мне? – удивился мальчик.

  – Я-я, – подтвердил немец.

  – Нет. Не надо, – решительно отказался Вовка. – Не хочу. Носить твои сапоги и каждый день помнить о тебе. Не хочу.

  – Я-я, – продолжал настаивать немец. – Ихь шэнке зи дир. Ду эринерст михь ан Гаврош.

  – Гаврош? – уточняя, повторил паренёк. – А-а...Я читал про него, отчаянный хлопец. Но я не Гаврош. Меня зовут Вовка.

  – Офко? – удивлённо прищурился немец.

  – Владимир, – поправился мальчик.

  – О! Вальдемар. Унд ихь бин Гюнтер.

  – Ты – Гюнтер? – для верности переспросил Вовка.

  Немец кивнул.

  – Понятно, – сказал мальчик. – Сапоги у тебя, Гюнтер, конечно, ладные... Но я не хочу.

  – Волен вир зи умтаушен, – шевельнул немец двумя пальцами, переводя глаза со своих ног на его ноги и наоборот. Тем самым, подтверждая догадку мальчика.

  – Меняться хочешь? – жестикулируя, спросил Вовка.

  – Я-я, – устало сказал немец. – Шнеллер.

  – Ну, ладно уж, давай, – вдруг согласился мальчик. – Одной проблемой меньше. Все равно уж не забыть всё это.

  С помощью жгута он основательно закрепил подошву на ботинке. Потом, с трудом сняв с негнущейся ноги немца сапог, примерил его: сидит хорошо. И только тогда мальчик поменял одну пару обуви на другую. Завязав последний шнурок, он взглянул на немца. И тут заметил, что его синие глаза заметно помутнели.

  – Спасибо, Гюнтер, – сказал мальчик. – Крепкие сапоги, только уж больно холодные.

  Немец шевельнул пальцем.

  – Лас михь майне мэдхен, Марта унд Катрин, анбликен.

  Вовка, услышав имена, всё понял. Он достал снимок, приблизился к немцу и поднёс фотографию к его глазам. Тот долго-долго смотрел на неё и, кажется, улыбался. Вовкина рука стала уставать. Он спросил немца:

  – Ну что, налюбовался на своих?

  Тот не ответил. Мальчик наклонился, пристально всмотрелся в его лицо, неумело прикрыл ему глаза. Подумал: «Верно говорят: от смерти не посторонишься». Взглянул на снимок. «Надо запомнить их имена, война ведь когда-нибудь кончится».

  Вовка поднял каску, закрыл ею лицо умершего и полез из воронки. Выбравшись наверх, мальчик оглянулся на окоп. Ополченцев нигде не было. Сгущающиеся сумерки не позволяли в деталях рассмотреть, что делается на флангах. Однако и слева, откуда он пришёл, и справа, позади него, слышался приглушенный рабочий шум соседей. Паренёк не знал, что линия обороны на этом участке выравнивается, и окоп Садовникова находится уже в тылу. И поэтому чувствовал себя как-то неуютно.

  Немного подумав, он решительно поднялся. Оружие и снаряжение «своего» немца Вовка отнёс к обломку стены. Затем взял поясной ремень рыжего и, набросив на свои трофеи плащ мастера, поспешил к полевой кухне.

  Он успел вовремя. Повар уже сворачивал своё хозяйство, а рядом стоял грязный обшарпанный грузовик. Мальчик подошёл к повару.

  – Семён Иванович, это я.

  – Вижу, – бросил он взгляд на измазанную в грязи и крови одежду паренька. – Навоевался, небось? И есть хочешь?

  – Хорошо бы.

  – Каши сегодня много осталось, – вздохнул повар. – Поешь на ходу?

  – Семён Иванович, вообще-то я за лопатой пришёл, – сказал Вовка. – Нужно одного человека похоронить. Так что домой сегодня я уже не успею. Мне бы лопату до завтра. У вас нет случайно?

  – Как не быть? У меня хоть и не самоходный транспорт, но все же колёсный. Так что и лопата, и топор в наличии. А что за человек?

  – Я его не знаю. Убит он.

  – Ну что ж, сынок, схоронить человека – это по-христиански. Сейчас я тебе и лопатку дам и каши положу. Да и хлеба могу буханочку дать. Нынче есть такая возможность, а дальше поживём-увидим.

