Текст книги "Чёрный иней"

Автор книги: Валентин Строкань

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

38

Пётр Чёрный заметил их из окна. Четыре белых силуэта медленно приближались с востока, почти сливаясь с окружающей белизной.

– К нам гости, – его простуженный бас застал врасплох Смагу и Краповича, сосредоточенно паковавших их мизерные припасы.

Смага глянул в окно и удержал Краповича, который опрометью кинулся гасить печь.

– Поздно, Василий. Придётся встречать, – в его голосе прозвучала философская отрешённость.

– Как? – Крапович не скрывал раздражения.

– Как? Радушно. Их же всего четверо.

Он на секунду задумался. Потом, достав магазин, принялся выщёлкивать патроны.

– Предлагаю вариант. На обсуждение – две минуты.

Двери распахнулись внутрь и, спружинив от чрезмерного усилия, начали медленно отходить назад. Немец вполне грамотно бросил тело вправо и прижался спиной к стене, водя стволом перед собой.

Посреди хижины, у печки, ничком лежал человек в немецком бушлате. Руки со скрюченными пальцами вытянуты вперёд, голова повёрнута к двери. Немец увидел его ещё из окна. И если человек жив и просто спит, то от грохота он должен был бы проснуться. Но мужчина в бушлате не шевелился.

Больше в хижине никого не было. Немец обвёл взглядом каждый угол, спрятаться было негде. Он мгновенно оценил ситуацию, но, когда, оторвав спину от стены, собрался подойти к безжизненному телу, откуда-то сверху в его голову жёстко упёрлось железо. Безжалостность прикосновения чужого ствола он почувствовал даже через эрзац-мех шапки. Тело конвульсивно сжалось от страха. Когда дверь, наконец закрылась, боковым зрением он заметил слева ещё одно дуло, направленное на него. По-медвежьи массивный силуэт врага заполнил собой полдома. Он понял, что обречён.

Чёрный загородил собой дверь, Крапович встал у окна. Все действовали быстро и беззвучно.

– Опусти руки и слушай меня внимательно, – тоном учителя обратился Смага к немцу. – Успокойся, сделаешь всё, как я скажу – будешь жить. Нет – сдохнешь. На раздумья – три секунды. Ну!..

– Согласен, – прохрипел немец.

– Василий!

Крапович отошёл от окна и, бросив скептический взгляд сначала на немца, а потом на Смагу, нажал на кнопку магазинной коробки, извлёк магазин, передёрнул затвор и, продемонстрировав, что автомат разряжен, передал его Смаге. Тот быстро нацепил его на немца, вытащил из кармана другой магазин, пустой, поднёс его к глазам пленного. После того, как тот автоматично кивнул головой, вставил в автомат.

– Он спал, – указывая на Краповича, на хорошем немецком языке, прямо-таки профессорским тоном продолжил Смага, – ты нашёл его здесь и взял «тёпленьким». Больше здесь никого нет, понял? Никого нет, только он. И сейчас ты перескажешь это своим камрадам. И позовёшь их сюда. Понял? – Немец опять кивнул. – Помни – ты у меня на мушке, а я не промахнусь, – закончил он свои напутствия. Потом перевёл взгляд на Краповича.

Тот поднял руки и стал впереди немца. Смага повернул фашиста лицом к двери и подтолкнул стволом. Потом, придержав его, заглянул в глаза и вполголоса закончил: «Давай, ганс. Сделаешь – будешь жить».

С момента появления немца в хижине прошло не более минуты. Теперь он опять возник на пороге, подталкивая в спину помятого типа. Наступила томительная пауза. Смага задержал дыхание и напрягся.

Наконец Фегман как-то нерешительно взмахнул рукой и выкрикнул в сторону офицера, приподнявшегося над снежным покровом:

– Он здесь один, я взял его сонного.

Гвоздь едва узнал в растерянном человеке Краповича, и сердце его тоскливо сжалось, когда увидел поднятые руки товарища. «Ничего. Ещё повоюем, нас теперь вдвое больше! Мы теперь сила!..»

