Текст книги "Лгунья"

Автор книги: Валери Виндзор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

НАЧАЛО

Когда я спустилась завтракать, в кухне никого не было. Я варила кофе, и тут появилась Франсуаза.

– Ты что, только встала? – спросила она.

– Плохо спала, – ответила я, взглянув на часы. Было начало одиннадцатого.

– Я уже в банк съездила, – она выгружала на стол покупки. – А про тебя там спрашивали.

– Про меня? Она кивнула.

– В банке? Когда?

– Вчера или сегодня утром. Не помню.

– Полиция?

Она подняла на меня взгляд, выражавший глуповатое удивление.

– С какой стати полицейским спрашивать о тебе в банке?

Что ж, не полиция, так Мэл, одно из двух.

– И что обо мне спрашивали? Она пожала плечами.

– Кассир только сказал, что человек задавал о тебе вопросы. Высокий человек.

Значит, скорее всего, Пейроль. Хотя, может, и Мэл: он тоже высокий.

– В очках, – добавила она.

– В очках? – «Высокий и в очках – кто бы это?» – В темных очках, может?

– Он не уточнил. Просто в очках.

– И что он хотел знать, этот человек?

Она покрутила головой.

– Кассир сказал только, что о тебе спрашивали, и все.

Странно. Очень странно. Я приняла решение.

– Франсуаза, ты не знаешь, где твоя мама?

– А в комнате ее нет?

– Да, может быть, – сказала я. хотя знала, что нет, потому что уже стучала. – Мне надо с ней поговорить.

Но это пришлось отложить. У дяди Ксавье на одиннадцать было назначено заседание праздничного комитета. Если я не возражаю, сказал он, я могу немного подождать, и после этого мы отправимся обедать. Я не возражала. По шкале ценностей обед с дядей Ксавье был намного важнее таких побочных обстоятельств, как затягивающаяся сеть полиции или загадочное соучастие в моих преступлениях tante Матильды, важнее даже некоего неизвестного, интересовавшегося мною в банке. Все это могло подождать. В этот последний день дядя Ксавье был вне конкуренции. Мне хотелось, чтобы сегодня ему было хорошо. Я залезла в машину и вытянула ноги под приборной доской.

– Не передумала? – спросил он, закладывая такой крутой вираж прямо перед утесом, что я зажмурилась. – Твое намерение уехать именно завтра все еще в силе?

– Это необходимо, – сказала я.

Он покачал головой. Дорога шла под гору.

– Чего хотели полицейские? – спросил он.

– Разве tante Матильда не объяснила? – полюбопытствовала я.

– Сказала, что тебе вернули паспорт.

– Нуда. – Мне было интересно услышать ее версию события – что она ему рассказала, о чем умолчала. – Вернули.

Его насмешила моя глупая непрактичность.

– Ну, хорошо, тогда объясни мне, каким образом ты собиралась добираться до Англии без паспорта?

– Ай, – беспечно бросила я, – заехала бы по пути да забрала его. Они мне просто время сэкономили.

– И чего им приспичило так спешить, – проворчал он. Впереди на дороге показался трактор. Дядя Ксавье резко затормозил и придержал меня рукой, чтобы я не врезалась в стекло. Честно говоря, я бы предпочла, чтобы он обе руки держал на руле. Затем я отвернулась, глядя в окно, на скалы, высившиеся вдоль дороги, чтобы он не видел моего лица.

Городок был увешан флагами. Для них через улицы были протянуты веревки – от водосточных труб к балконам. Деревья украшала иллюминация. Пока дядя Ксавье был на заседании, я наблюдала за рабочими, сооружавшими на площади помост для танцев. Электрик подсоединял усилитель к сети и проверял уровень звука. Начали прибывать машины с прикрепленными на крышах гоночными велосипедами. Когда дядя Ксавье и остальные члены комитета покинули сумрачную комнатушку позади кафе – там проходило их заседание с выпивкой и закусками, – обсуждение вопроса, где хранить всю пиротехнику, приготовленную для праздничного фейерверка, было в самом разгаре. Дядя Ксавье подхватил меня под локоть и потащил через площадь.

– Пусть сами решают, – сказал он. – С меня довольно.

Мы снова направились к «Отелю де Фалэз» и сели за тот же столик, что и в прошлый раз. Может, дядя Ксавье испытывал какую‑то сентиментальную привязанность именно к этому месту, а может, просто всегда здесь сидел.

