Текст книги "Черный ангел"

Автор книги: Валерий Еремеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Черный ангел
Валерий Викторович Еремеев

Глава I

Ад и рай – в небесах», – утверждают ханжи.

Я, в себя заглянув, убедился во лжи:

Ад и рай – не круги во дворце мирозданья,

Ад и рай – это две половины души.

Омар Хайям

Высшее право часто есть высшее зло.

Теренций

1

Не мною сказано, что жизнь наша, человеческая, очень похожа на зебру, в том смысле, что она тоже полосатая; черные полосы чередуются с белыми и возражать против этого бесполезно. Попал, мол, в черную полосу, так нечего сопли распускать – сиди и жди терпеливо, когда она закончится. Или наоборот, если полоса белая, как сахар-рафинад, то и жизнью наслаждайся, и о сухариках на день черный не забывай.

Все это конечно правильно, вот только мудрецы, которые придумали эту хохму про зебру, упустили из виду одну немаловажную деталь – эти самые полосы могут отличаться друг от друга не только по цвету, но и по размеру. Будь они хоть одинаковые по ширине, еще куда ни шло, но когда белая полоса немногим больше английской булавки, а черная по ширине может дать фору проливу Беринга, это уже свинство. Во всяком случае, если бы кто-нибудь спросил меня о состоянии дел в частном охранно-сыскном агентстве «Зета +», я бы охарактеризовал ее именно как очень широкую черную полосу с небольшими и очень редко встречающимися серыми вкраплениями.

Месяц назад заболел гриппом, плавно перешедшим в воспаление легких, босс «Зеты +» Павел Олегович Царегорцев. Но дело даже не в воспалении легких, я бы это как-нибудь пережил, не птичий же грипп, тем более что Павел – мужик крепкий, а в том, что уже на второй день его болезни в контору заявились две жопастые бабы, у каждой из которых было минимум по четыре подбородка. Означенных персон сопровождал премерзкий тощий субчик в очках, на журавлиной шее которого болтался завязанный немыслимым морским узлом галстук поносного, то есть, простите, горчичного цвета. Все трое, как по команде, предъявили мне украшенные двуглавым орлом корочки, из которых следовало, что они – ревизоры из налоговой инспекции. В довесок к удостоверению, тощий тип всучил мне бумагу, на которую я минут, наверное, десять пялился, как корова на кактус, пока не сообразил позвать Алису Дмитриевну – нашего бухгалтера, женщину со всех сторон опытную. Она мне объяснила, что согласно тому, что написано в бумаге, в нашей конторе будет проводиться комплексная документальная проверка финансово-хозяйственной деятельности на предмет выяснения, а в полном ли объеме и своевременно ли поступает в государственный общак, отстегиваемая нами доля. Если бы Павел был в рабочем состоянии, я бы даже не обратил внимания на этих господ, а так отдуваться пришлось мне, потому что в случае отсутствия босса, я автоматически становлюсь исполняющим его обязанности.

Бабы с подбородками, как вскоре выяснилось, оказались вполне свойскими, водку могли хлебать ведрами и обожали сальные анекдоты на половую тематику – и то и другое я предоставлял им в избытке, чего не нельзя было сказать о худом очкастом типе. Мало того, что он был у них главным, так еще плюс ко всему оказался язвенником и спиртного не употреблял. Поэтому он пил мою кровь.

По прошествии двух недель, ревизоры, оставив у меня на столе второй экземпляр акта, скорее хорошего, чем плохого (были доначислены какие-то копейки, которые мы не внесли в прошлом квартале из-за арифметической ошибки бухгалтера, за что та должна была уплатить штраф, тоже вполне терпимый), пожелав нам трудовых успехов, ушли, нагруженные пакетами, которые мы преподнесли им в благодарность за их нелегкий труд.