А Крапович, словно не узнавая, смотрел куда-то сквозь него, наверно, на конвоира-фельдфебеля. Всё дальнейшее произошло за каких-то три-пять секунд. Краем глаза Гвоздь заметил, что офицер за дальним сугробом начал медленно подниматься. Фельдфебель за спиной что-то воскликнул, то ли удивлённо, то ли радостно, будто увидел давнего знакомого. Немец на пороге почему-то не шевелился. Когда они подъехали почти вплотную ко входу и фельдфебель, бросив напарнику: «Чего стал как столб, Фегман? Заводи этих свиней внутрь», – начал развязывать петлю на поясе Гвоздя, Крапович вдруг сделал два шага навстречу и, толкнув Гвоздя так, что тот полетел в снег, совсем не боясь автоматного ствола, торчавшего у него за спиной, успел нанести ошарашенному фельдфебелю страшный удар ногой в печень. Гвоздь, ежесекундно ожидая автоматной очереди и удивляясь, почему не стреляет тот, что у двери, бросился на своего поверженного конвоира. Он знал, что это конец, что, если не сейчас, то в следующий миг протарахтит смертельная очередь, он ждал свинец в спину, но до этого безумно жаждал увидеть страх на лице немца.

В этот миг Фегман, воспользовавшись суматохой, скользнул вправо под защиту стены и хрипло заверещав: «Господин гауптман, это ловушка!» – метнулся к оцепеневшему поодаль Айхлеру. Но он не рассчитал: автомат разряжен, лыж нет, и, оттого, его побег не имел шансов на успех. Прогремел выстрел. Всего один. Фегман сделал по инерции два неуверенных шага и ткнулся лицом в снег. Смага не промахнулся.

Опомнившись, гауптман Айхлер от живота, почти не целясь, дал длинную заливистую очередь, дырявя окно и стены избушки.

Фельдфебель ногой отбросил Гвоздя метра на три в сторону и, схватив Краповича в стальные объятия, сумел подняться на ноги. Теперь он прикрывался Краповичем, опасаясь выстрелов от двери.

Но очередь прогремела с другой стороны, длинная, щедрая, она свалила с ног и фельдфебеля, и Краповича. Это Айхлер жал на спуск, наслаждаясь дрожью автомата.

Гвоздь, уткнувшись носом в снег, ждал свою пулю. Когда наступила тишина, он всё ещё боялся вдохнуть полной грудью, боялся поверить, что уцелел. Наконец поднял голову и увидел сначала Краповича с прижатыми ко лбу ладонями, сквозь которые сочилась кровь, потом – неподвижного немца с кровавой кашей вместо головы. И далеко впереди, метров за сорок, виднелась фигура ещё одного фашиста, поднимавшего вверх ракетницу. Из дверей вдруг прозвучал выстрел, ракетницу вырвало из рук немца, и он, зло тряхнув головой, отпрянул вправо. Автоматная очередь лишь взвихрила снег на пустом месте. Немец исчез в тумане.

39

Он смотрел на стеклянную капсулу, которая тускло поблёскивала. Его союзник. Цианистый калий. Он поможет пренебречь врагами. Майор Гревер был солдатом и потому всегда был готов к тому, что ампула ему пригодится. Эта дремлющая смерть в стеклянной оболочке обещала свободу выбора.

Он повернулся спиной к окну, и солнечные лучи, внезапно пробившиеся сквозь тучи, согрели спину. Не замечая их нежного прикосновения, он перебирал в памяти свою жизнь. Теперь «парадоксы Гревера» приобрели другую окраску. Абстрактная игра ума обрела материальную форму и воплотилась в его судьбе. И если уж умирать, то лучше расставаться с жизнью в минуту, которую выберешь сам.

«Кто знает, как скоро все мы предстанем пред ликом Господа... – он провёл дрожащими пальцами по волосам, по лицу, по глазам, отгоняя тягостные мысли. – Кто знает?..»

На смену хаосу чувств медленно приходило желанное спокойствие. «Отдать долги! Вот что важнее всего! Как там «миссия Рана»? Пора бы ему уже подать весточку. Долго затягивать с радиограммой Айхлера нельзя. Неужели я дам разрешение на передачу? Сам себе подпишу приговор? Спокойно! Спокойно. Сейчас нельзя форсировать события. Посмотрим!..»

