Текст книги "Озябший ангел (СИ)"

Автор книги: Валерий Николаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

  – Позовите сюда Митрофанова.

  – Есть.

  Через минуту дверь снова открылась. Вошёл подросток, худосочный, чернявый. Арестованный остро взглянул на него, и его неприязнь странным образом растаяла. «Обычный дворовый мальчишка – жалкий чёрный аистёнок».

  – Юрий Иванович, звали? – спросил он.

  – Угу. Садись. Вот гражданин Янович хочет задать тебе несколько вопросов. Ответь ему, пожалуйста.

  – Я слушаю вас, – без тени смущения произнёс Вовка.

  – Скажи, мальчик, мне... интересно, с чего начались твои подозрения?

  – Со странного поведения Тимурова. Однажды, выйдя от вас, он не сразу вспомнил о своей роли убогого.

  – Ясно. А как ты вычислил остальных?

  – Мы запросили за часы завышенную норму сала, больше, чем они обычно давали. Это выбило вашу троицу из обычного режима. И пока они решали проблему, я наблюдал за ними.

  – Профессионально... А трудно было обнаружить лаз в хранилище?

  – В общем-то, нет, – сказал Вовка. – Пяти минут хватило. Я размышлял так. Кирпичи в подвале – из подъезда Тимурова, он приносил их по паре за приход, а раз они здесь, то и сало должно храниться в трёх шагах. Пачки денег были приклеены к днищу шкафа, а это может означать только одно: его часто вытаскивают. И потом спецодежда на полках, одеколон под рукой, – для того, чтобы ослабить запах сала. Ну, а лаз открыть, так это вообще пустяки.

  – Скажи, мальчик, а почему ты стал искать деньги в хранилище? – всё более увлекаясь его логикой, спросил Янович.

  – Когда я увидел хранилище, то понял, что это место само по себе очень надёжно, и поэтому вы могли спрятать здесь ещё что-нибудь. К тому же вы могли подумать, что если всё ж кто-то и найдёт бочки с салом, то ему и в голову не придёт искать здесь ещё что-нибудь.

  – Логично, – мрачно констатировал Янович. – Ну, а детская лошадка, ведь эта находка... случайная, правда?

  – Не совсем, – ответил Вовка. – Я искал предметы с пуговицами.

  – С пуговицами? – удивлённо переспросил арестованный. – Почему?

  – Когда вы прощались с матерью, то просили её сохранить всё до пуговицы. На самом деле в такую минуту вы не могли думать о пуговицах. Я решил, что это ключ. Для матери.

  – Всё точно, парень, всё так и было, – горько подтвердил Янович. – Целых шесть месяцев с неведомым ранее вдохновением я создавал свою мечту. Я бредил богатством, я уже наслаждался им. Думал, вот закончится весь этот кошмар, уеду куда-нибудь на море и заживу, как душа запросит. Мне казалось, нет никого изобретательней и осмотрительней меня. Но ты влез в мою шкуру, прочёл мои мысли и за какие-то полтора дня разрушил мою маленькую империю, всю до основания. Это поразительно.

  Янович был совершенно деморализован. Он вяло махнул рукой.

  – У меня... больше нет вопросов.

  – Хорошо, – сказал Набатов. – Обухов!

  – Я! – тут же откликнулся караульный.

  – Уведите арестованного.

  – Есть увести арестованного.

  Когда Набатов и мальчик остались одни, майор сказал:

  – Володя, только что мне стало известно, что других сообщников у Яновича нет. Поэтому нашу операцию можно считать оконченной. Кстати, на моей памяти это первая операция с такой короткой подготовкой и столь ошеломительным результатом. Я уверен, все эти драгоценности, деньги и картины пойдут на закупку продовольствия. А сало, само собой разумеется, попадёт на стол горожанам. И хоть его, по меркам города, может хватить только на один день, но этот день мы вырвем у смерти. И видит Бог, в этом твоя заслуга.

  – Да не только моя, – возразил мальчик.

  – Ну, хорошо, не только. А ты знаешь, я уже предвкушаю растерянность должностных ротозеев, когда сегодня или завтра, им на удивление, мы будем рушить стену в их хранилище.

  – Как бы кто невиновный не попал под горячую руку, – озабоченно заметил Вовка.

  – Да, это не исключено, – отметил Набатов. – Сам понимаешь, стащили не фунт изюма... Ну, хватит о грустном. Ты как, поедешь с нами за салом?

