Текст книги "Страсти по Веласкесу"

Автор книги: Валентина Демьянова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

– Планы?! Черт знает что! Да кто ты такая, дьявол тебя побери, чтобы строить планы? Откуда ты вообще взялась?

Не знаю, как другие, но я лично терпеть не могу, когда на меня орут. И потому в долгу я не осталась, ответ дала немедленно и в весьма доходчивой форме. Начала с простого:

– А ты кто такой?

Как потом утверждала Дарья, эта фраза оказалась самой приличной из всей моей развернутой речи. Все остальные сплошь состояли из междометий и непереводимых идиоматических выражений. Я с ней не спорила, потому что сама точно не помнила, что именно говорила я в запале. Как это часто бывает, чужое хамство охладило ярость пришельца, и он поспешно успокоился.

– Даю тебе, девушка, сроку до завтра. Чтобы не было тут не тебя, ни рабочих, ни стройматериалов, – ласково сказал он.

– А если я не послушаюсь, что делать будешь? По попке отшлепаешь? – в тон ему поинтересовалась я.

Ответ был предельно краток и поэтому впечатлял:

– Прибью.

Он не шутил, и мне вмиг расхотелось ерничать. Гость это заметил, коротко хохотнул и снисходительно бросил:

– Держись отсюда подальше, дурища. Сама не понимаешь, с кем связалась.

– Но Софья Августовна…

– Забудь. О ней найдется, кому позаботиться.

С этими словами гость покинул помещение, не преминув аккуратно притворить за собой входную дверь. Что касается меня, так я осталась на месте, глядя ему вслед с глубокой задумчивостью.

От неприятных мыслей меня отвлекла дворничиха, неожиданно возникшая на пороге спальни и возмущенно заблажившая:

– Нет, ну ты глянь, что делается! Средь бела дня является в дом и угрожает!

Я с интересом посмотрела на нее:

– Знаете его, Роза?

– А то нет! Это ж директор той фирмы, что скупил здесь весь первый этаж, – сердито фыркнула та.

– А сюда чего ходит?

– Помещение ему приглянулось. Расшириться хочет. Предложил барышне съехать, а она отказалась.

– Съехать? Куда?

– В деревню. Дом ей там сулил.

– Отработанная схема. Меняешь квартиру в Москве на домик в деревне и в результате оказываешься на улице.

– Она тоже так рассудила и отказалась. Ну и началось…

– Что именно?

– То стекла побьют, то какую-нибудь гадость к двери подбросят. Пожар, думаю, тоже их рук дело. Выживают они Софью Августовну.

«Странно. Чем столько возиться, проще убить», – подумала я, но вслух ничего говорить не стала. Такие мысли лучше держать при себе.

– А ты зря с ним сцепилась. Теперь и тебе житья не будет. Может, оступишься? – скорбно вздохнула Роза.

– Это вы о чем?

– Да о Софье Августовне. Кто она тебе? Чужой человек. Что ж тебе из-за нее страдать?

Минуту я молчала, обдумывая ее слова, потом тряхнула головой и объявила:

– Точно, чужой. А страдать я вообще не люблю. Не мой профиль.

Звонить Голубкину не хотелось. До головной боли, до тошноты, до печеночных колик. От одной только перспективы набрать знакомый номер и услышать его голос разом испортилось настроение. Звонит ему первой, да еще просить об одолжении, было верхом глупости. Ну, все равно как кролику совать голову в пасть удава и наивно надеяться при этом, что все обойдется. Но я-то кроликом не была и прекрасно понимала, чем мне это грозит. Понимала и все равно подняла трубку и позвонила.

Как назло, линия оказалась свободна, и Голубкин взял трубку сразу. Трусливая надежда, что поговорить не удастся, умерла, не успев окрепнуть.

– Алло! – раздраженно вибрировало в трубке, а я вслушивалась и молчала.

Еще был шанс вырваться. Был. Нужно было только нажать на кнопку и все бы разом закончилось. Отличный выход, но не в этой ситуации.

– Привет, – обреченно выдохнула я.

– Анна?

Нетерпение сменилось сначала удивлением, а потом радостью. Хотя насчет радости большой уверенности у меня не было: мелькнуло что-то такое в голосе и тут же исчезло. Скорей всего, мне это только померещилось, потому как причин радоваться моему звонку у него не было. Не те у нас с ним были отношения, чтобы радоваться.