40

«Итак, волчье ущелье выпустило нас. – Щербо облизал пересохшие губы. – Почему «волчье»? Название дал – Волчье... Волчьи ворота... Теперь всё внимание – на восхождение. Времени на разведку, на предварительное прохождение подходов нет. Навыки? Личный опыт? Физические и моральные ресурсы? В третьем очень сомневаюсь. Слаженность? Я и Сергей Ткачук. Хотя Джафар и Назаров тоже не первый раз идут в паре. Сиротин и Гаральд – вот кто тревожит. Переиграем. Я пойду со старшиной, а Ткачука – к Сиротину и норвежцу. Тройная связка. Проиграем в мобильности, зато двойная страховка. Скорость – всегда источник аварийных ситуаций. Значит, надо торопиться медленно. Ненастье усложняет маршрут, а сил нет. Есть только обязанность выполнить задание. А побеждает, как известно, тот, кто сберёг резервы, – этот принцип действует и в горах. Выбор вариантов невелик – вперёд! Говорите, легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем нам здесь? Это мы ещё посмотрим...»

– Внимание! Работаем в альпийском стиле: времени в обрез. Движемся тремя связками: первая – Ткачук, Сиротин, Гаральд. Движение задаёт средний в связке, который всё время находится на постоянной двойной страховке. Первый и третий идут проложенным путём. Вторая связка – Джафар, Назаров. Третья – я и Лукашевич. О маршруте нам ничего не известно. Визуально наблюдаются несколько скальных карнизов. На карнизах первым идёт Ткачук. Обвязка двойной верёвкой. Страховка комбинированная. Сергей, будешь навешивать на крюки дополнительные карабины или петли. Повторяю, пойдёшь на двойной верёвке. Заснеженные гребни ^{19} с карнизами проходим ниже допустимой линии возможного обвала карниза, в связке и с подстраховкой. Страхуемся – на метр-два ниже пути подъёма. Выходить на гребень запрещаю. Ветер усиливается, да и видимость плохая. К краю карниза не подходить.

«Ничего не забыл? Как будто всё сказал... Сейчас главное – страховка. Гарантия должна быть стопроцентной. Это единственное приемлемое число. Об остальных позаботятся фашисты. А страховка – обычное дело. Но именно в этой обыденности кроется опасность – такие пацаны, как наш Жора, могут стать её жертвами: устал, как собака, крюк вбил, карабин навесил – и ладно. А оно не ладно...»

– Повторяю: смотреть в оба за страховкой!

Щербо в последний раз оглядел бойцов, словно желая передать им свои умения и опыт.

– Ну, с Богом!

Первая связка преодолела метров тридцать отвесной стены. Щербо неотрывно наблюдал за Сиротиным. Его не покидала тревога.

«Только комбинированная подстраховка... продел верёвку в карабин нижнего крюка... Не расслабляться! Реакция должна быть мгновенной. Вот балбес, неправильно сделал страховочную цепь... «снизу вверх через плечо»! И верёвка, минуя нижний крюк, сразу попала в верхний карабин... Одной точки прохождения верёвки здесь недостаточно... Повышенные нагрузки просто вырвут его крюк... Погоди, перевалим через гребень – ты у меня получишь! Так, Фомич вышел на длину верёвки. Теперь я! Здесь монолитный скальный выступ... хорошо! Самая надёжная страховка... просовываю петлю, навешиваю карабин... петлю пошире, узкую нельзя – выступ будет откалывать... так... вяжу «грейпвайн» ^{20} ... Во второй связке первым идёт Назаров. Тоже на двойной верёвке. Здесь особенно отвесный участок... а вбил я им всё-таки в головы... нормально идёт. Осталось метров восемьсот. Это двадцать точек страховки. Немало, чёрт бы их побрал. Ещё часа три кропотливого труда... Снег подтаял, это опасно. Только бы Алексей не расслабился. Темп ускорил. «Лёгкие места» пошли? Предупредить? Нет, кричать нельзя... Срыв ^{21} ? На этот раз обошлось.

А что, в ущелье легче было? И в море, и на льду фиорда? Возможно... Хотя... пока достанешься седловины, выдохнешься на негативных скалах ^{22} и внутренних углах ^{23} . Поэтому работаем осторожно, с поправкой на ситуацию, чтобы не напортачить».

