Текст книги "Страсти по Веласкесу"

Автор книги: Валентина Демьянова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Понимая, что мы с Дашей просто толчем воду в ступе и ничего путного придумать не можем, я с тоской простонала:

– Ее нельзя продавать. Это не поможет.

Дарья, помня о своей недавней вспышке, решила быть терпеливой:

– Хорошо, тогда подари. Музею. Они счастливы будут.

– Тоже невозможно. Все это неправильно. Ее у меня должны украсть. Только тогда я избавлюсь от проклятия, оно вместе с картиной перейдет к вору. Понимаешь? – прошептала я.

– Понимаю. Но это уже полный бред. Давай поступим иначе, – предложила Даша.

– Как?

– Ты не можешь избавиться от нее обычным путем, так?

– Так.

– Тогда отдай ее мне! Запрем в моем сейфе и посмотрим, что будет.

С этими словами Дарья подхватила со стола футляр с картиной, быстро сунула в сейф и с силой захлопнула дверцу.

– Все!

– Дарья, не нужно было этого делать. Не поможет, только хуже будет, – всполошилась я.

– Ты со мной не согласна?

– Нет.

– Другими словами, ты против.

– Да.

– Отлично! Ты была против, но я силой отобрала у тебя картину. Знаешь, как такое действие называется? Грабеж! И это значительно хуже вульгарного воровства.

– Неужели ты не боишься?

– Нет, потому что не верю во все эти старушечьи бредни. Вот что, дорогая, мне пора уходить. Я бы с удовольствием с тобой еще поболтала, но не могу. У меня частная консультация, и за нее должны неплохо заплатить. Если можешь, подвези до метро.

– Я тебя до места могу довести.

– Нет нужды. У меня прямая ветка.

Высадив Дашу у входа в метро, я покатила домой с твердым намерением ни о чем неприятном больше не думать и остаток дня посвятить отдыху. В мои планы входило сначала долгое отмокание в ванне с регенерирующей маской на лице, потом неторопливое попивание кофе на кухне и, наконец, в завершение вечера, чтение книги в постели. Ничему этому сбыться было не суждено. Я стояла в очередной пробке, когда вдруг зазвонил мой мобильник.

– Ань, ты где? – И я услышала потерянный голос Дарьи в трубке и испугалась.

– На Ленинском в пробке стою.

– Можешь приехать за мной? Я в Склифе.

Тут мне совсем стало плохо, и, не помня себя, я заорала:

– Что случилось?! Как ты там оказалась?!

– «Скорая» привезла. У меня сломаны ключица и лодыжка правой ноги.

– Ты шутишь?!

– Если бы… Я упала на эскалаторе.

– Бежала вниз и поскользнулась?

– Стояла. Меня кто-то в спину толкнул.

На следующий день я злорадно отчитывала Дашу:

– Вот видишь! Ты мне не поверила, а ведь я говорила правду! Не успела ты взять картину, как случилось несчастье.

Бедная невыспавшаяся Дарья, всю ночь промучившаяся от боли в сломанных костях, достойного отпора дать не могла. Она только беспокойно ерзала на кровати да страдальчески морщилась в ответ. Ободренная ее беспомощным состоянием, я совсем распоясалась. Приблизившись вплотную к болящей, я решительно сказала:

– Если от нее немедленно не избавиться, будет еще хуже, – и добавила уже не так храбро:

– Как бы нам совсем не помереть.

Это уж было чересчур. Развернувшись ко мне всем своим грузным телом, подруга собралась выдать в мой адрес что-то крайне неприятное, но вовремя вспомнила о вчерашнем падении с лестницы и опомнилась.

– Что ты предлагаешь? – проскрежетала она, одаривая меня полным ярости взглядом.

Ободренная, я поделилась с ней своими соображениями.

– У меня есть план. Я всю ночь думала, и вдруг под утро мне в голову пришла совершенно гениальная мысль.

– У тебя они все гениальные, – зловредно хмыкнула Дарья, но я на нее ни капельки не обиделась, понимая, что подруга морально травмирована и не в состоянии адекватно реагировать на окружающий мир.