– Надо же! А я уж и не надеялся когда-нибудь услышать твой ангельский голосок. Помнится, в нашу последнюю встречу ты клялась, что обратиться ко мне тебя не заставит даже угроза смерти. И еще, если не изменяет память, ты приказала мне не приближаться к тебе ближе чем на километр. Или что-то путаю?

Вот теперь все было правильно! Дурашливость, круто приправленная ехидством. Тут ошибки точно быть не могло. Обычная манера любой разговор превращать в балаган, по крайней мере, в общении со мной.

– Я пошутила, – мрачно отозвалась я.

– Значит, ты звонишь, чтобы сказать «да»?

– Нет.

– Твой ответ нужно понимать, как очередной отказ выйти за меня замуж?

– Именно так.

– И ты звонишь только за тем, чтобы сообщить мне это? – заинтересовался Голубкин.

Я открыла рот, чтобы ответить, но не успела. Голубкина уже понесло.

– Тронут. Искренне тронут. Да нет! Что это я такое болтаю? Я просто счастлив, – ликовал он.

– Тебе расхотелось на мне жениться? – с надеждой спросила я.

– Не дождешься! Это мечта всей моей жизни, и я не променяю ее ни на что, – с пафосом возвестил он и тут же сам не выдержал, расхохотался.

От его идиотского веселья на меня волной накатило раздражение, и, с трудом сдерживаясь, я процедила:

– Чему ж тогда радуешься?

Вышло совсем плохо, я это почувствовала и разозлилась на саму себя. Мое настроение не могло укрыться от Голубкина, слишком хорошо он меня знал.

– Наши отношения сдвинулись с мертвой точки. Сегодня ты звонишь для того, чтобы сказать «нет», значит, завтра обязательно скажешь «да», – уверенно заявил он.

Если б после этого в трубке не раздалось ехидное хрюканье, я бы его простила. Ну, дурак! Что с такого возьмешь? Но тут был другой случай. Он просто издевался надо мной, и вынести это было сложно.

– И не мечтай. Этого никогда не случится. Лучше в петлю, – выпалила я, понимая, что совершаю ошибку.

Это могло продолжаться бесконечно. Одной из причин, причем не последней и не самой худшей, по которой я категорически отказывалась стать женой Голубкина, была его страсть к ерничеству. Жить бок о бок с человеком, который из любой ситуации утраивает цирк, невыносимо. Это я знала наверняка. У самой такой же характер. Рассудив, что два шута в одной семье – явный перебор, я его послала.

В трубке наступила тишина, а потом он спросил:

– У тебя неприятности?

Теперь его голос звучал серьезно, и это было так неожиданно, что я даже растерялась.

– Мне нужна помощь, – прошептала я.

– Я так и подумал, – вдохнул Голубкин. – Ну что ж, излагай.

Излагала я кратко, четко и по существу. Только самое главное и никаких эмоций.

– И что от меня требуется?

– Сделай так, чтобы они отстали.

– Ты прелесть, – расхохотался Голубкин. – Звонишь через два года после ссоры и с детской непосредственностью просишь разобраться с сердитыми дядьками. А если мне это не по силам?

Тут он, конечно, кокетничал. Мало что в этом городе было ему не по силам. То, что нельзя было купить за деньги, Голубкин получал с помощью авторитета. А если не работало ни то, ни другое, то в ход шла сила. Тоже, кстати, не малая. Насчет всего этого меня давным-давно просветил мой бывший шеф Павел Иванович, когда отправлял на первую встречу с Голубкиным.

