Текст книги "Цена свободы"

Автор книги: Валентина Чубковец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Три в одном, или В «десяточку»

Тогда Саша, муж, работал в городе на КамАЗе, а жили в деревне, и совсем неудобно было мотаться туда и обратно. Да и солярку тратил, а сколько времени уходило на одну только дорогу… Но поскольку он был отменным работником, нам в конце девяностых подарили квартиру в городе. Да-да, именно подарили. Хотя в те годы такими подарками уже не баловали, а нам повезло.

Но было одно но. На работе Саше предложили написать заявление, что так, мол, и так, деньги на мебель надо, прошу выделить сорок пять тысяч.

– А ты, Саша, нам в течение полугода их отдашь, из зарплаты будем вычислять.

Время тяжёлое, муж понимал, что брать легко, а отдавать как? Да и с зарплатой проблемы были, не платили по несколько месяцев. Тогда по всей стране бардак процветал. А на что жить-то? И стал Саша усердно отказываться:

– Да не надо нам денег, без мебели немного поживём, со старой пока, а там видно будет, может, когда-нибудь и заменим.

– Да что ты, Саша, ты просто не понял, – заявление напиши, а деньги-то мы тебе как будто бы дали. А в течение полугода высчитывать будем с зарплаты.

Куда деваться, никому тогда из нашего посёлка не подарили квартиру, только нам и ещё одному работнику, орденоносцу. Совестно как-то стало мужу, вот и написал заявление. Высчитали. Но мы всё равно рады, в то время квартиру за сорок пять тысяч урвать. Словно в лотерею выиграли. По сей день довольны своим жильём.

Всё мне понравилось в этой квартире. Даже сам номер квартиры десять и дом десять только дробь два. А вот кухню я решила переделать, больно маленькая, зато коридор большущий.

– Саш, не принимать же мне гостей только в коридоре, на кухню пройти надо, чаёк попить, пообщаться, а здесь и не развернёшься – теснотища.

Ломать не строить, доказывал он, но всё же уговорила. Нехотя согласился. Я, было, уже строителя нашла, который за небольшую сумму взялся стену класть. Но ломать стену и выносить использованный кирпич мужчина не захотел. Вернее, захотел, да только такую цену заломил, что мы решили сами и сломать, и вытащить, и затащить. Помню, муж моей сестры хорошо тогда помог. Сравнить, что легче было, выносить или заносить, одинаково «приятно», выносили же не просто кирпичи, а оштукатуренные. Хотя всяко спускаться с четвёртого этажа ловчее, чем подниматься. Лифта нет. Опять же надо не забывать ещё и о том, что не только кирпич, но и песок, цемент и т. д. надо было натаскать. Таскала и я, тяжело, не скрою, а как же, я эту кашу заварила, захотела кухню побольше – получай. Но не пожалели. Большая кухня, уютная, часто мы в ней собираемся – родни полно, не одна в семье выросла.

Так вот, вернусь к работнику, который стену нам клал. Деньги-то он сразу все попросил, я и отдала, пусть немного, но деньги на то время.

– Да я вам её в два счёта выложу.

– А ровно? – встрял муж.

– А как же, по линеечке, – ловко провёл по ещё несломанной стене рукой.

Выложил, пожалуй, с полметра, а может, и больше, смотрю, если так дело пойдёт, то завалится наша стена, косо кладёт. А Саша на работе, я руковожу парадом. Похоже, принимал спиртное, пойдёт курить на балкон, смотришь, а от него перегаром разит, разговорчивый больно стал. Бутылку поищу, вроде нигде не видать. И как умудрялся?

– Да вы, однако, уже кривой? – не вытерпела. – И стена кривая идёт, а вы много стен выложили?

– Ваша первая, но я смогу, справлюсь, – убеждает.

– Вижу, как вы справляетесь, так и я смогу сикось-накось.