  – Да нет, спасибо. Там вы и без меня управитесь. Юрий Иванович, а вы мне дадите характеристику, чтобы меня на флот взяли?

  – И ты ещё спрашиваешь? Да у тебя будет характеристика лучшая на всем Балтийском флоте. Даже не сомневайся. За тебя ещё драка будет.

  Вовка даже засмеялся.

  – Спасибо.

  – А знаешь, на всякий случай я напишу её сегодня же, заверю печатью и отдам тебе. Годится?

  – Годится, – улыбнулся Вовка. И напомнил: – Юрий Иванович, я хочу отнести своим знакомым часы.

  – А-а! Сейчас.

  Начальник достал из сейфа часы с ангелочками, поставил их на стол перед Вовкой.

  – Получи. Хорошую они нам службу сослужили. Спасибо.

  – Да, – согласился Вовка, – хорошую. До свиданья.

  – Будь здоров, Володя!

  Глава 21. Ледяные ступени

  Когда мальчик вернулся, тётя была дома. Увидев его, она стала накрывать на стол. Расставила тарелки, на разделочную доску положила хлеб, начала делить его.

  – Как ты сегодня вовремя, – благодушно заметила она. – Только что суп сварила гороховый, заправила его салом. Вкус-но. Вот бы недельки две так покушать.

  Вовка забросил на вешалку шапку, снял и повесил на крюк фуфайку, вынул из потайного кармана кусок сала и, подойдя к столу, положил это сало перед тётей. Она испуганно замерла.

  – Это моя премия, – поспешил оправдаться мальчик.

  Тётя развернула кусок сала.

  – Ой ли?! – с сомнением воскликнула она.

  – Честно, тётя! Мы спекулянтов с салом накрыли, всю их шайку.

  – Только не ври, что ты опять кого-то выследил.

  – Нет, конечно. Но я тоже помогал.

  – Вот это другое дело. Не люблю, когда врут.

  Она взяла в руки кусок сала, поднесла его к носу, длинно и глубоко вдохнула его запах.

  – А пахнет... с ума сойти... сразу и весной, и сытой жизнью. Там... всем, что ли, такую премию выдали?

  – Нет, тётя, только мне.

  – Ну, что ж, спасибо им. Теперь мы до весны точно дотянем.

  – Лучше до лета, – поправил её племянник.

  А вечером Вовка с Женей, как и договаривались, обошли его друзей. Сначала отнесли часы с ангелочками на квартиру Чарских. Затем зашли и проведали Ванюшку и Сонечку. Мама у них теперь была одна на двоих, появилась и бабушка. Им тоже оставили кусочек сала. Последними на их пути были обитатели мастерской.

  Здесь встретили гостей радостными возгласами. Через пять секунд все ребятишки уже стояли рядом. На вошедших они смотрели глазами полными восторженного, нетерпеливого ожидания. Вовка не обманул их надежд. Он достал сало и протянул его самому маленькому.

  – Русланчик, ну-ка, неси гостинец на общий стол.

  Малыш с чопорностью английского дипломата отнёс завёрнутый в лоскут кусочек сала. А Федюшка уже тащил к столу за руку свою мать. Светлана, слабо сопротивляясь ему, обернулась к гостям.

  – Ребята пройдите, присядьте хоть ненадолго, у нас уже давно никого не было.

  Вовка, подведя свою спутницу к столу, представил её хозяевам:

  – Это – Женя, я немного помогал ей в группе самозащиты.

  – Очень приятно. Светлана.

  – А я – Зайтуна. Рада знакомству. Присаживайтесь на кровать, не стесняйтесь.

  – А где остальные? – спросил Вовка.

  Зайтуна бросила короткий взгляд на Светлану. Та, чуть помедлив, ответила:

  – Клава у нас пропала. Ушла за водой и не вернулась. Мы несколько дней искали её, но так и не нашли. А вот Олег Павлович – в пристрое, вместе с братом. Четвёртого января умер.

  – Он не умер! – ощетинился Федюшка. – А уснул летаргическим сном. Он мне сам говорил, что не умрёт, а уснёт, как бабочка.

  – Да, когда дедушке стало плохо, – поддержала мальчика Алия, – он сказал, что без еды ему совсем не весело. И поэтому он собирается заснуть.

