Текст книги "Черный ангел"
Автор книги: Валерий Еремеев
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
2
Придя в сознание, я обнаруживаю себя лежащим на полу движущего автомобиля – какого-то фургона, больше годящегося для перевозки крупного рогатого скота, нежели для людей. Руки у меня скручены одноразовыми наручниками из полимерной ленты. В глазах продолжает гореть огонь. Удивительно, как до сих пор у меня сохранилось зрение. Несмотря на все происшедшее, я сразу понимаю, что соваться к режиссеру Серпокрылову было равносильно, что к пчелам в улей. Вольдемар раскусил нас, поняв, что мы попробуем уйти через крышу, и дал приказ передвинуть засаду в другое место.
Зато теперь все понемногу встает на свои места – священник Гедеон Воронов, соблазнившись на хороший куш, рассказал все про деньги архиепископа своему недругу Серпокрылову, который водил дружбу с бандитами. Не исключено, что сам Воронов непосредственного участия в краже не принимал, а послужил исключительно в роли наводчика, а те две тысячи евро и были для него всем гонораром. Убрали же его как ненужного свидетеля, скорее всего не из-за страха перед законом, а перед дарителем.
Осматриваюсь. Рядом, прислонившись спиной к металлической стенке кузова, сидит человек. Руки у него в таком же состоянии, как и мои, левый глаз подбит. У меня сжимается сердце – Вано! И он попал. Ну, я-то ладно, шел первый и первым получил на всю катушку, но уж он мог как-то выскользнуть. У него и оружие с собой было. Как же это его угораздило?
Тусклая лампочка дежурного освещение позволяет также увидеть двух мерзких типов, у одного из которых в руке облегченный вариант «Калашникова», у другого пистолет. У человека с пистолетом вспухшая рожа, расквашенный нос, из которого до сих пор продолжает сочиться кровь – он то и дело вытирает ее, за неимением платка, рукавом. Видимо, это Вано постарался и успел пару раз ему навесить. Дурак! Бежать надо было, а не поединки устраивать. У него то возможности были. Не сидел бы сейчас здесь со мной.
Едем мы достаточно долго. За время, занимаемое дорогой, можно было бы легко успеть соблазнить даже снежную королеву. Когда машина, наконец, останавливается, то мне кажется, что я слышу металлический скрежет – обычно так скрипят отодвигаемые в сторону ворота, большие ворота. Так и есть – фургон опять трогается, но проезжает совсем немного и замирает на месте. Приехали. Двери открываются снаружи и, вместе с лучами фонарей, нас встречают еще две малопривлекательные личности, морда одного из которых мне кого-то смутно напоминает. К ним присоединяется и наш знакомый Вольдемар Клюев. Он ехал на второй машине.
– Выгружайтесь, – командует он. – Станция конечная.
Конвоиры, ехавшие вместе с нами, подбадривают нас пинками, львиная часть коих достается на долю Вано, который своим сопротивлением разозлил их гораздо больше, чем я.
Оглядываюсь. Мы находимся во дворе, обнесенном высокой, в два человеческих роста, кирпичной стеной, возле большого двухэтажного особняка.
– Куда пялишься! – говорит мне тот, что с автоматом, слегонца добавляя прикладом по шее, так что в голове начинают названивать праздничные бубенчики.
– Оставь его пока, – распоряжается Вольдемар. – Все равно никому ничего не скажет. Давайте их внутрь.
Особняк построен совсем недавно. В него даже не завезли мебель и только-только закончили внутренние отделочные работы. Пахнет лаком и краской. Нас конвоируют в большую комнату, где без всяких церемоний опять швыряют на пол и пару раз пинают, для порядка.
– Ну, хватит, хватит, – опять миролюбиво говорит Вольдемар, – а то говорить не смогут.
Он садится на стоящий посреди комнаты фанерный ящик и некоторое время смотрит на нас. Четверо его прихлебателей стоят рядом с нами, готовые по первому сигналу броситься на наши поверженные тела.
– Зачем вы пришли к Серпокрылову?
