Текст книги "Страсти по Веласкесу"

Автор книги: Валентина Демьянова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

С Батуриными дело обстояло иначе. Я искала их исключительно из стервозной привычки ничего не пропускать и проверять любую, даже самую незначительную, информацию. По словам Бардина, Батурины владели картиной «Христос в терновом венце» до 1913 года, когда ее у них не выкрали. Подозревать искусствоведа во лжи или некомпетентности оснований не было, но и верить безоглядно всему сказанному я не собиралась. Неизвестно, откуда он почерпнул все эти сведения, и на какие данные опирался, говоря о краже. У меня создалось впечатление, что в распоряжении Бардина имелись некие документы, но я тех бумаг в глаза не видела и определить, насколько они достоверны, не могла.

Сначала я лишь бегло просматривала страницы, но постепенно увлеклась и начала читать все записи подряд.

«Ильинка, Московская губерния. Вывезен семейный архив (три ящика), книги, мраморный бюст, картины, фарфор. Вывоз осуществил Махов. 22 декабря 1918 г. Привез Иващенко. Расписка №… владельцы Румянцевы».

То, что с первой строки и далее на протяжении многих страниц шли подряд названия усадеб исключительно Московской губернии, поначалу удивило меня, но потом я сообразила, что все дело заключалось в их местоположении. Естественно, что с началом кампании по изъятию первыми начали «зачищать» те имения, что находились в непосредственной близости от столицы. Пока в более удаленных местах еще только раскачивались, тут уже работали вовсю.

Прошло несколько часов. От бесконечного перечисления картин, книг, фарфора, бронзы и мебели уже рябило в глазах. Названия усадеб перемешались в голове, а фамилии тех, кто вывозил из них ценности, забывались сразу после прочтения. В основном это касалось случайных людей, тех, кто мелькал один-два раза и исчезал. Штатных эмиссаров было не так много, их имена повторялись регулярно, и некоторые я даже запомнила.

От обилия впечатлений навалилась усталость, внимание ослабло, и просто удивительно, как это я не пропустила заветную запись. Из середины очередной страницы, ничем не отличавшейся от множества других, взгляд вдруг выхватил знакомую фамилию. Батурины. Не веря в удачу, я протерла глаза и еще раз, уже медленно, перечитала написанное: «Московская губерния, Озерки. Вывезено: 3 портрета, 2 картины, бронзовые часы, 4 вазы, фарфоровая посуда, книги. Имение Батуриных». Точно, Батурины! Неужели повезло?

Поспешно переписав номера расписок, я метнулась к разложенным на полу пачкам. Ломая ногти от нетерпения, торопливо развязывала бечевки и нервно перебирала хрупкие листы. Наконец нашла нужное и заскользила пальцем по описи: два овальных портрета (мужской и женский); один детский портрет в золоченой раме, все – конца восемнадцатого века, художник неизвестен; старинные бронзовые часы середины восемнадцатого века; 4 золоченые вазы; 2 пейзажные картины, восемнадцатый век, художник неизвестен; китайский синий сервиз, 42 предмета; 227 книг (список приводится).

Картина Веласкеса «Христос в терновом венце» среди изъятых вещей не числилась. Или ее у Батуриных никогда не было, или Бардин был прав, утверждая, что ее у них украли за несколько лет до революции. В любом случае, отсутствие «Христа в терновом венце» среди реквизированных ценностей меня не особенно удивило, а вот сам перечень поразил. Если судить по этим распискам, особенно брать у Батуриных было нечего. Батурины не были богаты.

За окном давно стемнело. Шли третьи сутки моего безвылазного сидения над бумагами. В самом начале мне повезло, я неожиданно наткнулась на расписку Батуриных, но это так и оставалось моим единственным успехом. Слегка улыбнувшись, Удача покинула меня. За прошедшее время я не раз пролистала все три книги «Регистрации» от корки до корки, но того, что искала, так и не нашла. Фамилия Щербацких нигде не упоминалась, а напряжение предыдущих дней даром не прошло. Глаза покраснели и слезились, голова казалась налитой свинцом, а в горле першило от выкуренных сигарет. Чувствовала я себя совершенно разбитой и умом понимала, что в самое время отложить все в сторону и завалиться спать. К сожалению, когда я впадаю в азарт, голос разума не может докричаться до меня. Я просто не обращаю на него внимания.

