Текст книги "Страсти по Веласкесу"

Автор книги: Валентина Демьянова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

Я заглянула ему в глаза и с нажимом спросила:

– Вы ведь не откажетесь помочь?

Ход с моей стороны был сильный, но до конца сопротивление не сломил. По тому, как он хмурился, видно было: парня терзают сомнения.

– Я не спрошу ничего секретного. Вы ничем не рискуете. Мне всего-то и нужно уточнить кое-какие детали, – продолжала искушать его я.

Наконец после долгих колебаний он с большой неохотой согласился:

– Спрашивайте.

– Вопрос первый. В отсутствие хозяйки в квартиру никто не заходил?

– Как можно? – искренне оскорбился он.

– Я не имею в виду посторонних. Дело касается родственников.

Немного помедлив, я доверительно прошептала:

– У них там своя драчка. Семейная.

И, дав понять, что я на его стороне, замерла в ожидании ответа. Мой собеседник мгновенно оценил ситуацию, решил, что лучше топить чужих, чем себя любимого, и потому принялся охотно делиться информацией:

– Ключ есть у мужа Елены Анатольевны, только он тут давно не появлялся. И еще у Елизаветы Андреевны.

– Лиза часто навещает Елену Анатольевну?

– Елизавета Андреевна? Нет. Раньше иногда забегала, теперь нет. В тот день она тоже не приходила, – с явным сожалением заметил он.

Да уж, загляни в тот день Лиза на квартиру отца, и у парня не было бы проблем. Дочь хозяина имеет право приходить, а остальное его не касается!

– Какой у вас график работы?

– Мы с дневным охранником каждый день заступаем в десять утра и работаем до двадцати одного часа. Потом на всю ночь выходят ночные дежурные.

– В тот день, когда мы с вами встретились, все было как обычно?

– Конечно.

– Скажите, во сколько Елена Анатольевна ушла в то утро из дома? Только точно.

– Не знаю.

– Вас не было на месте?

– Я заступаю в десять утра, а она обычно уходит раньше. По утрам я ее никогда не вижу. Так было и в тот день.

Похоже, она ему очень нравилась, потому что в голосе чувствовалось явное сожаление.

– Вернулась она вместе со мной. Правильно?

– Да.

– Выходит, ее весь день не было дома?

– Совершенно верно.

– Во сколько она обычно возвращается?

– Как когда. Иногда в восемь, чаще позже. И тогда я, бывает, ее за день ни разу не вижу. Мы с напарником к тому времени работу заканчиваем и уходим, – сказал он и вдруг подозрительно спросил:

– А почему все эти вопросы вы не задаете самой Елене Анатольевне?

– Если я буду ее дергать по всяким пустякам, ей это не понравится, – небрежно бросила я, словно речь действительно шла о ерунде.

– Да, наверное, – неуверенно согласился парень и вдруг заторопился:

– Извините, но мне пора идти.

– Но вы так и не поели!

– У меня перерыв всего тридцать минут. Опаздывать не рекомендуется, – через силу улыбнулся он, вскочил и, не оглядываясь, пошел к выходу.

Парень ушел, а я осталась. Посидев еще минут пятнадцать и выпив две чашки кофе с рогаликом, я покинула кафе и неспешно побрела назад. Полученные ответы внесли некоторую ясность в историю с Лизой. Охранник сказал, что в квартиру отца в тот день она не заходила, и не поверить ему оснований не было. А вот с милейшей Еленой Анатольевной все оказывалось не так просто. Приди ей в голову мысль остаться в один из дней дома, сутки безвылазно просидеть в квартире и выйти из нее только на следующее утро, никто и не догадается об этом маленьком трюке. Дневные охранники решат, что она уехала как всегда, а ночные подумают, что она вышла позже обычного. Забавно.

Размышляя над этим, я продолжала внимательно смотреть по сторонам, и потому проход между забором детского сада и глухой стеной соседнего офисного здания не остался мной не замеченным. Тем более что этот детский сад меня заинтересовал. Я очень нуждалась в показаниях очевидцев, а более приметливых свидетелей, чем дети, на свете не существует. Любопытные от природы, не обремененные повседневными житейскими заботами, напрочь отбивающими у взрослых интерес к жизни, они все видят, все подмечают, и до всего им есть дело.