Только-только я собрался перевести дух, как явились два красномордых офицера-пожарника. Они, еще не войдя в офис, каким-то загадочным образом определили, что состояние пожарной безопасности в «Зете +» оставляет желать лучшего, о чем ими и было заявлено в категорично-повелительной форме. Чтобы это самое состояние дотянуть до нужных кондиций, мне пришлось три вечера кряду до усрачки поить господ пожарников в кабаке. Когда я к одиннадцати часам четвертого дня появился в «Зете +» (помятый, со свинцовой головой и таким чувством, что пока я спал у меня удалили печень, а вместо нее засунули кирпич), то меня уже ждала супруга одного из наших сотрудников Хуана Альвареса – потомка обрусевших испанцев, которого, как правило, все называют просто Вану – Марина и, едва завидев меня на пороге, с плачем упала мне на шею.

В перерывах между ее рыданиями и всхлипываниями я узнал, что час назад Хуана забрали в милицию за нанесение телесных повреждений разной степени тяжести одному, надо думать, не очень достойному гражданину (достойного Альварес метелить бы не стал). Я как мог успокоил паникершу, заверив, что ее Хуанито не такой человек, чтобы кому попало разбивать витрину, связался со знакомым адвокатом, взял ноги в руки и помчался в отделение милиции.

Через два часа Альварес был отпущен на подписку о невыезде. Освободившись, он рассказал мне, что именно произошло.

Накануне, Вано подумал, что давно не показывался в школе, где учатся его спиногрызы. Особенно он хотел познакомиться с новым учителем самого младшенького, который учился во втором классе. У пацана, из-за случившейся прошлым летом травмы правой кисти, были проблемы с чистописанием. Собственно именно это Альварес и хотел обсудить с преподом, и это удалось, но совсем не так как представлялось. Когда он приоткрыл двери в классное помещение, то увидел жуткую картину: Сергей Иванович Метелкин держал ухо его сына и толстой указкой из оргстекла лупил своего ученика по плечам. При этом, не обращая внимания на слезы ребенка, приговаривал: «Я тебя выучу каллиграфии, маленький звереныш». Последователь монаха Сильвестра так увлекся, что когда заметил в дверях собственно зверя, от которого и произошел звереныш, спасаться было уже поздно: через полчаса, он был доставлен в травматологическое отделение ближайшей больницы.

Теперь, кто прав, а кто нет, предстоит решить судьям.

Вот так веселенько мы и жили. Когда, наконец-то, появился Павел Царегорцев, с похудевшим, желто-зеленого цвета лицом, то не нашел ничего лучшего, как с первых же минут приступить к упрекам, за какие-то мелочные ошибки, возможно и в самом деле допущенные во время моего временного руководства фирмой. Я же, которого это самое руководство уже достало хуже горькой редьки, ответил ему довольно резко и неразборчиво в выражениях. Одним словом, поругались.

Я уже встал, чтобы выйти из кабинета босса, оставалось только решить стоит ли сильно хлопать дверью или пожалеть стены, как зазвонил телефон. По привычке, я схватил трубку раньше Царегорцев.

– Сергей? – услышал я озабоченный голос, в котором правильно угадал моего хорошего знакомого старшего оперуполномоченного из райотдела капитана Александра Жулина, с которым когда-то вместе работал. – Мы тут сейчас на вызове… на Фигнер, 28… Думаю, тебе надо подъехать. Тут, кажется, парня из вашей конторы убили… охранника.

Вот так вот, ни много, ни мало. Было от чего скваситься.

2

Задвинув все словесные препирания на второй план, мы на тачке Царегорцева едем по указанному адресу. Настроение у нас, как у президентов, которым за совокупление с парнокопытными животными, без разрешения парламента, объявили по импичменту.

Пару месяцев назад Царегорцеву удалось пробить контракт с одним из частных ЖЭКов, руководство которого, в качестве эксперимента, решило в подъездах нескольких подведомственных им домов поставить охранников-консьержей, в чьи обязанности должно было входить слежение за порядком, не пускание забулдыг и наркоманов, любящих, особенно в холодное время года, кучковаться по парадным, а также сообщать в милицию обо всех подозрительных личностях шастающих по лестничным клеткам.

