Текст книги "Зови меня ястребом"

Автор книги: Валерий Рощин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

– Прошу, – раскрыл он перед шефом заднюю дверцу «Мерседеса». И, нырнув на переднее сиденье, радостно пожал руку водителю.

Обрисовав задачу старым сослуживцам, довольный Вадим обернулся назад:

– Можем ехать.

– Погоди минуту. Что скажешь по тому парню из «Мельницы?

Помедлив с ответом, полковник надломил правую бровь – дескать, я-то скажу, а решать все равно вам.

– Неплохо подготовленный боец – это видно, хотя и маскируется. Вероятно, из бывших спецов – их много осталось без работы с тех пор, как министром обороны стал лавочник из мебельвоенторга. А парень хорош. Очень хорош! Правда, выдержки маловато. Зато амбидекстр…

– Кто-кто?

– Амбидекстр – человек, одинаково владеющий обеими руками. Это очень важно для таких профессий, как киллер, телохранитель, диверсант и тому подобное…

– Ладно, хорош умничать, – не выдержал коммерсант. – Ты мне вот что скажи: годится он в твою службу? Лично ты взял бы его в охрану?

– Хм… я слишком мало о нем знаю. Надо бы прощупать, личное дело полистать…

– Пока ты будешь листать и щупать, мне яйца отстрелят. Или голову… Решай быстрее, а то без работы останешься.

– Почему такая спешка? Разве сейчас вам что-то угрожает?..

– Глянь вон туда, – показал рукой шеф.

Сергеев всмотрелся в уличный полумрак. Вдоль одноэтажных деревянных домишек бежал человек с большим темным футляром. А по дороге подпрыгивал на неровностях, слепил мигалками и будил спящий народ матюгальником неуклюжий ментовский «уазик».

– Ну! – торопил Суходольский. – Берем или нет?

– Берем! – махнул рукой Вадим. И, высунувшись в окно, крикнул: – Эй, парень! Гитарист!!

Глава шестая
Россия. Пугачев-Самара
Наше время

Девчонка окончательно выдохлась – как-никак первый день выступлений. Точнее – ночь. Глядючи на мучения молодого дарования, музыкантам пришлось отказаться от быстрого темпа и исполнять вещицы помедленнее. Вскоре Наташка перебрала все, что было в запасе, и квинтет погнал репертуар по второму кругу.

Яровой по обычаю оккупировал высокий барный табурет – в таком почти стоячем положении было удобнее играть. И как всегда под такую музыку вспоминалось давнее: учеба в Рязани, служба в Псковской десантной бригаде, перевод в спецназ, командировки в Чечню из Петербурга, потом из Ставропольского края; война, кровь, ранения, навсегда ушедшие товарищи… Как говорят в подобных случаях: корчило от прущего изнутри негатива. Тут бы уединиться, накатить грамм пятьсот и, погоревав, завалиться спать. А вместо этого перед ним беснуются самодовольные, пьяные рожи местной знати, не различающие звуков и не видящие на сцене ничего, кроме дразнящей женской плоти.

– Ублюдки, – все чаще цедил сквозь зубы Константин.

Он давно овладел виртуозной игрой на гитаре и ему вовсе не требовалось таращится на гриф, где пальцы левой руки сооружали замысловатые аккорды. Но сейчас приходилось против воли опускать голову, фокусируя взгляд на струнах и надеяться на сознательность девки. Или на ее стеснительность. Ведь если эта дурочка расстанется с последним элементом одежды, то местный быдломонд, с отказавшими от эрекции и водки мозгами, ринется на сцену. Как пить дать ринется!

Увы, чуда не случилось.

Где-то в третьем часу ночи, восстанавливая дыхание в «шкатулке», танцовщица вдруг всхлипнула:

– Граждане, налейте немного водки.

– Тебе же сейчас на сцену! – не поняла Наташка.

