Текст книги "Чёрный иней"

Автор книги: Валентин Строкань

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

61

Через шесть часов Смага очнулся. Почувствовал, что может пошевелить головой. Осторожно попробовал осмотреться, всё ещё до конца не веря в то, что сидит в помещении и крутит головой, а вокруг – ни снега, ни льда, и ладони чувствуют шершавое тепло дерева.

... После того, как петляя ледником, контуженный, в полубеспамятстве, Смага набрёл на немецкий барак и сквозь снежную завируху углядел, наконец, смутные очертания, силы покинули его окончательно. Он автоматически передвигал ноги, и единственной мыслью было не упасть. Он брёл, не таясь, метель, набиравшая силу с каждой минутой, скрывала его от чужих глаз. Увидев возле барака чьи-то мечущиеся силуэты, остановился, с трудом передёрнул затвор. Потом справа, на противоположной стороне, услышал стрельбу, подумал, что это как нельзя кстати и попробовал ускорить шаг.

Подошёл к торцу барака и удивился, что до сих пор не встретил сопротивления. Уставился на лестницу, которая вела к распахнутому окну на чердаке. Безотчётно поставил ногу на перекладину. Все чувства исчезли, словно вымерзли, исчезло всё, кроме одной-единственной цели: надо, во что бы то ни стало надо залезть на чердак и затаиться...

«Ну и дела... – он вспомнил, как из последних сил сбросил лестницу вниз, потом окоченевшими руками дёргал засов. – Вот балда, видать, голова тогда была напрочь отморожена... Они же могли легко догадаться. Наверное, что-то помешало... А что тут у нас вокруг? Да тут целый дворец!..»

Хотя глаза автоматически выхватывали детали, которые фиксировал мозг, он чувствовал себя необычно – впервые за трое суток лицо не секли полярные ветры.

«Всё из сухой сосны, комфорт... В крыше все щели зашпаклёваны, – по-хозяйски... Здесь-то это вовсе не лишнее – снежная пыль проникает в щели даже незаметные глазу, а в дырку от гвоздя метель за сутки нанесёт метровый сугроб... Ну что, Владимир Алексеевич, раскатаем этот тевтонский дворец? Нельзя, нет, нельзя! Не для того я здесь!»

Выбрался из-под груды спальников, аккуратно сложенных под одним из скатов чердака, стал на четвереньки и принялся искать люк...

Затрещали близкие выстрелы. По тому, как беспорядочно заметались немцы, Смага решил, что они вконец перепуганы.

С жалобным звоном посыпалось стекло. Гомон, брань... Кто-то проорал по-немецки: «Погасите свет!»

Смага дождался своего часа.

Стрельба ширилась, теперь тарахтело со всех сторон. Он быстро справился с замком, откинул крышку и глянул вниз. Лестница прислонена к лазу. Начал быстро спускаться.

Ступеньки скрипели так громко, что ему казалось, – на этот скрип сбегутся все, но в сумятице боя никто Смагой не интересовался.

Из-за угла внезапно вылетел офицер и едва не наскочил на Смагу. Он бежал так быстро, словно хотел сообщить кому-то страшную новость. Страх исказил его лицо, когда офицер уткнулся в дуло автомата. Он замер лишь на секунду, потому что Смага хладнокровно нажимал на спуск и стрелял во все стороны. Бросился в коридор, как в холодную воду. На ходу веером от живота прочесал густой сумрак тесного пространства. Патроны не экономил. «В моем положении скупиться нельзя, скупой платит дважды, а жизнь одна... всё надо делать основательно, без ошибок...»

Где-то снаружи рванули одна за другой две гранаты, потом ещё... Слева от центральной двери опять часто застучал пулемёт.

Дверь комнаты шифровальщиков Смага нашёл быстро. «Они, конечно, оббили её листовым железом – по инструкции...» Всадил очередь в замок, ударил ногой. Ещё очередь внутрь... «Привет, камрады! Двое готовы... Вперёд... Кто ещё? Никого? Здорово! Дверь уже не запереть... Стол сюда... Тяжёлый, зараза! Где ж эта клятая машина? Где эта мечта шифровальщика?.. Ага, вот это чудо криптографии! Кабели! Быстро отключить кабели!.. Бегут сюда... топают, как носороги».