Неизвестно к кому обращается Вольдемар, ко мне или к Вано, поэтому, как люди воспитанные, мы предпочитаем хранить молчание. Альварес – тот вообще лежит лицом вниз, без всяких признаков жизни, то ли на самом деле ему хорошо досталось, то ли решил, что легче косить под бездыханное тело.
– Слушай, Вован, – говорит тот, о котором я пытался вспомнить, где мог видеть его харю раньше. – А я ведь этого хмыря знаю. Это же мент. Гадом буду. Мы мента взяли!
– Что ты несешь, Хотабыч?
Хотабыч – услышав это погоняло, я вспомнил и человека. Гена Жуков, таковы его настоящее имя и фамилия. Мне даже приходилось его задерживать, когда он с дружками вымогал деньги у частных предпринимателей. С тех пор я его ни разу не видел.
Заявление Хотабыча, что я мент никого не радует. Видно, что они бы предпочли иметь дело с конкурирующей фирмой, нежели с милицией. Только Вольдемар пытается оставаться невозмутимым.
– Мы у него изъяли удостоверение и ксерокопию лицензии, – успокаивает он своих костоломов. – Про этого длинного не знаю, у него документов не было, а другой – частный сыщик Лысков.
– Точно Лысков. Капитан Лысков, – опять вспоминает Хотабыч.
– Когда ты с ним встречался?
– Да уж давно. Лет пять-семь назад, я думаю.
– Что, Лысков, не понравилось ментом-то быть? Частным сыщиком лучше? Башляют больше?
– Не в этом дело, – говорю я. – Пидриле одному, на тебя похожему, глаза на жопу натянул. Ну и выгнали.
– За пидрилу ты, Лысков, еще ответишь, – обещает Вольдемар. – Говори, на кого работаешь?
– Этого тебе лучше не знать. А то раньше смерти от страха подохнешь.
– А чё так?
– А вот так. Напросишься, увидишь.
– Если твой работодатель такой крутой, то чего ж он частного детектива нанял, а не сам разбираться стал?
– Потому-то и крутой, что он в кабинете сидит и по телефону базарит.
– Гонит он, Вован. Его тот мудак Жердецкий нанял, не иначе, – встревает Хотабыч. – Говорил я, хлопнуть его надо было и все дела.
Вот еще одно имечко, которое я совсем недавно ловил своими ушами. Жердецкий… Жердецкий… Кто же это такой? Это не про него ли сообщалось в криминальных новостях от Никиты Баландина-Христофорова из «Трех С». Когда мы с Альваресом сидели в кафе, и я рассказывал ему про смерть областного прокурора. Кажется это какой-то любитель живописи и коллекционер, которого ограбили. Интересный, однако, поворот событий. Они думают, что он наш клиент. Да широкий у этой компашки профиль, и по произведениям искусства они выступают, и по всему остальному.
– Скажи, как ты вышел на Серпокрылова? Кто тебе его сдал? – спрашивает Вольдемар.
Признаться, теперь я даже и не знаю, что и говорить. Может попробовать напугать, жаль только, что я не знаю имени законника, который дал архиепископу деньги.
– Вы взяли кое-что, что вам не принадлежит, – говорю я.
– С этим трудно не согласиться. Конкретнее.
– Прежде всего, я не знаю, никакого Жердецкого и никаких картин. Речь идет о деньгах. Сто тысячах евро, которые вы, с подачи вашего любезного Серпокрылова, и еще кой-кого, присвоили себе.
– Не фига себе, – присвистывает Хотабыч и смотрит на остальных. – Что это все означает, а Вован?
– Хрен его знает, – отнекивается Клюев.
– Это еще не все: за деньгами, которые вы присвоили, стоит один очень важный человек, – подливаю я масло в огонь. – Не завидую я вам, ребятки.
– Кто этот человек?
– Вова Бельмондо, знаете такого? – бросаю наугад я, имя первого подвернувшегося уголовного авторитета, который по возрасту вполне может оказаться дарителем. – Он дал деньги одному человеку, а вы их уперли. И наводчика мочканули.
Теперь уже настает очередь Вольдемара. Он подозрительно смотрит на своих подручных.
– Хотабыч, твоя работа?
– В первый раз слышу, – открещивается Хотабыч. – Я думал ты сам без нас дело провернул.