За долгие годы занятий антиквариатом мой шеф обзавелся обширными связями, которые жизненно необходимы в нашем сложном бизнесе. С помощью знакомых он не только сбывал попадавшие ему в руки вещи, но и постоянно собирал сведения о самых разных людях. Москва – город интересный. Сюда не только деньги стекаются, но и те, у кого в руках эти деньги заводятся. Павел Иванович тщательно отслеживал появление таких личностей, дотошно вызнавал их возможности, увлечения, маленькие слабости и потому использовал эти знания с большой выгодой для себя. Павел Иванович любил повторять, что мало найти хорошую вещь, нужно еще иметь клиента, который купит ее у тебя за хорошие деньги. Охотнее всего платили коллекционеры – люди, одержимые идеей собирательства и готовые выложить за обладание вожделенной вещью любую сумму. Голубкин, помимо того что владел крупным бизнесом, был именно таким коллекционером. Его слабым местом был Наполеон. Он восхищался маленьким корсиканцем и собирал принадлежащие ему вещи. Неудивительно, что, как только в руки Павла Ивановича попали дорожные часы полководца, он сразу прикинул, кто станет их следующим владельцем. Однако старый прохиндей не был бы самим собой, если бы просто предложил их для продажи. Такой простой путь был не для моего патрона. С присущей ему страстью к интригам он разработал коварный план. По его задумке, ставка делалась на меня. Мне следовало якобы случайно познакомиться с Голубкиным, завести с ним легкий роман и только потом ненароком обмолвиться об имеющихся в моем распоряжении часах. Я отбивалась, как могла, но на патрона, если он вбивал себе что-то в голову, никакие доводы уже не действовали. «Со мной он будет торговаться, а перед тобой распушит хвост и выложит, не моргнув глазом, тройную цену», – твердо заявил мне Павел Иванович и поставил точку в наших дебатах. Подчиняясь приказу, я поехала на выставку и нашла возможность познакомиться с Голубкиным. Тогда нам с Павлом Ивановичем казалось, что его задумка удалась и все получится, как он хотел. И только позже, когда в нашем с Голубкиным бурном романе наступил финал, я узнала, как мы с патроном ошибались. Голубкин наше знакомство ни одной секунды не расценивал как случайное, он тут же навел справки, и все встало на свои места. Однако он продолжал встречаться со мной с завидной регулярностью и даже в конце концов за дикие деньги купил те самые часы. Продажа антикварной вещицы уже давно отошла в прошлое, а мои отношения с Голубкиным продолжались, и все потому, что меня мучила совесть. Каждый раз, когда Голубкин предлагал встретиться, она просыпалась и начинала нашептывать мне, что однажды я обобрала его и теперь не имею морального права обижать еще раз. Голубкин же угрызений совести в принципе не испытывал и пользовался моей слабохарактерностью на полную катушку. Он беспрестанно напрашивался в гости, таскал меня по ресторанам, задаривал корзинами цветов и осыпал комплиментами. Наконец он стал уговаривать меня выйти за него замуж. Когда Голубкин первый раз сделал мне предложение, я отказала очень мягко, и в ответ он просто шваркнул подаренный им же букет о стену. Последующие отказы сопровождались более бурными проявлениями темперамента. Предметы интерьера так и порхали вокруг нас, и я, не скрою, радовалась от всей души, что выяснение отношений происходит на его территории. Последнее же свое предложение ему пришла идея сделать в ресторане. Услышав ставший уже привычным ответ, он впал в ярость и с воплем перевернул стол, за которым мы сидели. Все, что на нем стояло, естественно, разлетелось вдребезги, привлеченные скандалом посетители с любопытством глазели на нас и радостно делились впечатлениями. Тут я уже не выдержала. Ангельское терпение покинуло меня, я встала и ушла, но напоследок сказала все, что хотела.

И вот теперь, после всего, что произошло, я просила Голубкина о помощи.

– А если мне это не по силам? – донеслось до меня из трубки.

Поспешно вынырнув из глубины воспоминаний, я горячо заверила его:

– Ты сможешь. Ты все можешь, если хочешь.

Слишком горячо. Голубкин понял меня неправильно и опять завелся:

– Ошибаешься, дорогая. Не все! Вот очень хочу жениться на тебе, а уговорить не могу.

Черт, слишком много времени прошло с нашей последней встречи, и я совсем забыла, что за фрукт этот Голубкин. С ним постоянно нужно держать ухо востро и не давать ни малейшего повода для провокаций. А я потеряла сноровку, расслабилась, и вот, пожалуйста – опять все начинается сначала.

– Я не типичный случай, – хмуро буркнула я.

– Это уж точно! Таких, как ты, еще поискать нужно.