Заметил и «кладчик», что накосячил, и вскоре слинял. Ищи ветра в поле. Опять ломать пришлось, но тут ещё по свежей кладке, кирпичи не выбрасывали, обчистили, и всё. Вновь нам пришлось работника нанимать, но тот уже мастеровито клал, ровно, не пил. Пожалел нас, денег много не взял.

Понемногу обзавелись новой мебелью. Первое, что купили, это кухонный гарнитур, сильно понравился. Установили. Не прошло и месяца, звонок в дверь, открываю, а передо мной стоят два молодых человека, улыбаются, хотя и уставшие, у одного из них бумага, протягивает мне.

– Вот, с доставочкой, получайте, – снова улыбается.

Улыбаюсь и я, глазам не поверила, кухонный гарнитур на нашей площадке, прям у двери стоит, да такой красивый, блестит весь, однако гораздо дороже нашего. «Ого, точно не по нашим деньгам, сколько же он стоит?» – мелькнула мысль. Спрашиваю радостно, это точно нам?

– Вам, а кому же ещё?!

Опять мысль мелькнула, быть может, с Сашиной работы решили очередной подарочек преподнести, ну как бы на новоселье, те сорок пять тысяч-то мы выплатили. Что ж я со своим-то делать буду? Тоже приглянулся, а продавать и вовсе не умею, да и кто купит, у всех с деньгами проблема, а этот, видать, что дорогущий. Аж пот пробил, разволновалась.

– Ребята, – говорю им, – а нас как-то никто и не предупредил. Вот так, раз – и подарок сразу, – выпучиваю глаза, разводя руками, покачиваю головой. Паренёк, что повыше, настойчиво документы протягивает, мол, расписаться надо за доставочку и доплатить чего-то. «Ага, опять платить…» – подумала.

– Ребята, а вы точно ничего не перепутали? Обязательно доплачивать?

– Ну да, мы же с вами созванивались.

– Да что вы, с кем созванивались?! У нас даже телефона-™ нет. И вообще, вы, похоже, не по тому адресу доставочку сделали.

– Как не по тому? – возмутились было они чуть ли не в голос.

– Это Карла Ильмера, десять, и квартира десять?

– Ну да, – поддакиваю, только Карла Ильмера, десять дробь два, а вам, похоже, нужен дом с дробью один.

Улыбка ребят быстро покинула, а лица сделались такими кислыми, как были у нас с Сашей, когда мы кирпичи туда-обратно таскали. И надо же было им сюрприз сделать, нет чтобы один поднялся, документы принёс, разобрались бы, и не надо мебель с места на место перетаскивать.

Сколько лет прошло с тех пор, а порой вспомню тех ребят, когда сама что-то забуду и возвращаюсь на четвёртый этаж, сначала такие весёлые, улыбчивые были с сюрпризом, а потом…

И это ещё не всё с десятым номером. После истории с кухонным гарнитуром года три прошло, может, чуть больше. У нас уже и домофон, и телефон появился, но жили средненько, мы и по сей день так живём. Воровать нечего, даже порой дверь не закрываем, в деревне-то все с открытой дверью живут, я имею в виду, не запирают на засов, разве только на ночь.

Так вот, собралась я однажды в магазин, ветровку надела, обулась, вдруг резко в дверь звонят, не в домофон, а в дверь, да так настойчиво. Я не успела выкрикнуть, что дверь открыта, как трое крепышей с автоматами, в камуфляжной форме, лиц не видать, маски натянуты, один из них меня к стене прижал своим автоматом, я и спустилась по стеночке, на пол сползла от страха, ноги подкосились, а те, двое других, по комнатам разбежались. Я понять ничего не могу, только один звук и выходит из меня: «А-а-а-а…».

– Молчи, – хватает меня за ветровку и пытается поднять, я сопротивляюсь, снова вниз скатываюсь, чуть не задыхаясь в ветровке, ноги словно не мои – ватные какие-то сделались. Ну всё, думаю, грабить пришли и убьют за одно, а за что не пойму. И что только в моей голове не промелькнуло. Попрощалась с жизнью, хорошо, думаю, хоть сына вырастить успела. А этот, что прижал, спрашивает: «Кто с тобой?»