Начал искать патроны.

Стреляли теперь и слева, и справа. Он схватил чей-то полный магазин и вставил вместо пустого. Быстро обыскал трупы, вытащил из-за голенища одного ещё два магазина.

Немцы начинали новую атаку.

62

Прижимаясь к стене, Гревер скользнул влево по коридору, подобрался к аппендиксу. Заглянул за угол – пусто, только двери скрипели и качались на ветру. Он мог идти. Но куда? И зачем?

Двинулся дальше. Слева распласталось чьё-то мёртвое тело. Он узнал Эрслебена. «Вот он – конец... Долго ли ещё?..»

То, что он задумал, было бессмысленным. Но он хотел это сделать. Не ради кого-то – для себя. «Акт очищения?..»

Слева размеренно тарахтел пулемёт. Надолго ли его хватит?

Он достиг отсека, где держали пленных англичан. Протянул руку к замку, но прервал движение на полпути, заметив, что дверь незаперта. Скверное предчувствие шевельнулось внутри.

Справа снова разгоралась стрельба, и по коридору пролетали шальные пули. Слева промелькнула чья-то спина. Лангер? Сдаётся он... А вокруг – никого. Он толкнул дверь и проскользнул внутрь, держа пистолет наизготовку.

Зрелище, представшее перед глазами Гревера, заставило его вздрогнуть. Весь отсек был забрызган кровью, трое англичан разметались в луже крови. Он закрыл глаза, не выдержав жуткого зрелища, – их, безоружных, расстреляли в упор, превратив в кровавое месиво... С метрового расстояния... Пули рвали их и тогда, когда они были уже мертвы... «Не может быть! Кто? Лангер? Зачем? Прочь! Быстрее!..»

Он бросился туда, где только что мелькнула спина Лангера. Впереди, у самой двери, скрытой от него изгибом коридора, взорвалась граната, послышался чей-то вскрик, пулемёт захлебнулся. Он прыгнул вперёд и вправо, к тамбуру. Привалился к косяку, втягивая ноздрями тротиловую вонь, расползавшуюся по углам. Сердце билось в бешеном ритме, заломило в висках. Рванул двери тамбура и увидел – в развороченном проломе возник чужой медвежий силуэт. Лангер, прятавшийся за стеной, с размаху опустил автомат на голову десантника. Великан со стоном упал на колени, вытянулся у ног Лангера, рядом с двумя мёртвыми пулемётчиками. А врач не бросился к опрокинутому пулемёту, не начал стрелять в отверстие, он медленно, без опаски, словно рисуясь своим безразличием к тем, кто сквозь пролом должны сейчас ворваться в барак, побрёл к красному...

«Там больше никого нет, – догадался Гревер. – Никого. – Эта мысль развеселила его. – Какой идиотизм! Но почему их так мало?..»

Наклонившись, Лангер приблизил автомат почти вплотную к затылку человека, неподвижно лежавшего ниц, и лишь теперь немного повернув голову и, глянув исподлобья, заметил замершего на пороге тамбура Гревера. Их глаза встретились, и обоим показалось, что они всё друг о друге поняли. Рука Гревера легко подняла парабеллум, движение было почти инстинктивным. Он выстрелил лишь раз. Пуля вошла Лангеру точно посредине лба.

«Палач», – едва шевеля губами, произнёс Гревер и, резко развернувшись, бросился к своему кабинету.

На полпути из жилого отсека вдруг выпрыгнул красный – едва не сбив его с ног. Он даже успел поднять автомат, но Гревер, отлетевший к противоположной стене, успел выстрелить раньше. То, что происходило за спиной, его уже не интересовало. В душе возникло ощущение лёгкости, несерьёзности всего – боя, экспедиции, жизни. Он даже не успел прислушаться к этому новому ощущению, лишь удивился воспоминанию о том, как его рука импульсивно направила пистолет в лоб Лангера и палец дёрнул за крючок. Он внезапно осознал, что через всё пережитое на поверхность прорвалось решение.