Так о чем же мы беседовали во время нашего последнего обеда? Не помню. Меня мучило только одно: что начиная с завтрашнего дня я больше его не увижу.

Помню, он много смеялся, как будто я говорила что‑то невероятно смешное или умное, чего в принципе быть не могло, я никогда не была в этом сильна, хотя мне нравилось, что он всем своим видом пытается уверить меня в обратном. Он заставил меня съесть десерт.

– Давай, давай, – настаивал он. – Тебе же нравится сладкое. Выбирай. Ну, что ты будешь?

В конце концов, я сдалась и взяла mousse aux prunes [91]91
  Мусс с черносливом (фр.).


[Закрыть]. потому что не хотела, чтобы этот обед закончился. Я ела его очень медленно. Брала по

чуть–чуть и долго держала на кончике ложки, ощущая, как тают последние минуты моего пребывания в роли его обожаемой Мари–Кристин, которую так неразумно балует дядюшка. Завтра он будет меня презирать. Завтра он узнает, как незаслуженно я пользовалась его любовью. Завтра я начну все с начала, с чистого листа бумаги, еще не ведая, что за история будет в него вписана.

Он заказал кофе. По негласному взаимному договору мы оба дожидались, пока он остынет, а потом пили потихоньку, словно он еще слишком горячий.

– Может, еще по чашечке? – спросила я в отчаянии, но нам так и не удалось его заказать. Член комитета поспешно вошел в зал с мегафоном в руке. Им срочно понадобился дядя Ксавье. Вот–вот начнется велогонка.

Народу на площади было видимо–невидимо. Дети облепили центральный фонтан и ограды. Велосипедисты в изящных красно–зеленых костюмах заполонили площадь, как стая птиц. Человек с мегафоном сунул мне стартовый пистолет.

– Это мне? – поразилась я.

– Конечно, тебе, – сказал дядя Ксавье. – Кому ж еще объявлять старт? – Он выхватил мегафон из рук молодого человека и провозгласил на весь город: – Моя племянница Мари–Кристин. – Раздались одобряющие аплодисменты. Я помахала рукой и улыбнулась, словно всю жизнь только и делала, что давала залп из стартового пистолета. Я подняла его в небо и выстрелила. Велосипедисты сорвались с места, как стайка испуганных скворцов.

К вечеру, после того, как я вручила награды победителям гонки, и уже вовсю шло соревнование по игре в боулинг, и толпа так запрудила площадь, что яблоку негде было упасть, Франсуаза тронула меня за рукав.

– Мы едем на часок домой. Переодеться, – сказала она.

Я и не знала, что она тоже здесь. Весь день мы не виделись.

– Во что переодеться? – не поняла я.

– Для танцев.

– А джинсы не подойдут?

– Нельзя же на танцы идти в джинсах.

Мне не хотелось бросать дядю Ксавье, но напоследок нужно было уделить внимание и Франсуазе.

Ксавье стоял у края площадки, где разыгрывался финал игры в боулинг, – болел, подбадривал и давал советы. Прямо слезы на глаза наворачивались, когда я на него смотрела.

– Я съезжу домой вместе со всеми, – сказала я, – переодеться.

– Зачем тебе переодеваться?

– Чтобы быть красивой.

Он расхохотался.

– Но чтоб одна нога здесь, другая там, – велел он.

Я сидела позади Селесты, которая вела «ситроен». Tànte Матильда располоясилась на переднем сиденье. Я рассчитывала, как только попадем домой, выкроить минутку, чтобы поговорить с ней наедине. Селеста, которой наскучили провинциальные развлечения, раздраженно ворчала.

– Не понимаю, почему бы не продать поместье, – жаловалась она. – Покупателей‑то хоть отбавляй. Купили бы небольшую виллу с бассейном неподалеку от Парижа.

– Если хочешь в Париж, Селеста, – сказала tante Матильда, – то тебя ведь никто не держит, поступай как душе угодно.

– А на что мне жить? – взорвалась Селеста. – Какую работу я найду, когда у меня на руках трое детей?

Я прикусила язычок.

– Меня уже от всего тошнит, – ныла она. – Даже не представляете, как мне это надоело. Мари–Кристин – единственная из вас, кто знает, что значит быть заживо похороненной в этой конюшне, когда привык к большим городам, к столичной жизни.