Эксперимент оказался удачным. Уже через неделю одному из наших ребят удалось предотвратить квартирную кражу: вор-домушник был задержан в тот самый момент, когда, набив краденым барахлом две большие сумки, выходил на улицу. После этого охрана была установлена и в нескольких других домах, для чего нам пришлось расширить штат еще на целых пятнадцать человек. «Зета +», таким образом, уверено стала превращаться в солидную фирму с большим числом наемных работников.

Злополучный дом номер 28 по улице Фигнер – двухподъездная девятиэтажная коробка с претензией на современную планировку. Возле дома стоит ментовский уазик, машина «скорой помощи» и с десяток любопытных, из чего ясно, что произошло нечто нехорошее.

Павел тормозит, от волнения чуть не наехав на ноги одиноко стоящему среди гражданских зевак сержанту, изображающему милицейское оцепление, который сразу же набрасывается на нас, едва мы ступаем на землю.

– У вас что, глаза повылазили? Не видите, куда прете?!

Царегорцев лопочет извинения, а я, не обращая никакого внимания на ментовское блеяние, иду вперед. Сержант, оставив в покое Павла, старается преградить мне путь.

– Проходить можно только жильцам! – кричит он. – Вы здесь живете?

– Все в порядке, Караваев, пропусти их, – приказывает сержанту, появляющийся из дверей парадного капитан Жулин.

Вслед за ним двое санитаров выносят носилки с накрытым простыней телом. Когда те равняются с нами, Жулин велит санитарам остановиться и сам откидывает простынь.

– Ваш? – спрашивает капитан.

Меня хватает только на то, чтобы молча кивнуть. За меня отвечает Царегорцев.

– Наш… Никитюк Владимир… Приняли на работу полтора месяца назад. Окончил частную школу телохранителей. Двадцать два года… Как это все произошло?

Прежде чем ответить, Жулин велит санитарам трогаться дальше и орет на Караваева, который слишком близко подпустил зрителей.

– Его зарезали, – коротко бросает капитан, так просто, будто обмениваясь впечатлениям о вечернем телесериале. – Удар, очевидно, был нанесен неожиданно для жертвы. Никаких следов борьбы. Похоже: он даже ничего не успел понять. Смерть наступила восемь – десять часов назад. Ближе к полуночи. Его сразу не обнаружили, потому что тело было скрыто перегородкой, за который он сидел. Только когда один особо любопытный догадался заглянуть в окошко…

– Странно, что он так близко подпустил к себе постороннего. На расстояние ножевого удара! – удивляется Царегорцев.

– Ножевого? – почему-то удивленно переспрашивает Жулин и, пристально глядя на нас, с сомнением качает головой. – Не знаю, не знаю. Вскрытие покажет.

По-моему капитан что-то недоговаривает.

За почти трехгодичное существование «Зеты +», это уже второй случай гибели нашего сотрудника. Первая смерть, происшедшая около года назад, оказалась несчастным случаем, роковым стечением обстоятельств, а сейчас – это самое настоящее убийство.

Охранник-консьерж должен был нести службу в специальном помещении, оборудованном под лестницей, отгороженным металлопластиковой конструкцией и стеклом.

Когда мы подходим ближе, то видим, что почти весь пол в комнатушке, и рядом с нею, залит кровью. На небольшом пятачке, стараясь не вступить в кровавую лужу, толкутся два эксперта-криминалиста. На площадке стоит неприятный металлический запах крови.

– Орудия убийства не обнаружено? – спрашиваю я у Жулина. – Хотелось бы посмотреть на этот ножичек. Рана, как я вижу, была еще та.

– Оружия не нашли. Я вообще не знаю, был ли это нож. Надо подождать результатов экспертизы, – отвечает он и спрашивает не без издевки, поворачиваясь к Царегорцеву: – Скажи, Павел, а как получилось, что мертвый охранник пролежал здесь несколько часов и никто из ваших его не хватился? У ваших ребят что, не принято время от времени переговариваться между собой? Переговорное устройство у него было в порядке. Я проверял. Должен же быть, наконец, какой-то старший по смене, который проверяет посты.