Миролюбиво похлопав Дашу по могучему плечу, обтянутому ночной рубашкой в трогательных ромашках, я с азартным блеском в глазах начала излагать:

– Родители Антонины Юрьевны отняли картину у матери Софьи Августовны. Та обиделась и прокляла их. Так?

Дарья нехотя кивнула.

– С этого все началось! Значит, чтобы все закончилось, нужно восстановить справедливость, и тогда проклятие потеряет силу. Понимаешь?

Перехватив непонимающий взгляд Дарьи, я с досадой выпалила:

– Нужно вернуть полотно законной владелице, балда!

– Они давно уже в могиле, – мрачно заметила Даша.

– Но жива ее дочь! Софья Августовна! И она законная наследница. Вот ей и вернем. Раньше мне это как-то в голову не приходило, а тут я вдруг пораскинуть мозгами…

– Видишь, как полезно думать, хотя бы изредка, – с нескрываемым ехидством заметила Дарья.

– Не завидуй! Ты, конечно, не такая умная, но тоже не без способностей, – отмахнулась я.

Услышав это, Дарья только закатила глаза.

Отсмеявшись, я уже вполне серьезно спросила:

– Как думаешь, стоящая мысль?

– Разумная, но…

– Ну, говори!

– Ты деньги потеряешь. Она же тебе ничего не заплатит. А если объявится заказчик, так еще и аванс придется вернуть.

– Нашла о чем печалиться! Наше с тобой счастье дороже всех денег! Значит, одобряешь?

– Тебе решать, но, если ты от нее избавилась, я бы вздохнула спокойно, – сказала Дарья, смущенно пряча глаза.

Глава 25

Софью Августовну, я конечно же застала дома, причем не одну, а в компании с Розой. Роза занималась уборкой, а Софья Августовна сидела в своем любимом кресле, следила за ней и изводила бесчисленными указаниями. Мое появление было встречено обеими женщинами с радостью. У Розы появился шанс хоть на короткое время избавиться от нудных поучений, а у Софьи Августовны образовался свежий собеседник.

– Давненько не заглядывала, – заметила Роза, с трудом поднимаясь с колен.

– Всего-то пару дней, – ответила я, усаживаясь на стул.

– Чем занимались? – светским тоном поинтересовалась Софья Августовна.

– В командировку ездила.

– Все картину ищешь? – подала голос из-за спины хозяйки Розы.

– Работа у меня такая.

– Не надоела? Хлопот-то сколько!

– Мне нравится, – ответила я и обратилась к Софье Августовне:

– Все спросить хотела… Как картина «Христос в терновом венце» попала в вашу семью?

Брови Софьи Августовны изумленно взлетели вверх, а улыбка медленно ушла с лица. Глядя мне в глаза, она холодно произнесла:

– Я уже отвечала на этот вопрос. Картина принадлежала моему отцу.

– Не хочу обижать недоверием, но это не совсем так. Изначально ею владел князь Батурин… – мягко сказала я.

– Совершенно верно! – нимало не смутившись, подтвердила Софья Августовна. – Картина действительно принадлежала ему. А после моего рождения он подарил ее моей матери. В знак любви.

– Князь Батурин?

– Конечно.

– Выходит, вы не дочь Мансдорфа? – бестактно уточнила я.

– Я ношу его имя, но я ему не дочь. Я дитя страстной, но грешной любви, – с пафосом проговорила Софья Августовна, потом грустно усмехнулась и уже серьезно пояснила:

– Барон, желая избежать скандала и просто по доброте своей, дал мне свое имя, но я ему не родная.

– Значит, он знал, что князь Николай и его жена, баронесса Мансдорф…

– Баронесса здесь ни при чем! – резко оборвала меня Софья Августовна.

– Как ни при чем? Она же ваша мать!

– Моей матерью была Екатерина Щербацкая.

– Я баронесса Мансдорф?

– Она приходилась моей матери кузиной. В молодости мать поссорилась с родителями и в гневе убежала из дома. Должна заметить, она была наделена страстным нравом, который не раз давал себя знать. Думаю, если бы не характер, ее жизнь сложилась бы иначе… спокойнее и без череды трагических событий. Ну, матери давно нет в живых, и не мне об этом судить… Собственных средств мать не имела, да и не могла незамужняя девица жить одна. В те времена это было просто неприлично, ее бы не поняли и не приняли в обществе, поэтому она поселилась в доме своей кузины.