Я сильно сомневалась, что жизнь на Бирчвуд–роуд в Хэнли можно сравнить со столичной, посему промолчала.

– А мне показалось, Мари–Кристин было сегодня весело, – возразила tante Матильда.

– Точно, – сказала я.

– Да, но только потому, что она у нас была звездой, – бормотала Селеста, будто меня здесь не было. – Вечно она в центре внимания. Дядя Ксавье хвастается ею направо и налево. Она‑то всегда поступает правильно, так ведь? – она повысила голос. – Не обижайся, Мари–Кристин, но это правда.

– Да я не обижаюсь, что ты. – Меня удивило, как, оказывается, сильно ее это задевало. – Только тебе все это, кажется. Просто мне… мне, наверное, просто нравятся провинциальные городки.

Она фыркнула.

– Козье дерьмо и свинопасы, – с горечью сказала она. – Да ты шутишь! А мне это до смерти надоело. Торчишь тут, дохнешь от безделья, поговорить не с кем, да и не о чем. Как в могиле.

Она хныкала всю дорогу, а когда доехали до дому, потащилась за tante Матильдой в ее комнату и продолжала уже там. Суть ее жалоб сводилась к тому, что жизнь ее утекает сквозь пальцы, так почему же никто ничего по этому поводу не делает? Почему никто не спешит ее спасать? Мы с Франсуазой молча отправились ко мне в комнату. В порыве великодушия я предложила ей взять вещи Крис, которые не брала с собой.

– Можешь оставить их себе, – сказала я так, будто для меня было привычным делом ни с того ни с сего бросать одежду и обновлять весь гардероб. – И вот это примерь, – я достала из ящика обувь Крис. Все оказалось ей точнехонько по ноге. Франсуаза прыгала и щебетала от радости, прижимая к груди юбки и скидывая одну пару туфель, чтобы примерить другую.

Я надела зеленое платье с разрезами по бокам. Ничего другого у меня не осталось. Селеста мрачно ждала нас в холле. У tante Матильды, сказала она, разболелась голова, и она решила не ходить на танцы и остаться дома с детьми. Видно, нытье Селесты ее добило.

– А ты, я вижу, идешь, – сказала я.

– Ну, танцы‑то все‑таки будут, повеселей велогонки и игры в боулинг, – огрызнулась она. —

И уж куда интереснее, чем здесь торчать.

Когда мы вернулись в город, солнце уже немного поумерило свой пыл. Заиграли музыканты. Три–четыре маленьких девочки прыгали на помосте. Люди сидели в кафе, вокруг фонтана и просто вдоль стен, как будто не могли начать без сигнала. На площадь с помпой въехали несколько велосипедистов и поставили под деревья свои черные, напоминающие по форме осу велосипеды. С их появлением публика немного оживилась. Я отправилась на поиски дяди Ксавье. Он сидел со стаканом на улице: из кафе отеля вынесли стулья. И поймал меня за руку.

– Потанцуешь со мной? – спросил он.

– Конечно. Когда танцы начнутся.

Он налил мне вина, и мы задумались – каждый о своем.

Когда солнце село и наступили сумерки, я вспомнила зимние закаты в Англии, голые черные деревья на фоне оранжевого неба.

– О чем думаешь? – спросил дядя Ксавье. Но в этот момент включили праздничные огни, и мир сузился до освещенной фонарями площадки. За деревьями, сверкающими иллюминацией, за светлыми окнами верхних этажей окружавших площадь домов стеной стояла непроницаемая тьма.

Этот свет, наверное, и был тем знаком, которого все ждали. К танцплощадке потянулись пары.

Певец с аккордеоном на груди произнес несколько слов приветствия, прижав губы к микрофону. Никто не понял, что он там говорил. Искаженный голос с треском вырывался из динамиков, подвешенных на стенах вокруг площади. Велосипедисты и парни с окрестных ферм окружили помост, как ярмарочный фургон с товарами.

– Пошли, – сказал дядя Ксавье. – Мы должны показать им, как это делается.

Он взял меня под локоть и вытащил на танцплощадку.

– Должна вас предупредить, – сказала я, – что танцевать я не умею.

