Текст книги "Цена свободы"

Автор книги: Валентина Чубковец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Помним…

– Помочь? – бойко спросила Иринка, видя мою неуверенность: как же набрать воды из колодца под названием «журавль»? От помощи я не отказалась, тупо пялясь на колодец, со словами:

– А у нас такого нет, у нас простой, без всяких заморочек. А у вас. яс любопытством наблюдала, как она умело, без всякого усилия вытаскивала уже наполненное водой ведро.

– Ловко!

– Всё элементарно, без всякого напряга, – пояснила она, переливая в моё ведро воду. И что я раньше с Раей, сестрой моей, ни разу не сходила за водой, не поинтересовалась, как из такого необычного колодца воду достают, но об этом я только подумала, а Иринку просто поблагодарила.

Ирочка мне нравилась, но подругами мы с ней не были, может, потому что она меня постарше была, да и жили далеко друг от друга, поэтому и виделись только тогда, когда я приходила к сестре в гости и то не всегда, то Иришка была занята, а то я к сестре по делу прибегала. Мне было лет четырнадцать, я знала, что мой племянник, Раин сын Виктор влюблён в Иришку. Быть может, и у неё была симпатия к нему, видела их порой вместе, всё о чём-то разговаривали, разговаривали… Ещё помню, что Ира была очень воспитанная, худенькая, красивая, училась на отлично и не жадная. Как-то мы сидели на лавочке, тоже о чём-то разговаривали, а она всё меня угощала конфетами. Мои родители их редко покупали. Я даже и не помню, чтобы покупали, сама на сдачу, накопленную от хлеба, каждый день по четыре копейки откладывала – разрешали себе взять, вот и копила на банку сгущёнки за пятьдесят пять копеек. Вкусная. А иногда халву на четыре копейки покупала – тоже вкусная, редко конфеты.

У Иры всегда были красивые наряды, её мама Вера Васильевна работала в хозяйственном магазине, отец Николай Иванович участковым в посёлке был. В Батурино уважали и ценили эту семью. Фамилия Трениных только положительно звучала на весь посёлок. Ещё у нас в пример несколько таких семей было, это семья Докуниных, о них тоже можно писать и писать. Очень порядочный у Володи, кстати, моего одноклассника, отец был. Его уважали все – и стар и мал. Работал парторгом, простой был, незаносчивый, благородно воспитал своих сыновей, а Володя так и остался в Батурино, женился, и сыновья родились, тоже достойно воспитал. Труженики они у него. Думаю, Володины родители там, на небесах, гордятся и сыновьями, и внуками. Раньше мне почему-то казалось, они так богато живут, но… это всего лишь казалось. Честно жили, несмотря на высокую должность отца. Я, когда приезжаю в Батурино навестить могилку своих родителей, заглядываю к Володе в гости, живёт скудно и честно, как и его родители.

Рассказывал как-то мне Володя про отца, скромно, но с гордостью рассказывал о его работе, порядочном обращении к людям, о его простоте и доброте. Анатолий Александрович, когда делал снимки для передовиков на Доску почёта или для статьи в газету, мог смело снять с себя галстук и повязать тому или иному трудяге. Фотографии делал сам, ни с кого копеечку не брал. Не кичился, ко всем в посёлке по имени-отчеству обращался, руку подавал. Интеллигентный был. Всех выслушает и поможет чем сможет.

Как-то Володя с друзьями два бревна откуда-то принесли, хотели турник возле дома поставить, так отец побранил его и заставил брёвна назад унести. Выпишем брёвна сами, тогда строй турник, а эти назад снеси. Я слушала Володю и видела, с каким восхищением отзывается сын об отце. Заслуженно.

– А знаешь, Валюш, нас родители не баловали, мы в роскоши не жили, вот, что есть то и есть, – обвёл взглядом комнату.