Захлопнув последний том «Регистрации», я на ватных ногах побрела к ящику и, превозмогая усталость, с ослиным упрямством занялась чтением расписок. Вера Геннадиевна говорила чистую правду, ее дед действительно работал с бумагами. Я это поняла еще в тот раз, когда искала расписку Батуриных. Если в «Книгах» никакой системы не было, и ценности просто регистрировались по мере их поступления, то с расписками дело обстояло иначе. Все они были подобраны не то что по губерниям – по уездам! Каждая пачка была тщательно перевязана, а расписки внутри нее уложены в алфавитном порядке.

Начав с Московской губернии, я дошла уже до содержимого второго ящика, когда нервы неожиданно сдали. Я перечитала столько записей, передержала в своих руках столько бумаг, а то, что мне было нужно, все не попадалось! На меня вдруг накатила такая злость, что я, не помня себя, размахнулась и отшвырнула в сторону очередную пачку расписок, которые в тот момент пыталась читать. Листы вспорхнули, разлетелись по комнате и с тихим шелестом опустились на ковер. Целую минуту я смотрела на устланный бумагами пол, потом уныло пробормотала:

– Все! Ты, Анька, сбрендила.

Некрасивая получилась вспышка, но зато злость моментально ушла, я успокоилась и благоразумно постановила перенести очередной просмотр документов на следующий день. Мучаясь совестью, я принялась собирать покрывшие пол расписки, и тут случилось то, о чем я не могла и мечтать. Нет, не зря я всегда так свято верю в Случай! Хотя, по большому счету, эта вера не была случайной, и у меня имелись убедительные причины считать так.

Давно, на заре своей карьеры, я приехала в поисках документов в одну деревню. Места вокруг были сказочные! Леса, луг, речка… и никаких следов усадьбы. Ни камешка. Спрашиваю местных жителей, те в ответ головами качают. И правда, откуда им знать, что тут было в середине девятнадцатого века, если от деревни уже ничего не осталось. Кругом одни дачи. Отчаявшись, обратилась с вопросом к идущей мимо пожилой женщине. А она вдруг кивнула: «Да. Была усадьба. Вон там, на берегу реки, стояла. И принадлежала нашей семье». Я сначала ей не поверила, но, когда она пригласила меня к себе и показала все документы, вплоть до купчей, тут же сомнения отпали. Для меня те документы были большой удачей, и поскольку обнаружила я их вопреки всякой логике, то с тех пор и поверила в Случай. Случай и Удача – вот что помогало мне в жизни!

Вот и теперь! Если бы не Он, так и пропустила бы тот листок. Он одиноко лежал в сторонке, под диваном, только крохотный уголок наружу торчал. Ничем не примечательный, поднимая его, я не ждала никаких сюрпризов. Скользнув по нему взглядом, я наугад выхватила строчку, и в глаза вдруг бросились два слова: Диего Веласкес!

От предчувствия удачи потемнело в глазах. Стараясь сдержать нетерпение, нарочито неспешной походкой я вернулась к столу и медленно опустилась в кресло. Аккуратно положив листок перед собой, строго предупредила себя:

– Не питай особых надежд. Это может быть совсем другая картина!

Сказать-то сказала, но эти слова в тот момент ровно ничего не значили. Удары сердца гулко отдавались в висках, а руки от волнения затряслись мелкой дрожью. Глубоко вздохнув, я принялась разбирать убористый почерк:

«Расписка №14.

26 ноября 1918 года мной, Дядиком Гавриилом Ивановичем, из усадьбы Павловка Владимирской губернии вывезены следующие вещи:

Игральный стол красного дерева с бронзовыми накладками, 1754 г.

Секретер с вставками севрского фарфора, 1780 г.

Бюро, 1770 г.