Не разобрав, похвала это или наоборот, я предпочла отмолчаться. Голубкин понял, что наживка осталась нетронутой, и разочарованно протянул:

– Ладно, постараюсь разобраться. Да, вот еще что… Я к тебе одного человека подошлю, так что не дергайся, когда его увидишь.

– Как я догадаюсь, что он от тебя? Мало ли кто рядом может крутиться…

– Не волнуйся, ты его хорошо знаешь.

– Ну, если так… Спасибо тебе.

– Пока не за что, но все равно пожалуйста. И последнее, веди себя как обычно. Постарайся не привлекать внимания своего «хвоста» к моему человеку.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, не нужно радостно улыбаться, громко ахать, кидаться к нему на шею с поцелуями…

– С ума сошел?

– Да ты не обижайся. Это я так, на всякий случай предупреждаю. Ты со своей непосредственностью…

Он опять надо мной издевается! Я просто заклокотала от ярости и невозможности достойно ответить этому нахалу. Голубкин это почувствовал и довольно захохотал. И тогда я решила, что он должен мне за это заплатить. Раз я не могу отвести душу скандалом, значит, заставлю его сторицей отработать каждую высказанную в мой адрес гадость!

– Я не обижаюсь. Ты прав, и раз уж мы заговорили о моей непосредственности… У меня к тебе будут еще просьбы. Это, наверное, уже свинство с моей стороны, – загружать тебя подобными вещами, но все равно не откажи, помоги.

Голубкин выслушал меня и насмешливо хмыкнул:

– Да уж, действительно напоручала.

– Поможешь?

– Попробую.

Глава 19

– Не нравится? – понимающе вздохнула я.

Мы с Софьей Августовной снова, совсем как в тот неудавшийся вечер, сидели за столом друг против друга. Ее возвращение из больницы мы с Розой решили отметить праздничным обедом. Продукты к нему взялась купить я, а вот готовить, ввиду моей полной неспособности сотворить что-либо путное, пришлось Розе. Обед, вопреки опасениям, прошел неожиданно гладко. Софья Августовна была спокойна, благодушна и временами даже шутила, но, когда Роза ушла, и мы остались вдвоем, хозяйка вдруг загрустила.

– Я понимаю, тяжело вернуться в собственную квартиру и обнаружить, что хорошо знакомых вещей нет на их привычных местах. Вроде и твой дом, и в то же время чужой… Поверьте, я все это отлично понимаю, только выхода не было. Здесь все было безнадежно испорчено… что-то водой, что-то огнем… Вещи не подлежали восстановлению, – горячо затараторила я, стараясь отвлечь ее от тягостных мыслей.

Софья Августовна перегнулась через стол и накрыла сухонькой ладонью мою руку:

– Что вы так разволновались? Я все понимаю. Да и не было в этой комнате дорогих моему сердцу вещей… Так, одна рухлядь. То, чем я действительно дорожила, ушло значительно раньше. И пожар здесь был ни при чем.

– Вы имеете в виду «Христа в терновом венце»?

– Картина? Это всего лишь вещь. Сколько таких вещей было потеряно… Нет, я говорю об ушедших от меня людях.

Испугавшись, что она окончательно расстроится и наш маленький праздник будет испорчен, я поспешила сменить тему разговора:

– Вы помните, как вывозили ценности из имения в восемнадцатом году?