– В качестве кого?

– Как близкая родственница, подруга, компаньонка. Помогала баронессе вести дом, следить за слугами. Днем составляла компанию на прогулках, вечером вместе с хозяевами принимала гостей.

– Она познакомилась с вашим отцом уже в Павловке?

– Да. Он часто бывал у Мансдорфов.

– Барон знал об их романе?

– Думаю, нет. Эти отношения тщательно скрывались. Вот баронесса была в курсе происходящего, но она любила мою мать и входила в ее положение. Желая помочь влюбленным и оградить их от пересудов, она часто отправлялась на прогулку в обществе матери, а тут в укромном уголке уже поджидал мой отец. Нужно сказать, что это было практически единственной возможностью для них побыть наедине. Но когда мать забеременела, баронессе пришлось все рассказать мужу.

– Зачем?

– Она просила его дать ребенку свое имя. Понимаете, тогда все было не так, как сейчас. Незаконнорожденный ребенок… какое будущее ждало меня и мою мать?

– И барон согласился!

– Да. Правда, не обошлось без скандала. Он очень гневался на жену, называл ее сводней, потакающей разврату… но, в конце концов, согласился. Мать с баронессой уехали в полтавское имение Мансдорфов, где через полгода она меня и родила. Когда они вернулись в Павловку, баронесса объявила, что я ее дочь.

– Родители продолжали встречаться после вашего рождения?

– Да, но баронесса уже устранилась от покровительства.

– Вы помните своего настоящего отца?

– Смутно, хотя мать рассказывала, что он меня любил и пользовался всякой возможностью увидеться со мной. Мне очень жаль, что он погиб раньше, чем я начала что-либо хорошо понимать. Его расстреляли.

– Я знаю. А как сложилась судьба ваших приемных родителей?

– Сразу после февральских волнений баронесса уехала за границу, в Италию. Барона к тому времени уже не было в живых. Трагическая история, и мне не хочется ее вспомнить.

– Вы не отправились вместе с баронессой. Почему?

– Во-первых, страстно любя моего отца, мать и помыслить не могла о том, чтобы разлучиться с ним навсегда. Во-вторых, баронесса не звала нас с собой. К тому времени ее отношение к моей матери изменилось.

– Теперь я понимаю, почему ваша матушка так дорожила картиной.

– Ничего ценнее у нее не было, – просто ответила Софья Августовна.

– Значит, вам приятно будет на склоне лет снова увидеть вещь, так много значившую для вашей матери, – сказала я, наклонилась к стоящему у моих ног футляру и, вытащив картину, торжественно водрузила ее на стол.

Я слышала, как восхищенная Роза громко прошептала:

– Нашла! Разрази меня гром, нашла! Ну молодец, девка!

Я все слышала и была искренне благодарна Розе за ее доброе отношение ко мне, но глаза мои были прикованы к Софье Августовне. Она глядела на картину останавливающим взглядом, а по лицу у нее медленно разливалась синюшная бледность.

– Возьмите. Это вам.

Теряя уверенность, я тихонько пододвинула полотно к лежащим на столе узловатым старушечьим рукам. В ответ она, будто испугавшись, резко отдернула их и спрятала под стол.

– Возьмите. Она ваша, – настойчиво повторила я.

– Нет. Не нужно. Я не хочу, – еле шевеля губами, проговорила Софья Августовна и ухватилась за ворот платья, словно он душил ее.

– Да почему? Неужели из-за проклятия? Так вы зря боитесь, к вам оно не имеет ни малейшего отношения. Когда ваша матушка произнесла его, она имела в виду совсем других людей. А у вас на нее все права.

– Чушь! Вы ничего не понимаете. О каких правах говорите? – натужно прохрипела Софья Августовна.

Роза, до того момента наблюдавшая за происходившим круглыми от удивления глазами, сорвалась с места и побежала к раковине. Трясущимися руками она набрала в чашку воды и, расплескивая ее от волнения на пол, поднесла хозяйке.