– Я… Я пока не могу ответить на эти вопросы, – отвечает Павел, на глазах превращаясь из бледно-зеленого в ярко-красного, – но я обязательно с этим разберусь.

Кинув на меня злой многообещающий взгляд, несмотря на то, что ни к проверке постов, ни к инструктажу бойцов я не имею ни малейшего отношения, он строго бросает мне, как старый опытный ветеран, проштрафившемуся сопляку-новобранцу:

– Срочно найди Логинова, хоть из-под земли вырой, и чтобы через полчаса оба были у меня!

Я понимаю, что гибель нашего человека, тем более при исполнении им служебных обязанностей, – это ЧП и ситуация сейчас стрессовая. Но это не повод относится ко мне как к последней шестерке, тем более при посторонних. Да, я тоже в шоке; да, мне тоже сейчас не до веселья; да, мне тоже хочется рвать и метать, но надо же держать себя, ну хоть в каких-то рамках!

– Сам найди, – отвечаю я своему оборзевшему шефу, не менее зло, стараясь, однако, говорить тихо, ибо не хочу, чтобы Жулин был свидетелем нашей ссоры. – Я тебе не мальчик на побегушках и даже не секретарь.

Царегорцев, не глядя на меня, дрожащими пальцами закуривает сигарету и выходит на улицу. Скоро до меня доносится звук его отъезжающей лайбы. Скатертью дорога, дорогой начальничек.

3

– Все, мы закончили. Можно отправляться? – говорит Жулину один из экспертов: Михал Михалыч Головин, среднего роста и возраста мужичок с печальными глазами. Такие глаза были у моей собаки, когда ко мне приходили гости и, ужравшись в сосиску, пытались накормить ее сникерсами.

– Подожди еще, дядя Миша, подожди, – останавливает старший опер, – еще квартиры не закончили проверять. Неизвестно пока, какой подарочек еще можем обнаружить. Не думаю, что этого парня убили просто так, ради спортивного интереса.

Все вещи, бывшие при Никитюке (часы, небольшая сумма денег, дубинка, газовый «Магнум», переговорное устройство), остались нетронутыми, поэтому Жулин, скорее всего, прав: сюрпризы на сегодня еще не закончились.

Скрипя, раздвигаются двери лифта и на площадке первого этажа появляются: пожилой мент с поседевшей головой в форме капитана, судя по всему, местный участковый и еще двое в штатском, один из которых известный мне подчиненный Жулина лейтенант Петухов, а второго я вижу первый раз в жизни.

Похожий на восьмиклассника-акселерата, Петухов кивает мне и приступает к докладу, явно играя на публику.

– Мы проверили все квартиры в этом парадном. Никого из жильцов не грабили или что-нибудь в этом роде. Никто ничего подозрительного не слышал. Всего здесь двадцать семь квартир, по три на каждом этаже. Нам удалось увидеть жильцов только шестнадцати. В одиннадцати квартирах двери никто не открыл. Я переписал их номера. Вот. – Жулин берет протянутый ему блокнотный листок, в то время как Петухов продолжает пояснять: – В седьмой, двенадцатой, пятнадцатой, шестнадцатой, двадцать пятой и двадцать шестой хозяева ушли не так давно на работу. Соседи слышали, как те закрывали двери и звук их шагов. Жильцы из двадцатой – цирковые артисты, находятся на гастролях за границей. Акробаты. Где могут находиться хозяева еще четырех квартир, выяснить не удалось. Все двери целые. Явные признаки взлома или принудительного открытия отсутствуют.

Саша Жулин задумывается. На его месте я бы тоже задумался. Как быть дальше? С одной стороны, за одной из этих четырех дверей тоже могут быть трупы или, и это самое важное, кто-нибудь, кто нуждается в помощи и кого еще не поздно спасти. С другой стороны, если высаживать все двери подряд, то может получится скандал, особенно, если ничего не обнаружится.