  Через минуту Вовка получил от повара миску каши и буханку хлеба и тут же принялся за ужин. А повар извлёк откуда-то из-под полевой кухни, закреплённую там лопату и поставил её к стене рядом с мальчиком.

  – Держи, парень. Лопату и миску вот здесь под полом спрячешь, – кивнул он на пол почти опустевшего склада. – Завтра заберу. Имущество все ж казённое.

  – Спасибо, Семён Иванович. Всё так и сделаю, не беспокоитесь. А это вам трофейный ремень, не лишний будет.

  Вовка протянул ему ремень рыжего немца. Повар взял его.

  – Ну и тебе спасибо. Ты там поосторожней, не попадись им в лапы.

  – Хорошо. До свиданья.

  – Будь здоров, сынок!

  Повар хлопнул дверцей кабины, и машина растворилась в тяжёлых сырых сумерках. Вовка наскоро поел, спрятал миску и, прихватив лопату, пошёл назад. По дороге он подобрал приличный обрывок толя, чтобы прикрыть им покойника.

  Воронку с убитым немцем мальчик закапывал дотемна. Выброшенной взрывом земли на то, чтобы заровнять яму не хватало, и Вовке пришлось обрушивать края воронки. На случай, если вдруг после войны ему понадобится отыскать это место, он решил оставить на нём какой-нибудь знак. Из ближайших развалин мальчик принёс несколько обломков кирпичей и на могиле выложил из них букву "Г".

  Время приближалось к полуночи. Со стороны наших позиций под самой стеной горел небольшой костерок. Возле него, закутавшись в плащ, сидел Вовка и задумчиво смотрел на языки пламени. Мысли, в большинстве своём грустные, чередой сменяли друг дружку. Вспоминались подробности ранения Платона Ивановича, смерти Гюнтера; одолевали мысли о доме, о родных, живущих в оккупации, о тёте Марии, которая сейчас, наверняка, тревожится о нём.

  Вдруг где-то невдалеке послышался приглушенный говор. Паренёк тут же отпрянул в темноту и притаился. На дороге зачавкали, захлюпали шаги, и вскоре к костерку подошли два человека, оба в бушлатах. Один и годами, и статью превосходил другого.

  «Моряки», – обрадовался Вовка.

  – Это кто же на наших позициях костёр жжёт? – спокойным густым голосом спросил усатый моряк.

  Мальчик вышел на свет и уверенно заявил:

  – Это и моя позиция.

  – А с чего ты так решил? – спросил его тот.

  – А здесь, кроме меня, уже часов пять никого нет.

  – И ты, стало быть, все это время держишь оборону?

  – Выходит, держу, – устало согласился мальчик.

  – Ну, аника-воин, а где твой лук со стрелами? – насмешливо спросил его другой моряк. – Или у тебя из оружия только рогатка?

  – Оружие у меня есть, – возразил Вовка.

  Он потянулся к огню, вынул из костра пылающую щепку и поднёс её к левой оконечности стены. Там на останках фундамента, как на бруствере, были разложены автомат, четыре магазина к нему и две гранаты.

  – Фю-ю-ю, – удивлённо присвистнул моряк. – Смотри, старшина, а ведь этот малец вооружён лучше, чем я – образцовый матрос Балтфлота. У него и МП-38, и гранаты, и боеприпасов сотни полторы, а у меня только карабин с горстью патронов.

  – Да, арсенал внушительный, – согласился старшина. – А ты, Силкин, воюй лучше и вооружайся в своё удовольствие. Кто тебе не даёт?

  – И вооружусь. Через недельку и у меня такой будет. А ты, малец, всё-таки не осторожно ведёшь себя, – язвительно произнёс матрос.

  – Я не малец! – возмутился Вовка и бросил щепку в огонь.

  – Ну, ладно-ладно, – примирительно похлопал его по плечу матрос. – Давай без обид. Но в секрете так не стоят. Вот, к примеру, на твой огонь не мы пришли, а немчура выползла. А у тебя времени – в темноту сигануть. Что будешь делать?

  Мальчишка, как показалось морякам, озадаченно взглянул на них. Потом, вероятно, что-то решив про себя, сказал:

  – На этот случай запасная позиция есть.

  – Зачем врать-то? – не поверил матрос.

  – Врать? – обиделся Вовка. И нырнул в темень.

