Текст книги "Физрук на своей волне. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Валерий Гуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Физрук: на своей волне

Глава 1

Пацаны занимались в нашей подвальной качалке. Тянулись на турниках, били по мешку, обмотанному изолентой.

Я прошёл вдоль ряда, посмотрел на каждого.

– Чего ты её как бабу гладишь! Давай: голова – голова – туловище, трижды на взрыв, – сказал я, глядя на парня, что бил грушу.

Он мотнул головой и прибавил, кулак уже красный, костяшки ободраны.

– Лучше тут себе руки в кровь разобьёшь, чем завтра на улице разобьют о твою голову, – я съездил ему подзатыльник, подбадривая.

Зал мой был открыт 24/7 и по сути был моим домом, крепостью, в которую превратился за последний год. Время было непростое, мы выживали как могли. А имея под рукой два десятка крепких бойцов, выживать было проще. К тому же и пацанам хорошо – никто по подворотням не разбредается. Мы тут как одна команда, и я, как локомотив, пру вперёд…

Дверь в подвал скрипнула.

На пороге стояла женщина. Обычная, в простом пальто по погоде, но глаза… красные, губы дрожат. Я узнал её мгновенно. Маша, сестра моего боевого товарища. Того самого, с кем мы делили сухпай и сигареты в Чечне, кого хоронили все вместе…

Она переминалась с ноги на ногу, не решаясь пройти. Я махнул пацанам:

– По парам. Бинтуем руки, надеваем перчатки. Кто филонит – и увижу, побежит три круга вокруг зала.

Пацаны начали готовиться к спаррингам.

– Заходи, – кивнул я на дверь в подсобку. – Вижу же, не просто так пришла.

Маша шагнула внутрь, и свет лампы осветил её лицо. По щекам блестели дорожки слёз.

– Володя… – её голос дрогнул. – Мне… мне надо поговорить.

Я сразу понял, что новости будут плохие. И что бы это ни было – спокойной жизни мне уже сегодня не видать.

Я провёл её через зал, мимо пацанов, в «кабинет». Узкая комнатка с железным сейфом в углу, на стене – пыльные кубки и медали, давно никому не нужные. Чуть выше – рамка с фотографиями тех, с кем мы когда-то стояли плечом к плечу. Под фото висел ещё советский флаг, потемневший от времени.

Маша присела на край стула, попыталась унять дрожащие руки.

– Володя… Лёньку избили.

Я молчал, только сжал зубы.

– Эти… возле школы, – она затаила дыхание. – Дурь толкают. Он не стерпел, влез. А они его… ногами, по лицу.

Маша запнулась, спрятала лицо в ладонях, борясь с душащими слезами. Я молчал, понимая, что она не договорила. Лёнька был моим крестником, сыном Яши… которого с нами больше нет.

– Леньку в больницу увезли. В милиции говорят: «Не лезь, у них крыша»…

Я вроде и смотрел на Машу, но взгляд застыл на снимке на стене за её спиной. На нём мы с Яшей стояли в обнимку в военной форме. Я дал ему слово, что присмотрю за пацаном, помогу Маше, которая взяла над Леней опекунство. Пацан был полным сиротой – мать умерла при родах, а Яша сгинул на войне.

В памяти всплыла и другая картина: моя больная мать, я бегал и искал работу ещё до войны. Но работы нигде не было и денег на лекарства у меня не было тоже. Яша помог… принёс пачку таблеток, оплатил лечение и сказал тогда: «Держись, Вован. Мать твою вытянем». А потом нехотя признался, что, чтобы мне помочь, продал свой старый «Москвич».

Я перевёл взгляд с фотографии на Машу. Губы у неё всё ещё тряслись, глаза блестели.

– Разберёмся.

* * *

В подвале качалки сеть ловила плохо. Я поднялся наверх, вышел на улицу. На углу ларька толпились мужики. На витрине продавали паленую водку, на этикетках красовались криво наклеенные фальшивые акцизки. Пацаны из соседней школы, шмыгая носами, крутились рядом, делая вид, что не при делах. А я знал, что там им «по знакомству» могли налить стакан палёного спирта «для храбрости».

Я задержал взгляд. Возле школы, угол которой я хорошо видел, в «копейке» сидели двое барыг. Они не прятались, не зондировали почву и работали в открытую, как хозяева.

Один высунул руку в окно, поманил школьника, что проходил мимо. Тот замялся, но подошёл.