– Ничего я не проворачивал. Одно из двух: или мент нам лапшу на уши повестить пытается, или кто-то из вас крысятничает с режиссером на пару.
Эта их перепалка озадачивает меня больше, чем их самих. Во всяком случае, видно, что самого Вольдемара сейчас больше волнуют украденные картины, чем деньги архиепископа. Между бандитами продолжает возрастать нервозность: с одной стороны, это очень неплохо, с другой – я очень опасаюсь, что теперь за нас с Вано примутся всерьез и, в надежде докопаться до истинны, будут избивать до тех пор, пока мы не испустим дух. По глазам вижу, что они так и намерены поступить.
– Послушайте, – говорю я. – Мне наплевать на картины и все такое прочее. Мы ищем деньги. В своих поисках мы и вышли на Серпокрылова. При делах вы или нет, я не знаю. Почему бы вам не поговорить с ним?
– Значит, речь идет о ста тысячах? – впервые заинтересовано спрашивает Вольдемар.
– Да. О девяносто восьми, если быть точным.
– И к ним приложил руку режиссер?
– Я в этом уверен, – говорю я, хотя если признаться честно, уже ни в чем не уверен, главное сейчас тянуть время. Лишь бы не замочили нас сразу. А там, если повезет, что-нибудь придумаем.
Вольдемар обводит взглядом свою гвардию.
– Хотабыч и Кислый останетесь здесь, – приказывает он, – а мы поедим за режиссером. Если он взял деньги, то почему мы об этом не знаем? А ведь обязан был поделиться, не так ли?
Все согласно кивают.
– А с этими что делать? В бетон закатать? – говорит тот, кого назвали Кислым.
– Это от них никуда не денется. Пока закройте в гараже. Да, а этому, Лыскову, врежьте, как следует. За пидрилу.
Упомянутый Кислый дважды просить себя не заставляет – толстая подошва опускается мне на голову. Я проваливаюсь в темноту.
3
Кто-то сильно лупит меня по щекам. Слух возвращается чуть раньше, чем зрение, потому что сначала я только ощущаю удары, совсем не звонкие, а хлюпающие и теплые.
– Лысый вставай, вставай! Да очнись ты, мать твою!
Я открываю глаза, и некоторое время тупо смотрю перед собой.
– Лысый, вставай. Двигайся, быстрее, иначе хана!
Это Альварес. И не просто Альварес, а Альварес со свободными руками! Его пальцы все в крови, кровь и на моем лице, отсюда и хлюпанье. Мало того, я вдруг понимаю, что и мои руки тоже свободные. И в эти свободные руки Альварес пытается сунуть ствол. Но что это за ствол, где он его раздобыл и почему у нас свободные конечности – с этим еще предстоит разобраться.
Я сажусь на пол и осматриваюсь: в трех шагах от меня в луже крови лежит распростертое тело Гены Хотабыча. Нога его рефлекторно колотится по паркету. Картина мерзкая, как и вся наша жизнь. Отворачиваюсь.
– Соображать можешь? – быстро спрашивает Вано.
– Надеюсь, – отвечаю я, еле двигая опухшими губами. – Как ты ухитрился его уделать?
– Потом расскажу. Сейчас возьми пистолет. Через минуту сюда вернется второй бандит. Который с автоматом. Застрели его. Я-то все равно не попаду. Там в доме у Серпокрылова я четыре раза стрелял пластиковыми пулями с четырех метров. И все время мимо.
Что верно, то верно – Робин Гудом Вано никогда не станет. Стрелок из него никудышный. Я беру в руки ствол. Восемьсот граммов приятно утяжеляют руку, это действует как анестезия, так что я на какое-то время забываю о своих болячках.
– Этот, который с автоматом, только один в доме?
– Похоже на то. Остальные уехали вместе с Вольдемаром.
– Ладно, разберемся.
