Текст книги "Лгунья"

Автор книги: Валери Виндзор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

– Отец был французом, – сказала она. – Я – нет.

– А меня зовут Марина, – промямлила я в свою очередь. Конечно, никто меня так не называл. Это имя пришло из моих детских фантазий. – «Джеймс», – добавила я. – Марина Джеймс. – «Джеймс» я тоже выдумала. Псевдоним казался мне ясным, определенным и в то же время ничего не значащим. С ним ничего не связано. У меня, конечно, было нормальное имя. Но оно никогда не было мне по–настоящему впору. «Марина Джеймс», – представлялась я незнакомым людям в поездах, зная, что никогда их больше не увижу. Это не

слишком хорошо удавалось. На меня смотрели с недоверием. Была у меня и фамилия. Если, конечно, не считать, что это фамилия моего отца. Так что вряд ли ее можно воспринимать как нечто принадлежащее лично мне. Потом, когда папа умер и мама вышла замуж во второй раз, мне досталась фамилия отчима. А позже, когда я сама вышла замуж, – фамилия мужа, так что я никогда не думала о ней как о своей собственности.

Торопливо, пока она не успела высказать никаких комментариев по этому поводу, я спросила:

– А вы по делам или в отпуск?

– И то, и другое, – сказала она и ткнула пальцем в открытую страницу атласа. – Я хочу ехать по шоссе N20. Не хочу проезжать большие города. А желательно вообще никаких городов. Я, видите ли, не привыкла, что руль слева.

Я удивилась. Мне показалось, с машиной она управляется мастерски. Она вела с небрежной, даже немного вызывающей сноровкой. Именно это меня в ней поразило больше всего – ее уверенность. Меня‑то как раз устраивало, что мы не поедем через большие города: я бы с превеликим удовольствием двигалась по самым плохим, удаленным от больших трасс дорогам. Я снова расслабилась. На солнце меня разморило, но я все внимание старалась сконцентрировать на карте – хотела произвести хорошее впечатление. Спустя несколько часов мы остановились перекусить в небольшом городке. Она припарковала машину в тени деревьев, напротив церкви, и мы перешли через площадь к «Кафе де Спор».

– У меня денег нет, – пробормотала я, отвернувшись так, чтобы не услышала девушка–официантка.

Крис заказывала кофе и круассаны.

– Что, совсем нет? Вообще?

– Есть, но чуть–чуть.

– Поесть‑то все равно надо, – сказала она неодобрительно. Шея у нее была в грязных разводах и едва заметных морщинках. Пожалуй, я снова поспешила, сделав вывод о ее возрасте. Ей, наверное, как минимум тридцать.

В кафе было полно народу. В конце бара рядом с музыкальным автоматом молодой человек заключал пари, что‑то связанное с бегами. Мы сели за переполненный стол. Мужчина рядом со мной читал газету. Я чуть шею не сломала, пытаясь прочесть заголовки. Когда принесли круассан, я машинально проглотила его, даже не почувствовав вкуса.

– Хочешь еще? – спросила Крис. Она сделала знак девушке–официантке. Ее французский звучал легко и непринужденно, как родной.

– Ты говоришь по–французски свободно? – спросила я.

Эта мысль, кажется, ее удивила.

– Господи, нет, конечно. Я говорю отвратительно. А ты?

Я покачала головой.

– Ешь, – сказала она, когда принесли второй круассан. – Я угощаю.

Мужчина рядом со мной допил кофе и полез в карман за деньгами. Я мысленно попросила его оставить газету. Закрыла глаза и попросила. Несколько молодых людей за соседним столиком обернулись. Они смотрели на меня и перешептывались. Не знаю почему – то ли их заинтересовало, что я говорю по–английски, то ли они узнали меня по фотографии, а может, и то, и другое. Я притворилась, что пью, чтобы они не разглядели моего лица. Мужчина рядом со мной встал. «Оставь», – велела я ему. И на случай, если это не сработает, добавила: «Laissez‑le» [25]25
  Оставьте (фр.).


[Закрыть].

Он с кем‑то попрощался. Скатал газету в трубочку. Человек, который только что вошел в бар и встал у стойки, обернулся.

– Ah, за va? [26]26
  А, привет, как поживаешь? (фр.)