В этот момент по улице медленно проползла ментовская «шаха» с мигалкой. Ларёчник шустро нырнул внутрь, вытащил из-под прилавка заранее приготовленную сумку. Мент вышел, будто для проверки, но вместо того, чтобы прикрыть лавочку, молча забрал сумку и, даже не взглянув на товар, вернулся в машину. На барыг он даже и внимания не обратил…

Я молча смотрел.

Зараза проникала на улицы постепенно. «Сверху», со стороны «старших», мне было рекомендовано не дёргаться, если что-то подобное начнётся. Потому что так решили «серьёзные люди». А меня просто поставили перед фактом, видимо сочтя, что я буду терпеть.

Не буду.

Да по закону тут ничего не решить. Всё схвачено… и единственный вариант – выжигать это дерьмо калёным железом.

Я отошёл за угол, достал из кармана старый «кирпич» – тяжёлый, с протёртыми кнопками. Нажал вызов. Гудки тянулись долго, наконец щёлкнуло соединение.

– Алло, – раздался голос бригадира.

– Кто это к нам зашёл? – я сразу перешёл к делу.

На той стороне повисла пауза.

– Это люди Бармалея. Воло, а чё кипишуешь? Сказано же всем поддержать… А тебе разве ещё не звонили по ситуации? – осторожно спросил он.

– Нет, – отрезал я.

– Ну… скоро позвонят. Разъяснят, как работать теперь.

– А ты теперь работаешь с ними? – прямо спросил я.

И опять повисла тишина.

– Да, Вова… Ты смотри там… не шуми. Башку открутят на счёт три.

Я ничего не ответил. Просто нажал «сброс».

Экран мигнул, телефон замолчал.

Я стоял, сжимая его в ладони, ощущая, как неприятно засосало под ложечкой. Я постоял ещё минуту, переваривая новые вводные. А потом спрятал трубу в карман и пошёл во двор. Там под облезлым фонарём стояла «копейка» с тонированными стёклами. Двигатель тарахтел, из-под колёс тянуло дешёвым бензином. Двое барыг сидели в салоне, окна приоткрыты, дым сигарет в салоне висел облаком.

Рядом крутились пацаны лет пятнадцати. Один из барыг высунулся из окна, ухмыльнулся:

– Ну чё, попробуй не ссы, малой. Тебе ж дружок рассказал, как кайфово? Да бесплатно, чё ты менжуешься…

Сопляки тянулись к «дури», как мотыльки на свет. Малой подошёл, схватил ее и было попытался свалить куда-нибудь в подворотню.

Правда далеко не ушёл.

– Стоять! – рявкнул я.

Малой застыл, и прежде чем успел убежать, я вытянул ладонь.

– Сюда дай.

– Э… э… – замялся пацан.

Но меня он знал, и знал, что я могу повторить просьбу по-другому. Сунул мне небольшой сверточек и дал дёру.

Я посмотрел на сверточек из фольги, сжал в кулак и подошёл ближе к «копейке», в свет фонаря.

– Э, братан, давай подходи, – крикнул барыга, глядя на меня. – Тебе тоже «на пробу»?

Я молча подошёл к машине, схватил барыгу за шиворот и, не открывая дверь, вытащил этого урода через окно. Второй не успел понять, что происходит – я ударил его ногой, выключил.

– Ты чё, мужик, совсем волю почувствовал⁈ Ты не в курсе, на кого мы работаем⁈

– Жуй, сука… – отрезал я и запихал барыге в рот свёрток из фольги.

Вытащил ствол, пальнул в землю – земляной фонтанчик брызнул в десятке сантиметров от барыги. Он начал отползать, упёрся спиной в колесо «копейки», и я навёл ствол ему на лоб.

– Передай своим, что здесь дури не будет. Ни грамма, слышишь?

Он захрипел, закивал.

Из «копейки» донёсся сиплый голос второго, видимо очухавшегося:

– Тебе крышка, понял⁈

Первый барыга вскочил на ноги, запрыгнул на водительское кресло «Жигулей» и дал по газам, даже не закрыв дверь.

Я развернулся и пошёл обратно.

Я видел смерть, и видел не раз. Но эти двое куда страшнее, чем пустая гильза под ногами… Если дать им дорогу, то завтра весь район будет подсажен на эту дрянь.

Телефон завибрировал прямо в кармане, когда я ещё не успел вернуться в зал. Я достал «кирпич» и услышал из динамика уверенный голос, с привычкой не говорить лишнего.