Прошло несколько долгих минут, прежде чем к щекам Софьи Августовны снова прилила кровь, и она перестала задыхаться. И как только почувствовала себя лучше, так сразу же попросила Розу:

– Подай мою сумку, пожалуйста.

Та явно имела насчет всего происходящего собственное мнение, но спорить не решилась и беспрекословно выполнила просьбу. Сходила к шкафу. Вытащила старомодную сумку и, не говоря ни слова, положила перед Софьей Августовной. Непослушными руками старуха расстегнула замок и достала уже знакомую мне фотографию князя Батурина.

– Видите, что здесь написано?

Ее скрюченный палец гневно уперся в нацарапанные на картоне буквы. Я кивнула.

– Читайте! – приказала она.

– «Будь проклят», – покорно прочитала я.

– Вот с этого все и началось!

– Кто это сделал? Ваша мать? Он ее чем-то обидел?

– Мама здесь ни при чем. Это сделала венчаная жена князя, когда узнала о его измене. Неизвестный доброжелатель сообщил ей, что у ее мужа есть любовница и незаконнорожденный ребенок. Она в тот же день приехала в Павловку к моей матери требовать объяснений.

– Опрометчивый поступок. Довольно унизительно оказаться лицом к лицу с удачливой соперницей.

– Мне кажется, бедная женщина надеялась, что все, написанное в письме, окажется ложью. Но моя мать ничего не отрицала. Напротив, она даже бравировала своим положением. Нимало ни смущаясь, признавалась и в связи с женатым мужчиной, и в том, что имеет от него дитя. А когда разъяренная княгиня начала обвинять ее в распущенности, высокомерно заявила, что ей стыдиться нечего. Именно она, Екатерина Щербацкая, является настоящей женой князя Николая, потому что в основе их отношений лежит не расчет, а искренняя любовь. Князь перед Богом признал ее своей законной супругой и в подтверждение своих клятв подарил заветную картину. Охваченная отчаянием княгиня ничему не хотела верить и кричала, что все это подлая клевета и заговор против их с мужем семейного счастья. В ответ на эти причитания моя мать засмеялась и злорадно предложила пройти в соседнюю комнату. Когда княгиня Батурина увидела на стене «Христа в терновом венце», она потеряла над собой контроль. Забыв всякую гордость, она упала перед соперницей на колени и принялась умолять ее отказаться от князя. В ответ та только снисходительно улыбалась. Когда ее слова и доводы были исчерпаны и больше сказать было нечего, княгиня поднялась с колен и, глядя матери прямо в глаза, прокляла и ее, и все ее потомство до седьмого колена…

– Вот это да! – прошептала я. – А фотография… с ней что приключилось?

– Уходя, княгиня заметила на туалетном столике матери фото своего мужа. В ярости схватила его и ножом для разрезания писем выколола изображению глаза.

– Извините, если мои слова обидят вас, но, по-моему, ваша матушка поступила жестоко.

– Не обидят. Я и сама так думаю. Единственным оправданием ей может служить то, что сделала она это не от хорошей жизни. Все ее слова были всего лишь бравадой. На самом деле она не ощущала себя ни счастливой, ни уверенной в чувстве князя к себе. О каком счастье можно было говорить, если князь Николай, несмотря на все пылкие клятвы, и не думал разъезжаться с женой? Более того, он тщательно скрывал связь с моей матерью, потому что в действительности своей законной женой по-прежнему считал ту, с которой обвенчался.

– А как же картина? Он ведь подарил ее вашей матушке…

– Все это не более чем романтические игры!

– Выходит, Екатерина Щербацкая завидовала княгине Батуриной и, когда представилась возможность, сполна поквиталась с ней?

– Теперь понимаете, почему я не хочу иметь эту картину у себя? – мрачно спросила Софья Августовна после продолжительного молчания. – С этой картиной связано так много трагических событий, что даже смотреть на нее у меня нет сил.

– Может быть, у вас есть родственники? Возможно, они придерживаются иного мнения и захотят взять картину?

– Никого у меня нет. Я абсолютно одинока, – оборвала меня Софья Августовна.

– Что же делать?