Консольное зеркало в золоченой резной раме. Богемия, 1847 г.»

В общей сложности было реквизировано двадцать два предмета мебели, и каждый из них был уникален.

Кроме мебели из усадьбы Павловка вывозилась посуда:

«Сервиз из белого фаянса с черным рисунком аллегорического содержания, конец XVIII века.

Сервиз чайный с зеленым мозаичным декором и пестрыми цветами, 1780 г.

Сервиз парадный с картинным изображением по Рубенсу. Примерно 1820 г.»

Длинный список вывозимого фарфора заканчивался записью: «2 парадные вазы с крышками, фаянсовые, с дальневосточным декором. Дефольт, примерно 1700 г.»

После мебели и фарфора шли фламандские гобелены в количестве двух штук, за ним следовала обозначенная одной строкой коллекция миниатюр, и только перевернув лист, я наконец добралась до того, что искала. Обратная сторона расписки начиналась с перечисления изъятых картин, и в середине этого списка обнаружилась нужная мне строка. Черным по белому было написано: «Диего Веласкес, Испания, «Христос в терновом венце». 1650 г.»

Не веря до конца в удачу, я еще раз перечитала запись. Все правильно! Действительно Веласкес и действительно – «Христос в терновом венце».

Теперь оставалось посмотреть в «Книге регистрации», кто же проживал в Павловке и владел картиной на момент изъятия. Хотя, кем бы он ни оказался, уже можно было сказать, что в Подмосковье за документами я поехала не зря.

Сначала я пыталась найти нужную мне запись по номеру расписки, но это оказалось делом сложным. Мало того, что номера часто дублировались, так еще и в их расположении отсутствовала всякая система. Гораздо проще было искать по фамилии эмиссара, тем более что она не была особо распространенной. Выбранный путь оказался верным, и, потратив не так уж много времени, я нашла то, что нужно. 26 ноября 1918 года из усадьбы Павловка Владимирской губернии уполномоченным Дядиком Г. И. было вывезено большое количество вещей. Приведенный перечень удивления не вызвал, так как полностью совпадал с распиской, но вот владельцами всего этого добра числились некие Мансдорфы.

Прочитав незнакомую фамилию, я глазам своим не поверила. Что за Мансдорфы? Кто такие? Каким образом картина, таинственно пропавшая в 1913 году из имения Батуриных в Московской губернии, вдруг через несколько лет объявилась во Владимирской губернии у Мансдорфов? За время, что занималась этой историей, я уже свыклась с мыслью, что в ней замешаны Батурины и Щербацкие, а о Мансдорфах и слыхом не слыхивала. И Бардин о них не упоминал, хотя, похоже, о картине знал немало.

При мысли о Бардине рука сама собой потянулась к телефону.

«Отличный повод позвонить. И подозрительно выглядеть это не будет», – мелькнуло в голове, но тут, на мое счастье, взгляд упал на часы. Был третий час ночи. Я отдернула руку от телефонного аппарата и тихо выругалась:

– Совсем ополоумела. Сейчас разбудила бы практически незнакомого человека среди ночи. Представляю, что бы он обо мне подумал?

Вздохнув, я постаралась отвлечься от мыслей о Бардине и сосредоточиться на обдумывании проблемы неизвестно откуда возникших Мансдорфов.

Первая моя догадка была очень скорой и поэтому совершенно неумной. Картина – краденая! В 1913 году она была выкрадена у Батуриных по заказу Мансдорфов!

«Ерунда, – подумала я. – Вспомни перечень ценностей, вывезенных из имения Мансдорфов. Там вещей хватит, чтобы по-царски обставить небольшой дворец. Зачем им было красть чужую картину, если и среди своих раритетов хватало? И потом… Мансдорфы были, несомненно, богаты и, значит, имели положение в обществе, которое ко многому обязывало… А они не скрывали свое владение картиной, выходит, имели на нее права».

Вторая догадка была несколько умнее, хотя и оригинальностью тоже не блистала и оставляла много места для раздумий. Картину Мансдорфы купили, но о том, что она краденая, не знали. Это больше походило на правду, но тут сразу же возникал закономерный вопрос: кто? Кто продал ее Мансдорфам?