Он почувствовал, как руки наливаются свинцом, сглотнул вязкую слюну и начал продевать верёвку в очередной карабин. А поясница ноет, будь она неладна! Приближаемся к кризисной отметке... Это не выступ, мать его! Это такая себе, лёгкая и сглаженная кривизна... Попробуем ноги поставить по-другому... зацепиться за край маленькой щели... только кончики пальцев и входят... и то неплохо, считай, ещё метр одолели. Пот глаза заливает... Наверное, это самый тяжёлый отрезок маршрута. Однообразный, монотонный, он держит в напряжении. Дальше рельеф ещё интереснее... ещё правее... структура стены подсказывает именно это направление... Хорошо. Так... теперь старшина цепляет верёвку... подтягивается... Срыв страховочного конца! Пролетел метра четыре и зацепился... Качнуло вперёд... Складываюсь почти пополам, кажись сейчас жилы лопнут! Спокойнее, Фомич! Я на месте! Вот так, зацеп... пошёл. Нормалёк. А внутри нарастает боль. Холодно... пальцы едва шевелятся. Впереди западное ребро ^{24} ! Плохие эти гребни, словно лезвия... могут верёвку порвать... особенно под нагрузкой. Придётся молотком оббить... Дальше удобная ниша. Оглянуться... Фомич не спускает с меня глаз... Хорошая ниша! Стоп! Передых. Восстановить дыхание... Мы слишком прямолинейно оцениваем маршруты. Ведь один путь в зависимости от обстоятельств может иметь далеко не одинаковые степени сложности. Что про эти скалы сказали бы те же братья Абалаковы? Состояние того, кто всходит, погода, широта, наконец... Сейчас всё против нас. А начальники об этом не думают. Им разве объяснишь? Вот паскудство. Иногда подступает такая беспросветная безнадёга – хоть вой... Чаю бы горяченького... с шиповником. А впереди – сложный, длинный, опасный траверс ^{25} , южный склон – сплошной лёд. Ткачук пошёл за перегиб... Гаральд травит верёвку вслепую... Рывок! Ткачук «сорвался»?! Гаральд недотравил... синхронность нарушилась. Как Ткачук? На ногах? Слава Богу! Метров десять летел... Мастер Сергей. Молодчина!

Всаживаю айсбайль... немного нагружаю – лишь бы сохранить равновесие. Хорошо. Здесь коварная вертикаль... трещины забиты снегом, льдом затянуло... Никто ещё не бывал на этих страшных стенах – мы первые, может, и последние. Уже недалеко... к полуночи доберёмся до самого нутра этого массива. Нутро мрачное, надо сказать... От него такой стужей веет, что душу вымораживает... Только бы этот гребень одолеть... а там плато... Хорошо, хоть мороз, камни не «летают». Здесь полка... а там? Отменная расщелина, сантиметра с два. Гладенькая. Дальше тянутся только мелкие зацепки ^{26} ,... правее, теперь сюда, ещё правее... перемычка... и... всё? А дальше? Вот вляпался! Дальше дороги нет, прозевал!.. Нужен крюк! А крюки кончились! Проворонил, холера! Теперь выпутывайся... Но ведь не может так быть... должно быть продолжение. Стоп. Не паникуй! Назад? Как хорошо было бы назад, на полку... но нельзя! Не выйдет. Там щель, отсюда не разглядеть, но ведь на ослеп не попаду, только зря силы потрачу... Закладку ^{27} !»

Быстрым движением на ощупь, не отрывая взгляда от мелкой поперечной щелочки в полуметре от себя, он снял с поясного карабина маленькую втулку с кольцом и вогнал её в щель.

«...Слишком легко вошла... Ну и что? Выбора нет! А если сорвусь? Фомич страхует... а там по пути ребро рашпилем... верёвка трётся об острый угол... Перепад? Метров двадцать. Много! Рывок будет дай Боже. Даже Фомич не удержит, сорву и его... полетим вместе. Нет, лететь нельзя!..»

Лоб покрылся холодным потом.

«Спокойно. Не паникуй. Время?.. Сколько я здесь болтаюсь?.. Тихо. Продел верёвку... Ну!»

Он оставил опору и, медленно нагружая втулку весом своего тела, потянул верёвку на себя. «Держит? Вроде бы да...»

Начал подтягиваться, осторожно переставляя ноги вдоль стены, подтягиваясь вверх и вправо. Там был спасительный камин ^{28} !