– Вован, – послышалось без приветствий. – Ты чё там воду мутишь, не понял? Тебе знак уже давали.

Неожиданно… мне позвонил авторитет Аля Крещёный.

– Дури у меня на районе не будет, – спокойно заверил я.

– Да погоди, не мороси, Вован, сегодня вечером будет стрелка. Люди уважаемые, конкретные, пояснят тебе по ситуации… – начал вертеться ужом Аля. – Короче, чёрный «мерин» увидишь и подсаживайся. Только с пацанами подъезжай, груз принять надо.

Я промолчал пару секунд, будто обдумываю. Понял, что Аля уже прогнулся под гастролеров.

– Буду, – сказал я коротко.

– Вот и молодец. Только без глупостей давай, – голос Крещёного стал резче. – Теперь порядок новый. Не дёргайся, а то сам себе яму роешь.

Я сбросил вызов.

Стоял, слушая, как ветер гнал пустую банку «колы» по асфальту. Мои близкие пацаны из спортзала сейчас бьют грушу, думают, что район держится на стенах нашего подвала. А район уже поделили, расписали, кому где травить.

Все отступили.

Даже Аля, который прошёл Афганистан и в конце восьмидесятых выжигал наркотрафик калёным железом.

Остался я.

Но если я тоже шагну назад… значит, предам пацанов, с кем воевал в Чечне, которым обещал, что защищу район от мрази…

Я вернулся в комнату, запер за собой дверь. Погрузился в тишину – только старые часы на стене тикали так, будто отсчитывают последние минуты.

Подошёл к сейфу. Внутри, среди пачек потрёпанных бумаг и баксов, лежала граната. Старый трофей. Я привёз её из Чечни на память. Когда мы попали в засаду, я хотел ей подорваться и прикрыть отход пацанов… не понадобилось. Яшка тогда меня спас. И вот теперь настала моя пора спасать. Его сына, сестру, пацанов… да и самого себя, в конце концов.

Я взял гранату, перекатил в ладони, словно взвешивая собственную судьбу. Сел на край кровати и сжал гранату так, что пальцы побелели.

Я прекрасно понимал, что на «стрелке» разговаривать никто не станет. Аля, по сути, своим звонком прислал мне чёрную метку. Он знал, что я не для того спортзал держал и пацанов по дворам собирал, чтобы смотреть, как их завтра сажают на иглу.

Я посмотрел в зеркало на стене. Оттуда смотрел человек с тяжёлым взглядом. Лицо уставшее, морщины в уголках глаз.

– Ну что, Вован, – прошептал я. – Конец так конец. Но правильный.

Я сунул гранату в карман пальто.

* * *

Я вышел на улицу один. Пацанов брать не стал. Карман пальто оттягивала граната.

Над головой мигала вывеска ларька, буквы гасли и вспыхивали. Во дворе тусовались подвыпившие работяги, курили дешёвые сигареты, смеялись громко и пусто. Один из них на секунду поймал мой взгляд и сразу отвёл глаза.

На лавке в другом конце двора сидела молодёжь. Подростки шаркали ногами, матерились, делая вид, что «живут по-взрослому»… завидев меня, они притихли сразу же. Знали, что я против разговоров «по понятиям». Увы, в девяностые выбор был невелик – либо ты лох, либо бандит. Я это слишком хорошо понимал.

Двор был знаком до каждой трещины в асфальте.

Я вышел из двора на пустырь у недостроенной многоэтажки. Фонари вдоль дороги не горели, но чёрный «мерин» стоял с включёнными габаритами. Тонированные стёкла, мотор урчит ровно… вокруг ни души.

Меня ждали.

Я шёл медленно, руки в карманах пальто, пальцы касались гранаты. Меня заметили сразу.

Дверь приоткрылась, и наружу высунулся Аля, привстав из машины.

– Давай, Вован, садись. Ждём тебя, брат, – и чуть тише добавил. – Не ссы, я уже обо всем перетер, все будет тип-топ…

Я сел на заднее сиденье, рядом с Крещёным, захлопнул дверцу. В салоне сидели трое. Двое спереди и Аля рядом со мной.

Толстые, рожи ухоженные и наглые мигом обернулись и посмотрели так, будто они тут хозяева жизни. Я узнал эту парочку – авторитеты. Один из них и был Бармалей. Думают, что им всё позволено… а остальные всё проглотят.