Глава 7

Утром я первым делом набрала номер Бардина. Новые факты о судьбе интересующих нас обоих картины – отличный повод для обстоятельного разговора, и упускать такую чудесную возможность я не собиралась. Бардин узнал меня сразу, не пришлось даже прибегать к унизительным объяснениям.

– Виктор Петрович, у меня чудесная новость! Я, кажется, напала на след «Христа в терновом венце».

– Как вам удалось?! – задохнулся Бардин.

– В документах Национального музейного фонда. Представляете, всю ночь читала и все-таки кое-что нашла!

– Они что, находятся у вас дома? – недоверчиво уточнил он.

– Конечно, ведь я работаю с ними!

– Стоп! – сказал Бардин. – Давайте медленно и по порядку.

– Давайте, – покладисто согласилась я.

Мой звонок оборачивался не просто деловым коротким разговором, а настоящей длинной беседой. О таком везении я могла только мечтать.

– Ну, так что там с архивом?

Стараясь не упустить ни одной подробности, я начала рассказывать. Выходило длинно и не очень складно, но Бардин слушал терпеливо и недовольства не проявлял. Только когда я дошла до страсти деда Веры Геннадиевны к копированию документов, он меня перебил:

– Снимал копии с бумаг?! И хранил их у себя?!

– Именно!

– Фантастика! Вот что, Анна, такие новости по телефону выслушивать – грех. Вы можете приехать ко мне прямо сейчас? Я должен видеть ваше лицо, когда вы все это будете мне рассказывать.

Повторять свое приглашение дважды ему не пришлось. Дав согласие, я отшвырнула трубку в сторону и кинулась к шкафу с одеждой.

Дверь мне, как и в прошлый раз, открыл сам хозяин. Следуя за ним по пятам в направлении кабинета, я прислушивалась к звукам в квартире, но за закрытыми дверями царила тишина. Надежда на то, что Бардин живет один, окончательно превратилась в уверенность, когда он стал накрывать стол к чаю. По моему разумению, ни один имеющий жену мужчина не будет так ловко управляться с салфетками, чашками и ложками. И, уж конечно, он точно не будет знать, есть ли в доме варенье, и где стоят вазочки для него.

Снабдив меня всем, чем полагается, Бардин устроился напротив и попросил:

– Рассказывайте.

Мне и самой не терпелось приступить к разговору, поэтому, мерно позвякивая ложечкой о край чашки из тончайшего фарфора, я принялась излагать. Рассказывала подробно, не считая нужным что-либо утаивать, ну, а если, что вдруг пропускала, дотошный Бардин тут же начинал задавать уточняющие вопросы.

– Очень интересно, – задумчиво проговорил Бардин. – Я ведь тоже несколько лет назад пытался разыскать документы музейного фонда, но у меня ничего не получилось. Ответ был категоричный и неутешительный: все уничтожено за ненадобностью при ликвидации НМФ. А вы, Анна, молодец…

– Мне просто повезло, – пожала я плечами. – Удачное стечение обстоятельств. Даша знакома с Верой Геннадиевной, а у той дед…

– Не оправдывайтесь. В нашей стране знакомства решаю все. Мы по знакомству лечимся, устраиваемся на работу, поступаем в институты… По большому счету, все это не имеет значения. Главное, вы их нашли, и важность сделанного вами открытия невозможно переоценить.

Очень натурально смутившись и даже слегка порозовев, я с энтузиазмом пообещала:

– Если появятся еще какие-то новости, я обязательно вам расскажу.

– Буду искренне благодарен, – не стался в долгу он и одарил меня долгим проникновенным взглядом.

Мне показалось, что в этом взгляде промелькнуло нечто большее, чем простая признательность, и я слегка занервничала. Стараясь побороть некстати накатившее волнение, с невинным видом спросила:

– Виктор Петрович, в нашу прошлую встречу, рассказывая о картине, вы ссылались на некие документы. У меня сложилось впечатление, что они находятся в вашем личном архиве. Это действительно так? Я ничего не перепутала?