[Закрыть]– сказал он, и лицо его прояснилось. Мой сосед бросил газету на стул и вышел из‑за стола, подавая знакомому руку для пожатия. Дождавшись, когда оба отвернутся, я потянула газету к себе на колени.

Крис наблюдала за моими манипуляциями. Кажется, ее это забавляло.

– Мы могли бы просто купить газету, – сказала она.

– Обычно я такого не делаю, – сказала я, чувствуя, как лицо заливает краска.

Она захохотала. Молодые люди снова обернулись, подозрительно меня разглядывая. Я смотрела в газету у себя на коленях.

– Извини, – сказала я. – Мне нужно в туалет. Туалет был из тех, где приходится приседать над дыркой. Пахло отвратительно. Я лихорадочно листала газету, руки дрожали. Приходилось напрягать зрение, чтобы что‑то разглядеть: от страха все плыло перед глазами. В газете ничего не было. Ни фотографии, ни статьи, насколько я поняла, ни единой строчки типа «Англичанка пропала в Париже». Ну что ж, так и должно быть, сказала я себе, перелистывая страницы еще раз, чтобы убедиться окончательно. Конечно, именно так. Еще слишком рано. Заметка появится только завтра.

Когда я вернулась, Крис оплачивала счет. В ожидании я прислонилась к стене у музыкального автомата, даже в сон потянуло, такой камень с души свалился. Пока что я в безопасности. И буду в безопасности еще целый день.

Мы снова ехали мимо ровных пшеничных полей. Вдоль дороги рос мак.

– Я раньше думала, что мак появляется там, где пролилась кровь, – сказала я.

– Кровь! – удивилась она. – Да нет, просто он вырастает на земле, которую побеспокоили. Неважно чем. Даже если просто распахали.

Ее слова настолько меня поразили – совершенно другим, свободным взглядом на мир, – что я улыбнулась.

– Спасибо, – сказала я ей. И торопливо добавила: – За завтрак. И за то, что подбросили. Огромное вам спасибо.

Она небрежно улыбнулась, как будто я сморозила глупость. И ведь действительно сморозила.

– Мне все равно нужен кто‑нибудь, кто разбирается в автомобильных картах, – сказала она.

– Да, но обычно я не занимаюсь такими вещами. Не ловлю попутки на дорогах.

– Это я уже поняла, – откликнулась она.

На протяжении нескольких миль мы перебрасывались исключительно фразами типа: «На следующей развилке левее» или «На перекрестке – прямо». Я не могла понять, успокаивает меня ее молчание или нервирует. Я видела, что она из разряда тех компетентных людей, которые знают о жизни все: как обогнать грузовик, как заказать завтрак во французском кафе, разбираются даже в особенностях полевых цветов. Я же не могла придумать ничего интересного. То и дело бросала на нее быстрый взгляд. В профиль лицо у нее было резко очерченным, как будто его вырезали с помощью бритвы. Вот как я всегда хотела бы выглядеть. Небольшого роста, со светлыми кудряшками и кожей, плотно обтягивающей красивые скулы и подбородок. Я хотела бы носить потертые джинсы и джинсовую куртку и даже с грязноватой шеей уметь убедить окружающих, что ты – само совершенство.

– Возможно ли, – сказала она после долгого молчания, – перебраться через Луару, не заезжая в крупные города?

Теперь понятно, что подобрала она меня не ради удовольствия поболтать с кем‑то в пути, а в качестве штурмана; а поскольку я очень хотела ей понравиться, то подошла к этому вопросу весьма серьезно. Я вычислила, как нам переправиться через реку и снова выбраться на равнинный простор, минуя центральные трассы. Ландшафт изменился. Через несколько миль к югу от реки мы проехали мимо небольшого частного замка, почти полностью утонувшего в зелени деревьев. Только промелькнул в просвете фасад: белый камень, сказочные башенки с серебристыми верхушками.

– Надо же, – я изумленно вытягивала шею и в результате потеряла место на карте. – Налево, – сказала я, имея в виду «направо», и дорога уперлась в мощеный двор какой‑то фермы. Я ужасно смутилась, ожидала, что Крис рассердится, но она только пожала плечами, подумаешь, мол, с кем не бывает. Она ловко выехала со двора, подавая назад, а я из‑за этой оплошности вспомнила о Тони.

– Все дело в том, – сказала я, – все дело в том, что я только что бросила мужа.