«Давно нужно было сюда прийти. Чего тянула?» – отругала я себя и, без долгих раздумий свернув с тротуара на утоптанную тропинку, двинулась вглубь квартала. Тропинка сначала привела к бетонному забору, потом свернула влево, обогнула территорию детского сада и снова побежала вперед. Теперь с одной стороны от меня возвышались бетонные плиты, с другой тянулся забор из «рабицы», из-за которого доносились звонкие детские голоса. Особняк теперь маячил впереди.

Дорожка привела меня на задний двор. Совсем крошечный, вымощенный тротуарной плиткой, с полоской подстриженной травы вдоль забора и матовыми фонарями по периметру, этот аккуратненький дворик вызывал зависть своей буржуазной благоустроенностью и чистотой. Если что и портило впечатление, так это синие пластиковые бочки у забора, видимо оставшиеся здесь со времен последнего ремонта.

«Непорядок», – покачала я головой, с неодобрением глядя на инородные предметы, так не вяжущиеся с общим благостным видом. И вообще.

Одна бочка хотя бы стояла, а другая так и вовсе лежала на боку. Перевернули ее, судя по круглой проплешине на траве, совсем недавно. Пятно зияло влажным черноземом и зарасти еще не успело.

Осудив российскую безалаберность, я направилась в сторону детского сада. Судя по количеству детей, снующих по его территории, на прогулку одновременно вывели всех воспитанников. Каждый из них мог оказаться моим потенциальным помощником, но находились они, к сожалению, слишком далеко от меня. Ни поговорить, ни даже просто привлечь их внимание к себе возможности не было.

– Тоже в окно лезть будешь? – вдруг раздалось из кустов.

Вздрогнув от неожиданности, я обернулась на голос. Припав лицами к металлической сетке, из-за забора на меня с любопытством глядели две девчушки. Маленькие, лет пяти, и очень похожие друг на друга.

– А вы что здесь делаете? – притворно нахмурилась я.

Моя напускная строгость их не обманула и даже, как мне показалось, позабавила. Они понимающе переглянулись и разом заулыбались.

– Нас на прогулку выпустили. Когда мы с сестрой не спим и не кушаем, то всегда гуляем, – снисходительно пояснила та, что выглядела покрепче.

– Раз выпустили, значит, нужно играть, а не по кустам лазать, – попеняла я.

– Там не интересно, – сказала девочка, не удостоив снующих по детской площадке воспитанников даже взглядом.

– Так ты полезешь в окно? – вернулась к интересующей их теме другая сестра.

– Это еще зачем? В окно никто не лазит. Для этого двери существуют.

– Неправда. Тетенька лазила. Мы ее сами видели, – возразила она.

– И еще дяденька, – добавила другая и хихикнула.

– Шутите? Разве туда можно забраться? Вон как высоко! – кивнула я в сторону окон, которые действительно располагались значительно выше человеческого роста.

Девочки переглянулись и дружно захихикали над моей глупостью. Потом старшая снисходительно подсказала:

– Бочку нужно подставить.

– И тогда достанешь?

Они дружно кивнули.

– А в какое нужно лезть? В это? – Я наугад ткнула пальцем в сторону ближайшего окна.

– Нет! – хором сказали девочки.

– В большое. – Старшая уверенно показала на окно в торце здания, сквозь широкие квадраты оконных переплетов которого хорошо просматривались зеленые листья растений.

– А вы ничего не придумываете?

Девочки снова переглянулись и загадочно заулыбались.

– Так вы меня обманываете! – обиделась я.

По детской наивности они сразу попались на эту нехитрую уловку, разволновались и наперебой стали убеждать меня в своей правоте.

– Правда, правда! Так было! Мы видели!

– Мы здесь играли в кустах, а она прибежала!

– На бочку запрыгнула и полезла в окно.

– Точно? А когда это случилось?

– Давно уже, – махнула рукой одна.

– Наверное, пять дней назад, – уточнила другая.

– Или десять! – рассмеялась ее сестра, радуясь новой игре.

– Значит, вы не помните, – подвела я итог.