  Почти тотчас послышался металлический лязг затвора. Моряки замерли. Секунд через пять вернулся Вовка со вторым автоматом.

  – Вот удивил, так удивил, – сказал старшина, протягивая руку за оружием. – Мне бы таких матросов на минный тральщик.

  – А возьмите меня «юнгой», – попросил мальчик. И отдал ему автомат.

  – Извини, парень, – сказал старшина. – Я имел в виду только твою сообразительность, но отнюдь не возраст. У нас служба тяжёлая и опасная.

  Возникла пауза. Вовка, а вслед за ним и моряки присели к угасающему костерку.

  – А скажи мне парень, – иронично улыбаясь, сказал матрос, – ты из ружья-то хоть раз в жизни стрелял? Ну там, по воробьям или зайцам? Только честно.

  Мальчишка грустно вздохнул и видимо через силу сказал:

  – Сегодня... я... человека убил.

  – Ты-ы? – привстал старшина. – Не может быть. Когда? Где?

  – Вечером. Здесь, в десяти шагах. А это его оружие, – указал он на автомат в руках старшины.

  – Ты укокошил фрица? – решил уточнить матрос.

  – Он ранил моего мастера из ополчения. Тот выронил винтовку, а я добежал до окопа поднял её и выстрелил в немца.

  – Вот молодчина! – крепко сжал плечи мальчика старшина. – Честное слово из тебя хороший моряк получится.

  – Как же, получится тут с вами, – посетовал Вовка, – если вы меня даже на судно брать отказываетесь.

  – Слушай, парень, тебя, как звать-то? – спросил старшина.

  – Вовка.

  – А лет тебе сколько?

  – Через неделю четырнадцать будет.

  Старшина кисло поморщился.

  – Жаль, не пятнадцать, а то бы похлопотал перед капитаном. Ну, это ничего. Приходи через годик примерно, на базу, я все устрою. Договорились?

  – Сейчас хочется.

  – Мало ли что кому хочется, – вздохнул старшина. – Мне, например, каждую ночь море снится. А где я нахожусь – сам видишь. Сейчас для всех нас одна задача – город отстоять. Да ты, судя по всему, не хуже меня понимаешь это.

  – Чего ж тут не понять.

  – Вот и молодец. А сейчас, Владимир, передай матросу Силкину свою огневую точку и за мной. Покажу, где отдохнуть можно.

  Вовка огорчённо заметил:

  – А из автомата я так ни разу и не выстрелил – патронов пожалел.

  – И ещё раз молодец! – похвалил его старшина. – Выходит, нынешнюю цену патрону ты знаешь.

  Мальчик повернул голову в сторону матроса.

  – Пойдёмте, я вам запасную позицию покажу.

  Через минуту они снова вышли к костерку.

  – Ну что там, Силкин?

  – Тот же расклад, – ответил он. – Всё есть. Саблина мне пришлите.

  – Пришлю.

  Вовка затянул в брюки трофейный ремень, аккуратно свернул плащ, затем принёс лопату и на свету стал очищать её от грязи.

  Силкин увидел измазанную в грязь лопату, насмешливо прищурился.

  – А откуда здесь шанцевый инструмент? – недоуменно спросил он. – Чего ты им делал, случайно не клад искал?

  – Убитого хоронил, – неохотно ответил паренёк.

  – Какого ещё убитого? – продолжал допытываться тот. – И почему, здесь?

  – Немец он.

  – Немец?! Нет, поглядите на него. Большей глупости, чем эта, я ещё не слышал. Ей Богу! И как только в голову такое могло прийти? Тебе что, делать нечего? Тоже мне, брат милосердия!

  Мальчик, не отвечая ему, продолжал дочищать лопату. Старшина не пресёк нападок матроса, вероятно, тоже желая кое в чём разобраться.

  – Слушай, – негодуя, продолжал Силкин, – а может, ты в их похоронную команду записался? И не одного, а сразу двух фрицев похоронил? А?

  – Одного, – возразил Вовка. – Второму я ничего не должен.

  – А этому, что ты должен, сапоги? – матрос ткнул пальцем в обувь.

  – Сапоги тут ни при чём, он мне их сам предложил, – сказал мальчик.

  Силкин дёрнулся, точно его по затылку хватили.

  – Как?! Ты же только что сказал, что убил его.