И действительно, он живёт в родительском доме, всё те же небольшие комнатки, железные кровати с панцирными сетками, стол круглый, как у всех, шифоньер, правда, слегка подкошенный от старости, на кухне большая печка, кухонный стол, стулья, посудный шкаф, а на подоконнике цветы фиалки, в память о матери. Рыбой жареной накормил меня. Приятно. Вот как-то так у моего одноклассника со знаменитой на то время фамилией Докунины.

Помню, как однажды на летних каникулах, после седьмого класса, я подрабатывала на почте. Носила телеграммы. Посёлок был большой, и я очень уставала. Мне было стыдно, стеснялась своих одноклассников, но в то же время и приятно, я знала, что заработаю денежку и помогу своим родителям. Они уже были на пенсии, правда, мама подрабатывала сторожем – копейки получала, а отец, как вышел на пенсию, не работал, здоровье не позволяло, по дому управлялся, я подмогой была. Скорее всего, злосчастная война оставила свой отпечаток на его здоровье. Он не жаловался, но его состояние помню. Ещё и глуховат был после контузии. Да что там говорить, ни одну семью война не пощадила, везде подлая наследила. Так вот, деньги, которые я заработала на почте, предложила родителям, отказались наотрез, отец заявил:

– Ты, доченька, сама честным трудом заработала, на себя и потрать.

Обрадовалась, всё по назначению потратила. Не раз мне приходилось приносить телеграммы Анатолию Александровичу Докунину, тогда-то я и удивилась, как они живут, а казалось, раз такие великие люди – он парторгом в конторе работал, и жена какую-то хорошую должность занимала, значит, и жить должны богато, рассуждала я, а нет, жили по совести. Помню, однажды и к Трениным телеграмму принесла, какое-то торжество у них было, гостеприимные, за стол меня приглашали, не присела, но столько угощений дали, на всю жизнь запомнила. И тоже в квартире небогато, чистенько. Участковым был, ценили его в посёлке все, умел к людям подход найти, без наказания рублём на верный путь наставлял. Постыдит, побранит, построжится грозно, совет даст, в пример кого приведёт, глядишь, виновник после встречи с ним за ум возьмётся. Его в народе вторым Аниськиным называли, а это многого стоит.

Полно таких семей в Батурино, о которых можно рассказывать и рассказывать. Поэтому и горжусь своими сельчанами. А какая там природа, воздух, Чулым… Единственное, что мне не нравится, так это комарьё – полно его. Никак с ними сдружиться не смогу – кровожадные, вампиры одним словом. Но я всё-таки вернусь к семье Трениных.

Однажды Вера Васильевна кофточку мне Ирину подарила, говорит, выросла Иришка, рукава коротковаты. Долго я её носила, уже и мне рукава коротковаты стали, а всё равно носила, тёплая и красивая. Правда, когда шла к сестре не надевала её, стеснялась, вдруг Иришка увидит. Глупая тогда была, сейчас бы десять спасибо Ирине сказала, да только давно нет её, на том свете, на небесах она. Совсем молоденькой ушла в мир иной.

Как-то приехала я в Одессу, разговорились с племянником Виктором, вспомнили про Иришку:

– А знаешь, Валь, Иринка там, – кивнул в небо, – на небесах живёт. Она мне приснилась такая красивая, в свадебном наряде, белое платье, фата и на белом коне была, а сзади огромные белые крылья. Я разглядывал её, она вся светилась, удивлялся, почему у неё крылья выросли…

Дальше я не помню, что мне племянник рассказывал, но он с ней о чём-то договорился. Да разве всё припомнишь, но про ангельские крылья, белый свадебный наряд и белого коня я хорошо запомнила. У племянника не спросишь теперь, как уехал по молодости в Одессу, так и остался там. Но самое удивительное то, что я сегодня позвонила Людмиле, своей подруге в Батурино, уточнить отчество Ириных родителей, и она мне рассказала, что Ирину похоронили в свадебном наряде, в белой фате. Я покрылась мурашками, мурашки ощутила и Людмила, когда я ей рассказывала Виктора сон. Ведь он-то точно не знал, в чём её похоронили. Я думаю, в Иринку не только мой племянник был влюблён, а все парни в посёлке. Светлая ей память.