Я проверяю ствол на готовность к стрельбе. Ждать приходиться совсем недолго. Скоро мы слышим шаги. Кислый, второй надзиратель, возвращается. Сначала я подумал просто вырубить его ударом по макушке, но потом решил не рисковать. Кто его знает, быка здорового. Поэтому как только он, ничего не подозревая, переступает порог комнаты, моя пуля пробивает ему бедро в десяти сантиметров выше колена. Кислый взвывает от боли и падает назад. Вано уже тут как тут. Подскочивши к раненому бандиту, он вырывает из его рук автомат и отвешивает такой сильный удар по хлебальнику, что даже все еще продолжающееся гудение в ушах не мешает мне услышать, как трещат, ломаясь, его передние зубы. Засунув пистолет за пояс, и взяв у Вано автомат, я занимаю пост возле дверей, на тот случай, если на звук выстрела появится еще кто-то непредвиденный. Вано обыскивает поверженное тело, находит мобильный телефон, тут же соединяется с конторой, чтобы обрисовать ситуацию, в которой мы с ним оказались. Царегорцев на месте. Он молча слушает и только в конце задает вопрос, насчет нашего местоположения.
– Да пес его знает, – отвечает Вано. – За городом. У нас тут один пленный есть. Только он пока в отключке. Вы пока объявляйте срочную мобилизацию, а мы его в чувство приведем, уточним наши координаты и еще раз выйдем с вами на связь.
«Пленный» в чувство приходить не желает. Альварес перестарался, врезал ему как следует. Его можно понять – это тот самый бандит, который больше всего бил его.
4
Пока Кислый «отдыхает», у нас есть время немного перевести дух. Порванной на тряпки футболкой, Альварес перевязывает свои изрезанные руки.
– Ногу ему перемотай, – говорю я, показывая на тело Кислого. – А то кровью изойдет.
– Так ему и надо, если изойдет, – ворчит Вано, но моему совету все-таки следует, а заодно найденной в соседней комнате веревкой стягивает бандиту за спиной руки и ноги в районе щиколоток. Это правильно: с этим субъектом у нас впереди очень серьезный разговор и в таком положении он будет более склонен к беседе по душам.
Потом Вано рассказывает, как все вышло. Бандиты спешили, и, в отличие от меня, руки Альвареса были схвачены наручниками довольно безалаберно, поэтому, пока нас везли, ему удалось расслабить путы. Кроме того, обыскивая, они пропустили одну вещь, которая ему очень пригодилась в последствии – первую гитарную струну, купленную Вано взамен лопнувшей накануне для своего старшего сына, который учиться в музыкальной школе. Когда Вольдемар с тремя остальными корешами уехал обратно к Серпокрылову, а Кислый отправился в поисках ключей от гаража, Хотабыч остался их сторожить. Руки Вано были к тому времени уже свободны. Я был в отключке, а Вано имитировал бессознательное состояние, поэтому Жуков, на свою беду, к своим обязанностям отнесся довольно наплевательски. Вместо того чтобы не спускать с нас глаз, он мерял шагами большую пустую комнату, осматривал обои на стенах, наверное, мечтая о том времени, когда сам сможет отгрохать себе такой домик. И только Хотбыч повернулся к нему спиной, Вано, быстро размотав струну, скрутив ее в петлю, накинул на шею надзирателю и сильно развел руки в стороны, да так что тот скончался. Потом, забрав у Хотабыча ствол, бросился приводить меня в чувство.
– Понимаешь, я даже не помню в точности, что я делал. Как в дурном сне все происходило, словно это был другой человек, а не я, – говорит Альварес.
– Ты так говоришь, словно жалеешь его.
– Да не жалею. Просто не по себе как-то. И руки вот струной изранил. Оба указательных пальца почти до кости порезаны. Что теперь будет?
– Некоторое время ты не сможешь ковырять ими в носу. Будешь пользоваться мизинцами. Так даже удобнее… Не переживай, нарастет твое мясо. Ты лучше скажи, как ты вообще оказался вместе со мной?
– Когда этот, – показывает на связанного бандита, – тебе газом в морду зарядил, то в меня не попало, потому что шел за тобой. Ты сразу упал, а я ему врезал ногой по рылу и отскочил на площадку первого этажа. За это время успел достать оружие и шмальнул несколько раз в дверной проем. Только все напрасно – все пули куда-то в сторону ушли, хотя расстояния особого и не было. Смотрю, а там еще один с автоматом в руках. Я, понятное дело, не стал дожидаться, когда он в меня рожок разрядит, побежал на второй этаж, так они мне кричать начали, что если я не спущусь и не выброшу ствол, они тебя замочат. Что было делать? Пришлось подчиниться.