Но я им всё испорчу.

– Ну что, Вова. Пришёл всё-таки. Правильно сделал. По-людски побазарим, – прохрипел Бармалей прокуренным голосом, щуря свинячьи глазки.

Я молча кивнул. Это они позвали меня на стрелку, пусть базарят, а я послушаю до чего там они договорились с Алей у меня за спиной.

– Ну что, Вова, ты же умный парень, – продолжил второй авторитет. – Чего ломаться, не телка же? Будешь с нами, и всё будет тип-топ. Пацанам твоим хватит на хлеб, а тебе ещё и икоркой сверху помазать. Все будут довольны.

Бармалей усмехнулся шире, блеснул золотым зубом. Сладко стелил. Знаю я такой «подкат». Навалит кучу комплиментов, горизонты с золотыми горами очертит, а потом…

Потом скажет, что будет, если не согласиться.

– А если не добазаримся… – он почти хрюкнул, как самый настоящий хочу. – Не обессудь, завтра всё тут сгорит к буям. И твой подвал, и твои мешки, и пацаны твои сами к нам в очередь встанут.

Я слушал. В кармане пальто пальцы играли кольцом гранаты.

– Не дёргайся, – продолжил второй авторитет. – Сейчас все по одним правилам живут. Тут или ты сам по правилам двигаешься, или в землю ложишься. Третьего не дано. Да и, Вован, насильно дурь никто никому не запихивает, это если по морали рассуждать…

– Давай короче, конкретно, ты же пацанов своих дёрнул? У нас в багажнике дури на год на район хватит… – вещал Бармалей. – Тебе пять процентов с каждой партии, цену сам у стравливай…

Я уже не слушал, потому что прекрасно понимал, к чему всё идёт. Либо я здесь и сейчас соглашусь прогнуться под них, либо не уйду с этого пустыря. Сквозь затемнённые окна я боковым зрением увидел, как к пустырю подъехал ещё один автомобиль. За его рулём и был мой палач…

В багажнике «мерса» лежала дурь. В машине сидели боссы… я прекрасно понимал, что если сейчас бахнет, то Москва встанет на уши. Так что я уже всё решил.

Я повернул голову к окну. За стеклом застыл двор, такой знакомый. Там, в полутьме, я увидел силуэт Машки на втором этаже, возле окна. На углу двора, в беседке, толпились мои пацаны. Они смотрели на «мерса», словно знали, что решается что-то большее, чем просто разборка.

Они должны запомнить, что за своих надо идти до конца.

– Аля, ты за? – я повернулся к Крещенному.

– Вован, от таких предложений не откалываются, – заверил он.

Падла ты Аля, конченная.

Я вернул взгляд на авторитетов и уже не видел в них людей. Передо мной сидели шакалы, жрущие мою страну, город, моих пацанов и их будущее.

Я чуть наклонился вперёд, стискивая в кармане гранату.

– Вы правила свои другим рассказывайте, – спокойно заверил я авторитетов. – Я свои выбираю сам.

Авторитеты переглянулись. Нахмурились.

– Слышь, ты как базаришь, шпага… Аля, ты же говорил, понятливый пацан…

– Я пацанов от дури тянул. А вы хотите, чтобы я сам их травил? – я вскинул бровь.

Аля побледнел… а я вытащил гранату из кармана – зелёный корпус блеснул в полумраке салона.

Секунду никто не понял, что происходит.

Потом я дёрнул чеку. Металл звякнул, и тишина в салоне стала вязкой.

Первый авторитет, что сидел на водительском сиденье, взвыл как свинья перед убоем:

– Ты чё, псих⁈

Руки у этой свиньи задрожали, глаза забегали.

Второй, за рулём, медленно потянулся к пистолету в бардачке. Лицо его налилось кровью.

– Ты че брат⁈ – Аля было бросился на меня.

Но я коротко угомонил его локтем по переносице.

– В Чечне я вас не добил… – процедил я. – Значит, здесь добью.

Один из главарей дёрнулся, хотел выскочить наружу. Другой всё ещё тянулся к пистолету, а я выкинул руку вперёд и отпустил гранату.

– За своих – до конца, – были мои последние слова.

Мир вспыхнул белым.

Глава 2

Я очнулся, и первое, что увидел – свежевыкрашенные стены и шкаф с папками.