Вдруг услышал скрип. Это скрипела втулка. Инстинктивно, шестым чувством понял, что через какую-то секунду она выскочит из своего гнезда! Его охватил страх. Он замер и в тот же миг ощутил, как все его внутренности сплелись в тугой ком. А где-то внизу, под солнечным сплетением, вдруг стало пусто и тошно. Конвульсия страха болью отозвалась в висках и пальцах рук, взорвалась безумной жаждой жизни, напоила небывалой энергией, точностью движений, ясностью мысли. Всплеск страха вывел его из состояния отрешённости, вернул волю к сопротивлению, заставил двигаться дальше. Он решился на отчаянный бросок вправо, и растопыренные пальцы нащупали ямку. Он засунул ладонь в углубление, сжал кулак вместо крюка, да – достиг камина! В следующее мгновение втулка с лёгким шорохом выпала из щели.

«Всё! Еще бы секунду промедлил, и всю вертикаль за собой...»

Ему захотелось забиться в какую-нибудь нишу, закрыть глаза... отключить сознание... Он опёрся спиной о камень, уставился на острые вершины. Заставил себя закрыть глаза таким усилием, как будто не мог оторвать глаз от этих невыносимо белых скал.

«...Выходит, это не «мой» склон... Похороны откладываем... После таких подвигов ещё тридцать минут – и отдых...»

Вскоре они благополучно перевалили через гребень и спустились на плато, преодолев пятьсот метров.

Джафар ступил на плотный фирн и едва не наткнулся на немца, который как раз выходил из-за груды камней. Тот стоял на лыжах, опёршись на палки и мигая покрытыми изморозью ресницами. Появление здесь «чужих», судя по всему, было для него полной неожиданностью. Он попробовал было схватиться за автомат, но оружие висело далеко за спиной, и Джафар мгновенным выпадом свалил и обезоружил его. Когда подошли все остальные, Джафар передал Щербе документы немца.

В офицерской книжке было написано: «Гауптман Айхлер Петер».

41

Через час движения в густом тумане группа Чёрного вышла на побережье. Здесь они явственно ощутили дыхание северного ветра, который с каждой минутой усиливался, раздирая туман на белые клочья и унося их на юг. Теперь им нужно было идти вдоль отлогой береговой кромки в том же направлении.

Пейзаж напоминал плохо проявленную фотографию – серые растрёпанные космы, какие-то перемещающиеся белые пятна. Казалось, густой белесый воздух пронизан опасностью.

Они преодолели немногим более километра, когда справа, у самой воды, в разрывах тумана отчётливыми пятнами возникли, как привидения, белые фигуры, копошившиеся возле какой-то посудины. До них было метров двадцать.

Они заметили друг друга почти одновременно. Вскинули автоматы. Четыре на четыре. Для обеих групп мир сузился до горячей узкой дорожки. Взгляды скрестились. Теперь – не разойтись.

Фашисты как раз вытягивали баркас на берег, поэтому сгрудились и открылись сразу всей группой.

Гвоздь попробовал было предупредить Краповича, но крик застрял у него в горле. Василий лишь на миг ощутил безмолвное давление нацеленной на него стали. Дула вспыхнули яркими белыми огоньками и, прошив клубящийся простор, сверкающими трассерами вонзились в оцепеневшего белоруса. Могучий удар оторвал от снега, и поток свинца отбросил уже мёртвое тело назад.

Гвоздь ощутил лихорадочную пульсацию в висках и адскую ярость, которая рвалась из глубин подсознания... Он уже не видел, как бил из-за валуна Чёрный, не слышал, как немцы что-то хрипло и бессвязно кричали, как дробно рассыпались их автоматные очереди, как из-за спины начал стрелять Смага, целясь на звук, как свистели вокруг него пули. Он жал на спуск своего автомата. Жал до тех пор, пока не полетели щепки от баркаса и клочья обмундирования, пока его автомат не отозвался сухим металлическим щелчком...

За час для Краповича соорудили последнее земное прибежище. Выдолбили лёд в разломе и засыпали тело камнями, вот и всё. Ветер сменил направление, и с неба посыпался мелкий колючий снег, тонким слоем укрывая свежую могилу.