– Крутые ребята… И ведь не боялись же среди бела дня нападать.
– Ну, это как сказать, когда нас в фургон засовывали, уже стемнело. Да и вообще все это очень быстро было. Минуты три-четыре заняло, не больше. Мы сами им на руку сыграли, когда выходили из другого парадного. Кто догадается связать все это с Серпокрыловым?.. О! Смотри, кажется, он очухался.
В самом деле, Кислый шевелится. Мы особо не мудрствуем, чтобы развязать ему язык. Времени мало. В течение нескольких секунд мы даем ему насладиться зрелищем Хотабыча, потом вся та же гитарная струна обвивается вокруг его собственной шеи. Этого вполне достаточно, чтобы Кислого охватил словесный понос. Мы узнаем, что их бригада, банда или шайка, называйте это, как хотите, состоит из семи человек. Главный – Владимир Клюев. Промышляют грабежом, а с недавнего времени переключились на частных коллекционеров произведений искусства. Такой их специализации способствовало то, что сам Клюев искусствовед по образованию. Недавно им повезло бомбануть две квартиры и еще один художественный музей в соседнем регионе. Клюев не хотел связываться с перекупщиками краденых шедевров, слишком много он на этом терял и решил переправлять краденые ценности за границу самостоятельно. Именно ему первому пришло в голову использовать для этого своего школьного товарища Андрея Серпокрылова.
Серпокрылову нужны были деньги для организации заграничных гастролей. Вольдемар предложил ему сделку – он берет на себя финансовую сторону проекта, плюс лично сам Серпокрылов получает неплохую мзду, а за это среди театральных реквизитов будут спрятаны некоторые холсты. Обо всем этом знал только режиссер, остальные же члены труппы даже не догадывались.
Холсты планировалось выдать за сценические декорации. Правда для этого с ними надо было поработать, то есть нанести специальной краской поверх одного изображение другое. Эту идею Вольдемар почерпнул из одного старого советского детектива, в котором его герои-мошенники так примерно и действовали. Благо и свой художник у него был на примете. Завтра он должен был приступить к работе. Наше появление, под видом художников-декораторов, спутало все карты, и он решил разобраться с нами по-свойски. Поэтому-то и затягивал время, ждал, когда его люди подкатят к дому, где живет Серпокрылов, и устроят засаду. Что же касается каких-то денег, которые мы ищем, то об этом он ни сном, ни духом, разве что сам Клюев от себя провернул нечто такое, хотя Кислый особо в этом не уверен.
Мне теперь и самому кажется, что мы опять взяли ложный след.
5
Ровно неделя понадобилась нам с Вано, чтобы выйти на улицу без боязни напугать нашими лицами прохожих. Для нас все окончилось благополучно.
Павел Царегорцев хорошо подсуетился. После нашего звонка он сразу же связался с начальником РОВД Олегом Станиславовичем Барышевым – прямым шефом капитана Жулина, тем более, что адрес по которому проживал Серпокрылов был на их территории и они уже получили сообщение о имевшей неподалеку место стрельбе. Владимира Клюева и его сподручных взяли уже возле квартиры Серпокрылова. У одного из задержанных было обнаружено огнестрельное оружие. Через час опергруппа была уже возле загородного дома Клюева, где мы с Вано сдали им еще двоих бандитов – живого и мертвого. Там же, при обыске были найдены похищенные произведения искусства.
Сам режиссер Серпокрылов раскололся уже на следующие утро, а вслед за ним, видя, что деваться некуда, пошли каяться и остальные, стараясь при этом свалить всю вину на Клюева и на покойного Геннадия Жукова. Смерть Хотабыча для Вано, к счастью, осталась без последствий. Во-первых, Жуков к тому времени уже пребывал в розыске по подозрению в убийстве, во-вторых, после того, что они уже сделали с нами и что еще собирались сделать, все признаки необходимой самообороны были налицо.