Я услышала, как говорю это вслух, и все у меня внутри оборвалось.

– А я и чувствую, что‑то здесь не так, – сказала она. Ну, разумеется, она чувствовала. Такие, как я, не бродят без багажа в шесть утра по заводским трущобам Парижа и не ловят попутку. – У тебя в Тулузе сестра, – добавила она. – Ты думаешь с ней остаться или вернешься в Англию?

– Пока не знаю, – сказала я. – У нее своих проблем хватает. – (И главная проблема в том, что ее не существует.) – У нее трое детей, – добавила я, желая окончательно добить Крис. – Две девочки и мальчик.

– В Тулузе хорошо, – сказала Крис, и мы снова погрузились в молчание и молчали до тех пор, пока локомотив моих мыслей не унесся далеко вперед. И тогда Крис произнесла: – Везучая ты. Я всегда хотела иметь сестру.

– Я тоже всегда хотела, – бездумно отозвалась я.

Она повернула голову и уставилась на меня.

– Так у тебя же есть.

– Нет, я имела в виду еще одну, – сказала я. – Я всегда хотела, чтобы нас было трое.

Это была правда. Когда‑то, давным–давно, жили–были три сестры. Младшая была добрая, отзывчивая и послушная, работала не покладая рук, и ножка у нее была маленькая–премаленькая, и, в конце концов, как это всегда бывает, она вышла замуж за принца, и жили они счастливо до конца своих дней в замке с башенками, похожими на солонки. Обожаю эту историю. С детства обожаю.

Примерно в половине четвертого Крис спросила:

– Не возражаешь, если мы ненадолго остановимся?

Дорога становилась все более извилистой, углубляясь в глухую чащу и петляя между низкими горбатыми холмами. Она свернула на песчаную лесную просеку и проехала немного вглубь, пока дорога не скрылась из виду.

– Я почти не спала прошлой ночью, – сказала она. Потом опустила спинку сиденья; свернув куртку, подложила ее вместо подушки под голову, легла и закрыла глаза. – Разбуди меня, если кто‑нибудь подойдет.

Я не сразу поняла, что она имеет в виду: если, например, подъедет трактор и понадобится уступить ему дорогу.

– Да, хорошо, – кивнула я.

Уснула она почти мгновенно. Я не знала, чем заняться. Надо же что‑то делать, чтобы не думать. Я полистала атлас, а потом принялась изучать лицо спящей. Тушь на ресницах размазалась и собралась жирными черными комочками в складках век. Тони однажды сказал, что под веками у нас живут крохотные создания, или, может, он сказал – в бровях, но как бы там ни было, эти создания настолько велики, что иногда их можно увидеть невооруженным глазом. Я пристально изучала веки Крис, надеясь увидеть какое‑нибудь движение, но ничего там не шевельнулось. Я подумала, что люди – как ходячие города, целые континенты, как густонаселенные планеты, вращающиеся в открытом космосе. На блошках побольше сидят блошки поменьше и так далее, ad infinitum [27]27
  До бесконечности (лат.).


[Закрыть]по шкале, не имеющей ни начала, ни конца, которая выходит из бесконечности ничтожно малого и исчезает в бесконечности необозримого. И тогда, подумала я, ничто из того, что я сделала или не сделала, что я хотела или не хотела, на чаше весов, возможно, не будет иметь ни малейшего значения. И тот факт, что у меня нет ни паспорта, ни денег, ни конкретного плана, куда идти и как вернуться обратно к реальности, – все это ничто по сравнению с вечностью и слишком тривиально, чтобы вообще обращать на это внимание.

Я смотрела, как бегут секунды на электронных часах машины. До чего это долго – секунда. Я зевнула и постаралась устроиться поудобнее. Я убеждала себя, что ужасно устала, но уснуть не могла. Перескакивала с одной мысли на другую. Я могла размышлять о сотне разных вещей, о их всевозможных сочетаниях и метаморфозах, которые могут произойти всего за одну секунду.