– Никто, – отвечаю испуганным голосом, – одна я. Никого дома нет, кроме меня, – повторяю. Промелькнуло, а вдруг что-то муж натворил, ну там КамАЗ угнали у него, а теперь пришли. В то время ух что творилось… Не зря же железные решетки на окна люди понаделали, а кто побогаче, сигнализацию поставил.

– Ребята, – наконец пересилила я себя, когда они уже втроем смотрели на меня в недоумении, – а что случилось? Я вам чем-то могу помочь? – не знаю, почему я так спросила.

– Ты нам скажи, что у вас с сигнализацией?

– Да какая сигнализация, мы квартиру-то не всегда закрываем. – Тут я не выдержала и разревелась. И даже не от того, что испытала такой жуткий шок, а, скорее всего, от их поведения, грубого, резкого, ведь приняли за квартирную воровку. Так накинулись. Так накинулись…

Второпях попросили прощения и удалились так же быстро, как и вломились. Недоразумение вышло. Простила. Улыбнулись, что не ту «десятку» спасать пришли. Этот случай я, пожалуй, не забуду никогда. Далеко не те ребята с улыбкой на лице, что приносили кухонный гарнитур.

А совсем недавно за нашим домом выросла огромная десятиэтажка, на углу которой крепится номерной знак с надписью: «Карла Ильмера, ДЕСЯТЬ дробь три». И что они на этих десятках помешались, подумала я, но извещения, письма, которые порой путает почтальонка и несёт в мой почтовый ящик, исправно доношу до адресата.

Чёрная полоса

День тёплый, сентябрьский, я совсем малышка, помогаю маме копать картошку. А так хочется побегать по улице, поиграть с девчонками в классики, попрыгать на скакалке, но знаю и о том, что у нас три здоровущих огорода, на которых много посажено картошки. И надо успеть выкопать, а совсем скоро повалит снег. Бывало, как-то и в снег копали…

– И зачем её столько много насадили? – укоризненно спрашиваю маму.

– А затем, доченька, картошка нас спасёт, особенно в этот год.

Мама приподнимается с четверенек, расправляет спину и досадно поглядывает на стайку, которая находится с одной стороны огорода. Что у неё на уме, я не знаю. Смотрю и я на стайку, представляю, если бы и стайки не было, то ещё бы у-у-у какую площадь надо было засадить картошкой.

Стайка мне наша совсем не нравится, она почти вся чёрная, жадный огонь облизал своим жгучим языком. Но её успели спасти, а вот дом? Дом нет. Тот весь сгорел, сгорел дотла, как раз в ночь на мой день рождения, седьмого мая. Как бы хотелось не вспоминать, но, наверное, никогда не забудется этот пожар. Ладно бы в какой другой день, а то… Кстати, не нравился мне и наш теперешний дом, он какой-то длинный и совсем не родной. Барак есть барак, на два хозяина, хорошо хоть соседи порядочные попались. Жили дружно. Впрочем, я не помню, чтобы мои родители когда-то с кем-то ругались. Такого просто никогда не было. Да они и меж собой не бранились. А может, и ругались, да не при нас.

А всё-таки в этом бараке были свои прелести. Благодаря высоченному потолку я смело заводила туда Белоножку, моего любимого коня (коней у нас двое было). Проводила его по всем комнатам, знакомила с домашней утварью. Даже рассказывала, кто на какой кровати спит. Порой сахаром комковым кормила. Но это когда папа с мамой на работе, а Серёжка, брат, в школе. Он на три года старше меня. Помню, даже стоя на коне мог ездить, а я нет – боялась, но без узды ездила. Конь умный был – военный.