От Спасосвятительного переулка до Маросейки – рукой подать, даже за пределы Садового кольца выезжать не нужно. Маросейка – улица старинная, застраиваться начала еще в семнадцатом веке. Первыми здесь стали селиться украинцы, или, как их тогда официально называли, малороссы. Отсюда название и самой улицы – Маросейка. Кроме украинцев здесь жили иностранцы, позже выселенные в Немецкую слободу, а в восемнадцатом веке это место облюбовали торговцы-армяне. Не обходили своим вниманием эти места и русские дворяне, охотно селясь в непосредственной близости от Кремля. По утверждению специалистов академии, Московский особняк Мансдорфа находился именно на Маросейке, и, пока тотальная реконструкция не коснулась этого уголка старой Москвы, существовал вполне реальный шанс найти нужный мне дом.

Он действительно стоял на прежнем месте и даже выглядел вполне прилично. Пройдя сквозь кованые ворота с широко распахнутыми ажурными створками, я оказалась в уютном дворе. Самой себе было неловко сознаваться, но явилась я туда с единственной целью – разыскать следы дочери Августа Мансдорфа. Той самой, к рождению которой барон отнесся с такой прохладой. Старушка из Павловки утверждала, что до шестьдесят первого года она точно обитала в своем бывшем московском доме. Мол, сама рассказывала, когда приезжала навестить родные места. Но мне требовалось просто фантастическое везение. Начнем с того, что старушка могла и напутать все, и после семнадцатого года наследница барона здесь никогда не появлялась. Другая проблема заключалась в том, что жительница Павловки называла бывшую хозяйку просто «барышней». И как прикажете о ней расспрашивать? Кого искать? Баронессу Мансдорф? А если она вышла замуж и сменила фамилию? Разыскивать ее как дочь бывшего владельца этого дома? Вряд ли кто-то из нынешних жильцов помнит старого барона.

Тяжело вздохнув, я направилась к двум молодым мамашам с колясками.

– Добрый день.

Женщины перестали щебетать, развернулись в мою сторону и дружно откликнулись:

– Здравствуйте!

– Я разыскиваю одну пожилую женщину. Мне сказали, что она может проживать в этом доме.

– Фамилия как? – поинтересовалась та из мамаш, что была постарше и побойчее.

– В девичестве была Мансдорф, по потом могла фамилию сменить.

Женщины озадаченно переглянулись и покачали головами.

– Может, имя знаете? – спросила вторая, поглядывая на меня с явным недоверием.

Что касается имени, то тут я могла ответить с большей определенностью. Старушка один раз назвала дочь барона «барышней Софьей Августовной».

– Софья Августовна.

– Зачем она вам? – раздалось сзади.

От неожиданности я вздрогнула. Шагов за спиной не слышала, и потому появление еще одного собеседника оказалось для меня сюрпризом. Повернувшись, я обнаружила рядом с собой массивную фигуру дворничихи с метлой в руке. Поудобнее перехватив орудие труда, та сурово потребовала ответа:

– Вы кто такая? По какому праву тут слоняетесь и о жильцах выпрашиваете?

– Да что ты, Роза, в самом деле? Она женщину одну разыскивает. Фамилии не знает, только имя – Софья Августовна, – вступилась за меня одна из мамаш.

– Сама слышала. Не глухая, – огрызнулась Роза и снова принялась за меня:

– Зачем вам Софья Августовна?

– Дело у меня к ней.

Дворничиха еще больше помрачнела и неприязненно проворчала:

– Какие с ней могут быть дела? Стара она уже для дел.

– Так она живет здесь? – с надеждой спросила я.

Вопрос Роза проигнорировала.

– И расстраивать ее нельзя. Здоровье совсем некуда. Чуть поволнуется, так сразу сердце прихватывает.

– Я не собираюсь ее расстраивать. Просто хочу передать привет от старых друзей. Я недавно была в местах, где прошло детство Софьи Августовны. Думаю, ей будет приятно.

– Значит, вы не от этого отродья? – недоверчиво уточнила она.

– От кого?!

Ответа я снова не получила, вместо этого дворничиха аккуратно прислонила метлу к дереву и сердито приказала:

– За мной идите.