Солнце жгло через окно. Я тихонько открыла дверцу и выскользнула из машины. Я чувствовала какую‑то одержимость движением, не могла усидеть на месте. Сошла с просеки и направилась в лес, где трава на полянах высокая, мягкая и невероятно зеленая. Надо мной дрожали и сверкали на солнце листья. Я все дальше углублялась в чащу. Трава поредела. Под ногами шуршали сухие листья. Я подумала, что зашла довольно далеко и скоро достигну края леса, но впереди, насколько хватало глаз, убегали белые, стройные стволы. Так что я уходила все дальше, вперед и вперед, тревожа птиц и цепляясь белой юбкой за буйную поросль ежевики, и думала о концах и началах и прочей метафизической чепухе, которая, по крайней мере, отвлекала меня от мыслей о чем‑то важном.

Через некоторое время до меня дошло, что иду я довольно долго и, скорее всего, заблудилась. Слово «заблудилась» меня очаровало. Это было путающее слово, завораживающее.

– Я заблудилась, – шептала я, прислушиваясь к нему. Оно меня как бы оправдывало, ибо означало, что моей вины здесь нет. Оно означало немыслимую свободу. И что самое приятное, оно подразумевало возможность быть найденной, когда эта свобода станет в тягость. Какой‑нибудь добрый лесничий может найти меня спящей на постели из опавшей листвы, и принести в свой домик, и, укутав в одеяло, накормить хлебом с молоком… И все будут так рады найти меня – под «всеми» я подразумевала Тони, – что забудут спросить, что же, черт меня подери, я делала одна во французском лесу в двухстах милях [28]28
  1 миля – 1,605 км.


[Закрыть]к югу от Парижа.

Я была погружена в эти фантазии, когда, пробираясь сквозь густые заросли ежевики, внезапно обнаружила, что стою на той самой просеке, с которой вначале сошла. От машины я удалилась всего ярдов [29]29
  1 ярд – 91,44 см.


[Закрыть]на пятьдесят. Трудно сказать, обрадовало меня открытие, что я ходила по кругу, или разочаровало. Крис все еще спала, рот ее был приоткрыт, и на подбородке блестел тонкий серебристый след слюны.

– О господи, – дернулась она, внезапно проснувшись. Она недоуменно мигала, вспоминая, кто я такая. На какой‑то миг она здорово перепугалась. – О господи. Сколько сейчас времени?

– Без пяти семь.

– Черт.

Машина, пятясь, выкатила на шоссе, и мы заехали в ближайший городок перекусить. Крис остановилась у здания, перед которым были припаркованы грузовики. Я сначала подумала, что это гараж, но сбоку прилепилась не внушающая особого доверия забегаловка Релэ Рутье. Крис вошла туда так, будто заходила в подобные места каждый день, всю жизнь, будто она здесь хозяйка, и я последовала за ней. Все головы повернулись к нам. Внутри было полно народу – в основном шоферы, сидящие за длинным, покрытым клеенкой столом. Я никогда раньше не заходила в такие заведения. Мы с Тони посещали рестораны с названиями вроде «Ле Лион Д'Ор», со свечами на столиках и с красными клетчатыми шторами на окнах, со всем тем, что Тони называл «местным колоритом».

– Ну что, годится? – спросила Крис.

Она уселась и принялась вертеть в руках солонку, оглядывая зал.

– Годится, – ответила я. Почему бы и нет? Теперь все в ее руках. Пока мы не добрались до Фижака, я всецело покоряюсь ее воле. Я намерена просто наблюдать и бездействовать, и будь что будет.

Крис заказала два ликера.

– Выпей, – сказала она, – тебе пойдет на пользу, – и добавила воды в мой стакан. Жидкость стала мутной. Мне нравилось, что она все решает за меня, от этого я чувствовала себя в полной безопасности и выпила, хотя не выношу запаха аниса, и голова у меня мгновенно стала легкой–легкой, словно я смотрю на мир через стекло.

Ликер мы запивали pichet [30]30
  Кувшин (фр.).


[Закрыть]красного вина. «Vin compris» [31]31
  Вино включено в стоимость (фр.).


[Закрыть]– говорилось в покрытой пятнами картонке, на которой неразборчивым, корявым почерком были написаны по–французски названия блюд. Стало жарко. Мне начинала нравиться насыщенная парами атмосфера забегаловки: нравилось, как от стола к столу в огромной кастрюле носят суп, нравился гул мужских голосов, шум кофеварки, звяканье стаканов, смех. Мне нравилось быть с Крис. После салата из сырых овощей и супа мы отведали кролика в горчичном соусе. Крис заказала еще один pichet вина. Она все подливала и подливала в стаканы.