– Да… На сцену… Только теперь хозяин велит полностью раздеться…

Интеллигент Пашка тотчас засуетился, поднес рюмку. Та шарахнула, заела шоколадной конфетой, выкурила полсигареты и решительно собралась в зал…

Искоса рассматривая ее, Яровой поражался: «Совсем еще ребенок! Лет шестнадцать, максимум – семнадцать. И ведь ни одна сволочь из зала не спросит с нашего хозяина за нарушение уголовного кодекса. Ни-од-на! Хотя, присутствуют все – как на совещании по формированию районного бюджета: и начальник отдела внутренних дел, и прокурор, и глава администрации…»

По окончании перерыва девчонка сверкала у шеста голыми сиськами и потихоньку развязывала тесемки узеньких трусиков.

Ну и понеслось.

Первым на сцену вылез прокурор. Новоявленная стриптизерша включила визг и чуть не села на Пашкин альт.

До сегодняшней ночи обитавших на невысоком помосте музыкантов не беспокоили, не донимали. Случалось, что растроганный мастерским исполнением и перебравший спиртного слушатель благодарил ансамбль некой денежной суммой. Или лично (и опять же за бабки!) заказывал любимое произведение. То были приятные моменты, а к столь наглым вторжениям никто из квинтета не привык.

Прокурор уже мотался по сцене: задел плечом колки гитары, опрокинул напольный пюпитр, полез обнимать девицу.

Музыканты прекратили игру.

В наступившей тишине Яровой передал обалдевшему Павлу инструмент и коротким хуком скинул прокурора обратно в зал.

Возможно, он не сдержался, поспешил. Возможно, вообще не успел подумать о последствиях своего поступка. Или попросту наплевал на эти последствия. Но факт оставался фактом: красивый полет влиятельного пугачевского чинуши с жестким приземлением на пол вызвал секундную гробовую тишину в зале, а затем дружное возмущение. И очень скоро Костя стоял на краю подиума со свирепым выражением лица и раскидывал мощными ударами до тошноты осточертевшую публику…

Избиение «младенцев» длилось пару минут – не дольше. А последней целью стал хозяин «Седьмой мельницы».

– Ты сдурел, Яровой? Ты что вытворяешь, а?! – проорал он в ли-цо гитаристу. А, завидев согнутую в локте руку и готовый к очередному удару кулак, сбавил громкость, попятился назад: – Э! Э! ты чего?.. Только попробуй, Яровой! Я тебя сразу уволю, понял? Только попробуй!..

Это были его последние, внятные слова между двух и трех часов ночи. За ними последовал очередной полет тела.

Самые умные, как и наиболее трезвые гости, проворно покидали территорию ночного клуба. Музыканты и танцовщица поспешили в «шкатулку» – переодеться и тоже улизнуть от греха подальше. Не суетился лишь Константин. С чинной степенностью он упаковал в футляр гитару, попрощался с друзьями-музыкантами, допил остывший кофе и последним вышел на улицу.

– Что таперича делать-то будешь? – с укоризною поглаживал левый ус дядя Петя.

Подпалив сигарету, гитарист шумно выдохнул табачный дым, посмотрел на мерцавшие россыпи звезд, беззвучно засмеялся.

– Куплю в ларьке пивка и пойду домой – правосудия дожидаться.

– Пивка? Это хоро-ошее дело. Токо ты это… побольше прикупи! А самое главное – побыстрее выпей.

– А что так?

– Совет такой. Поскольку не дождесси тута правосудия – съедят они табе с потрохами. И сидеть будешь тута же – в одной из пугачевских зон. И про пиво, паря, вспомнишь нескоро. О! Вишь, уже подъехали!

Со стороны улицы и впрямь послышался шум работающего двигателя, по мощенной дорожке проплыла полоска желтого света. Скрипнули тормоза, хлобыстнули по «вороньим» бокам дверки.

– Беги! Али не соображаешь, что по твою душу идут?! – напористо зашептал дед.

Яровой поудобнее перехватил футляр, бросил окурок и затушил его подошвой ботинка, оглянулся влево-вправо.