– Этого мне никогда не забыть. Несколько дней подряд красноармейцы разоряли дом. Пачкая грязными сапогами ковры, ругаясь и гася окурки о стены, они переходили из зала в зал и брали то, что им нравилось. Потом все сносили вниз, паковали и грузили на телеги. Обоз был готов к отправке, когда мать взяла меня за руку и сурово сказала: «Пойдем, и не смей плакать. Нам нужно выручить подарок твоего отца». Мы спустились по парадной лестнице, вышли во двор и приблизились к молодому человеку, что одиноко стоял с телегами. Не дойдя до него несколько шагов, мать рухнула на колени. Так получилось, что она угодила в непросохшую после дождя лужицу, и грязные брызги веером взлетели вверх, густо пачкая ей платье и лицо. Она этого даже не заметила. Резко дернула меня за руку, приказывая сделать то же самое, и поползла к красноармейцу. Мне кажется, он был совсем молодой, с симпатичным и даже добрым лицом. Хотя и не уверена. Была так напугана, и мне так хотелось, чтобы он оказался добрым, что я могла это и придумать. Мать обхватила его стоптанные сапоги руками, припала к ним щекой и принялась рыдать. Заливаясь слезами, она молила: «Будьте милосердны! Заклинаю! Верните «Спасителя»! Мне ничего, кроме него, не нужно. Забирайте все! Там еще много всего осталось! Картины! Гобелены! Посуда! Очень ценные! Забирайте! Пользуйтесь! А не хотите, разорите все до основания, сожгите дотла, чтобы одни головешки остались, мне не жалко!» Голос матери упал до хриплого шепота, волосы разметались по плечам, лицо ее было страшным, почти безумным. «Верните «Спасителя», – молила она. – Эта картина – подарок отца вот этому ребенку. Его уже нет в живых. Ваша власть забрала у меня любимого мужа, а у нее любящего отца, так оставьте нам хотя бы память о нем. Пролетарии не станут беднее, если у них не будет одной картины, а для нас в ней заключено все! Верните «Спасителя»!

Губы Софьи Августовны задрожали, на глаза навернулись слезы. Стараясь, чтобы мой голос звучал ровно, я спросила:

– Что было дальше?

– Он нам ее отдал, – просто ответила она.

Звонок от Голубкина раздался поздно вечером. Вот уж не думала, что он до сих пор помнит мой номер.

– Чем занимаешься?

– Лежу в кровати и собираюсь заснуть.

– Извини, что не вовремя, но, веришь, за весь день ни одной минуты нет свободной.

– Ты сейчас где?

– На работе.

Если он и находился в офисе, то совсем не один. Судя по доносившимся до меня голосам и взрывам смеха, рядом с ним вовсю кипела жизнь.

– Работаешь?

– У меня совещание. Сейчас у нас небольшой перерыв, и я могу с тобой поговорить. Слушай, что мне сегодня сообщили. Фризен был убит ножом в своей постели. Первый удар был произведен в основание черепа, и смерть наступила сразу. Убийца попал в область спинного мозга, в этом случае человек умирает мгновенно. Моря крови, о котором ты мне так живописала, не было. Почти все, что вытекло из раны на шее, впитала в себя подушка. Что-то могло попасть на руки и одежду убийцы, но совсем немного, потому что остальные множественные удары были нанесены уже после того, как он скончался. А из мертвого тела, как ты догадываешься, кровь не бьет фонтаном. Вот вкратце и все, что касается твоего поручения. Крепко целую. Спокойной тебе ночи. – И он положил трубку.

Я еще какое-то время истуканом сидела на кровати, потом до меня наконец дошло, что именно он сказал, и меня сдуло с кровати в сторону платяного шкафа.

Дарья меня не ждала, и, судя по ее виду, мое внезапное появление радости ей не принесло.

– Ты чего без звонка? Случилось что? – недовольно спросила она.

– У меня все в порядке. А ты чего такая злая?

– Я не злая. Просто мне завтра на службу, и я должна выспаться, иначе работать не смогу, – огрызнулась она.

– Не злись. Ты же все равно не спишь. Вон даже не переодевалась еще.

Однако у Дарьи в этот вечер было явно не лучшее настроение.

– Я как раз собиралась раздеться и идти чистить зубы, – заявила она. – Теперь ты будешь сидеть у меня полночи. А я завтра носом клевать буду.

Слушать все это у меня не было сил, и я довольно бесцеремонно ее перебила:

– Перестань бухтеть. Послушай лучше, что мне удалось узнать.

– О чем?

– Об убийстве Фризена!

Дарья разом забыла, что еще минуту назад очень хотела спать:

– Так ты ради этого приехала? Это так важно?

– Очень! Теперь все наконец становится на свои места.

– Рассказывай, – приказала Даша, устраиваясь на диване.

Сообщать ей о том, что я опять связалась с Голубкиным, мне не хотелось. Подруга начала бы меня пилить, и в результате все закончилось бы ссорой, поэтому я благоразумно решила не вдаваться в детали.

– Я теперь точно знаю, как убили отца Лизаветы! – торжественно объявила я.

– Мы вроде и раньше это знали, – осторожно заметила Дарья.