Вскоре меня уже смешило любое сказанное слово. Помнится, я без конца хохотала. Время от времени у меня возникало смутное воспоминание о чем‑то, что я знала, но предпочла забыть, но я не позволяла этой мысли вырасти настолько, чтобы ее можно было узнать. Стоило ей только шевельнуться, как я делала очередной глоток вина и пресекала ее на корню. Кто‑то включил музыкальный автомат. Меня переполняло ощущение счастья.

– Понимаешь, я никогда не бывала в подобных местах, – объясняла я Крис. Только в ее присутствии я могла на это решиться.

– Ты без конца это повторяешь, – сказала она, – никогда не делала то, никогда не делала сё.

– Потому что это правда, – я откинулась на спинку стула и с интересом оглядывала ресторанчик. Я была как бы под защитой – во власти полнейшего безволия. Вся ответственность лежала на плечах Крис, не на моих. Она за все в ответе. – Я бы ни за что не отважилась зайти сюда одна.

Когда мы уговорили половину второго pichet, у меня мелькнула мысль: неужели она после этого намеревается вести машину, но едва я собралась задать этот вопрос, как она снова наполнила мой стакан.

– Ой, нет, – сказала я. – Хватит. Серьезно. – Но сказала не всерьез, и она это поняла. Мы улыбнулись друг другу.

– Так ты, значит, бросила мужа? – спросила она.

– Да, – ответила я. У меня щеки болели от постоянного усилия сдержать смех. Я старалась не смеяться, хотя бы пока она намеренно не скажет что‑нибудь смешное. Мне казалось, что хохот без причины – это явный признак того, что я пьяна. Или безумна. Или и то, и другое. – Да. На улице Франциска Первого.

– На улице Франциска Первого? – удивленно повторила она. – И что же, он до сих пор там?

Слезы катились у меня по лицу. Молодое вино било в нос.

– Не знаю, – пробормотала я, почти в истерике от хохота. – Не знаю.

Посетители оборачивались к нам, глаза удивленные, рты открыты.

Крис вытерла глаза тыльной стороной ладони.

– О боже, – сказала она, – жизнь невероятно смешная штука, если приглядеться.

Я кивнула.

– Так ты просто взяла и ушла, без ничего? – Мы понемногу успокаивались. Наступил тот момент, когда после приступа смеха никто толком не знает, как себя вести дальше. – И когда это случилось? – спросила она.

– Вчера.

– Так вот почему ты так жутко выглядишь.

– Потому что я в жутком положении, – сказала я.

Она бросила на меня внимательный взгляд.

– Нет, я имею в виду твою юбку и все остальное, – добавила она. – Тебе лучше надеть что‑нибудь из моих вещей.

– На меня ничего из твоих вещей не налезет.

– Подберем. Ты же не можешь появиться у сестры в таком виде.

– Дело в том, – голос мой дрожал от едва сдерживаемого смеха, – дело в том, что никакой сестры у меня нет.

– Нет, есть, – сказала она. – В Тулузе.

– Нет, нету. Я наврала.

Дочка patronne [32]32
  Хозяйки (фр.).


[Закрыть]принесла сыры и поставила перед нами на стол. Крис отрезала себе ломтик сыра, который выглядел как черный треугольник, облитый сахарной глазурью.

– Попробуй, – сказала она, и я отрезала себе по ломтику от каждого куска, не зная, какой выбрать.

– Так куда же ты все‑таки путь держишь? – спросила она.

– Никуда. Сама не знаю.

– Я пригласила бы тебя погостить, но…

Я совсем не хотела напрашиваться.

– Ой, нет, – забормотала я в ужасном смущении. – Нет, что ты. Даже не думай, пожалуйста… я вовсе не собиралась…

– … но я сама у родственников остановлюсь. Поэтому…

– Нет, конечно, нет!

– Просто дело в том, – сказала она, – что я сама их не знаю.

– Своих родственников? – не поняла я.

– Нет, ну знаю, конечно, но не очень хорошо. Мы раньше приезжали к ним на каникулы, пока папа был жив, а потом… – она отрезала сыра и положила в рот. – Мне было тогда лет восемь.

С тех пор я их не видела. Никого, кроме дяди Гастона. Иногда мы с ним встречаемся.