Украденные сто тысяч так в деле и не всплыли, что подтверждало наши догадки про ложный след. С другой стороны, нам не пришлось выдавать нашего клиента и придавать огласке факт кражи. На вопрос, почему мы вышли на Серпокрылова, мы с Вано, условившись ранее, дружно ответили, что хотели вернуть Родине художественные ценности в надежде получить обещанное вознаграждение. Хорошо, что еще архиепископ уехал из города на какой-то их религиозный сбор в столицу и был не в курсе наших похождений, иначе бы просто мог потерять дар речи.
Кроме наших побитых морд, меня ждала еще одна неприятность. Когда на следующий день я вернулся за своей машиной, которая осталась неподалеку от дома Серпокрылова, то обнаружил ее без колес, аккуратно стоящую на кирпичных столбиках. Вот тебе и престижный район – людей похищают, колеса у машин скручивают. Вано рассудил, что покупка новых должна производиться за счет фирмы, потому как мы были при исполнении, но разговор об этом я пока с Павлом не затевал в виду того, что наши отношения продолжали оставаться прохладными.
Глава IX
1
Альварес и я сидим в кафе, недалеко от конторы. В отличие от меня, я решил ограничиться бутылкой колы, мой напарник уплетает большой шашлык так, что за ушами трещит. Есть ему необходимо, так как, согласно его жизненной философии, именно жрачка предохраняет его от стресса и позволяет лучше справиться с жизненными переживаниями, доставшимися на его долю за последнее время.
– Знаешь, о чем я думаю? – говорит он, покончив с едой. – О том человеке, Михаиле Карелине, который пожертвовал церкви целое состояние. Может он вовсе и не такой чокнутый, каким я его посчитал сначала. Если уголовный авторитет дал архиепископу сто тысяч, то это считается нормальным, а если это сделал обычный гражданин, мы сразу записываем его в сумасшедшие.
– В сумасшедшие записал его ты, а не я. И все-таки я бы на твоем месте не равнял Карелина и вора в законе. У последнего сто тысяч были не последними деньгами, а Карелин, я уверен, отдал все, что у него на тот момент было.
– Но почему он это сделал?
– Не знаю. Может, в молодости тоже не был херувимом. Потом раскаялся и решил круто изменить свою жизнь.
– Именно, именно, – оживился Вано. – И еще заметь! Семьдесят пять штук баксов – это деньги, которые далеко не каждый может намолотить честным трудом! Разве что получить наследство. Ты улавливаешь ход моих мыслей?
– Улавливаю. Ты хочешь сказать, что этот человек в молодости был плохим мальчиком. Пусть так. Но ведь он изменился. Он хотел уйти в монастырь. Потом стал священнослужителем. А деньги, даже если он раздобыл нечестным путем, он все равно не оставил себе!
– Правильно! – восклицает Альварес. – Только давай доведем твою мысль до логического конца. Некий преступник вдруг, ни с того, ни с сего, взял да и раскаялся, ну там провода замкнули в голове, вот он и решил круто поменять свою жизнь. Отдал он на богоугодные дела все награбленные деньги, а сам подался в религию, чтобы молитвой и трудом неустанным искупить грехи тяжкие. Проходит девять лет, прошлое сглаживается в памяти. Грехи, с высоты прожитого, уже не кажутся столь большими. И тут он случайно узнает, что у архиепископа лежит большая сумма хрустов. И взять их, в принципе, не так уж и трудно. Тут у него рука и дрогнула. Не смог он пройти мимо такого случая. Кто знает, может, это сам Всевышний так специально распорядился, чтобы отче Михаил об этом узнал. Хотел проверить крепость веры своего раба. Для Карелина это было искушение, как бы последний экзамен на духовную зрелость, который тот с треском провалил.
– Попробуй без метафизики, а то мы в такие дебри рискуем залезть с твоими рассуждениями.
– Как хочешь. Только я думаю, не проверить ли нам и его? На всякий случай…
Я признаю, что это будет совсем нелишним, тем более что все равно никаких других зацепок у нас нет. Мы разделяем обязанности. Я схожу в Андреевский храм, посмотрю, что вблизи представляет из себя отец Михаил, а заодно, если получится, сфотографирую его, чтобы потом пробить по ментовской базе данных. Альварес же займется его домашними.