Боясь, что она передумает, я торопливо кивнула, всем своим видом выражая готовность немедленно следовать за ней.

Далеко идти не пришлось. Мы пересекли двор и оказались перед малозаметной дверью, ведущей в подвал.

– Здесь ждите, – сухо обронила Роза и скрылась за облупленной створкой.

Снаружи слышно было, как она громко крикнула от входа:

– Софья Августовна, к вам гости.

Этого оказалось достаточно, чтобы я, не раздумывая, вошла за ней следом. Мое вторжение очень рассердило Розу. Развернувшись, она напустилась на меня:

– Я же сказала – ждать за дверью! Кто вам позволил сюда заходить?

Думаю, она вышвырнула бы меня на улицу, но откуда-то из глубины вдруг послышался негромкий голос:

– Роза, в чем дело? Почему ты шумишь?

Дворничиха замерла и прислушалась.

– Роза, что случилось? – уже строго повторил голос, и несокрушимая Роза дрогнула.

Сердито погрозив мне пальцем, пошла на голос, не забыв при этом плотно задернуть за собой закрывающую дверной проем штору. Оказавшись в одиночестве, я нисколько не огорчилась: без угрюмого и подозрительного Розиного взгляда у меня было больше возможностей разглядеть все толком.

Сумрачная комната с небольшим оконцем под потолком производила тягостное впечатление. От вида сырых, в рыжих потеках, стен по телу проползли мурашки, и я вдруг почувствовала себя заживо замурованной в глухом каменном мешке и зябко поежилась. Захотелось оказаться на улице и вместо этого затхлого воздуха набрать в легкие привычной гари московских улиц. Хотя, возможно, виной всему было мое чересчур разгулявшееся воображение. Комната казалась жилой, все вокруг было чисто убрано, вот только при виде мебели даже у старьевщика случился бы удар на почве острой жалости к ее владельцам.

Неожиданно штора колыхнулась, и в образовавшуюся щель посунулась голова дворничихи.

– Проходите, – неприветливо буркнула она и снова скрылась.

Я не заставила повторять приглашение дважды. Оказавшись за шторой, поняла, что комната служит спальней, но разглядеть ничего не успела. С первой же секунды все мое внимание сосредоточилось на сидящей в глубоком кресле женщине. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что она очень и очень стара. Худенькое личико ее было сплошь покрыто морщинами, но выглядела наследница барона Мансдорфа очень достойно. Реденькие волосы были аккуратно подстрижены, а темное платье, украшенное старомодным кружевным воротником, делало ее нарядной.

Женщина сидела абсолютно неподвижно и могла бы показаться неживой, если бы не мерцающие агатовым блеском глаза.

– Вы ко мне? Я вас не знаю, – прошелестела она.

– Мы не знакомы, – кивнула я и выразительно посмотрела на топчущуюся у двери дворничиху.

Она жадно прислушивалась к разговору и, судя по упрямому выражению на лице, уходить не собиралась. Хозяйка перехватила мой взгляд, слабо шевельнула сухонькой кистью и попросила:

– Роза, оставь нас.

Дворничиха набычилась и хотела возразить, но в последний момент передумала и с неохотой подчинилась. Как только хлопнула входная дверь, Софья Августовна спросила:

– Так что у вас за дело ко мне?

В ее голосе мне послышалась некоторая напряженность, и, не желая попусту волновать ее, я поспешно пустилась в объяснения:

– Меня зовут Анна. Недавно я заезжала в Павловку по делам и от местных жителей узнала, что вы живете в Москве. Решила, что вам будет интересно узнать, как обстоят дела в вашем бывшем имении.

Конечно, мое объяснение было притянуто за уши, и любой, даже не самый подозрительный, человек засыпал бы меня вопросами, но не Софья Августовна. С аристократическим тактом она приняла его и мечтательно протянула:

– Павловка… когда-то я очень ее любила…

Синеватые старческие губы растянулись в улыбке, а лицо приобрело отстраненное выражение, будто она в своих мыслях вдруг улетела далеко-далеко в прошлое, куда посторонним ход был заказан. Я стояла посреди комнаты и смотрела на нее, боясь пошевелиться. А Софья Августовна вдруг тихонько засмеялась и сказала:

– Знаете, ведь мы с мамой ездили туда! Несмотря на запрещение. А в шестьдесят первом я навестила Павловку одна. Правда, долго мне там побыть не удалось. Уже через час местный милиционер каким-то образом узнал о моем появлении и явился с требованием немедленно покинуть вверенную ему территорию.