– Я тебя научу, – ответил он, но вдруг на подмостки хлынула толпа, так что мы едва могли шевельнуться. Дядя Ксавье так крепко держал меня, словно боялся, что иначе я развалюсь на кусочки. Я была на полголовы выше, но от него веяло такой надежностью, он так крепко обнимал меня, что я чувствовала себя в полной безопасности.

– Вот бы это длилось целую вечность, – по–детски шепнула я ему на ухо. Я ощущала запах его кожи и резкий запах овечьей шерсти, исходящий от его волос.

– Что? – переспросил он. Но грохот динамиков свел на нет все наши попытки поговорить. Франсуаза танцевала с парнем из Мас Пикота, с овечьей фермы. За ней мой взгляд различил еще одну знакомую фигуру, стоявшую среди велосипедистов и зрителей, которые столпились вокруг площадки. Дядя Ксавье тоже ее заметил. Я почувствовала, как напряглась его рука, лежащая у меня на пояснице.

– Этот твой знакомый еще здесь. Чего он хочет?

– Не знаю, – солгала я.

Дядя Ксавье зашептал мне в ухо:

– Это правда, что тебя в Англии ждут дела, или ты снова от него бежишь?

– Да мне до него дела нет.

– Тогда почему он все время на тебя глазеет?

Музыка прекратилась. Дядя Ксавье взял меня за руку и попытался протиснуться к другому краю площадки. Певец поднял аккордеон и заиграл какую‑то сентиментальную французскую песенку. Я старалась не прислушиваться к словам. Боялась зареветь.

Справа раздался победный клич:

– Гляди, кого я нашла! – У Селесты волшебным образом поднялось настроение. Обе руки ее томно покоились на плечах Мэла. Дядя Ксавье сильнее сжал мне локоть.

– Прекрасно выглядишь, Крис, – сказал Мэл.

Танцуя, Селеста испытывала на нем свой фокус с прищуренным взглядом.

– Мэл мне рассказывает про тебя такие интересные вещи, Мари–Кристин, – сказала она.

Дядя Ксавье ринулся к другому краю площадки, толкая меня перед собой и предоставив мне получать тычки и отвечать на возмущенные взгляды потревоженных нами парочек.

– Я принесу тебе выпить, – мрачно сказал он. – Как ты только умудрилась связаться с таким мужиком! Неужели у тебя совсем нет вкуса?

– Да ерунда это, – ответила я. – Не волнуйтесь. Я на него не обращаю внимания.

– Тогда почему ты от него бежишь?

– Раньше обращала, – сказала я. – А теперь нет. Все.

Он фыркнул.

– Тебе нравятся красавчики? Нравятся слабые, красивые мальчишки с алчным взглядом? Посмотри на Селесту. – Он был в ярости, не мог выбросить его из головы. Мы наблюдали, как Селеста применяет к нему технику утонченного соблазнения. – Только погляди, что творит, – с отвращением говорил дядя Ксавье. – Зачем это ей?

– Она думает, что в один прекрасный миг он обернется принцем, – объяснила я.

– Принцем! – он поперхнулся пивом. – Она что, слепая? Он же мерзкий червяк!

Потом дядю Ксавье призвали исполнить свой долг: как член праздничного комитета и землевладелец, он должен был танцевать с самыми уважаемыми леди Фижака. Я стояла у танцплощадки, потягивая пиво, как вдруг чья‑то рука фамильярно скользнула по моей ягодице и бедру. Я отпрянула, толкнув велосипедиста в кожаной куртке.

– Какого черта?.. – возмутилась я.

– Да брось, Крис, – сказал Мэл. – Давай без глупостей. Мы же с тобой столько лет были любовниками. – Видимо, у меня было такое выражение лица, что он расхохотался. – Я как раз поведал о наших отношениях твоей мерзкой кузине. –

Рука его снова оказалась у меня на ягодице. – Так пусть это выглядит правдоподобно.

Я попыталась его оттолкнуть, но он был настроен решительно и обнял меня за талию.

– Потанцуем?

– Нет, спасибо.

Он сжал меня крепче.

– Один танец, – сказал он. – Давай, не упрямься. Как в старые времена. Или мне придется рассказать кое–какую правду твоему одурманенному козопасу.

Я позволила ему затащить себя на помост.

– Оставь меня в покое, Мэл, – сказала я. – Нас ничто не связывает.