Гревер ощутил, как внезапно заныли зубы.

63

Старшина медленно приходил в сознание. Голова гудела так сильно, что ему казалось, будто он внутри огромного колокола. «И приголубил же меня какой-то фашистик... Едва мозги не вышиб... Почему же не добил? – он насилу открыл глаза. – Где это я?..»

Вспомнил, как рвались из дверей пулемётные трассеры и им с Назаровым пришлось залечь в снег...

– Кто бы мог подумать, что этот вонючий хлев набит такой поганью! – Назаров, сдерживая стон, пытался шутить. – Оказывается, там фашисты.

Вспомнились злость и отчаяние: без гранат не было чем подавить этот чёртов пулемёт.

Старшина бросил тело вправо и пополз, начиная обходной маневр. За спиной стучал назаровский автомат. В поредевшей белой завесе мелькали фигуры своих, атаковавших боковой вход.

Неожиданно слева, прочертив большую дугу и оставляя за собой вихрь белой пыли, на поле боя ворвались накренившиеся нарты, едва державшиеся на полозьях. Их тянули шесть измученных, истерзанных и окровавленных собак, а в нартах угадывалась человеческая фигура, бессильно свесившаяся набок. Сделав резкий поворот на узком пятачке перед бараком, обессиленные псы опрокинули нарты и зарылись в снег. Немец вывалился на вираже и теперь лежал шагах в двадцати от старшины. Он не шевелился. «Откуда их черти принесли? С кем из наших пересеклись их пути?.. Потом выясним... Время, время!..»

И тут старшина увидел, что Назаров, из последних сил, загребая руками снег, ползёт к неподвижному немцу, распластавшемуся возле перевёрнутых нарт. От пулеметчика тоже не укрылось это движение, он сразу перенёс огонь на Назарова, и его тело дёрнулось под струей свинца, прежде чем Назаров успел укрыться за холмом. Старшина начал люто и методично всаживать в черноту распахнутой двери короткие очереди. Замысел друга он не разгадал, но понимал, что тот делает это неспроста. А время уходило.

Назаров тем временем отчаянным прыжком добрался до неподвижного тела и завозился возле немца, пытаясь отцепить гранаты. «Хватит ли у него сил докинуть их до меня? Помирает парень...»

Снег вокруг Назарова обагрился кровью, а сам он всё чаще опускал голову и замирал.

А время истекало.

Старшина бил короткими меткими очередями – в щепки разнеся ступени, порог и дверной косяк, но пулемётчика зацепить никак не удавалось – барак высился на сваях.

Первую гранату Назаров не докинул до старшины лишь на метр, и сразу же вокруг неё взвихрили снег пули. Старшина сокрушенно крякнул и, прежде чем попробовать дотянуться до гранаты, решил дождаться второй. Назаров немного приподнялся, чтобы бросить её, и фашист, ожидавший именно этого, рассёк воздух длинной очередью. Свинцовая струя отбросила его навзничь, и он застыл с вытянутой рукой, в которой была зажата граната, потом начал медленно-медленно опускаться на окровавленный снег.

Старшина мигом подтянул к себе первую гранату и швырнул её в черноту проёма. Огненный смерч подбросил пулемет вместе с обслугой, вдребезги разнеся всё, что три бесконечные минуты было неодолимым препятствием на их пути.

А потом, уже в доме, несмотря на весь опыт и осторожность, он нарвался на сокрушительный удар сзади, и его объяла тьма.

... Он осторожно осмотрелся. Где-то в дальнем конце коридора стрекотали автоматы. «Сколько же я провалялся? Наши давно в середине...» Он подогнул ноги и сел. Преодолевая головокружение, попробовал встать во весь рост. «Вперёд!» Оглянулся на зияющее отверстие, увидел изувеченное тело Назарова и заставил себя идти вперёд.