– Почему?!

Она насмешливо улыбнулась:

– Наверное, опасался, что я подниму бунт в отдельно взятой деревне.

Софья Августовна качнула головой, прогоняя неприятные воспоминания, и поинтересовалась:

– А дом… он еще стоит?

Я замялась, подыскивая слова, но она выручила меня и сама ответила на свой вопрос:

– Одни стены, наверное, остались. Или и стен уже тоже нет?

– Стены остались.

Она вздохнула:

– Неудивительно. Раньше ведь строили на совесть. А парк цел? Не вырубили?

– Зарос сильно.

Софья Августовна грустно кивнула, а я, стараясь отвлечь ее от печальных мыслей, оживленно затараторила:

– В деревне вашу семью до сих пор помнят. И все, как один, добрым словом отзываются. Говорят, много хорошего делали. Особенно тепло вспоминают вашу матушку.

Софья Августовна улыбнулась:

– В моих детских воспоминаниях мать тоже осталась молодой, красивой и очень доброй. Это и не удивительно, ребенку его мать всегда кажется самой красивой и доброй. Но чтоб бывшие дворовые… Вы меня, признаться, удивили. Но все равно спасибо.

Она помолчала немного и произнесла:

– Но вы, как я понимаю, не затем ко мне пришли, чтобы о бывшей усадьбе рассказывать. У вас ведь ко мне дело?

– Я пишу книгу о картине Веласкеса «Христос в терновом венце». Пытаюсь проследить судьбу этой картины после того, как ее привезли из Италии в Россию. Потому и ездила в Павловку. Хотела своими глазами увидеть это место. Ведь до восемнадцатого года ею владела ваша семья?

Взгляд Софьи Августовны затуманился.

– Мать. Мой отец подарил ее ей. Он очень дорожил картиной, и это было выражением его чувства к ней и ко мне.

– А к вашему отцу она как попала?

Софья Августовна недоуменно взглянула на меня и с гордостью сказала:

– Она всегда принадлежала ему.

Глава 14

Опасаясь нечаянной встречи с Еленой, в Зубовку я отправилась во второй половине дня. К поискам картины эта поездка отношения не имела, и, если бы дело не касалось Герасима, я бы, конечно, и пальцем не шевельнула, чтобы разобраться во всей этой нехорошей истории. Ни Елена, ни Лиза сами по себе меня ничуть не интересовали, но, к сожалению, здесь был замешан мой друг. И хотя очень многое мне было непонятно, сомнений в том, что приятель каким-то образом причастен к случившейся у Фризенов трагедии, у меня не оставалось. Конечно, пока что он лежал в больнице и считался потерпевшим, однако я испытывала сильные опасения, как бы в один момент он вдруг из жертвы не превратился в главного подозреваемого. Как ни крути, но неспроста же его прутом в живот пырнули.

Проехав для начала деревню Зубовка из конца в конец, я пришла к выводу, что она большая, бестолково построенная и нищая. Состоятельные господа только-только начали осваивать это место, и солидные особняки с черепичными крышами можно было по пальцам пересчитать. На фоне старых бревенчатых изб и покосившихся заборов эти строения казались инородными телами, невесть как попавшими сюда. Что касается дома Фризена, он был настолько роскошен, что казался и вовсе неуместным среди всеобщего убожества.

К владениям господина Фризена я шла пешком, благоразумно оставив машину на соседней улице. Остановившись перед воротами, я принялась разглядывать сквозь ажурное плетение чугунных узоров яркие клумбы, ухоженные лужайки, деревья и видимую часть скрытого зеленью особняка.

– Недурно, – пробормотала я.