Теперь Бардин смотрел на меня настороженно и даже неприязненно. От его недавней задушевности не осталось и следа.

– Все верно. Я действительно владею кое-чем.

Разительная перемена, происшедшая с хозяином дома, неприятно поразила меня. Сначала я почувствовала себя неуютно, а потом разозлилась. Какого черта? Так не поступают, делиться так делиться!

– Надеюсь, вы не откажетесь показать их мне? – с нажимом спросила я, глядя ему прямо в глаза.

– Сожалею, но не могу. Это частные бумаги, и писались они без расчета на то, что их будут читать посторонние, – с каменным лицом отозвался Батурин и даже отодвинулся подальше от меня.

– Но вы же их читали! – стараясь скрыть обиду, заметила я.

– Мной на то было получено разрешение. Мне их подарили.

Ответ прозвучал почти грубо. Всем своим видом хозяин кабинета демонстрировал, что не намерен уступать. Настаивать было бесполезно и даже рискованно.

– Не будем спорить. Не хотите показывать и не надо! – миролюбиво согласилась я.

Лицо Бардина разгладилось, уголки губ изогнулись в улыбке.

– Не обижайтесь. Действительно, не могу, – развел руками он, и глаза его вновь засветились тихой нежностью. – Скажу только одно: если бы не эти документы, я никогда бы не увлекся творчеством Веласкеса.

Я торопливо закивала, всем видом показывая, что понимаю важность только что сказанного, и заискивающе пролепетала:

– А изображение картины, о которой идет речь, у вас случайно нигде не припрятано? Очень хотелось бы посмотреть, что же именно я разыскиваю.

– Ну, разве что совершенно случайно. Фотография вас устроит? – осведомился Бардин и, не дожидаясь ответа, вытащил из ящика старинного бюро плотный квадрат картона.

«Заранее приготовил», – мелькнуло у меня в голове.

– Предполагал, что вы захотите взглянуть, – улыбнулся он.

Видно было, что фотография сделана в частном доме. На затейливом, обитом пестрой тканью диване сидел, закинув ногу на ногу, подтянутый господин в темном костюме. Одна его рука лежала на колене, другая покоилась на невысокой спинке. Рядом с диваном стоял столик на гнутых ножках, на нем лампа с абажуром. За спиной мужчины на светлой стене висела картина в массивной раме. Хотя фото было черно-белым, а изображение довольно мелким, но тем не менее оно давало представление об исчезнувшем полотне. Картина была поясной. Христос изображен был вполоборота к зрителю. Хорошо была видна оливковая ветвь в его правой руке, а вот терновый венец я не разглядела.

– А это кто? – ткнула я пальцем в мужчину на фото.

– Последний владелец картины. Князь Николай Батурин собственной персоной, – с пренебрежением отозвался Бардин.

Я подняла на него глаза:

– Он вам не нравится?

– А что в нем может нравиться? – удивился Бардин. – К тому же, насколько мне известно, он был довольно неприятным человеком.

– Вот как, – пробормотала я, всматриваясь в лицо на фотографии.

На мой взгляд, князь Николай был очень даже ничего. Мужественное лицо, приятные, но не слащавые черты, открытый взгляд. Густые и очень светлые волосы зачесаны назад, открывая высокий лоб, над верхней губой аккуратная щеточка усов. Красавец, но смотреть на него приятно.

– Почему вы так настроены против него? Он не производит впечатления нехорошего человека.

– Вы хоть что-нибудь о нем знаете? – спросил Бардин.

– Ничего.

– Значит, ваше мнение основывается исключительно на впечатлении от внешности князя? – презрительно скривился Бардин.

Мне не понравился ни тон, ни выражение лица. Откуда у современного человека такая ненависть к давно усопшему князю? Мой ответ прозвучал очень сдержанно:

– Можно сказать и так. Но этого, видимо, недостаточно?

– Для кого как! Вам, женщинам, этого всегда за глаза хватало.