  – Вот такие наши дела, – устало подытожила Светлана. – Ждём весны, тепла, зелени, белых ночей – всего, о чём мечтали наши старики.

  В следующий вечер Вовка с Женей сходили в посёлок Весёлый. Но дома никого не застали. Вовка написал записку, сунул Галине под подушку, а кусочек сала спрятал в тумбочку.

  Прошло более двух недель. Однажды, когда в доме закончилась вода, Вовка взял вёдра и отправился на Неву. Было ещё утро. По улице брели редкие прохожие. Зато на Неве у проруби народу оказалось достаточно. Он увидел, как десятки людей с полными вёдрами карабкаются по крутому откосу наверх. То там, то здесь они поскальзываются и, обливаясь ледяной водой, съезжают вниз. Мальчику стало тревожно. Спуститься с трёхметрового ската легко, а вот выбраться потом на набережную и не упасть, очень трудно.

  Вовка осторожно ступил на склон, сел на корточки и, повалившись на спину, скатился вниз. Немного не дойдя до проруби, мальчик остановился. Вокруг неё стояли оцепеневшие сумрачные люди, их бидоны, вёдра были пусты. Но никто из пришедших за водой не решался приблизиться к проруби. По форме она чем-то напоминала давно остывший вулкан, но маленький, высотой чуть более полуметра. Ближе всех к тёмному отверстию, неловко подвернув ноги, на льду сидела скорбная неподвижная, словно изваяние, женщина. Она ничем не отличалась от большинства горожан: то же измождённое серое лицо, те же тусклые глаза, поникшие плечи. В руках она держала небольшой валенок.

  – Что-то случилось? – спросил Вовка, укутанного в тёплый платок юношу.

  Тот кивком указал на сидевшую на льду женщину.

  – Девчонку не удержала, – отрешённо выговорил он, – из валенка выскользнула. Унесло уже. Была бы верёвка...

  Вовка представил, как Нева уносит подо льдом ещё живую девочку, и поёжился.

  – Надо идти к другой проруби, – сказал он. – Без подстраховки здесь делать нечего.

  – Надо, – согласился юноша. – Она в полукилометре отсюда.

  И они побрели по извилистой тропе, проложенной среди сугробов по руслу реки. Несколько человек последовали за ними. Большинство же не сдвинулось с места: сил на переходы у них не было.

  – Как зовут? – спросил Вовка своего попутчика.

  – Вася, – ответил юноша.

  – А меня – Вовка. Тебе сколько?

  – Шестнадцатый пошёл, – ответил юноша. – А тебе?

  – Осенью пятнадцать будет, никак не дождусь.

  – А что изменится?

  – Попрошусь юнгой на флот.

  – Юнгой? – переспросил Вася. – Я бы тоже пошёл. Но ведь не возьмут.

  – Это ещё почему?

  – Да уж больно мы тощие.

  – Пусть только откажут! – вскипел Вовка. – Мы что им, не люди? Да и где они здоровяков найдут? У нас тут одни дистрофики остались.

  – Это да, – согласился Вася. – Выбор у них невелик. Только, наверное, нужно характеристику заработать, хорошую.

  – Да уж, конечно, – подтвердил Вовка, – надо, чтобы кто-то за тебя поручился. А то вдруг окажется, что ты вредитель какой-нибудь.

  Юноша остановился, тревожно взглянул ему в глаза.

  – Ты думай, что говоришь! – резко заявил он.

  – Да чего ты вдруг взъелся? – возмутился Вовка. – Я же не о тебе говорю, а...вообще. Вот псих!

  – А ты олух! – жёстко заключил Вася.

  – Да катись ты! – рассержено бросил Вовка и пошёл вперёд.

  У второй проруби тоже толпились люди, но воду здесь черпали со всех четырёх сторон. И очередь продвигалась хорошо. Здесь и в самом деле куда безопасней: вокруг всего отверстия сколоты ледяные наросты, а местами даже сделаны насечки. Какая-то добрая душа не пожалела на это ни сил, ни времени. Мальчишки набрали по два ведра воды и, каждый своим путём, стали подниматься на берег. Едва начав восхождение, они оба поняли, что их основные трудности впереди. Берег здесь скользок и крут, снег на склоне совершенно вытоптан и полит водой тысяч горожан.