И как только родители вынесли такое горе… Как? Ирина не одна в семье росла, старше её брат был Володя и тоже красавец, учился на отлично, воспитанный, мне он нравился, очень. Да разве я могла кому-то об этом даже намекнуть. Я стеснялась его, когда видела. Вот такие мы были, той закалки дети. Помню, приезжала к своим родителям в гости, это когда уже в Томске училась, увижу вдалеке Володя идёт, сердце ёкнет, а сама на другую сторону перейду, чтобы с ним не пересечься. Вот глупая была… Сейчас бы, наоборот, подошла и поговорила, но у меня есть такая возможность, переписываемся с ним «В одноклассниках», просто как односельчане, не больше. У каждого человека своя жизнь, своя семья, только у Володи в семье непоправимое горе случилось. Горе, которое ничем не излечить, тут и время не поможет, хотя уже двадцать лет миновало. А рана так и сочится.

Его сынок Коленька, целеустремлённый, красивый рослый мальчишка, с добрейшей душой, с детства мечтал защищать свою Родину, как и его дед Николай Иванович в Великую Отечественную войну. Коля, кстати, и имя ему дали в честь деда, совсем юный парнишка и уже старший лейтенант, под его командованием выполнялась задача десантироваться на вертолётах и провести поисково-засадные действия в районе населённого пункта Нефтянка. Вертолёт Ми-8, на котором находилась группа ребят, был обстрелян боевиками, машина получила серьёзное повреждение, а Николай в этой сложной, страшной ситуации, спасая личный состав группы и экипаж вертолёта, попал под лопасти падающего вертолета. Друг Николая Юрий Чигинцев под обстрелом собрал останки тела командира в свой спальник. Неимоверно страшнейшая картина не остановила спецназовцев, они, не сговариваясь, пошли в отчаянную атаку.

Страшно. Жутко страшно. Тяжело об этом писать. Слёзы катятся сами. А что пережил Володя, его жена, Колины две младшие сестрёнки, дедушка, бабушка и все остальные?.. Каково им? О Боже, за что??? В наше-то мирное время, да будь она проклята эта Чеченская война и другая…

Не вернулся домой в свой родной посёлок Батурино и Затолокин Слава. Светлая вам память, милые мальчики, совсем юнцы, жить бы да жить вам. Гордимся вами.

Антон, Антонина, Антонина Дмитриевна

– Валечка, это моя последняя, – хрипловатым голосом выговорил Вадим Николаевич Макшеев, – больше писать не буду, физически не смогу, – протянул мне книгу, его улыбка была натянутой, а в глазах виделась печаль. Они выдавали…

– Не говори так. Прижав к груди книгу под названием «Последнее прости», я понимала, что эта действительно последняя, но повторила:

– Больше не говори мне такое, ты ещё поживёшь. Долго! Напишешь и не одну. Здесь уже я старалась улыбаться, не знаю, как это у меня получалось.

– Нет, Валечка, я исписался. Ты когда-то это и на себе почувствуешь, но не скоро, тебе ещё надо пожить и много чего написать.

– И ты поживёшь!

– Я своё отжил, а ты вот… – он кивнул на книгу и снова улыбнулся, – читай. Живи, сколько Бог отвёл, да глазки свои береги. Лёжа не читай, сколько раз тебе об этом говорил.

– Ага, – соглашаюсь правильному замечанию. Но вредная привычка читать лёжа осталась и по сей день.

Зная весомость книги, жадно стала листать страницу за страницей.

– Дома читать будешь, поговори со мной.