– Оставьте ее себе, – равнодушно проронила Софья Августовна.

– Нет!

– И правильно! Это злая картина, и она не принесет вам счастья.

Софья Августовна вроде бы и разговаривала со мной, но голос ее звучал рассеянно, а сама она не сводила пристального взгляда с лежащей перед ней фотографии отца.

– Вы тут помянули родственников… – неуверенно начала она.

Я так и подалась вперед:

– Да? Значит, все-таки есть родственники?

Софья Августовна раздраженно поморщилась:

– У меня нет никого! Но, может быть, вы сумеете разыскать законных детей князя Николая?

Ее предложение настолько ошарашило меня, что я не сдержалась:

– Да где ж я их искать буду? После стольких лет?

Софья Августовна, захваченная своей бредовой идеей, на мой вопль даже внимания не обратила.

– Вы должны их найти! Если мы сможем вернуть картину Батуриных, все плохое кончится! – с жаром воскликнула она.

Я отрицательно покачала головой:

– Исключено. Только деньги и время потратим, результат будет нулевой.

– Пожалуйста, не отказывайтесь. Вы такая энергичная, такая деловая. У вас все получится. Сделайте это для меня… – убеждала она, лихорадочно сверкая глазами.

– Софья Августовна, дорогая. Я на много готова для вас, но это – невыполнимая просьба, – мягко произнесла я и проникновенно заглянула ей в глаза.

Уголки губ у нее опустились, а голос упал до шепота:

– Умоляю. Тогда я смогу умереть спокойно.

«О, господи! Этого мне только не хватало», – в смятении подумала я. Осторожно взяв ее руки в свои ладони, я тихо и спокойно начала объяснять:

– Софья Августовна, подобное расследование требует средств и значительных усилий. Допустим, деньги не такая уж и проблема, их мы найдем. Но разыскать следы детей, оставшихся в революцию без родителей, практически невозможно. Столько лет прошло, столько страшных событий. И потом, старший сын князя ведь был расстрелян. Так?

Софья Августовна согласно кивнула.

– Вот видите! Один отпадает. Была еще дочь, насколько я знаю…

– Ходили слухи, что ее изнасиловали дезертиры, и она после этого утопилась.

– Значит, и тут искать бессмысленно…

– Но я и не призываю вас разыскивать старших, – нетерпеливо перебила меня Софья Августовна. – Я веду речь о младшем!

– Вы знаете, где его искать? – устало осведомилась я, понимая, что все мои усилия пропали даром.

– Я ничего не знаю! – вспылила Софья Августовна. – Но вы, Анна, ответьте мне на один вопрос!

Я пожала плечами:

– Если смогу.

– Где вы взяли эту картину?

Скрывать мне было нечего, и я честно призналась:

– У дочери Юрия Всеволодовича.

Софья Августовна довольно улыбнулась:

– Значит, вам удалось разыскать Антонину.

– Удалось, – не стала запираться я.

– Отлично! – возликовала Софья Августовна. – Теперь нужно съездить к ней еще раз и узнать адрес Феликса.

– Это еще кто? – опешила я.

– Федя! Он воспитывался в семье Юрия Всеволодовича.

– Мальчик Федя? А разве он не был сыном Юрия Всеволодовича от первого брака?

– Семья Юрия Всеволодовича погибла от тифа. А Феликс был сыном князя Николая. После всех этих трагических событий ребенок остался совсем один, и его приютил кто-то из крестьян. Тогда и назвали Федей. В один из своих приездов на родину Юрий Всеволодович узнал об этом и забрал его с собой. Он тогда еще не был женат на Коре.

– О Господи! – только и смогла вымолвить я.

Моя реплика повисла в воздухе, все мысли Софьи Августовны были заняты предстоящим расследованием.

– Феликса, конечно, может уже и не быть в живых, – рассуждала она. – Все-таки он был на полтора года старше меня. Но у него должны остаться дети, внуки. Да не важно кто! Лишь бы прямые наследники! У Антонины должны быть их адреса, он ведь ей братом считался.

У меня на этот счет было другое мнение, но сообщать его Софье Августовне я не торопилась. Ни к чему огорчать ее, пускай себе немного помечтает. Вместо этого спросила:

– А ваша мать знала, чьим ребенком в действительности являлся Федя?