Территория «усадьбы», как ее недавно обозвала, иначе и не скажешь, Люся, выглядела пустынно. Ни людских голосов, ни посторонних звуков до меня не доносилось, только шелест листвы да чириканье птиц. Однако меня почему-то не покидала уверенность, что долго скучать в одиночестве не придется. И я не ошиблась. Прошло всего несколько минут, как из-за дома вынырнул крепкого вида молодой человек в камуфляжной форме и по мощенной брусчаткой дороге бегом направился в мою сторону.

– Это частное владение. Здесь стоять нельзя! – еще издали закричал он.

Я такую неуклюжую попытку завязать беседу просто проигнорировала. Не перекликаться же мне с ним через ограду. Набравшись терпения, я дождалась, когда он подойдет поближе, и сладко-сладко ему улыбнулась. От подобных улыбок за версту веет скудоумием, но для налаживания контактов с сильным полом они бывают исключительно полезны, поэтому я и держу их в своем арсенале. К сожалению, в этом случае проверенная уловка не сработала. Цербер, несмотря на типичную внешность бабника, остался равнодушным к моим чарам.

– Отойдите. Здесь посторонним находиться нельзя! – уже с явной угрозой в голосе рявкнул он.

Я невозмутимо улыбнулась еще раз, правда более сдержанно, и произнесла:

– Добрый день! Я журналистка и хотела бы взять интервью.

– Никаких интервью.

– Простите?

– Я сказал, вали отсюда, пока цела! – свирепо пролаял он.

Намерения его не оставляли сомнений, и я благоразумно перешла на другую сторону дороги. Парень смерил меня неприязненным взглядом, и, видимо, придя к выводу, что теперь я опасности больше не представляю, развернулся и ушел в дом.

– Здорово он тебя! – подал голос сидящий на лавке под забором мужичонка. Его помятое пропитое лицо вызывало тихую жалость, а накинутый на голые плечи пиджак и сапоги на босу ногу наводили на мысль о стесненных материальных обстоятельствах.

– Думаешь, это было здорово? – засомневалась я.

– А то! Такую кралю ради хозяйского добра отлаял! Не каждый на такое способен, – одобрительно прохрипел он севшим от беспрерывной пьянки голосом.

– А что это он такой сердитый? – поинтересовалась я, устраиваясь рядом с ним на скамейке.

– Так надоели вы ему.

– Ты это про кого? – опешила я.

– Как – про кого? Про вашу братию! Про журналистов! Ездите и ездите сюда. Дня не проходит, чтоб кто не заявился. Лезут с камерами, все вопросы норовят задавать. Вот Аркаша и озверел.

– Правильно, ездят! Работа у людей такая – новости искать! А ему-то чего злиться? Убудет у него, что ли, если расскажет, как хозяина убили? И потом… на этом ведь неплохо заработать можно.

Я покосилась на своего собеседника. При упоминании о деньгах он явно занервничал.

– Аркаше откровенничать нельзя: работу потерять может, – рассудительно заметил он и маетно вздохнул.

Я терпеливо ждала того, что, по моим расчетам, вот-вот должно было последовать дальше.

– Вот если б кто со мной догадался поговорить… Я не Аркаша, мне опасаться нечего.

– Что толку с тобой разговаривать! Ты ж не очевидец.

– А ты попробуй! – оживился мужичонка.

– Неужели что-то знаешь?!

Он ответил мне полным загадки взглядом.

– Что-то слышал или видел?

– Я в доме был, когда все случилось… – со скромной гордостью объявил он.

– В момент убийства?

– Точно!

– Иди ты! – не поверила я.

– Сама туда иди, – добродушно огрызнулся он.

– Можешь все рассказать? – взяла я быка за рога.

– Сколько заплатишь?

– В зависимости от информации.

– Меньше стольника не возьму, – сурово предупредил он.

Я вытащила кошелек и помахала бумажкой перед его лицом.

– Видишь? Они уже твои. А расскажешь что путное, еще столько же добавлю.

И он не заставил себя упрашивать.

– В то утро я с ранья поругался со своей старухой.

– С женой?

– С матерью. Жены у меня нет.

– Ясно. По какому поводу сцепились?

