Текст книги "Чёрный иней"

Автор книги: Валентин Строкань

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

– Не сказать, чтобы приподнятое, но вполне боевое. Личный состав готов к выполнению любых заданий, – не среагировав на нажим и не моргнув глазом, ответил фельдфебель.

Он не принял двусмысленность. Закрытый, словно раковина.

– Давно на Севере? – скрывая сомнение в целесообразности этого разговора, спросил Гревер.

– Девятого апреля [8]8
  9 апреля в 1940 г. – день вторжения Германии в Норвегию и Данию.


[Закрыть]я уже был в Норвегии, в составе двадцатой Лапландской армии.

– Два года, по нынешним меркам, – это солидный срок. Значит, у вас достаточный опыт, чтобы понять, что полярные условия – особенные. На войне всегда имело огромное значение сплоченность коллектива, а здесь, в Арктике, это важнее вдвойне, втройне. Вы это понимаете, Ран, не так ли?

– Да, господин майор. И добиваюсь этого всеми возможными способами.

– Похвально, – Гревер сделал паузу. – Я давно присматриваюсь к вам, Ран, – стараясь придать некую глубину и значимость этому факту, Гревер пристально посмотрел в глаза фельдфебелю. – Вам можно доверять.

– Вы слишком добры ко мне, господин майор, – не отводя взгляда, произнёс Ран.

– Мы говорили о сплочённости. Именно поэтому командиру так важно иметь как можно больше людей, на которых по-настоящему можно положиться. Под словами «по-настоящему» я имею в виду вот что: всегда, в любое время, в любом месте выполнить любой приказ. Ведь малейшая несогласованность, малейший негативный момент в нашей работе – это пятно на всех нас. Чего я как командир, естественно, не могу допустить ни в коем случае. Репутация отряда «Арктика» должна быть безупречной. Иначе наша «контора» просто не захочет иметь с нами дело. А я намереваюсь... рекомендовать вас для службы в Абвере.

Гревер умолк. Ему показалось, что в его голосе прорезалась старательно сдерживаемая напряжённость. Он покупал Рана, предлагая в обмен на тяжёлый ратный труд перспективу интеллигентной службы в функабвере. Но то, что наедине с собой казалось ему беспроигрышным, сейчас, в разговоре с фельдфебелем, вдруг царапнуло сердце внезапным, почти паническим сомнением. «Рефлексирую, словно целка перед дефлорацией. Ты дерьмо, Зепп».

– Позвольте спросить, господин майор: есть ли факты, пятнающие репутацию нашего отряда?

– Пока что нет. Но лидер обязан быть предусмотрительным, ведь прогноз и предвидение – едва ли не главнее всего в нашей работе, не так ли? – стараясь говорить спокойно, иронично, уверенно, как до сих пор это ему удавалось, спросил Гревер.

– Полностью с вами согласен, господин майор, – уже как будто с тёплыми интонациями ответил Ран. Или это почудилось Греверу? Глаза фельдфебеля оставались холодными, неулыбчивыми. Глядя на жёсткий изгиб его губ, на цепкие, грубые пальцы, привычные к оружию, Гревер медленно повторил:

– Я ищу преданных людей, готовых выполнить любой приказ. Мой приказ. Даже если этот приказ покажется, мягко говоря, странным. Вы поняли меня, Ран?

– Да, господин майор, – блеснув нутряной крестьянской зоркостью в глазах, ответил фельдфебель. И сделал паузу. – Я понял вас.

Греверу этот замеченный им проблеск показался чрезвычайно значимым; словно заново оценивая фельдфебеля, он обрадовался и перевёл дыхание.

– Рад это слышать от вас, Ран. Надеюсь, нет необходимости напоминать вам, что этот разговор конфиденциален?

– Так точно, господин майор.

Не желая проявлять чрезмерную для первой беседы настойчивость, он отпустил фельдфебеля:

– Идите отдохните, Ран. Вы неплохо поработали за прошедшие сутки.

Гревер был доволен. Неважно как велась беседа, всё равно он своей цели достиг. Заручившись согласием исполнителя, он не открыл ему своих карт, ограничившись туманными рассуждениями о сплочённости коллектива. Он лишь немного сориентировал Рана, оставив тому чрезвычайно широкий спектр догадок.

22

Чёрный, Смага, Крапович, Щербань и англичанин с той минуты, как попали в плен, ни на миг не теряли надежду на побег. Но на протяжении всего пути подходящий случай так и не представился – немцы были начеку, стерегли как зеницу ока.