Потом, нагруженные трофейным оружием, молча зашагали к баркасу. Смага обвёл усталыми глазами оловянную стылость воды и неба и с наигранной бодростью подытожил:

– Силы дальнего оперативного прикрытия в количестве трёх боевых единиц к выходу на рубеж готовы.

Гвоздь облизал потрескавшиеся губы.

– Что-то настроение у тебя...

– А ты, вижу, приуныл. Погоди Богу душу отдавать. Ещё поживём малёха, – отвернулся от Гвоздя Смага.

– Ещё повоюем... Василий свою лепту внёс, теперь – наш черёд... – сказал Чёрный.

Столкнули баркас в воду. Завели двигатель, и, оставляя за кормой лёгкую копоть, поплыли вдоль побережья на юго-восток. Они не знали не ведали, что ждёт их впереди, но в одном были уверены: теперь атаковать будут они.

Сержант Пётр Чёрный вспоминал, как отдавал штабному лейтенанту ордена и документы, и тот смотрел на него так, как будто видел впервые. Среди бумаг Чёрного было письмо. Он написал его загодя, давно, на случай, если не вернётся.

«... Прощай, сынок. Вырастешь – всё поймёшь. Береги маму!»

«Да, смерть – веский аргумент, когда идёшь на неё осознанно. Вот только жаль, что так далеко от родной земли... До неньки-Украины рукой не дотянуться».

Он в который раз оглядел окружающий простор. Рация, которую немецкий радист оставил на рабочей волне, молчала, как обычный металлический ящик, тяжёлый и бесполезный, и для них, привыкших к визгу и клёкоту рации, это было противоестественно. Причуды высоких широт?

Решили сделать привал, укрывшись в маленькой бухте. Нашли среди камней укромную нишу, натаскали плавника и собрались возле костра.

– Чего-то в сон клонит, братцы... Роскошная у нас жизнь. Сплошная душевная расслабуха – сказал Смага.

– Скоро немчура тебя взбодрит... крупнокалиберным! – отозвался Гвоздь.

– Главное, чтобы сразу огонь не открыл...

– Так мы ж как джентльмены пойдём, без пальбы. Пока немцы разберутся, что мы – это не они...

– Не выйдет... Немец нас просечёт враз. А от причала до дома метров двести. Так что нас ожидает дуэль. С их крупнокалиберным.

Чёрный соорудил связку из четырёх немецких гранат, найденных на баркасе. Тщательно подогнал их и крепко обвязал сначала проводом, а потом – верёвкой. Примерился – по руке ли? Промах приравнивается к смерти – больше гранат нет.

– Дизель беру на себя.

«... Стало быть, я обязан, я должен до негo добраться. Что, сколько, кому я ещё задолжал?.. Кто ответит?»

– Володя, ты отвлекаешь. Сразу влево, бьёшь по дому. А ты, Иван, прикрываешь и обеспечиваешь отход. От баркаса далеко не отходи.

– Нам бы дистанцию сократить. Хотя бы на сотню метров... – озабоченно сказал Смага. – Тогда дело, считай, выгорело.

– Ну, ясное дело, здесь надо сноровисто идти, по-умному. Двести метров открытого «бульвара» – это тебе не лесом петлять. Они нас за километр распознают, несмотря на всю нашу экипировку. Такой... скульптуры, как ты, Петя, среди той сволоты на баркасе не было, они все какие-то плюгавые. Так что около баркаса должен остаться ты, а я со Смагой пойду. Мне к ним легче будет проскользнуть, я же маленький…

– Ладно, хватит языками чесать. Будет, как я сказал, – жёстко обрезал Чёрный. – А там... поглядим.

Через час баркас ткнулся носом в прихваченные льдом доски причала.

– Ну что, братцы? Засеем костями эту ледяную пустыню? Дадим гансам по сопатке!

– Своими или чужими? – не спуская пристального взгляда с дома, спросил Смага.

Выпрыгивать они не спешили, считая за лучшее приблизиться к береговой линии и надёжно закрепить баркас: движок не глушили и он тихо порыкивал на малых оборотах.