Вошли два шофера и с ними девушка в обтягивающих джинсах и белых обшарпанных туфлях на высоких каблуках. Очень красивая. С белокурыми волосами, с небрежным пучком на макушке. Несколько более темных завитков выбились из‑под заколки. Она явно кичилась своей внешностью.

– Хотя, – сказала Крис, – ничего страшного не будет, если мы приедем вместе.

Она посмотрела в том направлении, куда смотрела я, на блондинку: та громко разговаривала и кокетничала, повиснув на шее у одного из молодых людей, с которыми пришла.

– Проститутка, – сказала Крис, отворачиваясь.

– Что? – не поняла я.

– Она проститутка. На трассах работает.

– Ты ее знаешь? Крис рассмеялась.

– Да нет же, господи, конечно нет. Просто это заметно невооруженным глазом.

С моего места девушку было прекрасно видно. Я за ней украдкой подглядывала.

– Так что ты собираешься делать? – спросила Крис.

– Не знаю. – Я не хотела сейчас об этом думать. – Может быть, – сказала я, чтобы она отстала, – на Корсику махну.

– На Корсику?

– Я видела рекламный плакат. По виду, там хорошо.

– И не только по виду, там и вправду хорошо, – сказала Крис. Кажется, она всюду побывала: Тулуза. Корсика… – Можешь на попутке добраться до Марселя, а оттуда на катере. Это нетрудно.

– Нет, трудно, – сказала я. – Просто‑таки невозможно. У меня денег нет.

– А–а, денег, – отмахнулась она так, будто деньги должны как раз меньше всего волновать людей.

– И паспорта, – добавила я. Это казалось мне совершенно непреодолимым препятствием. – Все осталось у мужа.

Дочь patronne пришла предложить нам десерт. Она потопталась у стола и наконец, застенчиво спросила, англичанки ли мы. Сказала, что учит английский в школе.

– Нет, немки, – спокойненько соврала Крис. – Мы немки.

Я удивленно таращилась на нее.

– Ой, простите. Мне послышалось, что вы говорили по–английски, – сказала девушка по–французски. Она ужасно смутилась.

– Да, говорили, – сказала Крис. – Мы переводчицы. Из Арнема.

– Зачем, скажи на милость, ты ей это сказала? – спросила я, когда хозяйская дочка ушла за нашим мороженым.

Крис пожала плечами.

– Не хотела, чтобы она практиковалась в своем английском.

Ее способность сбить человека с толку рассмешила меня.

– Я тоже такое проделываю, – сказала я. но она, казалось, не слушала. Она откинулась на спинку стула, сунула кончики пальцев в карманы джинсов и смотрела на меня изучающим взглядом.

– Ну, расскажи мне теперь о себе, – сказала она. – Кто ты?

Какой‑то невероятный вопрос. Никто раньше не спрашивал у меня ничего подобного. Она уточнила:

– Чем занимаешься?

Я решила наврать что‑нибудь, но была слишком пьяна, чтобы прибегнуть к привычной лжи. Я могла сказать, что у меня свой бизнес, чистка ковров, я иногда рассказываю такое незнакомым людям в поездах, но не сказала. Так чем же я занимаюсь? Я просыпаюсь, весь день что‑то делаю, ложусь в кровать, вижу сны. Иногда сны у меня путаются с явью. Так и время проходит. Все кажется мне немного нереальным. Я убираю дом и готовлю. Увлекаюсь чем‑нибудь и бросаю. Я работаю. Правда заключается в том – и это, в отличие от всего остального, действительно правда, – что я секретарша. Работаю в бухгалтерской фирме, но я ни в коем случае не хотела признаваться в этом Крис. Ни за что не скажу ей, что я всего–навсего с одной стороны – домохозяйка, а с другой – секретарша.

– А сама‑то ты чем занимаешься?

– Товарами широкого потребления, – сказала она. – Я агент по продаже товаров широкого потребления.

Я кивнула. Это многое объясняло. Вот откуда ее легкость в общении и познания о том, как устроен этот мир.

– Ты, наверное, очень умная, – сказала я. Она начала рассказывать о работе, но взгляд мой то и дело возвращался к блондинке, поднявшей шум по поводу того, на каком стуле ей больше нравится сидеть.

– Она тебя прямо приворожила, да? – сказала Крис.