Я сидел за столом, передо мной раскрыта папка, а напротив над столешницей склонилась женщина под тридцать с копной тёмных волос. Строгий костюм, зона декольте без выреза, но под кофточкой грудь хорошая – размера четвёртого точно.

Рядом с барышней стоял мужик в спортивном костюме, крепкий и подтянутый, с перебинтованной ногой, на костылях. Ещё одно место за столом пустовало, кресло отодвинуто…

Охренел?

Пожалуй, это было мягко сказано. Я не знал, где нахожусь и кто эта пышногрудая и поломанный. Куда делся Бармалей, Аля и ещё один жирный козёл?

Мозг судорожно попытался сделать первые выводы. У мужика сломана нога – значит, я в больничке? А девка выходит врач? Судя по банке «Нескафе» и мобиле с истёртыми кнопками, люди из обеспеченных. Наверное, баба заведующая, а мужик какой блатной?

Стоп…

А я тут при чём? Я же на гранате подорвался!

Впрочем, первые же выводы разбились, как стекло, о слова пышногрудой красотки.

– Времени совершенно нет, Владимир Петрович, – отрезала она, словно я уже что-то был должен. – Вы теперь ведёте ОБЖ и физкультуру.

Ни хрена как базарит. Баба с замашками начальницы, видно сразу.

– Временно, конечно. Просим вас согласиться, иначе директор…

Она замялась, видимо подбирая сравнение, покосилась на чашку с кофе, от которого поднимался пар.

– Вместо кофе нас растворит!

Я моргнул.

– Что? – мой голос прозвучал чужим.

Какого вообще хрена…

– Надо заместить нашего физрука, – кивнула пышногрудая бестия на мужика с костылями. – Он травмировался.

Тот фыркнул, будто оправдывался:

– Вы же знаете этих детей. Избалованные… они меня довели. Я только отвернулся, а они… – он махнул рукой. – Короче, нога теперь вот, на полгода к костылям прикован!

Ни хрена се, как заворачивают…

Ясно же, что какая-то галимая постанова. До меня, кажется, начало доходить… я выжил, полечился в больничке, а оттуда меня уже в дурку определили. Ну а что, социально опасный элемент, сам себя гранатой подорвал.

Другого объяснения попросту не находилось.

Я перевёл взгляд на пышногрудую. Она смотрела на меня жёстко, будто приказывала. Но кончики губ приподнялись в улыбке – такой же фальшивой, как она сама.

– Вы единственный мужчина учитель в школе. Ну не будет же ОБЖ вести женщина? – она театрально заломила руки.

Во моросит…

Я медленно обвёл взглядом кабинет. На стене висел календарь. Большие цифры, яркая реклама какого-то банка. Я скользнул глазами по цифре года… 2025 год. Я застыл, глядя на эту цифру. Какого хрена?

– Сейчас придёт директор, – продолжала «пятый размер», не заметив моего оцепенения. – И мы вашу кандидатуру быстренько согласуем.

На этом сюрпризы не закончились: взгляд упал на собственные руки, которые я всё это время держал на столе. Видимо листал листы в папке – там, кстати, был список фамилий учеников.

Так вот, взглянув на свои руки, я охренел окончательно. Вместо моих мозолистых трудовых пальцев я видел толстые пухлые пальцы-сардельки с нежной кожей… тоже такой приход?

В голове загудело, обрушился поток мыслей. Это что за засада, кто-то с воспалённым воображением «Назад в будущее» пересмотрел? И время унесло меня куда-то, где я никогда не должен был оказаться. И теперь я… кто? Учитель.

Однозначно – шапито!

Но не всегда надо сначала думать, а потом делать. Иначе мысли меня накроют с головой. Да и проверить – могу ли я отсюда свалить, тоже будет не лишним.

– Ребят, нет, вы что-то попутали, – сказал я, резко вставая. – Это не моё. Я пошёл.

Стул скрипнул, когда я отодвинул его. Учитель, ОБЖ, физкультура… Я же чётко помнил, чем всё закончилось – вспышкой, жаром и тьмой. Да меня хоронить были должны в закрытом гробу, а не вот это вот все…

Я шагнул к двери. На ней висело мутное зеркало, зацарапанное, с трещиной по углу.

Я бросил взгляд и… застыл.

На меня смотрел толстяк. Лицо круглое, рыхлое, добродушное, в увеличительных очках. Подбородок раздвоился, шея перетянута воротником рубашки и галстуком. Я машинально тронул себя за щёку, и в отражении толстые пальцы повторили движение.