Соглашаюсь, откладывая книгу на краешек дивана, но помня его наказ, что в любом рассказе название играет немалую роль, спрашиваю:

– Вадим, а почему такое необычное название рассказа «Тоня, Антон, Антонина Дмитриевна»?

– Эта женщина прошла нелёгкий путь, её так звали на фронте: то Антон, то Тоня. Она томичка.

– Да? Она жива? – Я начинаю закидывать его вопросами. Мне почему-то всегда казалось, что найду того человека, который с моим отцом воевал в одной роте. Отца давно нет, а так хочется больше узнать о его военных подвигах.

– Жива, Валечка, жива, – грустно протянул всё с той же хрипловатостью.

– Мне недавно звонил один знакомый и сказал, что она тяжелобольная.

– Хочу с ней познакомиться, очень, может, чем ей помогу.

– Чем ты ей поможешь, года своё берут… Она на год меня постарше, кстати, тоже сентябрьская, – снова слегка улыбнулся. Ему улыбка шла.

– Давай ей позвоним. Позвони, – прошу я.

– Нет у меня её телефона, затерялся где-то. Но в справочнике точно есть. Давно с ней виделся, ох как давно… Брал интервью, рассказ получился тяжёлый, много чего вынесла на своих плечах. Вот где гордость нашего Томска, Валечка. Вот чьими именами должны называть наши улицы. Насчёт улиц мы тоже поговорили, и я с ним полностью согласна. Ведь её имя занесено в Книгу почёта Томского областного совета ветеранов, а в две тысячи двенадцатом году присвоено почётное звание «Заслуженный ветеран Томской области». Хотелось бы, чтобы и в нашем посёлке Батурине назвали улицу именем Николая Тренина и многих других, но… Вкратце Вадим рассказал про Антонину Дмитриевну Дарьенко. В справочнике я всё же нашла её номер телефона, звоню:

– Алё, здравствуйте, Антонина Дмитриевна, – слышу в ответ вежливое:

– Я вас слушаю, здравствуйте.

Голос бархатистый, я почувствовала какую-то притягательность в ней, взаимность, и тут меня понесло:

– Я Валентина, но для вас это ничего не значит, а вот для меня ваше имя очень значимо, мне Вадим Николаевич о вас рассказал. Я просто восхищаюсь вами!

– Вадим Николаевич?.. Макшеев? – трепетно спросила она с небольшой паузой.

– Да.

– Валенька, мы с вами обязательно должны связаться. Обязательно.

Я почувствовала её воодушевление. Мы разговорились так, словно она моя родная бабушка. Только что от Вадима я узнала, что она одна воспитывает внука, так получилось, что его родители ушли один за другим. Смерть не спрашивает, кого в какое время забрать.

На секунду вспомнилась и моя бабушка, мне было лет пять-шесть, когда она покинула этот мир. Померла в Пасху, никогда не забуду, она лежала на кровати, держала зажжённую свечу, склонившись к ней стояла мама тоже со зажжённой свечой, и они в голос пели песню, божественную песню, тихо, протяжно, а у мамы текли и текли слёзы. Тогда, ребёнком, я не понимала, почему от песни мама плачет, горестно плачет, затем мама закрыла ей глаза и потушила свечу в бабушкиных руках. Вот так спокойно, навсегда заснула моя бабушка. На протяжении многих лет, при случае, мама повторяла: «Лёгкую смерть, доченька, надо заслужить». Более двадцати лет как мама на том свете, она тоже ушла в один из пасхальных дней, тихо, спокойно, во сне.

– Ты, Валечка, запиши мой сотовый телефон, меня завтра кладут в больницу.

Я тут же схватила со стола ручку с листком и записала продиктованный номер. Трубку передала Вадиму, чувствуя, как ему тоже не терпелось с ней поговорить. Но их разговор был коротким.