– Она и в самом деле проститутка? – спросила я. В Англии я бы произнесла это вполголоса, но в чужой стране появляются определенные преимущества: можно говорить совершенно свободно.

– Ты хочешь сказать, что никогда не видела проституток? Где же ты была всю свою жизнь? – спросила Крис. Как будто общаться с проститутками, ловить попутку и обедать в злачных местах – это норма, как будто все только этим и занимаются.

– В Хэнли, – сказала я немного обиженно.

– В Хэнли? Это где такое?

Дочка patronne принесла мороженое.

– Если тебе нужен паспорт, – небрежно бросила Крис, облизывая ложечку, – я могла бы посодействовать. У тебя есть при себе какой‑нибудь дорожный чек?

Я покачала головой.

– А кредитные карточки?

Блондинка, проститутка, села с двумя своими провожатыми за столиком у дверей. Мне видны были только движения ее головы, она льнула к одному из парней, ворошила ему волосы, что‑то нашептывала на ухо.

– Но если я начну пользоваться кредитками, меня сразу выследят, – возразила я.

– Кто? – вытаращилась на меня Крис. – Муж? Ну и что из того? Пока он спохватится, ты уже фьють, ищи–свищи.

Несмотря на количество съеденного, у меня в животе вдруг стало пусто.

– И вообще, – говорила Крис, – даже если догонит, что тогда? Ты свободная личность.

– Нет, – пробормотала я. – Не думаю.

– Да конечно свободная, – нетерпеливо произнесла Крис.

– А в каком смысле – «паспорт»? Что ты имеешь в виду? – спросила я.

– А что, по–твоему, я могу иметь в виду? Я понятия не имела.

– Поддельный? – предположила я.

– Ладно, считай, что разговор окончен, – сказала Крис.

Она заказала к кофе коньяк. Я сидела обиженная, щеки пылали. Потом стала рыться в сумочке в поисках оставшейся стофранковой купюры.

– Ой, да брось ты, ради бога! – сказала она раздраженно. – Убери. Я угощаю.

– Ты платила за завтрак, – запротестовала я.

– Ну и что с того? – она залпом осушила рюмку с коньяком. – В общем, так: что бы ты ни решила, но дальше в таком виде ты не поедешь. – Она допила кофе и поднялась. – Жди здесь. Я быстро.

Она подошла к стойке заплатить за обед и вышла за дверь, скрывшись в темноте. Я поиграла с мыслью, что меня бросили: представляла, что слышу шум мотора, что Крис уезжает без меня. Я ждала, ковыряя ложкой в кофейной гуще. К моему лицу прилипла печальная, смущенная улыбка. Интересно, хватит ли у меня храбрости напроситься в попутчики к кому‑то из этих шоферов. Это было нечто вроде решения. В нем была определенная логика. Я могла всю оставшуюся жизнь разъезжать по Франции без цели и направления, бесконечно кружить, пользуясь гостеприимностью водителей грузовиков. Наконец Крис вернулась с большим черным свертком.

– Иди, надень, – сказала она. – Юбка с резиновым поясом, так что должна налезть. Я подожду в машине.

Держаться прямо оказалось довольно трудно. После первой теплой волны от ликера теперь было такое ощущение, что чем больше пьешь, тем трезвее становишься; но едва я встала на ноги, комната поплыла, пришлось ухватиться за стол, чтобы не упасть. Я сфокусировала взгляд на двери с надписью «Toilettes», приказала себе не отклоняться от курса и добраться до нее, ни во что не врезавшись и не привлекая к себе внимания. В туалете никого кроме меня не было. Я посмотрела в зеркало. Лицо в пятнах, помятое, пугающе бледное. Волосы дико растрепаны. Я наклонилась ближе, так что лицо и его отражение почти коснулись друг друга: понадеялась, что, если приглядеться, впечатление будет не таким удручающим, но так я не смогла увидеть всего лица целиком, только частями – огромные, воспаленные глаза, опухшее, в оспинках лицо, чернеющую ноздрю с влагой на волосках. Я отшатнулась. Я швыряла на все это пригоршнями воду, холодную воду из‑под крана, и держала глаза закрытыми, чтобы не смотреть, пока не запрусь в кабинке. Писала я целую вечность, думала, это никогда не кончится. Моя белая юбка порвалась, была в пятнах от вина и чудовищно измята. Я сняла ее и надела юбку Крис. Эластичный пояс натянулся до предела. Из пакета выпала черная футболка. Я стянула через голову свою блузку. Корзины для мусора здесь не было, так что я скатала грязную одежду в комок и затолкала в угол.