Софья Августовна фыркнула словно рассерженная кошка:

– Естественно!

– У нее никогда не возникало желание забрать его к себе? Ведь он был сыном обожаемого ею человека…

– В первую очередь он был ребенком ненавистной ей женщины, – возразила Софья Августовна.

Заметив мое удивление, она пояснила:

– Мама терпеть его не могла. Тогда я, как и вы теперь, не понимала причину столь явной неприязни, потом прочитала дневники матери, и мне многое стало понятно.

Услышав про дневники, я встрепенулась. Нет для меня лучшей добычи, чем старые документы. И теперь от одной только перспективы заполучить заветные записи у меня перехватило дыхание. Поймав мой взгляд, Софья Августовна усмехнулась:

– И не надейтесь. Я все сожгла. Примите мой совет, Анна: никогда не видите дневников. Потом их обязательно прочтут ваши дети или, что еще хуже, внуки и обязательно осудят вас. Они не поймут мотивы, которыми вы руководствовались в своих поступках, и сделают совсем не те выводы, на которые вы рассчитывали.

– Что ты к ней привязалась с этой родней? – зудела мне в ухо Роза. Она увязалась провожать меня до машины и теперь, вышагивая рядом, изводила упреками.

– Да что такого я сказала? – огрызнулась я.

Розины наскоки меня ничуть не беспокоили, и спросила я вяло, просто чтоб не молчать.

– «Что я такого сказала?» – сердито передразнила меня Роза. – Да ты весь вечер только и трещала про всяких родственников.

Я пожала плечами:

– Так ведь не из досужего любопытства. Для дела. Сама слышала, картину пристроить нужно. Софья Августовна брать ее отказывается, вот нужно найти кого другого.

– Ищи не ищи, все пустое. Одна она как перст.

– Никогда замужем не была? – поинтересовалась я, но опять же без всякого интереса.

За истекший вечер столько всего наслушалась, что меня уже ничто не трогало.

Роза даже руками всплеснула:

– С чего это ты так решила? Была Софья Августовна замужем и даже дочку имела.

– И где же они?

– Муж в войну погиб, дочь умерла. Софье Августовне внучку одной поднимать пришлось.

– Значит, еще и внучка была? И тоже умерла?

– Скажешь! Жива!

От удивления я даже остановилась:

– А чего ж она твердит, что у нее родственников нет?

– Все правильно она говорит. Никого нет, – скорбно поджала губы Роза.

– Слушай, перестань темнить, а? Что за тайны?

– Никаких секретов. Жива эта бандитка, жива и здорова. Только для нас она все равно что умерла. Не существует ее для нас.

– А попонятнее нельзя? – попросила я, тихо закипая.

– Да что тут говорить? Бабушка тянула ее, воспитывала, а эта бандитка в восемнадцать лет ушла из дома и знать бабку не хочет. И как ушла! Со скандалом! И чего она тут только не наговорила! И «видеть тебя не хочу», и «умирать будешь, не приду», и «стану богатой, а тебе крошки не дам»!

– С чего это девушка так расходилась?

– А она всегда такая была. С виду ангел, а сама злющая и вечно всем недовольная. И всегда ей всего хотелось. Страсть до чего алчный и завистливый ребенок рос. Ни в чем отказа не знала, но если, к примеру, у кого из подружек обновка появится, так она вся слезами изойдет, спинной мозг бабуле выест, а себе такое же вытребует.

– Но это ни диво. Таких много вокруг. С бабушкой-то она чего не поделила? Почему из дома ушла?

– Разговор у них вышел. Софья Августовна все таилась и молчала, а тут вдруг возьми да расскажи девчонке всю правду. И про княжеский род, и про имения, и про бабкины шашни. Ну и про картину, конечно.

– Рассказала – и что?

– Вспылила наша бандитка. Попрекнула бабушку, что она ее в нищете растила, а могла бы с золоченой тарелки кормить. Представляешь?

– Так ведь действительно в нищете… – осторожно заметила я.