  – Так и есть. Но умер он не сразу. Ведь я ему в живот попал.

  – Ты хочешь сказать, что он их сам тебе отдал? – разъяряясь всё больше, выпучил глаза матрос. – Кого ты дурачишь?

  – Сам, – невозмутимо подтвердил мальчик.

  – А ты что же, по-немецки понимаешь? – спросил его старшина.

  – Нет. Но его не трудно было понять, – ответил мальчик.

  – Ну... ну... ну, ладно, – теряя самообладание, махнул рукой матрос. – К примеру, вы поняли друг друга. Но скажи мне – нет, я просто хочу уразуметь! – за что он вдруг так раздобрился? За твою пулю?

  – Нет, конечно, – негромко произнёс Вовка, – но он солдат. Может, сумел простить меня...

  – А ты его, значит, за это закопал, – съехидничал Силкин.

  – Я похоронил его, когда он умер, – возразил мальчик.

  Матрос побагровел.

  – Да не умер он, не умер! – заорал Силкин. – А подох! Запомни это, парень. Умирают люди, а не это зверьё. У них только обличье человеческое, чтобы простаков дурачить, а по сути – это звери. Так что запомни: этим, – матрос мотнул головой в сторону фашистов, – не дано умирать человеческой смертью. Это было бы честью для них. Они просто подыхают. Дохнут, как бешеные псы!

  Вовка устало произнёс:

  – Может, мне показалось, но перед самой смертью, когда его покинула ненависть...

  – ...он стал человеком, – с издёвкой продолжил его мысль Силкин.

  Мальчик с укором посмотрел на матроса и замолчал.

  – Ну, ты и ехидна, Силкин, – сказал старшина. – А ведь парень, может быть, понял что-то такое, чего и нам пока не понять. Я ведь тоже думал обо всем этом. Вот, к примеру, что нас бросает в атаку?

  – Приказ и ярость! – отчеканил матрос.

  – Нет. Не только долг и ненависть к врагу, – возразил старшина. – А ещё любовь к своим родным и близким, к Родине, боязнь потерять их, и ещё совесть человека, собственный страх чего-то не успеть и быть убитым, да и мало ли что ещё.

  – А вот во мне, к примеру, страха нет, – с напускной удалью заявил матрос.

  – А если будете тонуть или гореть, вас это не испугает? – искренне удивился мальчик.

  Матрос возмущённо выпучил глаза, а старшина рассмеялся и сказал:

  – Вот так-то, Силкин. Инстинктом самосохранения тоже управляет страх. Запомни это. Пойдём, Вовка, – приобнял он мальчика, – а то так и ночь пройдёт.

  Когда они отошли метров на двести, старшина сказал:

  – А по поводу убитого тобой немца не переживай, а лучше вспомни, что это именно он поставил тебя перед выбором: убей или умри. Ты всё правильно сделал, и греха на тебе нет. Более того, как защитник нашего города, ты оказал ему добрую услугу. Ведь нам всем как воздух нужна победа, и ничего другого.

  – Извините, а когда мне исполнится пятнадцать, как я смогу найти вас?

  – Очень просто. Когда придёшь на базу, передашь часовому, что ты прибыл к старшине Краско. Мне передадут, не сомневайся. А я о тебе со своим капитаном поговорю. Будь уверен.

  Глава 3. «Зажигалка»

  Для Вовки воскресенье началось с артобстрела. Снаряды падали где-то недалеко: то слева, то справа. Дом слегка подрагивал, противно дребезжали стекла. Мальчик уже понял: лучше не прислушиваться, иначе ожидание становится все тревожней и тревожней.

  Вовка умылся, съел три варёные картофелины с растительным маслом, попил холодного чая с сахаром, и стал собираться в госпиталь к Платону Ивановичу. Пора проведать мастера. Он взял приготовленный с вечера свёрток с десятком орехов и коробочкой какао-порошка и вышел на улицу. Проходя мимо соседнего подъезда, мальчик увидел сидящую на скамейке дворничиху. Она то ли задумалась, то ли задремала.

  – Баба Лида! – окликнул её Вовка. – Здравствуйте!

  Она рассеянно взглянула на него.

  – А, это ты? – сказала она. И поманила к себе рукой. – Здравствуй. Куда путь держишь?

  Мальчик подошёл к ней.

  – К Платону Ивановичу, на Суворовский.