Изнемогающие от холода, изнурённые голодом, – немцы на коротких привалах едой с ними не делились, давали только пить, – они добрались до жилья. Вблизи дом выглядел ещё привлекательней, чем тогда, когда они впервые увидели его из укрытия. Это было тёплое человеческое жилище среди бескрайних ледяных просторов и, хотя принадлежало врагам, оно уже вызывало некую симпатию. Ничего, отогреемся, а там со всем разберёмся. Не впервой.

Их провели узким коротким коридором, по обеим сторонам которого было по несколько дверей. Слева узкая лестница вела на второй этаж. Когда они дошли до конца и повернули направо, за поворотом оказалась небольшая площадка с двустворчатым люком посредине, точь-в-точь такой, как в украинских сельских хатах. Створки люка были обиты железом, запирались на щеколду и небольшой висячий замок.

После повторного тщательного обыска их затолкали в люк. Внутри подвала было темно и очень холодно.

– Вот, сволочи, сосульки хотят из нас сделать!

Через час дали по куску хлеба и по кружке кипятка.

– Ты смотри! А я уже совсем было обрадовался, что начну пост соблюдать, а здесь никак похудеть не дадут, – прихлёбывая кипяток, сказал Смага, заодно внимательно скользя глазами по краю люка, над которым монументами высились двое немцев.

Истёк ещё час, и выдернули англичанина. Тот попробовал сжать закоченевшие пальцы в кулаки и тем показать своим союзникам, что будет держаться до конца. Он больше не вернулся. Потом таскали на допросы одного за другим, и это хоть как-то разнообразило их холодное и невесёлое существование в подземелье. Но, когда во второй раз дёрнули Гришу Щербаня, Крапович задумчиво произнёс:

– Худо дело...

– Я так и думал, что тебе здесь понравится, – заметил Смага, – что будем делать, Пётр? – обратился он к Чёрному.

– Ясно одно – надо бежать. Ты заметил баркас? Метров за двести отсюда. Бак, наверняка, заправлен под самую пробку – у фрицев с этим всегда порядок. С мотором управишься, Василий?

– Да должон, – сбиваясь на белорусский, без тени сомнения сказал Крапович.

– Что «должон», и так понятно. Я спрашиваю, осилишь ли двигатель. Ты ж у нас механик. Разбираться будет некогда, прыгнули, конец отцепили – и вперёд...

– Подожди, – вмешался Смага, – Гришу с Джоном здесь бросим, что ли? Куда они их законопатили? В этом домике у них, как я понимаю, ихний штаб и начальство. Видели, начальник у входа стоял, когда нас сюда заводили. А этот пёс поганый, фельдфебель, ему докладывал. Как челюсть, Вася, не болит? Мастерски он тебе заехал.

Крапович болезненно сморщился и понурился.

– Не тужи, Василий. Ты ему должок вернёшь, дай только время. Так вот, допрашивал нас тот офицер – значит, он здесь самый главный. У него рожа спесивая – за версту видно. Да и второй, что у него за спиной стоял, хоть и младший, но тоже, видать, из начальства. Заместитель, наверное. Вот и выходит, что не могли они наших никуда отсюда деть. Тогда почему они не с нами? На тот свет отправлять вроде рановато. Это дело не горит, им спешка ни к чему. Они нас гнуть в дугу должны – откуда, зачем, почему, да как? А может, они уже и пытались их расколоть. За Гришу я спокоен, из него и так слова лишнего не вытянешь, а уж ради них он и подавно рта не раскроет. А союзник о нас ничего и не знает, слава Богу. Но где же они могут быть? Уже ж часов семь минуло, не меньше.

– А может, запытали? – предположил Крапович.

– Так опять-таки сюда должны были притащить... попугать.

– А может, до смерти?..

– Не может, Василий. Я ж тебе талдычу...

– Так или иначе, а выяснить надо. Без Григория уходить нельзя, – оборвал их Чёрный.

– Ладно. Пока что надо из этого холодильника выбираться, у меня уже зуб на зуб не попадает. Какие будут предложения, командир?

– Обмозговать надо, – Чёрный придвинулся поближе к обоим, так что их головы соприкоснулись, и они взвешенно и без лишних слов, подытоживая наблюдения и понимая друг друга с полуслова, начали обсуждать своё нелёгкое злоключение и разрабатывать план побега.