– Теперь я узнала подробности! Вот слушай! Его ударили ножом в шею. Попали в область позвоночника. Смерть в таких случаях наступает мгновенно. А теперь прикинь, кто мог подойти к нему совсем близко и не вызвать подозрения?

Даша нахмурилась:

– Ну кто? Жена, дочь, прислуга, охранник.

– Правильно! Теперь давай рассуждать. Жена отпадает, она в тот момент была на работе, и ее видели. Прислуга отсутствовала: это был не ее день.

– Тогда охранник или дочь.

– Давай разберемся с охранником. Его, кстати, зовут Аркадий. Он имел возможность убить. Все время был в доме, сновал туда сюда и мог, не вызывая подозрений, приблизиться к хозяину. Он мог убить, только зачем ему это? У него там теплое и сытное место, непыльная работа. Хозяйки днями нет дома, хозяин с постели не встает. Ну приходится ему за ним приглядывать, так за то хорошо платят. Убивать-то зачем? Для этого должна быть очень веская причина…

– Может, она и была, просто ты об этом не знаешь, – возразила Даша.

– Если даже и была! Он же должен понимать, что на него первого подумают. Если уж хотел убить, то должен был сделать это по-умному. Знаешь, этот Аркадий на дурака совсем не похож.

– Ну да… там же еще этот сосед сидел. Он бы обязательно кровь на одежде заметил.

– Кстати о крови! Никаких озер крови там не было!

– Как это? Писали же, что его просто истыкали ножом.

– После смерти! Обрати на это внимание. Уже тогда, когда он был мертв. И это еще одно доказательство невиновности охранника. Зачем ему эти страсти? Он ударил бы один раз, но наверняка.

– Кто-то здорово этого Фризена не любил…

– Или сначала очень любил, а потом вдруг возненавидел.

– Ты это про Лизу?

– А про кого ж еще? Даш, послушай, а ведь это точно она! Не знаю, как у остальных, но у нее был очень серьезный мотив. К тому же Лизавета – взбалмошная и неуравновешенная девица, способная на неожиданные поступки. Она обожала отца и его женитьбу на Елене восприняла как предательство. Скажешь, не повод?

Дарья пожала плечами:

– Повод, конечно. Только что в этом нового? Ее и так подозревают… Но как она попала в дом?

– Вот! Ради этого я к тебе и приехала! Лиза уже была в доме! До убийства! Ее впустил туда охранник.

Подруга ничего не сказала, лишь посмотрела на меня, как на больную.

– Даша, я говорю правду. Все так и было. Послушай, что я тебе расскажу. Тут на днях я была в Спасосвятительном переулке и случайно забрела на задворки дома, в котором находится квартира Фризена. Пока там все осматривала, познакомилась с двумя девочками. Представляешь, они видели, как через окно в эту квартиру влез сначала мужчина, а потом женщина. Тогда мне не удалось их толком расспросить, они убежали, поэтому я позже поехала туда еще раз. И вот что мне удалось узнать… В тот день, когда мне впервые позвонила Лиза, во дворе появился сначала мужчина. Подкатил бочку под окно и влез. Потом прибежала девушка… они ее назвали тетей, но для них любой, кто немного старше, уже не тетя. Девушка запрыгнула на бочку и тоже нырнула в окно. Прошло совсем немного времени, подружки по-прежнему играли в кустах, как открылось совсем другое окно, и из него на землю спрыгнул все тот же мужчина. Он сбегал к бочке, перекатил ее на новое место и помог выбраться из окна девушке, а бочку отшвырнул к забору.

– Путано все как-то. Тебе не кажется, что все это детские фантазии?

– Не кажется! То окно, в которое они влезли, ведет в кабинет. На полу возле него была рассыпана земля. Помнишь, я рассказывала тебе, как Елена разозлилась… Так вот, та земля вывалилась из цветочного горшка, который кто-то из визитеров ненароком перевернул. А что касается другого окна… Понимаешь, когда мы заглядывали в большую гостиную, Елена сказала, что они ею не пользуются с тех пор, как заболел муж. А между тем створка французского окна была всего лишь притворена, причем так неловко, что защемила штору. Не думаю, что такая неряшливость у них в обычае. Квартира огромная, но в каждой комнате все, вплоть до мельчайшей безделушки, вылизано до блеска.