– Да ну нахрен… – выдохнул я.

Смотрю – рожа чужая, жирная, очки, пузо. Хоть плачь, хоть смейся.

Вот это клоуна мне подсунули… Да я в девяностые с таким рылом даже на «стрелку» не подошёл бы – засмеяли бы и закопали рядом.

Дверь в этот момент распахнулась. На пороге появился мужчина под полтинник, в строгом костюме, с папкой в руке.

– Аля-улю, паси гусей! – сказал он, входя.

Я узнал голос. Он был… будто из другой жизни. Мужчина продолжил уже серьёзнее:

– Если мы не выиграем олимпиаду хотя бы по одному предмету, школу прикроют. Финансирования больше не будет! – объявил он. – Вы представляете, что они удумали!

– Это же невозможно! – поддакнула сисястая, хотя ее никто и не спрашивал.

Я смотрел на вошедшего и не верил глазам. Черты лица повзрослели, осунулись, но я узнал этого человека сразу. Передо мной стоял пацанёнок, которого я помнил ещё с девяностых. Лёнька, сын моего друга Яши.

– Владимир Петрович, чего вы так на меня смотрите, вас это тоже касается! Или вы не проходите по программе «Земский учитель»? Сейчас нашу школу закроют, и вы будете вынуждены продать свой автомобиль, чтобы рассчитаться с государст…

Он не договорил. Потому что я взял его за щёку и потянул. Ну развод же? Грим же?

– Да что вы делаете⁈ – заверещал «пацанёнок», пытаясь увернуться.

У поломанного глаза на лоб полезли, а пышногрудая аж руками всплеснула. Да хрен как-то я на них клал… тут бы понять, что вообще происходит.

И я понял.

Понял, что никакой это не грим, под моими пальцами самая настоящая кожа…

– У тебя ресница на щёку упала, хотел убрать, – заверил я, отпуская щёку Лёни.

На миг я задумался, принимая решение. Уйти? Можно… но, пожалуй, правильным будет во всей этой каше разобраться. Так что, сперва-наперво, попытаюсь узнать вводные.

Я сел обратно на стул, чувствуя, как всё вокруг рушится и собирается заново.

– Вот так, Владимир Петрович, – директор положил папку на стол. – Или мы держимся, или это конец…

Я всё ещё не мог оторвать взгляда от директора. Передо мной сидел уже взрослый мужчина в костюме, но в чертах лица всё равно проглядывал тот пацанёнок из девяностых.

– София Михайловна, вы же обрисовали уже Владимиру Петровичу, нашему бесценному специалисту, общую картину? – обратился Лёня к пышногрудой.

– Да… – замялась она. – Владимир Петрович обещал попробовать хотя бы один урок. Да дети… особенные… никто этого не отрицает…

Я обратил внимание, что София тщательно подбирает слова, и усмехнулся про себя. Особенные… слово у неё какое-то скользкое. Не люблю, когда растекаются в ответах, как масло по сковородке. А это такая… Вообще зам, хоть и симпатичная, но какая-то вся мутная.

Директор уселся за пустовавшее кресло, сложил руки на столешнице и наклонился ко мне.

– Пожалуйста, Володя. Мы горим. Потом, может, кто-то откликнется на объявление, резюме пришлёт. Но сейчас… никто не идёт. Зарплата копеечная, дети неблагополучные. Вы сами понимаете… У нас этот класс экспериментальный…

– Да кто согласится, – встрял физрук на костылях, махнув рукой. – Они меня довели, ещё кого-то доведут. Мне-то лям, в отличие от нашего историка, никто не заплатит!

Я посмотрел на него так, что он осёкся и опустил взгляд. Вот тебе и ещё одна подробность всплыла. Я, оказывается, учитель истории, и за то, чтобы я тут молодёжь учил, мне кто-то бабки приплатил…

Капля за каплей в голове складывалась картинка.

Я вернул взгляд на директора. В глазах Лёни было то самое упрямство, которое я помнил у его отца.

Ну что, расклад более-менее ясен. Я толстый историк, сразу после института пришёл в школу для каких-то проблемных подростков или в класс… не понимаю пока. Взял за это бабки, купил тачку… и уходить, не вернув бабки, не могу.

Конечно, я всё ещё мог подняться, послать всех и уйти. Но существовала проблема – я ни хрена не помню, и даже не знаю куда идти, да и где, в принципе, нахожусь. Понятно, что Россия, но какой город?