Высота подвала, в котором их закрыли, была около трёх метров. Когда фашисты загоняли их сюда или когда вызывали на допрос, то спускали сверху лёгкую дюралевую лесенку с двенадцатью ступеньками. После того, как немец распахивал обе створки люка, он одной рукой держался за приклад автомата, а второй легко опускал лестницу, стоявшую рядом, прислоненной к стене. При этом ему не надо было ни отходить от люка больше, чем на шаг, ни поворачиваться спиной, ни занимать обе руки, перенося лестницу, и он ни на миг не выпускал из виду подземелья и его обитателей. Палец его при этом лежал на спусковом крючке. То, что дверь караульного помещения выходила на ту же площадку, они заметили сразу, и это наблюдение не добавляло им оптимизма.

«У них всё продумано. Да ещё, наверное, и в инструкции записано, выполняй чётко – избежишь неприятностей. И выполняют, до мелочей выполняют, вот что удивительно! А как Гришу искать? Что, в каждую дверь заглядывать? Так недолго и нарваться... Ладно... Я бы на месте этого гансика повернул бы меня сейчас лицом к лестнице, а сам остался по ту сторону люка. Ишь, как звезда... А молодой совсем... далеко ж тебя война закинула, парень... и письма, поди, не доходят... мать, небось, все глаза выплакала... А он поставил меня в дальнем углу лицом к стене, а сам в противоположном по диагонали. Правильно действует. Потому как сейчас это единственный момент, когда у него будут обе руки заняты, – одной рукой замок придерживает, а в другой – ключ...»

Такие мысли роились в голове Смаги, когда конвоир вёл его из туалета назад в подвал. Этот выход был разведывательным, они хотели найти слабые места немцев и наметить план своих действий. Особенно их интересовал именно обратный путь.

«Так. Вставляет ключ... А я попробую голову повернуть... осторожно. Руки не опускаю ни в коем разе... Так и есть – он руками работает, а голову не наклоняет, смотрит мне в спину. Осторожный. А если прыгнуть? Спиной вперёд далеко не прыгнешь, да и на ослеп. К тому же именно сейчас он настороже, тоже понимает, что момент вроде бы для меня удобный. Но мы на такое не купимся, у нас подход другой. В нашем деле всё решает внезапность. Поэтому и действовать надо именно тогда, когда всё идёт «как обычно» и никаких «подлянок» не ожидается. Он этого, может, и не знает, слишком молод. Так мы его научим».

– Gesicht an wand! [9]9
  – Лицом к стене! (нем.)


[Закрыть]– прикрикнул немец и, что-то сердито пробурчав (Смага уловил лишь несколько раз повторенное слово «швайн»), открыл люк.

«Ну, а теперь как? Стволом тыкает мне в правый бок, а сам по ту сторону крышки сдвинулся влево... Молоток, фриц... опять мы по диагонали, а между нами открытая крышка. Приказывает взять лестницу... сделаю вид, что не понимаю. Он жестами показывает, классную пантомиму сыграл... А если я тебя сейчас этой лестницей? Достану? Достану! Но она лёгонькая... да и замахнуться не удастся. Даже если ударю, удар слабый будет. А если ткнуть, как копьём? О! Это другое дело, можно и насквозь! Но он это тоже понимает, начеку, холера. Дуло мне в грудь... и не дрожит. Место правильно выбрал: и я далеко, и ребят внизу видно. Если кто-то надумает оттуда быстренько по стремянке выскочить, то опять-таки к нему спиной. Да по-быстрому и не выпрыгнуть. Об этом он, видимо, не беспокоится... Погоди, погоди! Опускаю лестницу. Спокойно. Кажись, неплохая мысль наклюнулась. Плохо только, что караулка рядом...»

– Ох, братцы, едва задницу не отморозил! Где же знаменитая немецкая любовь к тёплым клозетам?

23

Центральное Правление НСДАП

Мюнхен, Бриннерштрассе 7, Коричневый дом

Секция ОА-ІІ Референтура ІІІ.

ІІІ. С2Н № F8246

ЛИЧНОЕ ДЕЛО

члена НСДАП Гревера Йозефа

Гревер Йозеф Карл Отто, доктор естествознания, родился 18.09.1897 г. в Нюрнберге. Член НСДАП с 6.05.1924 г. Воинское звание: майор.

Родители:

отец Вальтер Герман Франц Гревер, профессор

мать Мария Иоганна Луиза, урожд. Бирке, лютеранка.

Дети:

сын Рольф – род. 13.10.26 г.

сын Генрих – род. 4.01.29 г.