  Подняться напротив проруби оказалось делом безнадёжным. И Вовка, быстро оценив свои возможности, нашёл более подходящее место и выбрался на набережную. Он так отчаянно напрягался, сосредоточенно выверяя каждый свой шаг, что, когда ступил на ровную поверхность и поставил ведра, его ноги подогнулись и он сел прямо в снег. Придя в себя, мальчик вспомнил о своём знакомом и, вытянув шею, стал высматривать его. Васи наверху не оказалось. Среди тех, кто карабкался по склону, его тоже не было.

  «Куда же он делся?» – озабоченно пробормотал Вовка и поднялся. И только теперь он увидел знакомый шерстяной платок, наброшенный на плечи и сзади завязанный на узел. Вася стоял в очереди за водой. «Пролил, растяпа, – понял Вовка. И подумал: – Не ждать же его. Кто он мне?»

  Мальчик решительно взялся за дужки вёдер и зашагал вдоль берега. Пройдя метров тридцать, он остановился. В нескольких шагах от него на склоне, толкая впереди себя ведро, ползла женщина. Мальчик осторожно спустился к ней.

  – Давайте, я помогу, – предложил он.

  Она, задыхаясь от напряжения, спросила его:

  – А не уронишь?

  – Не знаю, – честно признался мальчик. – Но постараюсь.

  – Ладно, попробуй. Мне бы хоть без ведра выбраться, – посетовала она.

  Вовка взял ведро, в котором воды оставалось едва ли половина, и осторожно вынес его на тропу. Вскоре, воодушевлённая благополучным исходом, на берег выбралась и женщина. Она была очень жалка и напоминала мокрую, хватающую ртом воздух рыбу, выброшенную на сушу.

  – Спасибо тебе, родной, – поблагодарила она его. И, глубоко вздохнув, прошептала: – Господи! Как же я сегодня устала.

  Вовка настороженно взглянул на неё и сказал:

  – Вы особо не раскисайте. Дома, наверное, ждут вас.

  – Да-да, ждут. Конечно, ждут, – стала она уговаривать себя. – Сейчас только соберусь с духом и пойду.

  А он поискал глазами своего знакомого и увидел, что тот уже идёт вдоль склона и выбирает место, с которого начнёт свой подъем.

  – Вася! – крикнул ему Вовка. – Иди дальше, я вижу там ложбинку.

  Тот поднял на него глаза, кивнул и последовал его совету: пошёл понизу. А Вовка двинулся поверху. Замеченная им ложбинка приблизилась. На ней на разных уровнях виднелись два удобных бугорка. А сама она уходила наверх по склону под острым углом. Дойдя до неё, Вася со всеми предосторожностями, начал взбираться на берег. Вовка, оставив свои ведра, стал спускаться ему навстречу. Дойдя до первого бугорка, он перешагнул его, и вдруг осознал, что контуры его напоминают свернувшегося в калачик человека. Мальчик повернулся к нему лицом, ещё раз всмотрелся.

  «Да, это же человек», – понял он. И стал сбивать снежную корку. Рука от ушибов заныла, но под отбитыми черепками снежного скафандра, проявилась вязаная голубая шапочка. Вовка на секунду замер и, чтобы подтвердить свои предположения, отколол ещё несколько черепков. Женщина лежала, уткнувшись лицом вниз. Ушки её оригинальной шапочки, скрестившись под подбородком, охватывали шею, и уже в роли шарфика закрывали грудь. «Так вот где вы, тётя Клава... – взволнованно прошептал Вовка. – Надо будет вызволить вас отсюда... Весна уже не за горами, половодье».

  – Это кто? – из-за спины раздался голос Васи.

  – Моя хорошая знакомая, недели три как пропала. Видно, сил не хватило. А к утру замело её.

  Вовка обернулся, взял у Васи ведро и, осторожно переступив мёртвую, стал взбираться наверх. Выбравшись, он внимательно осмотрелся, заметил ориентиры, по которым можно будет отыскать тело тёти Клавы.

  – Запоминаешь, где лежит? – спросил Вася.

  – Да. Надо будет забрать её.

  – Это правильно. Скоро снег начнёт таять, тогда поздно будет, – заметил Вася и тоскливо сказал: – Ну что, пойдём, что ли? У меня весь бок мокрый.

  – Пойдём, – согласился Вовка. – Болеть нынче нельзя.

  – Вот-вот, – подтвердил Вася, – ни мёду тебе не дают, ни молока; знай себе, горчичники лепят.