«Да ты женоненавистник! – мысленно ахнула я и с сожалением уставилась на Бардина. – Вот жалость-то какая!»

А Виктор Петрович продолжал:

– Хотите, расскажу, каким на самом деле был этот красавец?

Я молча кивнула.

– Богатый помещик, успешно служил в Петербурге, делал блестящую карьеру, а после смерти отца вышел в отставку и вернулся в родовое имение…

– Ничего особенного, все так жили, – заметила я.

Мое замечание его рассердило, и он фыркнул:

– А почему он вернулся, можете догадаться?

Я молча покачала головой.

– Потому что его отец, старый князь Василий, умудрился не только прожить все свое состояние, но еще и огромные долги после себя оставить. У молодого князя просто не было другого выхода, как подать в отставку и покинуть столицу. На расточительный образ жизни гвардейского офицера у него уже не было средств.

– Думаю, для него это было ударом, – сочувственно пробормотала я.

Несмотря на неприязнь к нему Бардина, мужчина на фото был мне симпатичен, и мне было жаль, что он попал в такую затруднительную ситуацию.

– Еще каким! – ухмыльнулся Бардин. – Ему пришлось взять на себя управление имением. Кредиторы наседали и требовали возмещения долгов, а денег не было. Тогда князь продал те земли, что у них еще оставались, но этого не хватило, чтобы покрыть даже часть долгов. Положение становилось критическим, и единственным выходом была продажа Озерков. Наследник, нужно сказать, был очень привязан к родовому имению, и даже мысли не допускал, что оно может уйти в чужие руки.

Помолчав, он усмехнулся своим собственным мыслям:

– Но князь Николай недаром слыл талантливым стратегом, он и в этой, казалось бы, безвыходной ситуации нашел лазейку.

– Какую?

– Выгодно женился! Нужно сказать, что местным обществом он, несмотря на материальные затруднения, был встречен очень приветливо. Можно даже сказать, с распростертыми объятьями… но это в основном касалось дам. Еще бы! Столичный лоск, любезные манеры!.. Князь Николай умел пускать пыль в глаза! Первые красавицы уезда млели от одного взгляда его голубых глаз и готовы были без промедления пасть в объятия. Но блестящий франт женился на сироте с самой заурядной внешностью… правда, с миллионным состоянием. Несмотря на то, что она не была юна, она считалась одной из первых невест в уезде. Теоретически… Дело, видите ли, в том, что тихая и богомольная девица мечтала только о монастыре… пока не появился князь Николай, и все ее планы не пошли прахом. Конечно, ее опекун неожиданному увлечению противился, как мог. Если уж его подопечной вдруг захотелось замуж, она могла бы составить более приличную партию, но девушка взбунтовалась и твердо объявила, что желает выйти замуж исключительно за обожаемого ею князя Батурина. В ином случае даже жить не намерена и покончит жизнь самоубийством. Поначалу опекун сопротивлялся, но, когда влюбленная девица предприняла попытку отравиться, не стал брать грех на душу и дал согласие на этот брак.

– Но Николай хотя бы любил ее? Или это был банальный брак по расчету?

– Не знаю, но в день венчания он подарил ей «Христа в терновом венце».

– И что было дальше?

– После женитьбы князь привез супругу в Озерки и попытался стать настоящим помещиком. К сожалению, ни умения, ни склонности к занятию сельским хозяйством у Николая, как и у его батюшки, не было, и скоро игра в барина ему наскучила. Куда больше князя привлекали охота, визиты к соседям, танцы на балах и игра в карты. Жена же его, как на грех, оказалась домоседкой, выезжала неохотно, и скоро молодой муж стал тяготиться домом и все чаще исчезать по вечерам.

– Изменял?

– Может, и не изменял – этого мы уже не узнаем, – но за картами просиживал допоздна. Домой мог вернуться под утро, веселый, пахнущий табаком и вином… а его встречала не сомкнувшая за ночь глаз заплаканная жена. Следовали сцены ревности, упреки, мольбы. Он падал на колени, целовал ей руки, просил прощения. Супруги мирились, а на следующий вечер он снова исчезал.