– Ну, это зависит от того, кто ты такая, правда? Если хочешь быть Крис, ты не можешь просто уйти от меня после восьми лет и ожидать, что я не стану как‑то сопротивляться. С другой стороны, если хочешь быть маленькой домохозяйкой где‑нибудь на севере, то ради бога. Только в этом случае ты затеяла очень умную игру, и я хочу в ней поучаствовать.

Я спиной чувствовала взгляд дяди Ксавье.

– Для начала, – говорил Мэл, – можешь сказать, что у вас вчера делали копы.

– Откуда тебе это известно? – Я была поражена.

– Я с тебя глаз не спускаю. Крис. И в курсе всего, что касается твоей особы.

– Что ж, в таком случае тебе должно быть известно, зачем они приезжали, правда? – холодно заметила я. Музыка кончилась. Отличный шанс сбежать отсюда. – Извини.

Он поймал меня за кисть и сжал так, что руку пронзила боль. Меня будто приковало к месту.

– Не играй со мной в игры, – сказал он.

– Ладно, они приезжали, чтобы вернуть паспорт, – сказала я. – Паспорт Крис. Вот и все. И, между прочим, тобой интересовались.

Он напрягся.

– Что они сказали?

– Спрашивали, знаю ли я тебя. Я сказала – да.

Он что‑то буркнул, но группа заиграла громкую рок–н-ролльную песенку, и я его не расслышала. Руку он так и не отпустил.

– Пошли, – крикнул он сквозь грохот. – Пойдем куда‑нибудь, где потише.

Я пыталась вырваться.

– Не хочу я никуда уходить. Мне нечего тебе сказать.

Игнорируя мои возражения, он потащил меня прочь от танцплощадки.

Под деревьями возле фонтана, радом с группкой шумных подростков, я вдруг заметила человека, высокого человека в очках, чье лицо показалось мне ужасно знакомым, настолько знакомым, что от неожиданности я даже не сразу сообразила, где я его видела. Нет, я ошиблась. Это не он. Это все иллюминация, игра света. Сердце ухнуло куда‑то вниз. Он смотрел на танцплощадку, этот человек. Он меня не видел.

– Пошли, – сказала я Мэлу. – Быстро. Где твоя машина?

Мы внезапно поменялись ролями. Он все еще сжимал мне руку, но теперь тянула его я.

– Ну, куда ты? – заныл он, проталкиваясь за мной сквозь толпу.

– Где твоя машина?

– Вон там, – он кивнул на гостиницу.

Я побежала, таща его на буксире. Дядя Ксавье наверняка все это видел. Селеста точно видела. Мы проскочили мимо нее, и она обиженно поджала губы.

– Давай! – крикнула я. – Живей.

Он отпер машину с помощью брелка сигнализации. Я рухнула на переднее сиденье.

– Поезжай, – сказала я.

– Куда?

– Куда хочешь.

Народу было море, мы с трудом выехали из города. Я скорчилась на сиденье под приборной доской.

– Это что, новая игра? Какого черта? – спросил он.

– Там кое‑кто, кого я не хочу видеть. Быстрее. Он рассмеялся.

– Ну, ты прямо хлопушка с сюрпризом, – сказал он. – «Кое‑кто» это кто?

Меня трясло.

– Не твое дело, – сказала я.

Я велела себе успокоиться. Успокойся, сказала я. Напомнила себе, что меня теперь не так‑то легко узнать с первого взгляда, тем более в толчее, да еще при таком освещении, да в тени. Я теперь худая, говорила я, худая, в шрамах и очень загорелая, и волосы у меня длинные, выгоревшие на солнце, и совсем другая прическа, и платье с тугим поясом и разрезами. Если держаться подальше от площади, сказала я себе, пока не придет время ехать домой, то все будет в порядке. Завтра я уеду. С завтрашнего дня проследить за мной будет невозможно.

Я сделала глубокий вдох и выдох. Дрожь почти унялась. Я села поудобнее. Когда мы отъехали от города, нас сразу поглотила тьма. Бедный старина Тони, подумала я, следит за человеком, которого больше не существует. Я не представляла, как он меня выследил. И еще более необъяснимо – почему он вообще это сделал. У меня вырвался саркастический смешок. Сеть почти сомкнулась над моей головой. Мэл следит за Крис, Тони – за Маргарет, полиция пока не знает, за кем следит, но, чтобы это выяснить, много времени им не потребуется.