  Мальчишки подняли ведра и с частыми остановками пошли. Метров через двести Вовка сказал:

  – До чего же ведра тяжёлые, может поотлить воды?

  – Я тоже взмок, – признался Вася, – но у нас в вёдрах и так литров по семь. А пока донесём – по пять останется. Нет, я не вылью.

  Вовка вздохнул.

  – Тогда и я не вылью.

  Он закусил губу и снова торопливо пошёл. Через тридцать шагов стальные дужки уже выскальзывали у него из рук. Едва не роняя вёдра, он поставил их. Но, остановившись и досчитав до ста, он снова спешил пройти максимальную дистанцию. Вася тоже старался не отставать от него. Однако время их отдыха всё более увеличивалось, а расстояния переходов сокращались. Шли уже минут тридцать. И тут Вася сказал:

  – Всё. Чувствую, не дойду. Спина, как деревянная, и бок занемел. Полежать бы немножко. Не могу больше.

  – А тебе далеко ещё? – спросил Вовка.

  – Далеко, – ответил Вася. – Через дворы сейчас не пройти, а по улицам ещё два квартала тащиться.

  – А мой дом уже через дорогу, – кивнул Вовка. – Пойдём ко мне. Погреешься, отдохнёшь. А там и силы вернуться.

  – Спасибо. Сейчас только позвонки расслаблю.

  Вася согнулся в поясе и на некоторое время остался в таком положении.

  – А у меня руки, как у гориллы вытянулись, скоро наступать на них буду, – пошутил Вовка. – Мышцы совсем не работают. И руки болят как при вывихе.

  – Как им не болеть? – заметил Вася. – Ведь голод сожрал все мышцы, а связки едва держат.

  Через десять минут мальчишки переступили порог тётиной квартиры. Хозяйки дома ещё не было. Они сняли фуфайки. Вовка достал из шкафа брюки и свитер, положил их на стул и сказал Васе:

  – Переоденься в сухое и проходи в мою комнату, а я пока печку затоплю.

  Вася, войдя в Вовкину комнату, не удержался от восклицания:

  – О-о! А дров-то у тебя! Откуда?

  – Они ещё с осени заготовлены. Я ведь в деревне вырос. Вот на всякий случай и подстраховался.

  – Здорово. Молодец. А ты когда в Ленинград приехал?

  – Я не приехал, а пришёл, – уточнил Вовка. – В сентябре.

  – И сразу догадался, что в городе не включат отопление? – удивился Вася. – А ты сообразительный. Из моих знакомых никто дров не заготовил.

  – Ладно уж хвалить. Развешивай одежду и, если хочешь прилечь, – ложись. А я пока чайник поставлю.

  Печурка немного подымила, настроилась и деловито загудела. Вовка положил на плиту два кирпича, затем внёс ведро, поставил на огонь чайник и влил в него два ковша воды. Вася повесил фуфайку к самой печке на спинку стула, а сам прилёг на кровать. Извиняющимся тоном сказал:

  – Сейчас только распрямлюсь и встану.

  – Да лежи, не стесняйся, – успокоил его Вовка и сел рядом с печкой.

  Вася спросил его:

  – Слушай, Вова, а почему ты в такое время из дому сорвался?

  – Родители отправили, побоялись, что я пропаду в оккупации. Уж больно часто я влипал во всякие истории.

  – А что, ваша деревня под немцами?

  – Я из Белоруссии. А она уже вся под немцем.

  – А что у тебя за проблемы были? Ты из трудных подростков?

  Вовка озадаченно посмотрел на Васю, подумал и ответил:

  – Не знаю, что-то вроде того. Характер у меня... В общем, я никому ничего не прощал.

  – Дрался?

  – Дрался. Да и другие глупости делал. Теперь думаю, зря всё это.

  – Хочешь сказать, война тебя изменила, – произнёс Вася.

  – По-моему, она всех изменила. За эти полгода я узнал настоящих врагов. Да и вокруг столько беды. На её фоне все мои детские обиды – такие пустяки, что мне не по себе. Уж сейчас-то я понял, что следует прощать, а что нет.

  – Ты прав, – вздохнул Вася. – Теперь и я во многом разобрался: уяснил, кого и за что нужно жалеть, а кого – ненавидеть. Слушай, а почему ты приехал именно в Ленинград? Ведь с самого начала было ясно, что город в очень опасном положении.