– Скажешь тоже! Ты на обстановку не смотри, это ничего не значит. Софья Августовна, пока в силе была, неплохо зарабатывала. Она два языка знает, в институте преподавала, ученики к ней толпой ходили. Не могу сказать, что жили богато, но уж не бедствовали точно! А Софья Августовна, вот простота, все до копейки на внучку тратила. Нет чтоб на старость средств подкопить! И что толку? Сама сейчас нищая, а бандитка все равно себя обделенной считает.

Роза ухмыльнулась:

– Эта соплячка как про княжество да про пропавшую картину узнала, так прямо в бешенство впала. Посчитала, что родня ее подставила, лишила причитающегося наследства. Всем досталось. Больше всех, конечно, Екатерине Павловне. Та перед ней кругом виновата оказалась. И от родителей, дескать, зря сбежала! И дурой была, что из Павловки добра не натащила! И картину проворонила! Не имела, мол, прабабка права так глупо собственную жизнь прожить, потому как ей, бандитке, от этого только вред!

– Слушай, что ты ее все бандиткой зовешь? Имя-то у нее есть?

– Есть, только у меня язык отсохнет, если я его повторять начну. Бандитка она, форменная бандитка. И ведь имела наглость сюда потом приезжать!

– Все-таки навещала бабушку. Может, примириться хотела?

– Сейчас! Скажешь тоже! Покрасоваться явилась. Мол, посмотри, какая я удачная да благополучная.

– Так она действительно разбогатела?

– Да разве ж я знаю? Приезжала на машине, врать не стану. И одета прилично.

– Может, стоит ее найти? – задумчиво пробормотала я.

– И не вздумай! Ни я, ни Софья Августовна тебе этого не простим. Да и не найдешь ты ее.

– Это почему же?

– Фамилию я тебе не скажу.

– Если нужно будет, я ее из-под земли достану, – ухмыльнулась я.

Глава 26

Утро началось моросящим дождем, а обернулось плохим настроением и мучительными раздумьями. Совершенно неожиданно в моем деле появились два новых фигуранта, и нужно было срочно решать, с кого мне начинать. Каждая персона имела свои плюсы и свои минусы, поэтому принять решение с ходу было не просто.

Меня, конечно, привлекал мальчик Федя. Он был прямым наследником семьи Батуриных, и это дорого стоило. К сожалению, шансы его найти практически равнялись нулю. Антонина Юрьевна уже пыталась сделать это, и ее усилия ни к чему не привели. Ей, мне помнится, ответили, что мальчик с такой фамилией в приют не поступал. Ничего удивительного в этом, конечно, не было, если учесть, какими словами его напутствовала Кора, оставляя у дверей детского дома. Она так запугала ребенка, что тот мог попросту сбежать. Выяснять, как сложилась судьба затерявшегося среди просторов нашей необъятной Родины ребенка, было делом пустым, за него и браться не стоило.

Внучка Софьи Августовны представлялась мне фигурой более перспективной. С точки зрения поисков. Найти ее особого труда не составит, другое дело, что и морального удовлетворения это не принесет. Как оказалось, Екатерина Щербацкая владела картиной не совсем законно, то есть, в прямом смысле она ее, конечно, не украла… Полотно ей было подарено, но то, каким образом это было сделано и к каким последствиям привело, делало права Екатерины Павловны на картину довольно сомнительными. Короче, в свете открывавшихся фактов передача «Христа в терновом венце» внучке Софьи Августовны душу мне не грела.

Изрядно помучавшись, я в конце концов приняла решение начать все-таки с Феликса. Уверенности в правильности подобного шага не было никакой, но главным аргументом тут стало то, что он был Батуриным. И еще конечно же моя привычка каждую версию отрабатывать до конца. Из чистого эгоизма, чтобы потом не изводить себя сомнениями. Антонина Юрьевна обмолвилась, что жила с родителями в районе Красных Ворот, а приют находился на Старой Басманной. Выяснить, что и в наши дни на этой улице по-прежнему располагается детский дом, удалось быстро и без проблем через платную справочную. И теперь, когда у меня в руках был листок с точным адресом, мне не оставалось ничего другого, как выбраться из уютного кресла и отправляться на работу.