  – Я была там. Не ходи туда. Не ходи.

  – Почему? – удивился Вовка. – Я тоже хочу его проведать.

  – Присядь-ка, – тихо сказала она. И, потянув его за рукав, усадила рядом с собой. – Ты помнишь пятничную бомбёжку?

  – Позавчерашнюю? Как же, забудешь её. Только в нашем районе два дома рухнуло.

  – Так вот, – тяжко вздохнула баба Лида, – госпиталь на Суворовском проспекте эти варвары тоже разбомбили. И Платон Иванович погиб.

  В горле у Вовки запершило.

  – Как? – прошептал он. – Не может быть.

  – В этой войне, мой мальчик, все может быть, – печально сказала она. – Двадцать лет назад не было ни пушек таких, ни бомб, и то на всех беды хватило. А сейчас и подавно хватит.

  – Как это случилось? – спросил мальчик.

  Баба Лида пожала остреньким плечиком.

  – Говорят, в здание попало сразу несколько мощных бомб. Перекрытия верхних этажей рухнули. Раненые оказались под ними. Да ещё сильнейший пожар случился. Спасли, конечно, многих... из огня, из-под завалов вытащили. Но и погибших ни одна сотня. Платона Ивановича среди живых нет.

  Мальчику стало одиноко и зябко.

  Наступил четверг. Вовка ещё спал, когда тётя Мария, поднявшись затемно, испекла для него небольшой пирог с яблочным повидлом, написала записку и ушла на работу. А мальчику во сне виделось что-то очень милое, доброе, почти волшебное. Но вдруг всё изменилось. Лицо паренька напряглось, он испуганно вскрикнул и сел. Дом покачивало. Вовка огляделся и, успокаиваясь, пробурчал:

  – Вот гад, повадился сны мои портить.

  Мальчик слез с кровати, наспех заправил её и босым подошёл к столу. Полюбовался на пирог, взял записку, прочел: «Вова, с днём рождения! Пирог съешь с друзьями, мне не оставляй (я себе тоже испекла). т. Мария. 25.09.41».

  – Как же, испекла, – хмыкнул мальчик. – Там на один-то муки едва хватало.

  Он прикрыл салфеткой пирог и положил его на полку. Выглянул в окно – воздух был молочного цвета: то ли с туманом, то ли с дымом. Артобстрел продолжался. «Ещё минут двадцать долбить будут, – подумал Вовка, – пока люди на улицах. А начнётся рабочий день, стрелять станут реже. Это уж замечено».

  Вчера дворничиха баба Лида передала ему распоряжение домоуправа: принести и сдать ему ключ от квартиры Садовникова. Не сегодня-завтра поселят в неё кого-нибудь из тех, кто остался без крыши над головой. Вовка взял ключ, пару сумок, сходил в квартиру мастера и забрал из неё продукты: засоленную крапиву, банку квашеной капусты и кусок соленого сала – запасы более чем скромные, но мастеру теперь и они ни к чему.

  Через полчаса мальчик вошёл в длинное приземистое помещение домоуправления. Он постучался в кабинет начальника, толкнул дверь – заперта. Подошёл к бухгалтерии. На его стук ответили:

  – Войдите.

  Вовка переступил порог кабинета. За широким столом сидела грузная не выспавшаяся женщина. Левой рукой она медленно двигала линейку по строчкам истрёпанной ведомости, а пальцами правой – ловко перекидывала костяшки деревянных счётов. Вовка поздоровался.

  Она приветливо улыбнулась.

  – Здравствуй, мальчик. Слушаю тебя.

  – Мне нужно к начальнику. Я принёс ключи от квартиры Садовникова.

  – Ты немножко опоздал. У нас только-только начались занятия с группой самозащиты. Начальник отделения милиции проводит. Домоуправ тоже там. Так что ключи можешь оставить у меня, я передам их ему.

  Мальчик отдал ей ключи и спросил:

  – Скажите, а где занятия проходят?

  – В зале для заседаний, это дальше по коридору, дверь справа.

  – А мне можно войти туда, послушать? – спросил мальчик.

  – Почему бы и нет? Там говорят о полезных вещах. Иди, только не шуми.

  – Спасибо.