  – Мы этого не знали, – признался Вовка. – К тому же прошлым летом тётя гостила у нас и приглашала к себе. Помню, что ни увидит, тут же давай сравнивать: «А вот у нас в городе...» Всего каких-то две недели пожила в деревне и говорит: «У вас тут, конечно, чудная природа, но я без Ленинграда уже не могу. Понимаете, когда я возвращаюсь в свой город, я чувствую, как он обнимает меня, окутывает всю своими тёплыми разноцветными огнями, автомобильным шумом, музыкой, запахами. И тогда, наконец, постигаю: я – дома». Всё, о чём она говорила, было так заманчиво, что я соблазнился.

  – Ну, и как твои личные впечатления? – спросил Вася.

  Вовка хмыкнул.

  – Пока не разобрался. Люди здесь хорошие. А город?.. Нынче в его объятиях запросто околеть можно.

  – Это точно, – согласился Вася. – Они сейчас прямо-таки ледяные. Мне кажется, что я промёрз уже до костей.

  Мальчишки замолчали. Крышка на чайнике задребезжала. Вовка вынул из мешочка шуршащую веточку смородины, сунул её в чайник и переставил его на табурет. Он взял два куска мешковины, завернул в них по горячему кирпичу, один подал Васе.

  – Грейся.

  Тот положил его на грудь, блаженно зажмурился. Вовка тоже крепко прижал к себе свой кирпич, задумался.

  Когда чай был разлит по кружкам, Вова принёс с подоконника накрытое салфеткой блюдечко и поставил его на стол. В нём лежали приготовленные для него тётей два бутерброда с салом. Он сдёрнул с блюдечка салфетку. Один из бутербродов положил перед Васей, другой взял себе. И хоть кусочки были чуть толще блина, но впечатление производили умопомрачительное.

  Вася некоторое время ошеломлённо смотрел на бутерброд, потом сглотнул слюну и вопросительно взглянул на Вовку.

  – Ешь, не стесняйся, – сказал Вовка. – Он твой. Это тётя откармливает меня после болезни.

  – Не надо, – нерешительно возразил Вася.

  – А твои ведра я за тебя буду тащить? Ешь. Будем живы, после войны меня угостишь. По рукам?

  – По рукам, – повеселел гость. И потянулся за бутербродом.

  Через полчаса они простились. Вася пошёл домой, а Вовка направился в мастерскую.

  Глава 22. Галя и Володя

  На улице жемчужные сумерки. Галя Хачёва взволнованна. Её робкая радость просится наружу. Хочется с кем-то поделиться ею. Но с кем? Она достаёт из тумбочки чистую канцелярскую книгу, открывает её на первой странице. И слева на полях химическим карандашом ставит дату: «27 мая 1942 года». Затем ненадолго задумывается и начинает писать.

  "Удивительно, но нам с мамой всё же как-то удалось дожить до белых ночей. И вроде бы это не круглая дата, чтобы уж особенно торжествовать, но только не для нас. Ведь в Новогоднюю ночь мы загадывали дожить именно до этого дня. И вот наше заветное желание сбылось. Даже не верится.

  За эти пять месяцев произошло многое. В ночь с первого на второе января замёрзла баба Сима. На термометре тогда было минус двадцать пять по Цельсию. Она стояла в очереди за хлебом, но ей, как и многим другим, в тот раз его не хватило. Ждали привоза хлеба до самого закрытия магазина. Потом кто-то пустил слух, что к утру потеплеет, и человек восемь осталось на ночь у магазина. Но к утру температура понизилась ещё на два градуса, а обещанное потепление началось лишь пятого числа.

  Второго января была моя очередь стоять за хлебом, и я в самую рань пришла сменить бабу Симу. Но те, кто оставались на ночь, стояли не в общей, а в отдельной очереди, у стены, плотно прижавшись друг к другу. Они были мертвы. С тех пор все очереди стали моими.

  А с конца марта и до середины апреля мы с мамой попеременно в числе тысяч горожан работали на санитарной очистке Ленинграда. Убирали трупы из подвалов, квартир; свозили их на кладбища, а там команды мужчин-инвалидов хоронили их. Кроме этого очищали от грязи, нечистот и битого стекла улицы, дворы, канализационные колодцы. С середины апреля по самым важным маршрутам пошли трамваи. А это для ослабевших горожан очень важно.