– Вон тама в углу пожарная лестница, – подтолкнул в спину служивый. – Влезешь на крышу сарая и сигай в соседний двор. А тама забирай вправо вдоль забора и упресси в калитку. Понял?

– Спасибо, дядя Петя!

– Давай-давай!.. А я скажу: убег следом за другими…

* * *

Маневр с пожарной лестницей, сарайной крышей и забором позволил вырвать фору в одну минуту. Разгадав подвох, четыре мента с двумя укороченными автоматами ломанулись за беглецом в кружную – по улице. Их матерную перекличку Костя отчетливо слышал, как слышал и переговоры по рации.

– Обкладывают, суки, – выскочил он из соседнего с «Мельницей» двора и, узрев второй «уазик», метнулся в противоположную сторону.

Положение медленно, но верно ухудшалось. Бежал он быстро, однако дежуривших по ночам милицейских нарядов в Пугачеве всегда было с избытком – слишком много в небольшом городке возвели при советской власти исправительно-трудовых учреждений. Сзади уже плясали по ухабистой дороге лучи фар, по тротуарам громыхали тяжелыми каблуками пешие служаки; где-то впереди сквозь непроглядную ночь завывали сирены парочки других ментовозов. Можно было шмыгнуть через какой-нибудь забор и дворами проскочить пару кварталов. Да вот беда – не знал Яровой Пугачева. И даже приблизительно не ведал, что внутри дворов, сколько там гавкает собак и высоки ли межсоседские заборы…

Повернув за угол, он притормозил – в сотне метров стояли две машины с включенными габаритами. Присмотревшись, понял: не УАЗы – слишком приземисты контуры. И продолжил бег.

Но вскоре услышал:

– Эй! Гитарист!!

Звали из машины. Из «Мерседеса», с которым он почти поравнялся.

– Ну, – сплюнул он тягучую слюну.

– Чего «ну»?! Садись.

– Благодарствую. Я уже пришел.

– Во-первых, не пришел, а прибежал, – высунулся какой-то мужик из приоткрывшейся задней дверцы. – А во-вторых, если сейчас не сядешь в машину добровольно, то посадят в камеру насильно.

Второе за несколько последних минут упоминание о лишении свободы подействовало: Костя приблизился к «Мерсу», заглянул в салон и решительно втиснулся вместе с футляром на заднее сиденье.

– Как звать? – поинтересовался из темноты тот же мужчина.

– Константин.

– Ответь-ка, Константин: семья у тебя есть?

– Нет. Один как перст.

– Закатай рукава, – вдруг распорядился сидевший рядом с водителем здоровяк.

– Это еще зачем? – подивился гитарист, но просьбу исполнил.

Тот включил освещение, обернулся и быстро осмотрел вены на локтевых сгибах рук.

– Годится. Документы с собой?

– Может, отъедем куда? – с беспокойством оглядывал улицу беглец, – там и поговорим, а?..

Автомобиль плавно тронулся и закачался на неровностях темных улиц.

– Документы с собой или дома? – повторно прозвучал вопрос.

– Тут они – в кармане. А на черта вам сдались мои документы?

– Настоятельно рекомендую сдернуть из этого городишки, пока не поздно, – вновь вмешался в разговор пожилой мужчина.

– А-а… – догадался Яровой, – значит, вы были в «Мельнице» и все видели.

– Были. И видели замечательное выступление. Сначала квинтета, а потом твое сольное.

– Да, некислое ты учинил побоище, – подтвердил здоровяк.

– Так уж и побоище.

– Короче. Домой к тебе заезжать надо?

Музыкант повел плечами:

– Ничего ценного у меня там нет.

– Вот и славно. Выезжайте на трассу…

За окнами светлело. Слева от шоссе мелькали невысокие посадки, справа степенно проплывали бесконечные, разноцветные поля. Костя так и сидел, обнявшись с гитарным футляром – задумчивый и расстроенный. Вроде, наладилось подобие гражданской жизни, вроде нашел угол и какую-никакую работу. И надо же такому случиться – не сдержался.