Так вот, в этот день мы почему-то с мамой одни картошку копали, наверное, Серёжка был в школе, а папа на работе, а почему мама дома? Скорее всего, по графику дежурила в смену, она на тот момент сторожем работала. Машины на складе охраняла и ещё что-то там, не помню, хотя иногда я ходила с ней на работу. Интересно было. Но она и там без дела не сидела, зимой дрова таскала, печь топила, снег чистила, это помимо того, что всю территорию надо обойти, а обходила она её ох как часто. Я, бывало, скажу: «Мам, а давай не пойдём, кому надо в такой холод через забор лазить».

– Нет, доченька, – скажет она, – раз положено, так положено. Честная была во всём и везде.

Солнышко пригревало, время близилось к обеду, мы вроде бы уже на чуток передохнуть собрались, подустали, да и чайку надо попить. Корова Белянка, крупная, комолая, находилась в ограде. Наверное, Белянкой назвали из-за её белой миловидной мордашки, а ещё по обеим сторонам её боков были огромные белые пятна, и ноги у неё белые. Она ходила по ограде и пощипывала травку.

Вдруг слышим, Белянка стала закашливаться и кхыкать необычно, да так громко. Я такого и не слышала раньше. Мама кинулась к ней, я за мамой. Тоже запереживала, поняла, что-то неладное случилось.

– О господи! – всплеснула руками она, и залезла рукой в самое горло коровы. Но ничего не получалось, Белянка истошно продолжала кашлять. Мама то мяла ей бока, то снова по локоть лезла в горло. Мне было страшно всё это видеть, а чем помочь, я просто не знала. Видела её испуганное лицо, она металась возле коровы, дорога была каждая минутка, каждое движение. Корова слегка начала пошатываться, но маме не сопротивлялась, понимала, что её спасают. Помню, мама спешно читала какую-то молитву, но всё безуспешно. Силы покидали и маму, и корову. Бежать кого-то звать было некогда, да и кого звать, кто на работе, кто тоже картошку копал, а кто в школе. Да и дом наш стоял на отшибе, в конце деревни. Пока добежишь… Вижу, мама уже плачет, прикусывает губы, но борется за жизнь Белянки. Борется.

– Милая моя, кормилица наша, – причитает слёзно, – держись, мы справимся! Держись! – Крестится. Крещусь и я, горько плачу.

И как бы мама ни старалась, корове становилось всё хуже и хуже. Затем мама кинулась в дом и вскоре была уже с огромным с синей ручкой ножом в руках. Я заревела ещё больше.

– Мам, нет, не-е-ет! – кричу я.

– Так надо, доченька, так надо, иначе мы её совсем потеряем!

Тогда у меня промелькнуло в голове, что она хочет ей надрезать горло и вытащить эту злосчастную картошку. Корова, похоже, подавилась именно картошкой, которая случайно осталась на ботве. Так как несколько охапок картофельной ботвы мама на забор навешивала, чтобы она просохла и на ночь большую кучу картошки, если не успеем в подпол стаскать, прикрыть этой ботвой.

– Неси тазик! – крикнула она, обхватив шею своей кормилицы.

Тазик я принесла быстро, но очень долго мама пилила шею коровы, то ли нож оказался тупым, то ли шерсть мешала, а скорее всего, у мамы закончились силы. Силы закончились и у Белянки, она стояла смирно и ожидала своей кончины. Да и как можно было маме одной справиться с таким делом? Как?

Я держала таз под шеей Белянки, было жутко страшно, но… что оставалось делать в таком случае? Что? Ведь не прошло и полгода, как мы лишились крова, и всего того, что было нажито годами, десятилетиями, а если ещё и корову потерять… Мы же с Серёжкой у родителей были не одни, старшие дети учились в городе, всем надо было помогать. Время тяжёлое.

Быстрой струёй побежала тёмная, уже слегка загустевшая кровь, тазик стал тяжелеть, и мне пришлось его опустить на землю. Опустилась и корова, а вместе с ней и обессиленная мама. Белянка ещё некоторое время судорожно билась. А вот мама почти не шевелилась, сделалась такой белой, что её в этот момент можно было тоже назвать Белянкой. Она что-то тихо шептала, я не могла ничего разобрать и стала трясти её, громко орать:

– Ма-а-а-ама! Ма-а-ама! Ма-а-ама-а-а-а!