– И чем все кончилось?

– Мужчина взял девушку под руку, и они ушли. Тут девочек позвали с прогулки, и они забыли про эту странную пару.

– С чего ты взяла, что это была Лиза с охранником?

– А кто ж еще? Примерно в это время Лиза звонила мне и кричала, что находится в квартире своего отца. Если даже все остальное она придумала, адрес-то назвала правильно. А теперь касательно охранника… внимание девочек привлекла прическа этого мужчины. У него были непривычно длинные волосы. К твоему сведению, у этого Аркадия темные кудри до плеч.

– На мой взгляд, не очень убедительно, но спорить не буду. И что все это значит?

– То, что убийство спланировали и совершили Лиза с охранником.

Даша скептически скривилась.

– Ты не морщись, а слушай и вникай. Сначала эта парочка залезла в квартиру в Спасосвятительском переулке. Можешь не спрашивать меня, зачем они это сделали, я не знаю! А потом поехали в Зубовку. Лизавета через лаз проникла в дом и спряталась там.

– И что, ее никто не обнаружил?

– И кто, по-твоему, мог ее обнаружить? Елена наезжала не каждый день, уборщица бывала и того реже. Дом огромный, комнат много, в некоторые, я думаю, подолгу не заглядывают.

– Хорошо, допустим, ты права.

– Я действительно права!

– Если объяснишь мне одну простую вещь! Зачем Лиза тебе звонила?

– И объяснять нечего! Ей нужно было исчезнуть, но не просто так, а чтобы это заметили. Она готовила почву для будущего убийства. Все должно было выглядеть, как звенья одной цепи. Сначала похищают дочь, потом убивают отца. Две невинные жертвы.

– Тогда ей нужно было звонить не тебе, а своим хорошим знакомым.

– Ошибаешься, именно мне. Хороший знакомый может сдуру заявить в милицию или, того хуже, сам отправиться выручать подругу из беды. А я человек сторонний, мне ее проблемы до фонаря, и никого искать я не побегу. Другое дело, что в нужный момент, когда газеты запестрят сообщениями об убийстве известного предпринимателя, я, конечно, вспомню о странном звонке, и это будет очень кстати.

– Она тебе два раза звонила. Не забыла?

– Второй звонок раздался, когда я стояла у забора, и это мог быть всего лишь отвлекающий маневр. Дом высокий, Лиза могла случайно заметить из окна верхнего этажа, что я нахожусь рядом с лазом, и постаралась побыстрее убрать меня с опасного места. Ей совсем не хотелось, чтоб я догадалась, что кто-то имеет привычку покидать участок таким путем.

– Допустим, ты права. И что собираешься делать со всеми этими фактами?

– Поеду в Зубовку. Прямо сейчас.

– Зачем?!

– Чувствую, она там, в доме. Лучшего места ей не найти. Никому и в голову не придет, что она может прятаться там. Идеальное место, чтобы отсидеться.

Дарья нервно заерзала на своем диване:

– Послушай, подруга. Не нужно тебе туда ездить! Какой в этом смысл?

Я прекрасно понимала беспокойство Даши, но уговорить меня отказаться от своей затеи, было уже невозможно:

– Не нужно ей было втягивать меня в эти игры. Прекрасно знаешь, я терпеть не могу, когда из меня делают дуру.

В Зубовку я приехала значительно позже, чем рассчитывала. Сначала меня задержала Дарья. Ей вдруг взбрело в голову перед отъездом напоить меня кофе с бутербродами. Как я ни отказывалась, как ни уверяла, что не голодна, подруга стояла на своем. После долгих препирательств мы сошлись на том, что я по-быстрому выпью кофе, причем без всяких бутербродов, и отчалю. Едва мы успокоились, как тут вдруг выяснилось, что кофе у Даши кончился. Только я успела обрадоваться такой удаче, как подруга швырнула пустую банку в ведро и метнулась к выходу.

– Куда ты, ненормальная? – успела я крикнуть ей в спину.

– К соседке. Она все равно еще не спит. Не волнуйся, я мигом.