– Что тут смешного? – спросил Мэл.

Ничего. Ничего смешного. Мэл и высокий человек в тени, немного похожий на Тони, загубили мне последний вечер с дядей Ксавье.

Минут двадцать мы ехали в полном молчании, пока не приблизились к Косу. Мэл свернул в лес. Нас обступили деревья, зыбкие и янтарные в свете фар.

– Так, – сказал он, останавливая машину. – Давай поговорим о полиции. Чего они хотели?

– Я тебе уже рассказала.

– Да, рассказала, как же, только я тебе почему‑то не верю. Думаю, дело не только в паспорте.

Я сжала губы и ничего не ответила.

– Так что если у тебя есть какие‑то планы, – сказал он, – например, если ты в ближайшем будущем собираешься снова драпануть, то забудь об этом. Потому что я буду следовать за тобой по пятам, леди. Ты от меня никогда не избавишься.

Он выключил фары. Небо впереди все равно излучало странное янтарное свечение. Я думала, это огни города, но потом поняла, что город‑то остался позади. Впрочем, с чего это я взяла. У меня же топографический кретинизм.

– Не понимаю, что Крис в тебе нашла, – сказала я. Грустно было думать, что я в ней так ошибалась. Может, она его боялась? Что ж, немудрено. – Надеюсь, где бы она сейчас ни была, она не знает, как мало тебя расстроила ее смерть. Я задела его за живое. Он взорвался. – Откуда ты знаешь, что меня расстроило, а что нет? Ты вообще ничего не знаешь о нас с Крис.

Я немного испугалась. Мне казалось, что я его приперла к стенке, но не тут‑то было. Я заметила, как в уголке глаза у него сверкнула слеза. А может, это был просто отблеск странного свечения на глазном яблоке.

– Извини, – пробормотала я. Последовала долгая пауза.

– Слушай, – сказала я, наконец, – я ведь говорю тебе чистую правду. У меня и без тебя проблем хватает. Так что я и в самом деле уезжаю. Завтра. Но без всяких денег. Клянусь.

Он обдумал мои слова. Возможно, он решил, что самое время испытать другой подход. Он предложил мне сигарету.

– Нет, спасибо.

– Не возражаешь, я закурю? – И прикурил, не дожидаясь моего ответа. – Так ты, значит, секретарша, верно?

Я кивнула.

– Ну да. Это во всех газетах было. Домохозяйка и секретарша из Сток–он–Трент. Тела так и не нашли. Это ведь ты, правильно?

– Да, – сказала я.

Он выдохнул дым.

– Забавно. Крис тоже была секретаршей.

– Я знаю.

– Ну, разумеется, знаешь. Мы с ней наладили славный бизнес. Поставляли информацию. На информацию всегда огромный спрос.

– Информацию какого рода?

Он пожал плечами.

– Любую. Какую угодно.

– Промышленный шпионаж?

– Иногда. Информации‑то море. Мы много сотрудничали с иностранными компаниями. Мы занимались всем. Будь то шифр сейфа, или расположение сигнализации. Или какая‑нибудь внутренняя информация о рынке. Или кому‑то могла понадобиться копия с диска. Это очень распространенная просьба. На диске может храниться уйма данных. Информация – это живые деньги, и мы делали их в больших количествах, когда нам везло. Это было весело. Жаль, что все кончилось.

– И как это вам удавалось? – спросила я.

– Смотря о чем шла речь. Я находил клиентов, договаривался о денежной стороне вопроса. Крис выполняла внутреннюю работу. Иногда клиенты платили нам определенную сумму. Но чаще мы делали по–другому: Крис нанималась на работу, потом несколько месяцев изучала дела компании, а потом я находил клиентов, заинтересованных в том, что она могла продать. А потом еще через пару месяцев она увольнялась, мол, замуж собралась или беременна, ну и тому подобное. Это зависело от того, под каким именем она работала. Иногда она была Кристин Масбу. Иногда Мэри Хейвард. У нее было четыре или пять имен.

– И она ни разу не попадалась?