– И чем все закончилось?

– Тем, что и должно было – промотал князь ее состояние.

– Если дела Батуриных были расстроены, то пропажа дорогой картины должна была стать для них тяжелым ударом, – заметила я. – Честно говоря, я не представляю, как такое вообще могло случиться. Это ведь не проходной двор был, а частное владение. Там же имелись надежные запоры, слуги, охрана.

– Значит, могло, раз она пропала.

– Но как?!

– Если верить документам, то еще накануне вечером картина висела на привычном месте в гостиной, а утром ее уже там не оказалось. Исчезновение полотна заметили, доложили хозяйке, та сильно разгневалась и тут же отправила нарочного в город за полицией. В ожидании прибытия представителя власти собрала слуг и сама учинила им допрос с пристрастием.

– Удалось что-нибудь выяснить?

– Нет. Если слуги и знали что, то сказать не успели. Вернулся с утренней верховой прогулки Николай и приказал прекратить допрос.

– Но почему?

Губы Бардина искривились в усмешке:

– Неизвестно. Просто приказал, и все. Князья в те времена, знаете ли, в собственных владениях были полноправными хозяевами и отчета в своих действиях никому не давали.

– Даже супруге?

– В данном случае даже ей. Судя по записям в ее дневнике, княгиня не однажды пыталась поговорить с мужем на эту тему, но он всякий раз просто поворачивался и уходил. Она так ничего от него и не добилась.

– Но ведь картина дорого стоила… Неужели ему не было жаль ее потерять? Какая странная история.

– Ну, это как посмотреть. Случались и постраннее. А что касается стоимости… то не деньги здесь главное. Если бы потеря исчислялась только в золотых червонцах, вокруг этой истории не бушевало бы столько страстей. Дело было в другом. Как я уже упоминал, картина являлась своего рода семейным талисманом Батуриных, переходила от одного старшего сына к другому, а те в свою очередь дарили ее своим женам. Исчезновение картины было расценено княгиней как дурной знак.

– Суеверие, – неуверенно сказала я.

– Суеверие. Только после этого счастье окончательно отвернулось от Батуриных. Князь Николай погиб в застенках ЧК. Их старший сын Глеб был расстрелян вместе с другими юнкерами. Княгиня покончила жизнь самоубийством.

– А остальные дети?

– Что? – в глазах Батурина читалось недоумение.

– Ну вы же сказали, что Глеб был старшим. Значит, имелись и младшие?

– Ах да, конечно! Были, кажется, еще дочь и маленький сын. С уверенностью сказать не могу.

– И как сложилась их судьба?

– Понятия не имею.

Несколько минут я молчала, находясь под впечатлением услышанного. Сказать честно, я размышляла не над судьбой давно канувшего в небытие князя с его семейными проблемами, а над тем, что же мне делать дальше. Бардин тоже молчал.

Смущенно кашлянув, я произнесла:

– Виктор Петрович, я очень благодарна вам за этот рассказ.

– Рад, что смог быть вам полезен, – усмехнулся Бардин.

Говорить больше было не о чем, и я собралась уходить. Но перед тем как покинуть квартиру, задала последний вопрос:

– Вы знаете такие подробности обо всех картинах Веласкеса или только об этой?

Бардин, немного помолчав, все же ответил:

– Только об этой. У меня к ней особый интерес.

Домой я вернулась в отличном расположении духа. Теперь я точно была уверена, что Бардин в истории с картиной человек далеко не случайный. В основе его пристального интереса к «Христу» лежат мотивы отнюдь не научные, а раз так, он должен знать о картине нечто очень важное.

Бурлившее во мне возбуждение требовало немедленного выхода, и я, не в силах усидеть на месте, привычно засновала по комнате. Когда проходила мимо стеллажа с книгами, взгляд ненароком скользнул по фотографии, стоявшей на полке. Снимок был сделан прошлым летом. Помнится, Гера пришел ко мне очень счастливый и сообщил, что едет на неделю гостить к знакомым, у которых есть собственный загородный дом. О том, что это не бревенчатая изба, а настоящий коттедж со всеми удобствами, он упомянул как-то мимоходом, но по особому блеску в его глазах было понятно, что приглашение ему льстит. Я тогда от всей души порадовалась за нашего мальчика и щелкнула его сияющую физиономию на память.