Потом Смага, подчёркнуто не спеша, ступил на настил и принялся закреплять конец на кнехте. Чёрный закинул на одно плечо бесформенный тюк брезента, найденный в рундуке, на второе плечо повесил рацию и начал выбираться на причал. Рулон свисал почти до земли, ветер трепал его, частично скрывая телосложение Чёрного. Это могло бы, как они рассчитывали, хоть немного скрыть медвежью монументальность полтавчанина. Гвоздь пока что оставался на баркасе, он возился то на корме, то у мотора, то на носу, всячески демонстрируя усердие и занятость. В сторону станции они старались не смотреть, хотя уже минут десять назад, когда баркас был почти посредине фиорда, обговорили все детали и наметили план действий.

За ними тоже наблюдали. Давно и внимательно. Было время обеда, и перед входом в дом курили четверо немцев, неторопливо пуская дым; оттуда доносился хриплый смех и покашливание простуженных глоток. Топать навстречу прибывшим им явно было неохота.

– Воюют, гады, с перерывом на обед, да ещё и с послеобеденным отдыхом, – как бы про себя сказал Смага. – Слава Богу, встреча обойдётся без объятий.

Они зашагали в сторону дома. Впереди Чёрный, с рацией и телепающимся рулоном брезента, немного позади и слева – Смага.

Когда прошли двадцать метров, Смага приветливо помахал рукой и, хотя до немцев было ещё далековато, прокричал:

– Сервус ^{29} , камрады!

Его «платтдойч» ^{30} должен был выиграть им ещё несколько десятков метров.

И хотя они были бойцами спецназа и давно научились сдерживать желание стрелять, завидя врага, тревога залегла в их глазах.

Немцы на крыльце сохраняли спокойствие, хотя глаз с пришлых не спускали.

– Им бы, бедолагам, крыльцо здесь достроить... сели бы на скамейку, портянки перемотали…

– У них носки, Петя...

Так под неослабным присмотром они прошли ещё метров десять. Потом – ещё десять.

И тут что-то неуловимо изменилось. Они восприняли это интуитивно. Только позже, спустя секунду, они осознали, что крайний немец задержал сигарету возле рта, словно его осенила какая-то мысль, а двое других начали о чём-то оживлённо переговариваться, не отрывая глаз от обоих мужчин.

Окно на чердаке было закрыто.

Гвоздь перестал ковыряться у двигателя и перелез на причал. Тщательно проверил швартовку и повернулся лицом к станции. Его товарищи преодолели полсотни метров, а среди немцев, стоявших у входа, наблюдалось какое-то оживление.

«...Что-то нервишки у них зашалили... По=правде говоря, нам бы тоже пулемёт не помешал, шмайсером я их отсюда не достану...»

Смага опять махнул рукой и, максимально ускорив шаг, стараясь выйти вперёд и заслонить собой сержанта, надрывно прогорланил:

– Мы натолкнулись на них у охотничьего домика! Они убили Шнайдера... Он там... мы привезли его тело...

Зольдбух Бодо Шнайдера вместе с жетонами и солдатскими книжками трёх его товарищей лежали в кармане Смаги. Он надеялся, что знакомые немцам фамилии собьют их с толку, и это на время отстрочит решительные действия с их стороны.

Немцы на минуту заколебались, прислушиваясь к едва слышному сквозь ветер голосу Смаги. Четыре пары чужих глаз продолжали следить за каждым движением пришельцев.

«Но почему же они не стреляют? Ведь давно уже поняли, что мы не те, за кого себя выдаём, они уже «срисовали» нас, как птенчиков. И шлёпнуть нас на этом бильярдном столе – раз плюнуть... Почему?»

Окно на чердаке оставалось закрытым.

Один из тех, что стояли у входа, шагнул к двери, засунул голову внутрь, но не вошёл, а, наверное, что-то прокричал тем, кто там был. Почти сразу оттуда вышел ещё один, и они вдвоем зашагали навстречу прибывшим.

«Этого нам только не хватало», – с досадой подумал Смага, глядя на немцев, шедших им навстречу.

Он, продолжая приветливо махать руками, перешёл на бег, словно побуждая немцев идти быстрее и в то же время пытаясь встретиться с ними в точке, максимально отдалённой от причала и ближайшей к домику.

«Зашибись! Теперь те придурки не смогут открыть огонь, не рискуя попасть в своих».

Очевидно, эта радость отразилась в его глазах, потому что настороженность на лицах немцев как-то смягчилась, а движения стали спокойнее.