– А кто хозяева этих четырех квартир, чем они занимаются, ты не спрашивал у их соседей? – говорит он Петухову.

– Как же, – довольно улыбается тот, – немного удалось узнать. В двух живут мелкие бизнесмены-челноки. Еще в одной – три девки, студентки. Но квартиру эту они снимают. И в последней, там соседи затруднились сказать, кто хозяин. Новый какой-то. Три дня назад появился и еще не успел обжиться. Предполагают, что какая-то шишка. Видели, как его привозит и отвозит личный шофер на сером «Mitsubishi Pajero», и не только отвозит, но каждый раз поднимается и провожает до дверей, то есть как бы еще и охраняет.

Мы с Жулиным переглядываемся.

– Где эта хата? – спрашивает капитан.

– Номер пять, на втором этаже. Как раз над нами.

Мы поднимаемся на второй этаж. Указанная квартира располагается посредине между четвертой и шестой. Жулин еще раз нажимает на кнопку звонка и, не дождавшись результата, прижимается ухом к дверям, в надежде услышать хоть какие-то признаки человеческого присутствия.

– А что это вы здесь делаете? Какого хрена вам тут всем надо? – раздается неожиданный и не очень любезный голос снизу.

Мы оборачиваемся: на площадке между этажами стоит парень лет эдак тридцати и недовольно, но вместе с тем встревожено смотрит на собравшуюся возле пятой квартиры компанию. Думаю, что ни от кого из нас не ускользнуло, что правую руку этот субъект держит под курткой на уровне пояса и вид у него более чем решительный.

В руке у маленького Петухова, который наполовину скрыт широкой фигурой участкового капитана, появляется ствол.

Вижу, что Жулин подавляет в себе движение выхватить оружие. Вместо этого он показывает новоприбывшему удостоверение сотрудника милиции.

– Старший оперуполномоченный Жулин. В этом доме произошло преступление. Ночью убили охранника. Я веду предварительное следствие. Теперь опустите руку и скажете, кто вы такой.

– Прапорщик Сапега. Областная прокуратура, – надменно представляется субъект.

Прапорщик. Всего лишь. А форсу в его голосе на двух генерал-лейтенантов с лихвой хватит.

– Документы предъявите!

У Сапеги широко раскрываются глаза, словно хотят вылезти из орбит. Вся его рожа так и хочет сказать: «Чего-чего? Какие тебе документы, сопля зеленая? Да я таких как ты в упор привык не замечать!». Впрочем, все это мне только кажется. Недовольно пыхтя, прапорщик поднимается к нам и показывает раскрытое удостоверение.

– Сапега Артем Юрьевич, – щурясь, читает Жулин. – Вы имеете отношение к этой квартире?

– Да, конечно. Я водитель Александра Петровича, – отвечает тот и в его голосе, вместо спеси, впервые проступает тревога: – А разве с ним что-то произошло?

– Этого мы пока не знаем, но если вы скажете мне, кто такой этот ваш Александр Петрович?..

– Ну ты и даешь, опер, – недобро хмыкает Сапега и в его глазах снова начинают плясать высокомерно-нагловатые огоньки, – начальства своего не знаешь. Петрович, я хотел сказать Александр Петрович Перминов – это ваш новый областной прокурор. Две недели прошло, как в должность вступил, пора бы и запомнить.

Мы с Жулиным опять обмениваемся многозначительными взглядами. Второй раз за последние пять минут.

Из газет я уже знал, что месяц назад в областную прокуратуру нагрянула комиссия из столицы, которая, поработав несколько дней объявила, что надзор за соблюдением законности в регионе оставляет желать лучшего, а раскрываемость преступлений вообще ни в какие ворота не лезет, даже в тюремные. Тем более в тюремные: кто туда полезет, если раскрываемость на уровне отметки «шиш с маслом»?

После таких неутешительных выводов старому прокурору объявили о его несоответствии с занимаемой должностью и… Перевели на аналогичную должность в соседний регион (надо полагать, что там преступлений меньше и работа, соответственно, легче), а сюда прислали нового, кажется, откуда-то с Севера.