В общем, я вспомнила про Герасима и тут же принялась ему названивать. В конце концов, сколько времени прошло, а от него ни звука.

Герасим оказался на месте, и, судя по доносившимся из трубки смешкам, он снова был не один. И настроение у него было замечательным, правда, только до того момента, когда он понял, кто его беспокоит.

Мой приятель стразу впал в уныние и с тяжелым вздохом пробурчал:

– А, это ты…

– А кто ж еще? – удивилась я. – От Лизаветы новости есть?

– Откуда?

– Помнится, ты собирался обзвонить ее друзей!..

– Звонил кое-кому… Никто Лизку последнее время не видел. Как в воду канула! Вообще-то это на нее не похоже… Она девушка общительная и все время кому-нибудь надоедает…

– Тем более! Не понимаю я тебя, Герасим! Исчезла твоя подружка, а тебе и дела нет! Ну разве так можно?

– Ничего, никуда не денется! Пройдет неделька, и она снова объявится.

– Что ж, тебе видней. В конце концов, мне до нее дела нет. Сам разбирайся со своими женщинами. А для меня что-нибудь сделал? – поинтересовалась я.

– Нет. Времени не было, – неохотно признался Герасим и тяжко вздохнул.

– И чем же полезным ты был занят? – с ехидством поинтересовалась я.

– Так, кой-какие дела были… срочные, – невнятно промычал Гера.

– А моя просьба, значит, к таковым отношение не имеет? – допытывалась я, решив не отставать до тех пор, пока у него не проснется совесть.

– Ну почему же?.. Этим я тоже занимаюсь, но тут некоторые сложности возникли, – неубедительно соврал он, вероятно, в надежде, что я все же отстану.

– Ясненько, – протянула я.

– Ты обиделась? Брось, Анька, не бери в голову. Рассосется тут кой-чего, и я все быстренько сделаю. Ты ж меня знаешь: результат гарантирован, – зачастил он.

– И когда можно ждать результата?

Гере такая постановка вопроса явно не понравилась. Он сердито засопел в трубку, придумывая, что бы такого пообещать, но не придумал ничего толковей, чем брякнуть:

– Будет ясность, сразу позвоню.

Понимая, что это совсем не то, что я хотела от него услышать, он попытался перевести разговор в другое русло:

– Да бог с ним, ты лучше скажи, твои-то дела как? Движутся?

Подхалимские нотки в голосе друга меня не обманули, но и идти на открытый конфликт мне сейчас не хотелось.

– Твоими молитвами, – усмехнулась я.

– Неужели картину нашла? – насторожился Гера.

– Почти, – внаглую соврала я. Пусть знает, что незаменимых нет, и я вполне могу обойтись и без его помощи!

– Да ты что? – восхищенно ахнул Гера. – Ну, ты, Анька, молоток!

Похвала приятеля прозвучала так искренне, что лед в моем сердце растаял в мгновение ока. Меня в жизни хвалили не часто, и отчасти потому, что и хвалить-то особенно было некому. Из-за этого, наверное, я была так рада всякому доброму слову. Расчувствовавшись, я не удержалась и похвастала:

– Я тут такие старые документы откопала – закачаешься! Целый архив!

– Действительно архив? Самый настоящий? – недоверчиво переспросил Гера.

– Именно! С его помощью картину найти – не проблема.

Заявление было, мягко говоря, очень смелым, но я уже завелась, и сама начала верить, что именно так все и обстоит.

– Я привезла только половину документов, но даже этого мне за глаза хватит. Там такие факты приведены, такие… – захлебывалась я от восторга.

– Где нашла? – перебил меня Гера, неожиданно проявляя живой интерес к ходу поисков.

– Да рядом совсем. В дачном поселке под Москвой.