– Да, парень, все у тебя есть: и талант Виктора Зинчука, и техника Мухаммеда Али, и внешность Ален Делона. А вот выдержки маловато, – точно подслушивая печальные мысли, констатировал сосед.

Стоило в салон проникнуть синеватому утреннему свету, как Константин узнал этого статного пожилого мужчину с седой бородкой опоясывающей нижнюю часть лица. Узнал и второго, расслабленно восседавшего справа от водителя и изредка указывающего маршрут движения. Это были те самые заезжие гости, коих до сегодняшней ночи видеть в «Мельнице» не доводилось.

Выбравшись на трассу и отъехав от Пугачева на десяток километров, бородатый мужчина назвался Марком Антоновичем Суходольским.

– Значит, до Самары подбросите? – с надеждой спросил Яровой, отыскав в закоулках памяти двоих сослуживцев, осевших после демобилизации в Самаре.

– Подбросим, – кивнул Суходольский и надолго замолчал.

Замолчали и остальные пассажиры «Мерседеса». А когда совсем рассвело, Марк Антонович снова очнулся: разрешил курить и изредка, будто сквозь дрему, допрашивал:

– Женат?

– Был. Теперь свободен.

– А подружка есть?

– Имеется. Тетенька одна очень умная. И красивая. Мы с ней часто дискутируем по вопросам демократии: она с экрана телевизора, а я, сидя дома на диване за пивком.

– Кто ж такая?

– Наталия Алексеевна Нарочницкая.

Демонстрируя непонимание темы, здоровяк воззрился на Суходольского. Но тот широко улыбнулся, отметая всякие сомнения в нездоровых фантазиях «клиента».

И продолжил:

– Твои музыкальные предпочтения мне известны. А книжки, кроме нотных сборников, читаешь?

– Бывает.

– Кто из авторов нравится?

– Астафьев, – с нежданной серьезностью ответил музыкант, – Виктор Петрович.

– Похвально, – уважительно кивнул Суходольский. – В Бога-то веруешь?

Тот мотнул нечесаной гривой.

– Атеист.

– Ладно. А жизненная философия на вооружении имеется? Или так… дрейфуешь по волнам?..

– Почему же дрейфую? Имеется философия. Разве можно сейчас без нее?

– И какая же?

– Самая передовая и современная: пофигист.

– Послушай, что за каша в твоей голове?

– Обычная. Пища для размышления.

Суходольский с минуту скептически-мрачно барабанил пальцами по коленке. Проснувшийся интерес во взгляде угас, лицо сделалось строгим.

– Ну, расскажи о себе, атеист-пофигист-каратист.

Музыкант поморщился:

– Что вас интересует?

– Где родился, какое получил образование, где научился играть на гитаре и калечить кулаками себе подобных… В общем, расскажи том, о чем сам сочтешь нужным.

Около получаса Константин тупо пялился в окно и повествовал о своей непростой, исполненной передряг жизни. Попутчики слушали, не перебивая. Лишь однажды сидящий впереди широкоплечий здоровяк, не оборачиваясь, переспросил:

– Ты знал полковника Иващенко?

– Знал около двух лет. А одиннадцать месяцев из них был его заместителем. Пока он не подорвался на фугасе под Шали.

– Да-а… Золотой был мужик. Не повезло. Кажется, за полгода до гибели он сломал левую руку, не так ли?

– Правую.

– Разве?

Костя усмехнулся:

– Мы шли с ним в одной связке. Группа в полном «двенадцатичеловечном» составе сорвалась с почти отвесного склона и, кувыркаясь, гремела костями метров двести. В итоге сломали две руки и одну ногу; сотрясли три мозга: два легко, один – прилично. Так вот Иващенко сломал правое предплечье. Этот факт я запомнил хорошо, потому что днем позже он палил из автомата с левой руки.

Здоровяк тяжело вздохнул, словно впервые услышал подробности об очень близком человеке; коротко глянув на Суходольского, незаметно кивнул: все точно – можете доверять.