– Устала она, Валечка, пусть отдыхает, кто знает, что её ожидает завтра…

Совсем скоро я навестила Антонину Дмитриевну в больнице. Мы с ней обнялись и расплакались. Она прижимала и прижимала меня к себе, словно родную доченьку. Долго мы так простояли, обнявшись, у меня тоже было ощущение какого-то близкого, донельзя родного мне человека. Расплакалась и соседка по палате. Так бывает, наверное, ей что-то вспомнилось своё. На тумбочке Антонины Дмитриевны в вазочке стояли три розы. Заметив мой взгляд, она опередила – это от Совета ветеранов приходили. Промелькнула улыбка. Чтобы принести цветы, я даже не подумала, а вот гостинцев принесла кучу. Много от чего она отказалась со словами: «Неси домой, сами скушаете, мне нельзя», но я не взяла, оставила той самой соседке по палате. Мы говорили и говорили, мне не хотелось от неё уходить, на улице, в машине меня ждал муж. Это он меня привёз к ней в больницу.

– Я думал, ты уж ночевать там останешься, – поглядывая на время, мягко укорил.

– Я бы и осталась, таких людей мало, очень мало. Какая она порядочная, доброжелательная, общительная. Мы не могли наговориться. Но ещё встретимся, обязательно.

Увы, наша встреча отложилась на целых три месяца. Дело в том, что её внук Алёшенька, так она его всегда называла, затеял в квартире Антонины Дмитриевны капитальный ремонт, её же на это время перевёз к себе.

– Валенька, дорогая, ты только звони мне чаще, как Алёшенька доделает ремонт в моей квартире, так ты ко мне и прибежишь. Очень уж хочется встретиться, соскучилась. Полюбила я тебя, больно сильно ты мне доченьку напоминаешь. Были бы у меня крылышки, я бы к тебе сама прилетела. Да вот неподъемная я, так случилось…

По телефону мы разговаривали подолгу, я ей читала свои стихи, а порой небольшие рассказы. Она любила их слушать, просила меня ещё и ещё почитать. А когда разговор заводили о Вадиме Николаевиче, с её голосом что-то происходило, чувствовалось такое волнение, такой трепет. Я постоянно переживала за её сердечко.

– Когда ты, Валечка, ко мне придёшь, я тебе столько расскажу, у меня много его книг, вырезок из газет с его статьями, я ведь всё храню, бережно храню. Он мне дорог, Валечка, очень дорог. Я его люблю, сильно люблю, Валечка, – прошептала она мне, словно кто-то нас подслушивал.

– И я его тоже люблю! Очень! – громко, с гордостью признаюсь. – Он мне как… я даже и не знаю как и сказать, не то старший брат, отец, дедушка ли… или просто самый преданный, родной друг. Он мне так дорог, но время берёт своё, и я боюсь, что совсем скоро его не станет со мной рядом. Боюсь.

– Мы, Валечка, все не вечные, я его даже на год постарше. Заблудилась где-то смертишка моя, не является.

– А пусть ещё блудит долго-долго. Такие, как вы и Вадим, должны вечно жить. Вечно!

Она засмеялась и подчеркнула:

– Ничего вечного не бывает, Валечка. А вот люблю я его с того момента, как он у меня интервью брал. Ох, Валенька, словами и не передать… Я почувствовала её любовь к нему, но не удивилась. Его нельзя не любить.

– А вы ему об этом говорили, он в курсе, хотя бы намёк давали? – задаю вопрос за вопросом, поняв, что более тридцати лет её любовь к нему неугасима.

– Что ты, Валенька, что ты, я молча люблю, безумно, однобоко.

– А вот насчёт однобокости вы мне не говорите, тут вы не правы, Вадим с большим теплом к вам относится, я-то точно знаю, он переживает о вашем здоровье, рассказывал о ваших подвигах на фронте.

– Я знаю, Валенька, читала, я все произведения его прочла. Все-все.

Тут мне захотелось организовать им встречу. И я предложила свой вариант:

– Я к вам приеду не одна, а с ним. Обещаю.

– Нет-нет, милая, только не с ним.