Дашин «миг» растянулся на добрых пятнадцать минут. Кипя от злости, я несколько раз порывалась уйти, но всякий раз меня останавливало нежелание обидеть Дашу. В конце концов лишние пятнадцать минут – двадцать минут для меня ничего не решают, а Дарья так суетилась исключительно потому, что пыталась проявить заботу обо мне. Конечно, все эти мысли я держала при себе и, когда она, красная и запыхавшаяся, ворвалась в квартиру, не преминула накинуться на нее с упреком:

– Чего так долго? Тебя только за смертью посылать!

– Извини, задержалась, – пробормотала Даша и показала мне добытый трофей – полбанки мерзейшего растворимого кофе.

Вырвавшись наконец из цепких Дашиных рук, я рванула на улицу в надежде, что теперь-то смогу спокойно уехать. Не тут-то было! Переднее левое колесо машины было спущено.

– Черт! – выпалила я, с досадой разглядывая сплющенную шину. Не иначе как на гвоздь ненароком наскочила… А может, какой придурок от скуки ножичком ткнул… мимоходом. Мало ли их, таких шутников…

На мое счастье, разъезды по разбитым дорогам российской глубинки научили меня справляться со многими проблемами. Самой менять колеса тоже приходилось, поэтому, не теряя времени, я вытащила запаску и принялась за дело. Операция по замене колеса прошла гладко, но времени заняла порядочно, и, когда я тронулась с места, уже стояла глубокая ночь.

В саму Зубовку я заезжать не стала. Предусмотрительно объехав деревню, свернула на грунтовую дорогу. Приткнув машину в лесочке, где она никому не бросалась бы в глаза, я, захватив фонарик, пешком побрела к забору. Осмотрев еще раз так заинтересовавшую меня ложбинку, я пришла к выводу, что пролезть под забором на ту сторону мне будет не так уж и трудно. Ямка была неглубокой, но если лечь на спину, то проползти можно.

Гипотезу следовало проверить опытным путем, поэтому тянуть не стала, улеглась на землю и ухватилась руками за нижнюю перекладину забора. Уже в следующую минуту я была в саду у Фризенов. Странное дело, стоило оказаться на чужой территории, как меня вдруг охватило странное беспокойство. Вскочив на ноги, я стояла и всматривалась в чернильную темноту, напряженно прислушивалась к ночным шорохам и не трогалась с места. Прошло немало времени, прежде чем тревога отпустила меня, и я, не рискнувшая включить фонарь, стала различать стволы деревьев и темневшую за ними громаду дома. Осторожно нащупывая путь ногами и отводя ветки от лица, я медленно двинулась в его сторону.

Дом стоял тихий и мрачный. Он мог бы показаться нежилым, если бы на первом этаже не светилось крайнее окно.

Стараясь случайно не споткнуться о корень, я подобралась совсем близко и спряталась среди кустов. Цокольный этаж был достаточно высоким, потому через незашторенное окно я могла видеть только угол комнаты. Судя по шкафам на дальней стене, это была кухня. Я уж было решила, что в помещении никого нет, но тут в проеме окна возник Аркадий. В одной руке у него был стакан, другой он оперся о подоконник, чтоб не упасть, потому что даже на расстоянии можно было понять, что он сильно пьян. Охранник стоял лицом ко мне, и я отчетливо видела, как он с хмурой внимательностью всматривается сквозь стекло в сад. Вокруг стояла темень, и из ярко освещенной комнаты он вряд ли мог заметить меня, но мне стало не по себе. Что-то пробурчав, он уже собрался опрокинуть содержимое стакана себе в рот, но тут некто, невидимый мне, окликнул его. Окно было закрыто, и голосов я не услышала, но по тому, как Аркадий вдруг откинул голову назад и расхохотался, было понятно, что сказали ему нечто смешное. Все происходящее напоминало мне яркую картину, висящую на темной стене, где фоном служило освещенное окно, а окантовкой – оконный проем. Мужчина все еще продолжал хохотать, когда сбоку появились руки. Две тонкие женские руки, словно две гибкие змеи. Одна нежно погладила его по волосам и замерла на затылке, другая молниеносным движением всадила ему в шею нож. Дальше все произошло очень быстро. Руки разомкнулись и как бы втянулись назад, за пределы освещенного пространства. Аркадий покачнулся и рухнул. Свет в кухне погас, и дом погрузился в темноту.