1915 – 1917 гг. Участник первой мировой войны. Телеграфист. Ранен. Награждён медалью «За заслуги».

1924 – 1925 гг. Участник национал-социалистического освободительного движения.

В масонские ложи и масонские организации не входил.

Арийское происхождение его и жены подтверждается.

12.04.1930 г. сдал первый государственный экзамен.

20.05.1933 г. сдал второй государственный экзамен на отлично.

1930 – 1937 гг. Участник экспедиций в Гималаи: Индия, Непал, Сикким.

1930 – 1933 гг. Абверабтайлунг. Референт.

1933 – 1936 гг. Абверабтайлунг. Ст. референт.

Действующая армия: 1939-1942 гг. Начальник экспедиционного отряда «Арктика».

«За время прохождения курса наук в Берлинском университете студент, а затем ассистент кафедры естественных наук Й. Гревер своим поведением доказал, что в любое время готов и будет безоговорочно выступать за национал-социалистическое государство и активно отстаивать его интересы.

Принимал особо активное участие в борьбе за чистоту германской науки.

Член НСДАП.

Альфред Томас Ортлингауз, профессор».

«Довожу до вашего сведения, что д-р Й. Гревер отказался сотрудничать с институтом «Аненербе», сославшись на то, что его научные интересы лежат несколько в стороне от магистрального направления поисков колыбели индо-германской расы и что это якобы сфера приложения усилий для специалистов по истории, археологии и этнографии, но не исследователей ледниковых образований, каковым он является. На это я заметил, что программа работ института достаточно широкая и что, кроме исследований в области локализации духа и наследия индо-германской расы, задачей каждого честного немецкого учёного является популяризация результатов исследований в доступной и интересной для широких масс форме. Для д-ра Гревера, в частности, это могли бы быть исследования в русле теории Вечного льда. На что д-р Гревер ответил, что его не совсем устраивают научные методы, которые применяются в нашем институте.

Член НСДАП.

д-р Вурст

16.04.1936 г.»

24

Когда по их расчётам наступила глубокая ночь и все свободные от службы немцы должны были спать, как и положено нормальным людям, Василий Крапович сделал резкий выдох и, хлопнув по спине сначала Чёрного, а затем – Смагу, сказал: «Давай!» Смага сцепил за спиной пальцы в замок и немного присел, а Крапович начал медленно взбираться ему на плечи. Ботинки остались без шнурков, из-за чего не удавалось чётко зафиксировать стопу. Оба они не были акробатами, и все их умения исчерпывались несколькими часами занятий в спецшколе. К тому же Смага был высок, худ и потому не годился для опорного. Гораздо больше для этой роли подходил Чёрный, но у него была такая задача, с которой никто бы больше не справился. Крапович же был невысоким, крепким, по-кошачьему ловким, – лучшей кандидатуры для работы наверху не сыскать. Поэтому функцию опорного пришлось взять на себя Смаге.

Исходили из двух обстоятельств: первое – часового нужно было во что бы то ни стало захватить врасплох, иначе их попытка провалится, второе – караулка находилась за тонкими дверями, и любая суматоха привлечёт внимание. Грохот створок люка караульная смена услышит обязательно, а дальше всё должно быть «как обычно» – неторопливые шаги, скупые негромкие окрики на немецком...

Они решили захватить часового на первой же секунде, тогда, когда он начнёт поднимать дверцу: он не будет готов к сюрпризу, ведь для тех, кто сидит в холодной яме на трёхметровой глубине, часовой недосягаем, тогда как они – перед глазами в полной его власти. Они любят ощущать себя богами-громовержцами. Как же, сверхлюди... Из своего фронтового опыта парни знали, что в ближнем бою обычно побеждает тот, кто сверху, кто врывается в окопы и направляет свою ярость на тех, кто там, внизу. Почему так? Может, потому, что сверху виднее?..

Лишь когда немец опустит лестницу, а пленный выберется наверх и станет вровень с ним, лишь тогда часовой будет в боевой готовности, настороженный и напряжённый. Секунд через сорок.

И они надеялись украсть эти сорок секунд, навалившись на фашиста уже на первой, в крайности на второй!