– Не бойся, не бойся, доченька, – выдавила она из себя, – мы справились, – она, как могла, старалась держаться, чтобы я меньше напугалась.

– Беги, доченька, до людей, зови, кого можешь, надо её разделывать, а мясо придётся продавать. Куда нам столько, – кивнула она на бездыханную тушу коровы.

Я бежала по деревне, как в тот майский день, босая и зарёванная, прося помощи, но тогда был пожар, а сейчас я просила о другой помощи. К кому забегала в дом, а кого в огороде встречала и всем объясняла, чтобы к нам шли за мясом. Теперь уже и не помню, кто разделывал тушу. На тот момент у нас не было холодильника, да и не только у нас, у многих не было. Поэтому мясо продали совсем дёшево. Запомнилось и то, что Белянка была стельная, что много было в ограде народу, а картошка попала ей в дыхательное горло. Ещё помню, как жалко было мне Белянку и того неродившегося телёночка, и, конечно же, обессилевшую, но в то же время сильную, не сдающуюся мамочку. Ведь справилась же. Справилась…

Не мой…

Тётя Груня жила в большой семье, где порой недоедала, недосыпала, но и жаловаться-то грех, был и успех. В школе училась хорошо, получала поощрительные призы. Родителей на собрании хвалили. А где-то там, в глубине души, она всё-таки мечтала о настоящей счастливой жизни. А кто не мечтает? Вот и юная Груня выбрала излюбленный ею город Томск, куца её старшие братья уехали учиться, а приезжая на каникулы, с восторгом рассказывали об этом городе.

Но её мечта осталась в прошлом. Жизнь распорядилась так, что Груня после восьмого класса осела в селе навсегда. Жалеет ли она об этом? А кто знает, может, и жалеет, а может… Да это уже и не так важно.

Со своим возлюбленным познакомилась на дискотеке в клубе. Вскоре свадьба, и детишки пошли. Старший Коленька, затем ждали Оленьку, но получился Толенька.

– А ты и третьего родишь парнишку! – говорила Груне бабка-повитуха, дальняя родственница мужа.

Муж Грунин был яркой фигурой, на тот момент работал председателем сельского совета.

– Не верь, Груня, ей, дочка будет у нас третья.

Но и на этот раз повитуха оказалась права, Бог сыночка дал.

– Три сыночка будет и дочка, – успокаивал муж. Любил детей, холил их. Но Груня решила на этом остановиться. Время тяжёлое, послевоенное, этих бы поднять. Мальчишки росли как на опаре, сытые, ухоженные, ни в чём не нуждались. Груня работала поварихой в школьной столовой, а её свекровь помогала растить младшенького Мишутку. То заберёт из детского сада да к себе домой уведёт – через дорогу жила, а то у них останется, пока Груня с работы не придёт. Так и жили, не шиковали, но в достатке.

Почувствовала как-то Груня что-то не то с ней. А оказалось, всё то, просто снова беременная.

– Ну, нетушки, пойду на аборт. Этих хватит, да Мишка ещё мал.

Но для начала решила обратиться к своей повитухе, которой беспрекословно верила. К ней все в селе ходили, как скажет, так и будет, словом, наперёд всё знала.

– Тёть Мань, выручай, сделай снадобья, куда нам четвёртого.

– Не бери, Грунька, грех на душу, вон у Клавки семеро, и все сытёхоньки. Тем более девка будет.

– Девка? – удивилась и обрадовалась Груня и в этот же вечер сообщила мужу. Тот радёхонек, о дочери он давно мечтал. Груне пуще прежнего по хозяйству стал помогать.

– Петь, да я сама, сама справлюсь, то ли я воды не натаскаю, что соседи-то скажут? И так судачат, что я у тебя короле-е-евна, – протянула она.