– Как? – удивляюсь. – Ведь вы его столько лет любите. Столько лет! Разве не хочется увидеться?

– Вот именно, столько лет, и увидеться хочется, но тогда он меня видел совершенно другую, а сейчас я сдала, обрюзглая стала, страшная, морщинистая… Пусть я в его памяти останусь той, какую он меня помнит, Валечка. Жутко хочется свидеться, но нет. А вот на том свете я его навещу, обязательно встретимся. Отыщу!

– Да что же вы про тот свет, надо сейчас и здесь, и выглядите вы для своих за девяносто отлично, – убеждаю я, – и свидеться вам надо… – но чувствую, бесполезно я об этом говорю. Завидую. Вот это любовь.

Помню, она мне рассказывала, как у матери отпрашивалась на фронт, та её не пускала. Ей чуть за двадцать, и она неопытная, но волевая девчонка ловко перебинтовывала раненых, порой тянула на себе того или иного бойца до определённого места. Как ночами ревела в подушку от безысходности, что не может остановить эту проклятую войну. Как была ранена в ногу и стыдилась, что останется хромой.

– Ногу-то я отстояла, Валенька, ведь оттяпать хотели. Не дала.

Много ещё чего мне рассказала Антонина Дмитриевна, много чего испытала на фронте, да и в тылу несладко бывало… Выжила.

Как-то на Восьмое марта Вадим Николаевич подарил мне сладкую туалетную воду. Конечно, мне было очень приятно. Но, не знаю, правильно ли я поступила, обидела ли я тогда Вадима. Дело в том, что, зная, как его любит Антонина Дмитриевна, я попросила его подписать ей книгу под названием «Последнее прости».

– Вадим, да не забудь написать: «От автора с любовью». Да-да, именно с любовью.

– Валечка, да… – засмущался он, – это уже и не важно.

– Важно, для неё очень важно! И он подписал. Подписала и я ей свою книгу, вроде даже не одну, и внуку тоже подписала. А когда Алексей приехал ко мне за книгами, я ему передала ещё и туалетную воду со словами: «Это Вадим Николаевич попросил передать для Антонины». Вот так я и попрощалась с туалетной водой, которая, конечно, мне была дорога как память от Вадима. Звонок от Антонины Дмитриевны последовал в этот же день, после того как внук передал от нас подарки.

– Валенька, Валенька, вот так сюрприз, – слышала я ликование на том конце провода. Я представляла её улыбку, её счастье в душе, светящие от радости глаза. О, как она была рада, безумно рада и книгам, и вкусно пахнущей туалетной воде.

– Мне Вадим Николаевич духи подарил! Валенька, наверное, у него ко мне тоже тепло?..

– Конечно, конечно же! – поддакивала я.

– Ты не представляешь, какую радость я испытываю.

– Представляю. Я это чувствую в вашем голосе.

– Валенька, «С любовью от автора» подписано. А духи!!!

Я представила, с каким наслаждением она открывает коробочку с туалетной водой и наслаждается её ароматом.

– Он вас любит, Антонина Дмитриевна! Любит!

Любил он и меня, я это чувствовала. Но это другая история. Обиделся ли он тогда, что я передарила его подарок? Мне ведь пришлось ему сказать правду, так как шила в мешке не утаить, вдруг Антонина Дмитриевна позвонит и будет благодарить за подарки. К этой теме мы больше не возвращались.

Поздней осенью, в ноябре семнадцатого года перестало биться сердечко моей милой Антонины Дмитриевны, я не смогла сдержать слёз, словно прощалась с родненькой бабушкой, с близким мне, дорогим человеком. Никогда не забуду военных с автоматами, это был последний салют для Антонины Дмитриевны. Вадим пережил её на два года. Думаю, они там все встречаются. А мне снятся, Вадим чаще. Общаюсь с ним мысленно, пересматриваю фотографии. Память им вечная. Какие люди…