– Я в магазин намылился сгонять… неважно себя чувствовал и хотел немного здоровье поправить… А эта старая перечница пенсию зажилила и ни в какую не отдает. Ну, стоим мы тут посреди двора, лаемся, как вдруг Аркаша появляется. Подбежал он так шустро к воротам, открыл их, а тут и хозяйка на машине выкатывает. На работу, значит, собралась. Я, как только их увидел, сразу смекнул, кто меня выручить может. К забору подбежал и знаками Аркаше показываю, мол, пропадаю, спасай. Аркаша у нас человек душевный, не то что эта кукла.

– Чем это она тебе не угодила?

– А тем, что не умеет по-соседски жить! – злобно прохрипел он.

Я немедленно изобразила удивление.

– Я к ней как-то тут подошел и попросил взаймы. По-дружески, как сосед соседку. Так она знаешь, что мне сказала?

– Что?

– И повторять не стану! Приличному человеку таких слов знать не положено.

– Так, значит, не любишь ты Аркашину хозяйку.

– Не люблю.

– Ну и ладно. Дальше-то что было?

– Что дальше? Аркаша заметил мои знаки и сразу все понял. Разговаривать при своей селедке он, конечно, не мог и поэтому просто кивнул. Мол, все понял, жди. Ну, я присел тут на лавочке и томлюсь. Жду, значит, когда Аркаша освободится. А эта вобла… Нет, чтоб сразу уехать, так она еще минут пятнадцать стояла вот тут на дороге и мозги ему конопатила. Последние указания, блин, давала, а у меня за это время чуть все трубы не полопались. Наконец она выговорилась, в машину влезла и укатила. Я, естественно, пулей к Аркаше. Выручай, мол, друг, погибаю.

– Помог?

– Две банки пива из сторожки вынес. А так сказал к часу подгребать.

– Денег обещал дать?

– Денег он никогда не дает, а наливать не отказывается. Да я ему особенно не надоедаю. Только в конце месяца, когда пенсия кончается.

– И ты к нему пошел?

– Естественно! В тринадцать ноль-ноль как штык был у него.

– Где гуляли?

– В доме, на кухне. Только это была не та гулянка. Я один пил. Аркаша по делам крутился. У них же теперь прислуги нет, так он всем заправляет.

– Совсем нет?

– Как хозяин заболел, так всех и уволили.

– А убирает кто? Дом вон какой огромный.

– Женщина приезжает два раза в неделю.

– Почему же уволили прислугу?

– Говорили, хозяин сильно раздражался. Болел он, и чужие люди ему на психику давили. А может, из-за денег… Чего платить всей этой команде, если им заняться нечем? Это раньше у них гости да гулянки, почитай, каждый день были, а как сам занеможел, все разом и прекратилось.

– А еду кто готовил?

– Какая еда? Хозяйка в городе питалась, а хозяин на диете сидел. Супчики, каши да кефир с творогом. С этим и Аркаша справлялся. Он и лекарства давал.

– Все равно нелегко ему, наверное, приходилось. И дом сторожить, и больного нянчить.

– Может, и так, да только он не жаловался. Думаю, она ему платила хорошо.

– А что происходило, когда ты в доме-то был.

– А ничего не происходило. Я сидел за столом, выпивал потихоньку и телек смотрел. Аркаша возле плиты крутился. Обед готовил. Еще наверх бегал.

– Зачем?

– Как зачем? К хозяину! Тот же не вставал. Как ему что понадобится, он кнопочку нажимает и звонком Аркашу к себе вызывает. Беспокойный был человек, честное слово. То одно ему нужно, то другое. А еще хозяйка без конца по телефону названивала, все спрашивала, как дома дела.

– Часто звонила?

– При мне два раза.

Мужик пригорюнился и затих. Помолчав немного, он доверительно сообщил:

– Замордовали они Аркашу. Тут никаких денег не захочешь. Я бы лично не согласился так мотаться.

Я покосилась на него и признала, что говорил он совершенно искренне. Такие личности действительно без копейки куковать будут, но себя утруждать не станут.

– Долго сидели?

– Я на часы не смотрел… Часа три точно, а может, и больше.

– Потом что было?