– Вы к кому? – строго поинтересовалась вахтерша, сверля меня подозрительным взглядом поверх сдвинутых на нос очков.

– Мне нужен директор.

– По коридору направо, – сказала она, сразу утратив ко мне интерес.

И директор, и ее кабинет мне понравились. Я поняла это сразу, как только увидела стены, увешанные детскими рисунками, и полки с ребячьими поделками. В комнате тихо играло радио, уютно пахло молоком и свежеиспеченными булочками. Директриса и сама была похожа на пышную сдобную булочку. Очень крупная, с большими полными руками, с румяным круглым лицом и живыми глазами в лучинках морщинок, она показалась мне доброй матерью большого семейства.

– Вы ко мне?

Голос мне тоже понравился. Спокойный приветливый голос, именно таким и нужно разговаривать с детьми.

– Да. У меня к вам вопрос личного характера.

– Присаживайтесь, пожалуйста.

Опустившись на краешек стула, я сразу приступила к делу:

– Я разыскиваю своего дальнего родственника. Точнее, брата моей бабушки. В 1924 году их отец был расстрелян, как враг народа, и дети остались сиротами. По словам бабушки, ее брата определили сюда.

– Его одного?

– Детей разделили, сама она воспитывалась в другом месте. Должна сразу признаться, эти сведения не точны. Ей так кажется, но она не совсем уверена.

– И вы начали поиски только сейчас? Ваша бабушка не пыталась сделать это раньше?

– Ее жизнь сложилась таким образом, что предпринять что-либо было затруднительно, – туманно ответила я, от всей души надеясь, что дальнейших расспросов не последует.

Их действительно больше не было. Похоже, директриса много чего навидалась на своем веку и никакие повороты судьбы ее уже не удивляли.

– У вас есть документы, удостоверяющие родство? – будничным тоном спросила женщина.

Я удрученно поникла головой:

– У бабушки ничего не сохранилось.

Боясь, что после этого она откажется со мной разговаривать, я подалась вперед и с жаром заверила:

– Честно говоря, до недавнего времени я и не подозревала, что у бабушки был брат. Раньше она никогда ничего такого не рассказывала, а сейчас все время его вспоминает. Вспоминает и плачет. Говорит, не могу умереть спокойно, пока не узнаю, как сложилась его судьба.

Директриса понимающе кивнула.

– Фамилию, имя, год поступления ребенка в наше учреждение назвать можете?

Голос ее звучал участливо, на лице явно читалось желание помочь.

– Краснов. Федя Краснов. Осень тысяча девятьсот двадцать четвертого года, – торопливо выпалила я, счастливая оттого, что она мне не отказала.

Вообще-то эта фамилия вызывала у меня большие сомнения. Не знала я точно, какую фамилию носил мальчик Федя. Красновым я его назвала, исходя исключительно из собственных умозаключений. Батуриным он вряд ли мог быть. Ни время, в котором они жили, ни положение приемного отца к этому не располагали. Логичнее было предположить, что, усыновляя мальчика, Юрий Всеволодович дал ему свое имя. И, значит, Федя должен был называться Красновым.

– У вас есть архив? – с замиранием сердца поинтересовалась я.

– Да, в подвале. Пойдемте.

Огромное помещение обдало нас нагретым воздухом и застоявшимся запахом пыли.

– Как здесь жарко…

– Под потолком проходят трубы отопления и горячей воды, – не оборачиваясь, откликнулась директриса.

Не останавливаясь и не глядя по сторонам, она уверенно шла по проходу между стеллажами.

– Думаете, здесь есть бумаги двадцать четвертого года? – робко спросила я, глядя ей в спину.

– Конечно. Мы храним все документы, а наше учреждение существует с тысяча девятьсот четырнадцатого года, – последовал энергичный ответ.

Дойдя до нужного ей стеллажа, она нашла картонный разделитель с выцветшей надписью «1924» и начала ловко перебирать старомодные папки с тряпочными тесемками. Дойдя до конца, с огорчением объявила:

– Такой фамилии нет. Не поступал к нам Краснов.

Ее слова меня не удивили. Нечто подобное я и ожидала. Не зря же Антонина Юрьевна сказала, что ответ был отрицательный.