– Вы всегда приезжаете за ним, Сапега? – спрашивает Жулин.

– Естественно, – отвечает тот. – Я приезжаю, звоню в дверь, Александр Петрович выходит и мы вместе идем к машине.

– Мы звонили. В квартире, похоже, никого живого нет.

– Не может быть. Вчера Александр Петрович велел мне приехать за ним без десяти десять. Сейчас как раз время… – Он смотрит на часы. – Без десяти.

Жулин осматривает всю свою гвардию, к числу которой, временно, до той поры, пока меня не догадаются прогнать, принадлежу и я.

– Двери ломать надо, – подсказывает седой капитан.

– Не надо ломать, – протестует прокурорский холуйчик, – у меня есть ключ.

– У вас есть ключ? – удивляется Саша Жулин.

– Да. А что тут странного? Александр Петрович доверяет мне, – с ярко выраженной гордостью главшестерки заявляет Сапега. – Я с ним уже два с половиной года работаю. Он даже взял меня с собой из Владимира. А ключ он мне вчера дал. Я днем ему холодильник привозил. И еще другие вещи. Александру Петровичу только позавчера эту квартиру предоставили. До этого он в гостинице жил.

– Он один живет?

– Пока да. Семью еще не успел перевезти. Не было куда.

– Ладно, давай сюда ключи, надо разобраться во всем до конца.

– Я сам открою, – сердито отвечает прапорщик, не выпуская ключа из рук. – И зайду сам.

– Сам так сам, – соглашается Жулин.

Но когда замок щелкает, он резко отодвигает Сапегу плечом, пожилой участковый оттесняет его еще дальше, все остальные, в том числе и я, следуем их примеру, так что прапорщик все-таки оказывается в арьергарде.

Участковый и Петухов первыми достигают порога гостиной комнаты, замирают как по команде, зеленеют рожами и, зажав рты и толкаясь, бегут в сторону туалета, откуда сразу же слышаться звуки отторжения из желудков всего того, что было ими сожрано за завтраком. Наступает очередь Жулина и моя. Наученный примером предшественников, я осторожно заглядываю в комнату только одним правым глазом и тут же начинаю испытывать жгучее желание последовать за участковым и молодым опером. Я смотрю на Сашу. Он сдерживается, но кожа на его лице приобретает ровный серый цвет придорожной пыли в засушливое лето. Скорее всего, я выгляжу не лучше: себя не видно.

– Ни хрена себе подарок, – шепчет капитан. – Вот тебе и вступил в должность.

Я поворачиваюсь к стоящему сзади Сапеге. Он еще пока самый румяный среди нас. Как колобок.

– А ну-ка, прапор, глянь, – говорю я, уступая прапорщику свое место, – это твой хозяин?

– Не знаю, – еле слышно после увиденного отвечает Сапега и, покачиваясь на ватных ногах, порывается удалится, но Жулин задерживает его и на всякий случай поддерживает за ворот куртки, чтобы тот ненароком не плюхнулся, как коровья лепешка на пол прихожей.

– Ну что там у вас? – орут с лестничной площадки эксперты-криминалисты, которым не терпится побыстрее слинять в лабораторию к своим колбочкам и пробирочкам, пинцетикам и скальпелечкам.

– Не у нас, а у вас, – поправляю я их. – У вас еще один труп, поэтому распаковывайте свои саквояжи и заходите на второй круг. Вам будет над чем покумекать. Это не просто труп, а салат из трупа.

– Труп, порезанный на салат?! – оживляется Головин. – Это интересно! Солнечный зайчик на сером фоне обыденности и рутины! А то, знаете ли, надоели уже все эти однообразные расстрелы из автоматов, контрольные выстрелы в лоб, зарезания кухонными ножами, зарубания топорами. Совсем у людей фантазия перевелась!

– До хрена разговариваете, дядя Миша! – грубо обрывает эксперта Жулин, который совсем не в восторге от такого цинизма. – Приступайте к работе!