Но для того, чтобы осуществить задуманное (сорок секунд для солдата – целая вечность!), надо было загодя преодолеть три метра, отделявших пол подземелья от люка, для того, чтобы как только часовой откинет левую створку, нападавшему оставалось лишь распрямиться и оказаться вровень с немцем. Правую створку Крапович должен был мгновенно откинуть сам. Ну, а дальше... Дальше загадывать не приходилось: начинал действовать другой фактор – звуковой. Первый же удар должен был быть такой силы, чтобы фашист сразу «отключился». Это представлялось делом довольно сомнительным, поскольку тот, кто бил, должен был сделать это, балансируя на плечах товарища. А продолжительная борьба – всегда риск поднять шум. Поэтому Чёрный предложил Краповичу просто «дёрнуть» немца вниз, а он уже встретит добычу, как подобает. Подземелье же приглушит крики.

– Главное – синхронность, – неустанно напоминал запыхавшийся Смага.

И теперь, за миг до решающей минуты, карабкаясь на плечи Смаги, Крапович снова и снова повторял себе это слово – синхронность. Он скрючился на плечах Смаги, держась обеими руками за его голову, и тихо подал голос: «Пусти в клозет...»

Звонко и часто бились их сердца в эти секунды, казалось, сейчас их услышит часовой и отбросит крышку. Они замерли...

25

Считанные минуты оставались до начала решающей фазы операции.

«Вот и всё. У меня нет права на ошибку. Я старался просчитать все варианты, да их и не так уж много... выбор невелик. Всё должно получиться. Удастся ли сберечь людей? Вера в собственную непогрешимость – плохой советчик. Преувеличиваешь, Павел. Ты уже давно убедился, что никогда не действуешь наобум, геройствуя понапрасну. Да и бойцы твои люди зрелые и неглупые, зря рисковать не любят, ты же сам людей подбирал...»

Десятки опасных рейдов, множество загадок, раздумий, находок, горестей, радостей, страхов. Всё это называется опытом. А опыт – не что иное, как противовес, умение трезво оценить обстановку. Сколько было таких случаев, когда ожидание выгрызало душу до донышка, когда до боли хотелось пойти в лобовую атаку и сойтись в тяжёлой, смертельно опасной схватке! Каждый раз, когда Щербо вырывался из этого мрака неопределенности, – как-то особенно переживал радость возвращения.

«Ладно, бросай философствовать! План продуман. Задача группе поставлена. Время выступать».

Он туже затянул ремень, коснулся кобуры и ощутил, как сквозь усталость и сомнения в нём забурлила устремлённая вперёд сила. Он горько усмехнулся: «Как по мне, то как раз настал момент, когда надо воплощать задуманное в жизнь. Или в смерть?.. Посмотрим».

Группа выходила в метель. Байда с Валеевым оставались, поскольку лишь только стихия угомонится, им предстояло покинуть укрытие и взяться за другое каверзное задание.

«Не слишком ли большую цену мы платим за скрытность? Но разве здесь можно по-другому? Если не отыщем другого пути, то к подножию Эйкарвег нам вовремя не успеть. Что же делать?.. Выход только один – попробовать подняться на ледник».

Они шли вдоль почти отвесной стены ледника. Щербо высматривал малейшую расщелину, которой можно было бы взобраться наверх. Двигались узким пологим карнизом, удерживаться на котором удавалось с большим трудом.

«Видимо, они считают, что здесь пройти невозможно. А мы? Мы обязаны пройти, это наш шанс. И, думаю, единственный».

Лишь пройдя километра четыре они, наконец, увидели над обрывом то, что искали. Их величайшим желанием было найти хотя бы крошечную расщелину, позволявшую одному из них вскарабкаться на пятнадцать метров вверх и оттуда бросить верёвку для всей группы. Но то, что они увидели, даже превзошло их ожидания. Широкий язык снежного наста перекинулся мостом между каменной баррикадой, перегородившей им путь, и ледниковым барьером.

Им хватило двадцати минут, чтобы оказаться на льду глетчера...

«Это хорошо, что видимость пропала. Избежим встречи с противником. Этого-то нам и надо! По солнцу, слава Богу, успели определиться, даже поправку вычислили... Теперь капризы магнитных отклонений нам не страшны. Пока что. Жаль, Байды с нами нет, он хорошо азимут держит, как будто у него гирокомпас внутри. Сколько это мы прошли по куполу ледника? Пять километров или десять? Пока не ясно. Зато ясно другое – к подножию Эйкарвег к контрольному сроку не успеть...»

Почти четыре часа они шли ледником в условиях, когда нормальные люди укрылись бы от ненастья где-то в укромном местечке и ожидали перемен к лучшему. Но им всё-таки удалось пройти восемь километров...

Впереди высилась чёрная базальтовая скала, будто коготь какого-то громадного хищного зверя.