– По существу, нет. Пару раз приходилось ложиться на дно. Примерно с год назад был страшный шум: украли всю заработную плату там, где она работала. Было очевидно, что вора нужно искать среди своих. И какой‑то умник при помощи компьютера обнаружил, что имя Мэри Хейвард фигурировало в похожем инциденте в Харроу лет пять назад. Так что на время пришлось уехать из Лондона. Она устроилась на временную работу в Питерборо. Все по закону чин чином. Под настоящим именем. И мы организовали пару очень выгодных сделок, пока она там работала.

– Значит, вы продавали информацию преступникам? – спросила я.

Он улыбнулся.

– Это смотря кого ты называешь преступниками. Вообще‑то, преступникам редко. В основном – бизнесменам. Но мы не слишком пристально изучали мотивацию наших клиентов. Продавали всякому, кто предлагал рыночную цену.

В машине стоял сильный запах табачного дыма. Я приоткрыла окно, чтобы проветрить салон, но снаружи пахло еще сильнее: горький, кислый запах.

– Ты говорил, что вам было весело, – полюбопытствовала я. – Крис тоже?

– Ну, Крис, очевидно, все меньше радости находила в наших занятиях. – Он сморщил нос. – Странный запах. – Он прикурил вторую сигарету. – Я тебе вот что скажу, – продолжал он. – Как ты смотришь на то, чтобы занять ее место?

– Какое место? – тупо спросила я.

– Место Крис. Ты секретарша. Ты умна. У тебя есть для этого все данные. Ты лучшая лгунья из всех, кого я встречал. – Его правая рука поглаживала спинку моего сиденья. – Ты по–настоящему можешь занять ее место в жизни, если захочешь. Я не возражаю. – Он глядел на меня сквозь облако дыма. – Ничуть не возражаю. – Левая рука потянулась к моему колену. – У тебя отличная задница, – сказал он. – Красивые ноги. Мы можем стать партнерами, ты и я.

Я столкнула его руку с колена.

– Прекрати, – сказала я.

– Хотя, если честно, у тебя не такой уж большой выбор, верно? – Я чувствовала его никотиновое дыхание. – И у тебя настоящий талант для такой работы. Из нас получилась бы славная команда. Подумай.

Небо над деревьями было тяжелым, огненно–рыжим.

– Что там такое? – тревожно спросила я. – Не пожар ли?

Он вышел из машины посмотреть.

– Боже правый, – сказал он. – Подожди‑ка.

Он дошел до поворота дороги в сотне ярдах впереди, бегом вернулся, вскочил на место водителя, захлопнул дверь и завел двигатель. Круто развернулся, и машина, взвизгнув тормозами, подскакивая на кочках, помчалась обратно к шоссе. Чем дальше, тем хуже. До нас доносился треск горящего леса. Воздух был густым и кроваво–красным. Дым резал глаза, забивал горло, легкие. Я закашлялась.

– Господи, да мы же едем прямо на огонь, – сказала я. – Поворачивай.

Из‑за поворота выскочила полицейская машина, обогнала нас и, развернувшись, перекрыла дорогу. Мэл резко затормозил. В глазах его был страх. По–видимому – в силу привычки, – он решил, что полиция гонится за ним.

– Все в порядке, – сказала я. – Наверное, они просто хотят перекрыть дорогу.

Так и было. Полицейский в форме вышел из машины и направился к нам. Он был один.

– Вам придется развернуться, – сказал он. – Я вынужден заблокировать дорогу.

Ветер доносил до нас добела раскаленный пепел вместе с искрами. Вдалеке завывали пожарные сирены.

– Пожар идет из Бреслу, – полицейский тщетно старался скрыть возбуждение. – Вызвали вертолеты. Три фермы в опасности.

– Насколько он продвинулся? – спросила я, волнуясь за Ружеарк.

Он не знал. Ситуация менялась каждую минуту, но, по последним сведениям, огонь полностью отрезал город от реки с северной стороны. Какие‑то ребята на велосипедах, скорее всего, сказал он, туристы – местные не такие идиоты, – украли коробку с пиротехникой и повезли запускать в горы. Какое безрассудство. Пожар распространялся так быстро, что вызвали пожарников из Фижака.