  Вовка подошёл к двустворчатой двери зала, потянул её за ручку. Дверь бесшумно приоткрылась. Он увидел спины стоящих стеной людей и тогда уже без робости шагнул за порог. В зале было не менее полусотни мужчин, женщин и девушек. Стулья, подоконники – всё было занято. В дальней части зала за столом стоял начальник милиции, седой мужественный мужчина лет сорока пяти, справа от него сидели не выспавшийся домоуправ, женщина в новенькой гимнастёрке с санитарной сумкой и военный, в ногах у которого, рядом со столом, стояли два деревянных ящика. Говорил милиционер:

  – ...Итак, для тех, кто пополнил группу самозащиты, уточняю: ваша группа отвечает за ликвидацию последствий налётов вражеской авиации и артобстрелов на всей территории вашего домоуправления. Она входит в состав наземной местной ПВО, которой руковожу я. На нас все аварийно-спасательные работы. Мы же тушим пожары, эвакуируем раненых, обезвреживаем неразорвавшиеся боеприпасы. Кроме того, следим за убежищами, светомаскировкой, охраной порядка и наблюдения и прочее, прочее.

   В моем подчинении хорошо обученная и экипированная участковая команда, есть транспорт и оперативная связь с кадровыми частями. Короче говоря, у меня все полномочия и резервы. Так что я должен быть в курсе всего, что происходит на территории вашего домоуправления. Вопросы есть?

  – Всё понятно, – ответили из зала.

  – Хорошо. И последнее. Уже три недели фашисты беспрерывно бомбят наш город: особенно оборонные объекты, учреждения, госпитали, школы. И помогают им в этом лазутчики и шпионы. Будьте бдительны, товарищи. У меня всё.

  А сейчас по правилам оказания первой медицинской помощи пострадавшим с вами проведёт занятие военврач Стрельченко Вера Михайловна. А потом старшина Любимов покажет вам некоторые способы обезвреживания зажигалок и бомб замедленного действия.

  В пять вечера к имениннику пришла гостья. Он ждал её у подъезда. Это была все та же девочка со смешными кудряшками. Одета она в дешёвенький коричневый плащ. В руках – плоский газетный свёрток.

  – Привет, Галка, – улыбнулся ей мальчик. – Хорошо, что ты пришла.

  – Привет, – немного смущённо ответила она. – Мне с трудом удалось уйти из дому.

  – Мама не отпускала? – удивился мальчик.

  – Нет, дела. Ведь я соседского Ванюшку нянчу, – пояснила девочка. – А что ещё делать? На завод пока не берут.

  – А какой тебе прок от того, что ты нянькой работаешь?

  – Тёть Нюра за это мне иногда что-нибудь покупает: то платок, то кофточку. И вот эти туфли, например, – Галя картинно поставила ногу на пятку, – тоже она купила.

  – Хорошие туфли, – согласился Вовка. – Модные, наверное.

  – Модные, – вздохнула девочка. – Только нога всё растёт и растёт.

  – Хочешь сказать, что твоя нога больше моей?

  – Ты что, дурак? – рассердилась девочка. – У женщин размер обуви почти всегда на несколько номеров меньше, чем у мужчин. У меня сейчас тридцать шестой, но все равно это большой размер для моих пятнадцати. Уже из всего выросла. В чём только эту зиму ходить буду, не представляю.

  – Ладно, Галка, хватит о грустном. Пойдём в дом праздновать, – сказал мальчик и взял её за локоть.

  Они вошли в тёмный сырой подъезд.

  – Вовка, тебе нравится жить на первом этаже? – держась за стену, спросила его девочка.

  – Сейчас, даже очень, – не задумываясь, ответил он. И, распахнув дверь в квартиру, пояснил: – Снаряды обычно попадают в третьи и четвертые этажи. Так что здесь намного безопасней.

  В квартире был обычный полумрак. Вовка включил свет.

  – Проходи, садись за стол, – пригласил он девочку.

  – Это тебе подарок, – протянула она ему свёрток.

  – А что это? – зашуршал он газетой. – Капитан Сорвиголова? Здорово! Давно хотел эту книгу прочитать. Спасибо.

  – Так ты любишь читать? Я угадала?

  – Угу, – признался мальчик. – Это, наверно, самое приятное занятие для меня. Открыл страницу книжки и уже в другой стране, в другом времени. Тут же выбираешь себе друзей, наблюдаешь за ними, переживаешь за них. Интересно.