– Аркаша поднялся наверх, побыл там немного, вернулся и сказал, что хозяин отдыхать собирается. Теперь, сказал, он часа полтора спать будет, можем на улицу выйти. Мы перешли в сторожку и сидели там, пока хозяйка не приехала.

– Могли его убить, когда вы в доме находились?

Он выкатил на меня глаза и выразительно постучал пальцем по лбу:

– Соображаешь, что говоришь? Аркаша туда и обратно ежеминутно сновал, кухня рядом с входом в дом, дверь в коридор была открыта, а я как раз против нее сидел.

– Может, Аркадий сам и убил? Пока наверху находился, – вкрадчиво намекнула я.

– Дура ты, – безнадежно вздохнул мой собеседник.

– Долго он наверху оставался?

– Больше чем на несколько минут не задерживался. Не успел бы он. Понимаешь, просто по времени не успел бы. И потом… Говорили, там все кровищей было заляпано, как же он чистым бы умудрился остаться?

Мужичок покрутил головой и осуждающе просипел:

– Бредятину гонишь.

– Выходит, что его убили позже, когда вас уже в доме не было?

– Выходит, что так, – удрученно согласился он.

– Значит, где-то после четырех убийца забрался в дом и убил беззащитного больного. А как же он внутрь пробрался?

– Сам голову ломаю. У ворот ведь мы с Аркашей сидели.

– Через забор, – подсказала я.

– Думай, что говоришь, – отмахнулся он. – Через такой заборище не перелезть. Гляди, какие пики острые. Враз напорешься.

– Ходят слухи, что это его родная дочь сделала.

Он равнодушно пожал плечами:

– Чего только в жизни не бывает. Слышал я такую мысль.

– И чья ж это была мысль?

– Хозяйкина. Она голосила: «Лиза! Лиза Андрюшу убила!»

– Когда это было?

– Ну, когда тело она нашла… выскочила из дома и к нам… тогда и кричала про Лизу. Потом, наверное, и милиции так сказала.

Нашу задушевную беседу прервало неожиданное событие. Мягко шурша шинами, к воротам Фризена подкатил роскошный темный лимузин. Дверца распахнулась, и наружу разъяренной фурией вылетела Елена. Подскочив ко мне, она закричала:

– Опять вы?! На это раз что вам нужно?! Теперь что вынюхиваете?! Убирайтесь отсюда немедленно, или я вызываю милицию!

Ее крик сорвался на визг, лицо перекосилось, и в нем не осталось ничего привлекательного. Вместо утонченной, полной сдержанного достоинства дамы передо мной возникла тертая жизнью, а в настоящий момент просто клокочущая яростью девица.

Отвечать я не стала. Ослепленная злостью, она все равно бы меня не услышала. Я действительно встала и ушла. Недалеко. Только до конца улицы. А там свернула за угол и бодрым шагом отправилась изучать окрестности. По заросшей тропинке добралась до забора, огораживающего владения Фризенов, и не спеша, присматриваясь к каждой кочке и к каждому кусту, побрела вдоль него. Не верила я и в материализовавшегося невесть откуда убийцу. Если он не проходил через ворота, значит, проник через ограду.

Прошло немало времени, прежде чем я обошла весь участок по периметру, но кое-что интересное мне все-таки удалось обнаружить. Ложбинку. Неглубокую, сантиметров двадцать. Если не присматриваться, так за травой ее и вовсе не заметишь. Но она была, и ее наличие существенно увеличивало расстояние между землей и нижним краем забора. Лежа на спине, по ней вполне мог проползти человек. Только он должен быть очень худым и не бояться испачкать одежду.

Думаю, я бы попробовала проверить свою догадку и рискнула бы пролезть на тут сторону. Я уже собралась это сделать, но в кармане запиликал мобильник.

– Слушаю, – рассеянно отозвалась я, полностью поглощенная разглядыванием травы у своих ног.

Мне показалось, что она слегка примята, и в тот момент я пыталась решить, так ли это на самом деле или мне просто чудится.

– Анна? – донеслось из трубки.

– Да?

Говорившую я не узнала, голос был незнакомым, к тому же было очень плохо слышно.

– Анна, это я! Лиза.

Вот этого я никак не ожидала.

– Лиза? – переспросила я, не веря своим ушам.