И тот перешел к делу:

– Не важно, сколько человек ты убил. Важно, как относишься к тем, кто еще жив. Послушай, Константин Захарович, ты же в прекрасной форме, похвальный боец, а карябаешь струны в каких-то похабных тошниловках. Играешь великолепную музыку для тех, кто ни черта в ней не смыслит и никогда не оценит; кто восторгается «Ласковым маем» и «Миражами». К тому же, уверен – получаешь копейки. Не надоело?

– Не такие уж копейки. И у меня еще пенсия…

Марк Антонович расхохотался и похлопал парня по плечу:

– Не обижайся, Костя, но попрошайка с привокзальной площади Саратова имеет в день больше чем твоя пенсия. А бомжи с Павелецкого в сравнении с тобой и вовсе миллионеры! Будто я не знаю, как наше щедрое государство благодарит своих защитников.

– Куда же мне еще приткнуться? Таких как я только в охрану берут, да и там зарплатой не балуют.

– Смотря в какую попросишься. В мою охрану пойдешь? Вот к нему в службу безопасности, – кивнул на здоровяка Суходольский.

– А вы, вообще-то, кто? В смысле чем занимаетесь?

– Я – генеральный директор Закрытого акционерного общества «Хладокомбинат», географически расположенного в Саратове. Итак, каков твой ответ?

Лицо музыканта сделалось серым, на щеках заиграли желваки. Да-а, умеет этот седобородый черт все разложить по полочкам. Умеет доказать, убедить.

Потирая пальцами тонкую переносицу, гитарист долго молчал.

– Ну, хорошо! – мягко настаивал Суходольский, – кем ты сейчас устроишься и куда? В самом деле, пойдешь в охрану за десятку?.. Но Самара не Пугачев – половину придется отстегивать за квартиру. Накинешь оранжевую куртку, и отправишься топтать асфальт?.. Там платят двадцатку, но домой – на корячках. Или опять осядешь в деревне, завербуешься тапером в единственный кабак, и продолжить веселить местный бомонд вроде пугачевского? Этот… с позволения сказать – ум, честь и совесть эпохи неолита?..

– Не вижу в моем занятии ничего предосудительного, – обиженно буркнул Яровой.

– Ладно-ладно, не дуйся. Я сейчас рассуждаю не о твоей новой профессии музыканта, а о правильном применении способностей. Охранника я все равно возьму – не тебя, так другого. Так что подумай…

– А сколько положите?

– За первый месяц получишь две тысячи. Но это испытательный срок, а потом зарплата удвоится.

– Две тысячи?.. Да я в «Мельнице» больше получал… – разочарованно протянул гитарист. И вдруг примолк, заметив трясущиеся от смеха плечи попутчиков.

– Если… если ты сейчас скажешь, что в своем Пугачевском диксиленде имел пять тысяч европейских денег, то я готов вернуться и разрулить последствия твоей несдержанности, – вытирал слезы Суходольский.

– Евро?.. Вы будете платить мне… четыре тысячи евро?!

– Да, парень, ты не ослышался. Ну? Поворачиваем, или едем в Самару?

Костя проглотил вставший в горле ком, поправил футляр, откашлялся в кулак. И севшим голосом прошептал:

– Я таких денег даже на войне не получал, под пулями.

– Мы исправим эту несправедливость, Костя, – сделавшись серьезным, подбодрил Суходольский. – Обязательно исправим – обещаю.

– Значит, согласен поработать на нас? – подал голос Сергеев.

– Попробую.

– Хорошо. Тогда парочка последних вопросов. Оружие есть?

– Откуда? И на кой оно мне на сцене?

– Устройства мобильной связи?

– Не держу – звонить некому.

– Неужели нет приятелей, родственников или тех, с кем иногда хочется поговорить, поделиться радостными новостями? – словно не поверив, подозрительно настаивал бывший полковник.