– Как нам попасть обратно в город? – спросил Мэл. – Пришлось много миль ехать через Кос, потом свернуть к реке в девяти милях от Сен–Жульена. Когда мы добрались до места, была почти полночь. Праздник был испорчен. Стояла удручающая тишина. Ошметки белого пепла сыпались сверху, как клочья порванной салфетки, оседая на плечах, волосах, бровях. Между деревьями уныло свисали гирлянды лампочек. Музыкальная группа складывала инструменты. Аккордеонист в одиночестве сидел на краю танцплощадки, тихонько наигрывая грустную мелодию. Несколько человек никак не расходились, бродили по площади и переговаривались шепотом, словно не решаясь нарушить тишину.

Мэл остановил машину поближе к отелю.

– А теперь что? – спросил он.

– Я – домой, а ты – спать.

– А потом?

– Ты вернешься в Англию, а я исчезну.

Мэл поглядел на меня с сожалением и улыбнулся.

– Вся проблема в том, – сказал он, – что я слишком много о тебе знаю. Это мой бизнес – информация. А в чем я действительно преуспел – сфера, в которой я. можно сказать, спец. – это узнавать, кого это может заинтересовать и по какой цене. Например, твоего муженька. Твоего так называемого дядюшку. Какую цену ты готова мне предложить за молчание?

– Не пытайся меня запугать, – сказала я храбро. – Я тебе не Крис.

Я вылезла из машины и злобно, изо всех сил, хлопнула дверцей. А что мне, собственно, оставалось? Я бы предпочла, конечно, страшное возмездие, какую – нибудь ответную угрозу, которая отбила бы у него охоту меня преследовать, но ничего не придумывалось, ничего такого, что он не высмеял бы или не обратил себе же на пользу. Так что максимум, что я могла, – это злобно хлопнуть дверцей.

Я обогнула площадь, стараясь держаться в тени: шла опустив голову – на случай, если человек, похожий на Тони, все еще здесь. Делая вид, что меня здесь нет, я пробиралась между стоящими машинами, и вдруг на меня наскочила Селеста.

– Да где тебя черти носят? – зашипела она. – Мы с ног сбились тебя искать.

Она крепко взяла меня за руку и потащила на свет.

– Куда мы? – вяло спросила я, пряча лицо у нее за плечом.

– Домой, – крикнула она.

– Езжайте без меня, я подожду дядю Ксавье.

– Не болтай глупости. Он уехал с пожарниками.

Она поволокла меня к «ситроену», где уже ждала Франсуаза. Я села на переднее сиденье.

– Надо ехать вдоль реки до Монружа, потом повернуть назад по шоссе D311, – сказала я Селесте, сидящей за рулем. – Остальные дороги закрыты.

Она кинула на меня сердитый взгляд. Она вела машину молча, губы ее были плотно сжаты.

Наконец Франсуаза застенчиво спросила, понравился ли мне вечер.

– И да, и нет, – ответила я.

Селеста ехидно фыркнула.

– И что это значит? – спросила я ее.

Она скривила губу.

– Не понимаю, почему ты вечно всех монополизируешь, – пробормотала она.

– Кого, например? Ты про Мэла, да? Да потому что, поверь мне, он не такой хороший человек, как тебе кажется. Он тебе не понравится.

– Чего ж ты в таком случае украла его на весь вечер? – спросила она, и это ее замечание было не лишено логики. Голос ее сорвался на визг. Совладав с собой, она буркнула: – Я бы не возражала, чтобы мне дали шанс самой в этом убедиться. – И горько добавила: – Это нечестно. У тебя все есть. Тебе все само идет в руки. Можешь делать, что захочешь. Так уж позволила бы остальным, по крайней мере, подбирать твои объедки.

В лесу вокруг Ружеарка было темно и тихо. Кроме слабого горьковатого запаха дыма не было никакого намека на то, что в пяти километрах отсюда бушует пламя. Мы въехали в ворота почти в час ночи.

– Ну и вечерок выдался, кошмар, – сказала Селеста, захлопывая дверь. Не знаю, что она имела в виду – неудачу на любовном фронте или пожар. – Пойду, проведаю maman, – сказала она.

Франсуаза тихо сказала:

– Не обращай внимания на Селесту.

– А я и не обращаю, – ответила я. И это была правда.

Франсуаза поправила очки и потерла нос.

– Я бы и сама рада не обращать на нее внимания, но она всегда умудряется найти уязвимое место.

Спустя десять минут, когда Франсуаза сказала «спокойной ночи» и поднялась к себе, вошла Селеста и ледяным тоном объявила, что ее мать хочет меня видеть.