Когда я открыла дверь и вышла, перед зеркалом стояла та самая блондинка, проститутка, и поправляла прическу в ожидании, пока освободится кабинка. Я не знала, заговорить с ней или не надо. Не знала, чего она от меня ждет. Я нервно улыбнулась ее отражению и сказала:

– Pardon.

Встала рядом с ней, поставила сумочку на раковину и вынула косметичку. Она что‑то сказала хрипловатым голосом, что‑то по–французски, я не поняла.

– Pardon? – еще раз произнесла я, на этот раз извиняясь не за то, что так долго занимала кабинку, а за непонимание. Надеюсь, до нее дошла разница.

– Je suis anglaise [33]33
  Я англичанка (фр.).


[Закрыть], – добавила я, просто на всякий случай.

– Anglaise, uh? [34]34
  Англичанка, вот как? (фр.)


[Закрыть]– Она рассмеялась. Я ужасно нервничала. Припудрила отекшее, бледное лицо. Стало еще хуже. Нарумянила щеки. Мое отражение становилось все более гротескным. Девушка улыбнулась про себя. Я наблюдала за ней в зеркало, пораженная ее красотой. У нее были прекрасные зубы. Я никак не могла сопоставить эту красоту со всем остальным: с ее хриплым голосом, крикливостью, с избранным способом зарабатывать на хлеб насущный.

Глаза наши в зеркале встретились. Я поспешно отвела взгляд и достала из косметички расческу. Она протиснулась мимо меня и что‑то еще сказала, я не расслышала. Мы невольно коснулись друг друга.

Вместо того чтобы зайти в кабину и закрыть за собой дверь, она остановилась в проеме и повторила то, что говорила перед этим. Меня бросило в жар.

– Je ne comprends pas [35]35
  Я не понимаю (фр.).


[Закрыть], – сказала я.

– Vos victements [36]36
  Ваша одежда (фр.).


[Закрыть], – повторила она и указала на маленький позорный сверток в углу.

– Ah, oui [37]37
  Ах да(фр.).


[Закрыть], – как бы спохватилась я.

– Да.

Я хотела объяснить, что намеренно оставила там вещи, что они мне больше не понадобятся, но окончательно запуталась во всех этих местоимениях. Она глядела с легким отвращением, как будто застукала меня за каким‑то непристойным занятием, так что я оказалась в дурацком положении и не придумала ничего умнее, как сделать вид, что я просто забыла там свою одежду.

– Merci. Mademoiselle [38]38
  Спасибо, мадмуазель (фр.).


[Закрыть], – я изобразила пылкую благодарность. И протиснулась мимо нее, чтобы подобрать сверток. Щелкнул выключатель. Внезапно наступила темнота.

– Bon soir. Madame [39]39
  Приятного вечера, мадам (фр.).


[Закрыть], – приветливо крикнула она. Хлопнула дверь. Я мгновенно сообразила, что произошло. И если бы не тяжесть в голове если бы я не наткнулась на дверь, я, наверное, побежала бы следом и остановила ее. А может, и не побежала бы. Не знаю. Мне показалось, что это не столь важно. Я нащупала выключатель и снова зажгла свет. Моя сумочка, которую я оставила лежать открытой на раковине, исчезла. Я мыла руки и тупо размышляла, что же теперь делать без гроша в кармане и без косметики.

Когда я вернулась в зал, ни девушки, ни двух ее спутников, разумеется, уже не было. На улице, на стоянке, стояла Крис, прислонясь к машине, которая из‑за неоновых огней вывески над гаражом казалась зеленой.

– Ну, ты и копаешься, – сказала она.

– У меня сумочку украли, – доложила я скучным тоном.

Она уставилась на меня во все глаза:

– Что–о?

– Эта девица – та самая, которую ты назвала проституткой, – украла мою сумочку.

– Вот наглая дрянь, – возмутилась Крис. – Я видела, как они уходили. Она мне еще «до свидания» сказала.

– Да ладно. У меня там и не было ничего, – сказала я. – Сотня франков. Читательский билет. Кое–какая косметика.