– Нет у меня ни приятелей, ни родственников, ни радостных новостей. Да и в современной технике: в компьютерах, в мобилах – я полный баран. Обеими ногами, как говорится, мимо тазика. Плеер вот махонький есть, – достал Яровой похожую на зажигалку блестящую штуковину с висящими на тонких проводах наушниками, – с записями гитары и классической музыки. Хотите послушать?

– В другой раз, – удовлетворился ответами Вадим.

Остался доволен итогом переговоров и Суходольский. Подавшись вперед, он снова тронул водителя за плечо:

– В Самару. И побыстрее…

* * *

И отлегло, полегчало на душе от махом разрубленного узла. Яровой распрямил затекшую спину, опустил стекло и набрал полную грудь воздуха; прищурившись, оглядел повеселевшими глазами залитую солнцем степь волжского левобережья.

И разошелся потихоньку в салоне разговор. Молчал лишь следивший за дорогой водитель, присланный кем-то из надежных друзей Сергеева. Суходольский же, немного отдохнув от бессонной ночи, беспечно болтал с начальником службы безопасности и его новым сотрудником…

Он умел великолепно говорить, мастерски окрашивая фразы нужной интонацией, незаметно для собеседника повышая или понижая громкость, искусно сопровождая слова разнообразной жестикуляцией. Взгляд в разговоре принимал самое живое участие: становился жестким, осуждающим или теплым, притягивающим и даже отчасти обезоруживающим.

– Знавал я одну дурочку с Рублевки. Вроде, светская львица, а приглядишься-прислушаешься – глупая козлица, – посмеиваясь, вспоминал Марк Антонович недавнее житие в столице. – Величала себя исключительно баронессой Конте. Что поделаешь!.. тяжелое сиротское детство, помойки, недоедание, раннее половое созревание. Там почти все такие. Настоящих-то дворян с аристократами шрапнелью с «Авроры» посекло.

– Так уж и дурочка ваша Конте? Пробилась же – на Рублевке обитает, а не в спальном районе, – вяло возражал Вадим.

– Богатство, братец – не синоним ума. Богатство – это жадность и лицемерие-ибн-хитрость, круто замешанные на жестокости. Поэтому Рублевка – не Академгородок, а кунсткамера.

– Что ж там, одни уроды проживают?

– Нет, отчего же. Еще известные пидарасы, престарелые эстрадные клоунессы и прочая звездятина.

– Не любите вы столичный бомонд, не любите!.. – беззвучно смеялся Яровой.

– А я вообще не люблю Москву, – признался Суходольский. – И не я один. Вон остановите любого из народа и поинтересуйтесь. И пошлет он вас вместе с родимой столицей дальше чем «Булава» летает. Думаешь, живущие в глубинке люди радуются новым станциям метро в Митино? Или рукоплещут закладке очередного небоскреба в Москва-сити? Или писаются от счастья, слушая тупые шутки мэра-миллиардера? Да черта-с-два!! Скрипят зубами и матерятся! Потому что в их заштатных городишках еле ползают допотопные трамваи и разваливаются убогие домишки! Потому что до сих пор нет нормального асфальта, и свет гаснет как по расписанию – каждые шесть часов! И потому что сами они выживают, а не живут!..

– А вы относите себя к простому народу?

– Я замкадыш – такой же второсортный россиянин, как и сто тридцать миллионов других немосквичей. И ей богу порадовался бы вместе с ними – провались бы куда поглубже этот ненавистный для Руси третий Рим.

– Это точно, – согласился Сергеев. – На корню скупили все регионы; ни бизнесу, ни сельскому хозяйству продохнуть не дают! Правду говорят: Россия – паразит на теле Москвы.

– Вот-вот. И беда в том, что многие чинуши с бонзами в это всерьез верят…

– Новокуйбышевск, – доложил водитель. – Вам в Самаре куда нужно?

– Район ипподрома знаешь?

– Нет.

– Должен знать: кольцевая развязка, в центре на постаменте торчит самолет.

– А, штурмовик Ил-2 знаю! – обрадовался шофер. – Далековато пилить – через весь город. Но сейчас время раннее, пробок быть не должно…