  Как только потеплело, все поголовно приступили к весенним работам. Каждый в меру сил и возможностей старался вскопать клочок земли и что-нибудь посадить на нём. На грядках сажали морковь, свёклу, картофель, на клумбах – цветы. Маме на работе выдали несколько пакетиков различных семян и кулёк резаной картошки с ростками. Мы сделали три грядки и всё это посадили. Сейчас мы рвём крапиву, лебеду, кислицу, варим из них супы, делаем лепёшки. В Весёлом то там, то здесь цветут уцелевшие кустики сирени и редкие фруктовые деревья. После тяжёлой мрачной зимы всё это умиляет до слёз. Хочется верить, что позади не только бесконечные ночи, но и наши самые чёрные дни".

  Прошло ещё три недели. И всем стало известно, что по дну Ладожского озера провели нефтепровод. Город это сразу почувствовал. Понемногу стали оживать заводы и фабрики, в нижние этажи домов подали воду. Ещё недавно пустые улицы начали заполняться народом: худенькими, точно подростки, взрослыми и крохотными детьми, горбатенькими от подложенных под одежду подушечек на случай обстрела. Город для них стал как будто чуточку великоват. Но люди приободрились, их взгляды посветлели.

  Однако голод к благодушию не располагал. И Галя решила попробовать устроиться на работу. Между посёлком и городом друг возле друга располагались два предприятия: «Республика» и «Химзавод». Её мама работала на заводе «Республика». Туда с утра пораньше они и направились. Заняли место у проходной и стали ждать. Люди всё прибывали и прибывали. И тут Анна указала на высокого скуластого мужчину с серым лицом и запавшими глазами.

  – Вот он. Иди и не бойся, – сказала она. – Этот дядька здесь большой начальник. Он хороший. Просись у него.

  Девочка пошла к нему навстречу.

  – Здравствуйте, – поздоровалась она с ним.

  – Здравствуй, – ответил он.

  Галя засеменила рядом с начальником.

  – Дяденька, возьмите меня на работу, – попросила она.

  Тот окинул её насмешливым взглядом и спросил:

  – А тебе, сколько лет, тётенька, а?

  – Осенью уже шестнадцать будет. Скоро паспорт получу, – торопливо сообщила Галя.

  – А чего ж ты тогда такая маленькая?

  – Так на одной крапиве разве вырастешь? – посетовала она.

  – Это верно, – вздохнул он. – А чья ты будешь?

  – Я дочка Осиповой, она у вас на кухне работает.

  – Анны Павловны? – уточнил тот. – Знаю-знаю. Вместе в цехе работали. Только должен тебя предупредить: здесь очень трудно. Не сбежишь?

  – Не сбегу.

  – Ладно. Иди в отдел кадров. Там жена моя, Бутылкина, скажи ей, что я направил тебя.

  – Спасибо вам, – горячо поблагодарила она.

  – Пока не за что, – ответил он. И шутя, погрозил пальцем: – Не подведи.

  Галя отыскала отдел кадров, робко постучалась и вошла. А полчаса спустя она уже была в цехе. В коллективе – ни одного мужчины. Начальник цеха тоже женщина, седая, доброжелательная, лет пятидесяти. Она сказала ей:

  – Говоришь, Галей зовут? Хорошо. Будет время, познакомимся ближе. Пока не войдёшь в курс дела, будешь работать вместе с Варей Сазоновой.

  Она подозвала к себе светленькую, немного угловатую девушку.

  – Варя! Вот тебе напарница. Всё ей тут расскажи и покажи. И самое главное: объясни ей, чего можно делать, а чего нельзя.

  – Хорошо, – ответила та. – Всё будет в порядке.

  – Спасибо.

  Варя сказала Гале:

  – Сейчас я тебе покажу всё, чем нам приходится заниматься. Люди на заводе ослабели. И когда что-нибудь случается с ними, нас, молодых, часто перебрасывают на их участки. Так что нам надо знать всё.

  И повела её по заводу.

  – Сейчас мы делаем фронтовые спички. Это просто. Из шпона вырезаются гребёнки, их концы окунают в раствор серы и бертолетовой соли, сушат и сворачивают в виде книжечек. А уж на них наносится намазка из красного фосфора.

  – А это что за песок? – кивнула Галя на рассыпанную в формах серую массу.

  – Это смесь серы, соды и белой глины – каолина. Её помещают в печь. А на выходе из неё получается ультрамарин.

  – Синька? – задала уточняющий вопрос Галя.