– Да ты не обращай внимания, завидуют они тебе, вот и всё.

Но Груня знала, что одна соседка не только завидует, а, скорее всего, ненавидит Груню. Как-то даже маты в её сторону пустила, всего лишь за то, что Грунькина коза поела капусту в их огороде. Но кто виноват, если весь забор в щелинах, а коза умной оказалась. Груня соседке свою капусту предлагала и помощь мальчишек, забор починить. Нет, взъелась, и всё. Бывают такие люди. Здороваться перестала, Груня пыталась пару раз разговориться, не дело с соседями в ссоре жить, да где уж там, молчит, словно в рот воды набрала.

Время подошло, чувствует Груня, роды вот-вот начнутся, сама решила до больницы дойти, она недалеко от их дома находилась. На улице потеплело, солнышко пригревало по-весеннему, на дорогах порыхлел снег, кое-где появились проталины. Груня шла, чуть ускорив шаг, вслушиваясь в пение птиц, радуясь, что совсем скоро появится на свет доченька. Помнит и недавно сказанные повитухой слова, а она ох как ей верила.

– Ты, Груня, когда из дому выходить будешь, обрати внимание, кого первого на улице встретишь – мужчину или женщину. Коль мужика – пацана родишь, а женщину – девку.

– Тёть Мань, ты что, ты ж давеча сказала, что девка там, – указав кивком на свой огромный живот, – девка! Доченька у нас будет! Я уже и пелёнок наготовила для девочки.

– Ну, – втянула та шею в плечи и слегка развела руками, – мало ли что сказала, примета такая есть.

– А ну их, эти приметы, Алёнушка у нас будет. Алёнушка-а, – протянула Груня.

Так вот, идёт, значит, она по улице, и вдруг навстречу ей та самая соседка, с которой она уже с год как не разговаривает. Обрадовалась Груня ей, как самой родненькой обрадовалась, обнялись и разговорились. И на душе легко, что с соседкой помирилась, и сбывается предсказание, ведь женщину первую встретила.

Вот и больница, на этот раз рожала тяжело, словно сознание теряла, те роды дались куда легче.

– Сын у тебя, Груня, богатырь! – с восторгом заявляет акушерка.

– Не мой, это не мой! – в отчаянии кричит Груня,

– этого не может быть. Дочка у нас должна родиться. Алёнушка! Дочка!!! Подменили или попутали, – чуть сбавив пыл, горестно возмущается Груня.

– Ишь, Алёнушку захотела, а получился Иванушка,

– тут уже возмущается акушерка, – больно нам надо ваших детей менять, кого заложили того и получили. Не гневи Бога, вон какой богатырь, – повторила она.

– Богатырь, – смирилась Груня, прижав к себе сына, стала кормить грудью. Так его и назвали Иванушка. Крепким мальчик рос, вёртким, смышлёным, рано прорезались зубки, рано пошёл. А такой улыбчивый. Весь в отца.

Долго ждали, когда заговорит Ванечка, год прошёл, другой, третий – мычит Иванушка, кто-то в селе сказал, а наш в три заговорил. Вот и три Иванушке, вот и сорок три, а так и не заговорил, всё мычит. Хорошо, что в Томске центр есть такой, научился на пальцах разговаривать, жестами. Понимают его и все братья, и родители, их он тоже немного обучил. Больше всех в семье любят его.

Теперь и у Ивана семья, и несмотря на то, что жена тоже немая, а вот сынишка разговорчивый. Счастливо живут. Так вот бывает в жизни, что только не думала тётя Груня, корила себя. Где искать виновного? Может, сама при родах, когда с первой минуты кричала не мой, может, соседка, с которой она долго не разговаривала, та, кстати, так странно на неё глядела, когда Груня перед родами её обняла. Кто знает, а может…

А что может, это жизнь, так Богу угодно. Главное, что жизнь продолжается.