Так что я принял единственно правильное решение – надо потянуть время, осмотреться. Ну и окончательно всё расставить по полочкам в голове. А уже потом уже думать, что со всем этим делать.

Решено.

Я глубоко вдохнул и посмотрел на директора.

– Ну пойдём, – сказал я. – Покажешь своих сорванцов.

Завуч облегчённо улыбнулась.

– Спасибо вам огромное, Владимир Петрович. Вы даже не представляете, какое это для нас спасение.

Мы вышли из кабинета директора. Дверь захлопнулась за спиной с глухим щелчком, и… пошло-поехало. Коридор гремел, как артиллерийская канонада. Ор, топот десятков ног… школьный хаос, всё ещё отдалённо знакомый, но и чужой одновременно.

Завуч уверенно зашагала к лестнице, каблуки стучали по линолеуму, бёдра виляют.

– Владимир Петрович, – заискивающе затараторила она, – спасибо вам большое. Вы даже не представляете, какой груз сняли с наших плеч. Вы же знаете, у нас дети непростые в этом классе… неблагополучные, школа пошла на эксперимент, чтобы финансирование получить…

Я молчал, любовался её видом сзади. Фигурка прям песочные часы. Сказал бы мне кто, что я буду вот так на девок двухтысячных годов рождения засматриваться.

Ха!

Да она ж даже не родилась, когда я свою прошлую жизнь пожил…

Завуч обернулась, и я нехотя отвёл взгляд. Куда я смотрел, София заметила, но не придала значения.

– Но ничего, я в вас верю, Владимир Петрович, – игриво подмигнула она. – Дети вас обожают. Вы ведь с ними контакт находите на своих уроках истории… ну находили, до того, как попали в больницу.

– А чего попал? – с ленцой спросил я.

Если хочешь услышать честный ответ на вопрос, надо задавать его тогда, когда собеседник не ожидает. Так и тут – моя собеседница явно не ожидала, что я спрошу. Всё-таки я должен знать по идее.

– Ну… у вас прямо на уроке обморок случился, – растерянно ответила она. – Первый же урок был у них… Не для передачи, но какие же люди бывают неблагодарные! Вы их свет несете, а они вам тьму! Нет бы спасибо сказать, а они… прости господи, что скажешь, вам электрошок подложили на стул!

Она театрально затрясла головой, осуждающе.

– Правильно делаете, что не держите это в голове, я бы на вашем месте тоже не держала. Так что извините, что напомнила.

Я усмехнулся про себя. По ушам ездила завуч мастерски – «спасибо вам», «верю в вас», «дети любят»… А тут оказывается, что я прямо на уроке едва дубу не дал.

Издевались, видно, дети над моим предшественником, да так, что до больничной койки довели. Ну а с другой стороны – с таким-то весом неудивительно, что здоровье у меня барахлит. Я как римский легионер, который «всё своё ношу с собой». Правда из своего – только жир. И его у меня столько, что скидывать придётся килограммов сорок…

А в этом деле как? Если сам жопу надел, то это норма, на себя любимого внимания не обращаешь, а если кто рядом набрал лишнего…

– Ладно, – заверил я. – Пару уроков проведу. Осмотрюсь. А там посмотрим.

– Одну секундочку, Владимир Петрович, я только возьму классный журнал, – бросила София и растворилась в дверях с надписью «Учительская».

В этот момент передо мной выросли несколько мелких хулиганов из класса седьмого. Такие, что молоко на губах не подсохло до сих пор.

– Вовка – морковка! – нараспев начали дразнить они.

Я сначала даже не понял, что это мне. В моём времени так к взрослому не обращались – могли и сапогом в зубы словить. В воспитательных целях исключительно.

А тут малявки на расслабоне. Ну ладно… сейчас быстро объясню, что взрослым хамить опасно для здоровья.

– Воло х…ло, – выпалил рыжий пацанёнок с взъерошенными волосами.

А вот это уже был перебор.

Я, как хищник, сцапавший жертву, схватил паршивца за лямку рюкзака, подтянул к себе и наклонился ему к уху.

– Ещё что-нибудь подобное скажешь, бандит, и я тебя прям за ноздрю подвешу во-о-он туда, – я показал на лампу на потолке с витиеватыми металлическими крючками. – Понял меня?