  – Она самая. Ещё нас частенько ставят на активированный уголь. Он используется для противогазов. Мы его просеиваем и засыпаем в мешки. Иногда сами же их потом и грузим.

  – А они тяжёлые? – спросила Галя.

  – Не особенно. По двадцать пять килограммов. Но противней всего стоять на дусте. Вонь – похуже, чем от серы. Однако работать везде нужно. Главное, куда бы тебя ни поставили, береги глаза. Если что попадёт в них – сразу же промывай. Ну и хорошо бы, конечно, носить марлевую повязку, иначе загубишь лёгкие. К печам без рукавиц не прикасайся. А когда будешь работать в корытах, надевай резиновые сапоги. Они, правда, почти все дырявые, но всё же какая-никакая защита. Всё поняла?

  – Всё, – ответила Галя.

  – Ну и хорошо. Пошли работать.

  Вовка Митрофанов тоже не сидел дома, сложа руки. Он с большим интересом участвовал во всех процессах, происходящих в жизни города. Его увлекала то одна работа, то другая. А потом он попал в одну из команд по сносу аварийного жилья. Их цель: заготовка дров для нужд города. Прежде всего, разбирались ветхие деревянные строения на окраинах Ленинграда. А жильцы из них переселялись в основательно опустевшую центральную часть города, в коммуналки. Стены бараков раздёргивались «Сталинцем» тросами. А уж рабочие ломами, пилами и топорами доводили дело до конца.

  В этой команде мальчик проработал весь июль и август. Не изменяя своей крестьянской натуре, он, как и положено, тоже заранее готовился к зиме. И когда пришла осень проблема с дровами была уже решена. Однако имелись и другие дела, в общем-то, самые обыкновенные: закупить свечей, вставить в окно новое стекло, заготовить и насолить крапивы, ну и ещё по мелочи. Тётя снова работала. И дела эти надо решать Вовке. Медлить никак нельзя: ведь уже через двадцать дней ему – пятнадцать. И он решил, что в тот же день пойдёт искать старшину Краско. Раз приглашал на тральщик – пусть хлопочет перед своим капитаном. У Вовки уже и рекомендация Набатова на руках.

  Мальчик обошёл несколько магазинов и, отстояв в двух очередях, купил пару десятков свечей. Не ахти как много, но почин есть. Он вернулся домой и в замочной скважине двери обнаружил скрученную в тугую трубочку записку. Вовка развернул её и прочитал. «Володя, как только придёшь, возьми то самое письмо и срочно принеси Набатову. Он будет ждать. Обухов».

  «Что бы это значило? – встревожился Вовка. – То сам говорил мне: о письме никому ни слова. А теперь – принеси».

  Накануне этого дня в тридцати километрах от Ленинграда в беседке аэродрома люфтваффе сидели лётчики, разговаривали. Оберлейтенанту под тридцать. Он высок, крепко сложен, выражение лица надменное. Второй в погонах лейтенанта: строен, светловолос, белолиц.

  – Скажи, Фриц, что ты сегодня думаешь об этих русских? – кивнул лейтенант в сторону Ленинграда.

  – Я стараюсь не думать о них, а убивать, убивать! – в такт словам дважды стукнул он по скамейке. – Своим упорством они меня доводят до бешенства. Мы должны были взять этот город ещё прошлым летом. Потом ждали его сдачи в ноябре, в крайнем случае – к Новому году. И что? Он как стоял, так и стоит. Это какой-то бесконечный дурной сон.

  – Меня интересует природа их сопротивления, – сказал лейтенант. – Они ведут себя так, будто у них есть что-то дороже жизни. Я пытаюсь понять, что это: коммунистический фанатизм, неуступчивый русский характер или особенность их православия? Они костьми ложатся, но белый флаг не выбрасывают.

  – Ты прав, Курт. То, что там происходит, необъяснимо. Логика здесь бессильна. Откровенно говоря, сначала я не совсем доверял той информации, что они вымирают от голода целыми семьями. Думал, может, есть у них какие-то стратегические запасы продовольствия, позволяющие им выжить. Но потом и сам убедился: умирают, и ещё как умирают. Это было заметно и зимой, когда на кладбищах тракторами выкапывали не траншеи, а целые рвы, и сотнями хоронили в них умерших. И весной, когда на улицах города и на склонах Невы начали вытаивать трупы. И вот, несмотря на всё это, они держатся уже год.