– Я – капрал Фестерлинг... Мы встретились с вашими возле охотничьего домика... Они остались там... А Шнайдера мы привезли, – кричал Смага.

Расстояние до станции сокращалось. Но столь же неумолимо оно сокращалась между Смагой и шедшими навстречу. Чёрный немного поотстал.

Прошли почти сотню метров. Но тут створка слухового окошка на чердаке медленно дрогнула и распахнулась. За ней – вторая, обнажив хищную черноту бойницы, в которой угадывалось дуло.

«Всё! Вот он, сволочь, хоботом водит...»

– А «советам» мы вставили перо в задницу, – горланил он, стараясь не сфальшивить от ощущения противной слабости где-то под коленками.

Он почувствовал, как по спине побежали струйки пота.

До немцев оставалось каких-то двадцать метров, когда шедший слева, внезапно остановился, придержал товарища и что-то быстро и злобно прокричал. После чего выпустил в них полмагазина. Почти в упор. Просто в лица. Как он разгадал, что перед ним враги, или, может, он знал в лицо своих камрадов? В следующее мгновение вместе с товарищем он упал на снег, сражённый огнём Смагинского автомата.

Рефлексы Смаги сработали безукоризненно. Он умел «качать маятник», и едва немец остановился, мгновенно бросил напрягшееся тело влево, и очередь его автомата встретилась с очередью немца. Вторую очередь, длинную, щедрую, он направил на стоявших у входа. О пулемете, оголившем своё жало, он не забывал ни на миг, но сначала надо было обезвредить тех, у входа. Двое сразу же легли у дверей, а третий юркнул за угол и вскоре ответил такой же длинной очередью.

– Вот сволочь, – ругнулся Смага, – не достал...

Следом зычно и звонко затарахтел с чердака крупнокалиберный.

– Работаю по чердаку! – прокричал Смага и откатился влево.

Немец вёл заградительный огонь, отсекая их от дома.

«... Гранату бы, – мысленно процедил Чёрный, выпуская короткие очереди и перекатываясь через спину. – Связка – для дизеля. А так... Чем ты его заткнешь, кукишем?..»

Чёрный смотрел на все эти приборы, будки, мачты, назначения которых он не знал и знать не хотел, поскольку его целью был сарайчик. Укромный, с двумя небольшими окошками, он притягивал к себе взгляд сержанта, залёгшего на расстоянии ста метров от него. В сарайчике был дизель. Его надо взорвать, тем самым лишив фашистов электроэнергии, дальней связи и прочих благ. Он нащупал связку гранат, увесисто оттягивавшую ремень на правом боку. Она сковывала движения, а ведь его ожидал нелёгкий путь под огнём. Бесконечно долгий путь... «Сколько ещё? Метров хотя бы с полста... Нет, бросок будет один, значит, надо наверняка... Метров с двадцати». Он ещё раз всё оглядел перед собой, наметил возможные укрытия, прикинул время и расстояния. Боковым зрением видел, как слева Смага пытается добраться до удобной ниши на небольшом клочке морены, а пулеметные очереди метут снег с небольших бугорков в двух метрах от его головы.

Чёрный попробовал доползти до неглубокой впадины, видневшейся за три метра впереди. Но для этого надо было преодолеть небольшой холмик. На нём он был беззащитен. Совсем... Откатился...

– У нас нервы крепкие, – бормотал он для самоуспокоения.

Напрягшись, он пытался просчитать подходящий для броска миг: «Сейчас... Ближе, долго нельзя... Они втянут нас в затяжную перестрелку, тогда – кранты...»

Немцы могли сыпануть в двери и рассредоточиться вокруг станции. Тогда шансов пробиться и выиграть этот бой у них не останется... «Смага, молодец, отвлёк... Ну... Вот, теперь моя очередь... На-а! На тебе!..»

Он видел, как брызнули осколки оконного стекла. Пулемет смолк. Его пули кучно легли вокруг окна и на какое-то время ослепили пулемётчика.

«И мы им, чёртову отродью, показали!.. Ещё вперёд... сюда...»

Тишина снова взорвалась дробным стуком. Поправил сбитую набекрень шапку. В сознании запечатлелась каждая деталь: глубокая чернота окна, серое дуло пулемёта, едва заметное в полумраке, немец, копошащийся за углом. Смага, который почему-то начал перемещаться вправо...