Я заметил, что другие малолетки мигом достали какие-то коробочки со стеклянными глазками или бог пойми с чем. Навели их на меня.

Хулиган отрывисто затряс башкой, и я его отпустил.

– Сдрыснули, мелюзга, – рявкнул я.

Молодёжь разбежалась, как тараканы, когда на кухне включили свет. А ко мне в тот же миг подошла София, вернувшаяся из учительской. Она прижимала к груди журнал.

– Пойдёмте, Владимир Петрович! – улыбка Софии стала шире, но выглядело всё слишком уж натянуто.

– Пойдёмте, это мне что ли у этих охламонов физру вести? – я кивнул на забившихся в угол пацанят.

– Если бы… – София закатила глаза. – Если бы у этих! Эти седьмой класс, а у вас 11 «Д»… второгодки неблагополучные, вот правда, что «д» в данном случае – дебилы!

– Ясно.

Так это у меня уже не дети ни разу… если прикинуть, то им всем там 18 уже должно было исполниться. Ну поглядим.

София вдруг коснулась своей рукой моей руки. Так, как может только сделать женщина, которая испытывает интерес. Ни фига, Володя даёт, с таким обликом и таких баб цепляет. Красавчик, наша школа!

– Спасибо, – шепнула она. – Я помню ваше желание…

Та-а-ак, а вот с этого момента хотелось бы поподробнее. Но поподробнее не получилось – раздался звонок, и он оборвал щекотливые слова завуча.

Школьники расползлись по классам, а мы с завучем шли к спортзалу. Она снова что-то лепетала про «неблагополучных детей» и «как важно быть для них примером»… но я прям чувствовал, что сказать она хочет совсем другие слова.

– Владимир Петрович, – наконец начала Михайловна. – Насчёт ужина… всё-таки сегодня не получится. Дела.

– Какие ужины? – бросил я, озираясь на «евроремонт», сделанный в этой школе.

Вот говорят, денег нет. А окна пластиковые поставили, всё чистенько. Никакого тебе линолеума, рваного до цемента, или щелей в окнах, заклеенных полосками бумаги.

София смутилась на секунду, но быстро вернула на лицо дежурную улыбку.

– Ну… вы же сами предлагали…

Я перевёл взгляд на завуча, вскинув бровь.

Это не я предлагал. Вернее, если предлагал, то прежний «я», тот самый толстяк-историк, тело которого я теперь носил.

В этот момент в коридор прямо нам навстречу вышел молодой, плечистый мужичок в рубашке с закатанными рукавами. Он бросил взгляд на завуча, и она ему чуть заметно кивнула.

– Сегодня вечером жду тебя у себя, – прошептала она, думая, что я не слышу.

Я всё слышал.

И понял.

Мой прежний обладатель этого тела, скорее всего, влюбился в Софию и ходил за ней на цырлах, развесив уши и тая, как пломбир в отключённом холодильнике. А баба-то у нас не просто красивая, но и стерва!

– Володька, привет, ну ты как? – ко мне подошёл этот «Ален Делон» местного пошиба и протянул руку. – Хорошо выглядишь.

Он сунул мне свою руку, приветствуя, а я крепко сжал, заметив, как этот товарищ чуть вздрогнул от неожиданности. Вот есть такие люди, одного взгляда на которых достаточно, чтобы понять – урод! В смысле моральный. Этот индивид явно был из таких. Рожа надменная, весь из себя какой-то субтильный. Взгляд намекает на превосходство над окружающими.

Кто таков? Учитель? Так вроде мне рассказывали, что я на всю школу один мужик, кроме поломанного… Хотя это скорее не мужик, а особь мужского пола.

Я вдруг поймал себя на мысли, что такое отношение к «Ален Делону» – реакция моего нового тела. Видно, Володька не переваривал этого мужика. Кстати, судя по пренебрежительному взгляду, «любовь» у нас взаимная. И неудивительно, раз завуч положила на него взгляд, а я на завуча…

– Ну ты держись, Володька, а то оплачиваемые больничные ты уже исчерпал.

Он попытался положить руку мне на плечо. Но я тотчас накрыл его ладонь своей.

Сжал.

– Руки при себе держим, – улыбнулся я.

– Мужчины, у нас уроки начались! – поняв, что «что-то» идёт не так, вмешалась София. – Вадим… Михайлович, у тебя урок труда в 7 «Б». А у нас с Владимиром Петровичем физкультура у 11 «Д»!