64

Пленного гауптмана Сиротин втолкнул в первую попавшуюся нишу. Заарканил верёвкой шею и ею же обмотал ноги, перевернув немца на живот. Встретились взглядами. В слезящихся глазах фашиста клубилась ненависть...

Выскочил в коридор. Вдоль стены крался чужой размытый силуэт.

– Батя! Сзади!

Очередь. Командир успел отпрянуть, а немец упал, в упор прошитый пулями. Слева, у открытой двери, – двое. Он нёсся на них, как ошалелый, и видел на их лицах растерянность, хотя он был один. Наверно, вид у него был жутковатым, и от того, что он вызывает такой ужас, самому стало страшно.

Крышка на чердак почему-то оказалась поднятой, и это не понравилось Гаральду. «Кто-то здесь побывал... Только что...» Осторожно попробовал заглянуть вниз, за кромку. «Вроде бы никого... А лестницы нет...» Гаральд прыгнул. За ним Джафар.

Оказались у отгороженного угла. Рядом никого не было, и это позволило им осмотреться. А за углом усиливалась стрельба. «Как будто целый батальон атакует», – подумал Гаральд и метнулся к стене, прижался к ней спиной и от живота расстрелял двух немцев, возившихся у боковых дверей. Бросился направо... «Кухня... Напротив?.. Аптека... Дальше? Кубрик... Где же шифровальщики?»

У стены лежали смятые смертельным бессилием тела. Переступил через труп, валявшийся у порога, открыл дверь и отскочил, ожидая выстрелов изнутри. Сзади послышался еле уловимый шелест. Мгновенный поворот головы – совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, хрипя, падал толстяк, пытаясь обеими руками вытащить из груди нож. «Джафар...» – с облегчением выдохнул Гаральд. Кинулся в комнату. Никого... «Передатчики! Значит, шифровальный отсек где-то рядом... А напротив? Опять кубрик... Слева топот, бегут сюда...». Бросился наружу. Нос к носу столкнулся с немцем, – отлетел к стене, падая сумев поднять автомат, но...

В короткой схватке врукопашную пистолет, эта привилегия офицеров, намного удобнее неповоротливого автомата. У немца было это преимущество – пистолет, и он молниеносно всадил пулю в грудь Гаральда. Лишь лёгкий стон вырвался из уст норвежца, он сполз по стене и скорчился на пороге...

Немец скользнул дальше, заскочив в один из отсеков, и Джафар, метнувшийся на выстрел, услышал лишь скрежет замка. Кинулся к Гаральду, тронул за плечо. Товарищ бессильно завалился набок – мёртв.

«Вот и всё. Не осталось мне места ни здесь... – он скользнул глазами по белому простору за иллюминатором, – ни там, в фатерлянде. Сейчас. Последняя обязанность...»

Гревер подошёл к пускателю, закреплённому на стене, нервно сорвал пломбу, открыл металлический кожух и без паузы, словно боясь не успеть, нажал на белую кнопку, которая туго, как бы нехотя, поддалась.

В отсеке Эрслебена бахнуло, да так, что барак содрогнулся. У шифровальщиков было тихо. «Ретсель» уцелела, заряд не сработал! «Где-то они нас перехитрили». Глянул в иллюминатор, на антенное поле. Сквозь тучу снежной пыли он увидел, что упали пять антенн. Шестая осталась торчать среди снега. Безразлично отвернулся от иллюминатора и сел за стол. Теперь для него уже ничто не имело значения. Достал из-за манжеты гладкую ампулку, тускло блестевшую смертоносной прохладой. Вот оно, спасение.

«Господь милостивый... если ты есть... прости меня, грешного... И прими! Ты же не отвергаешь старинное и почётное ремесло солдата, а солдат всегда...» – Зажмурившись и на полуслове прервав себя, Гревер стиснул зубы.

На миг Джафар застыл. Беззвучно пошевелив губами, словно произнося молитву, он резко поднялся на ноги и приблизился к двери, которую только что закрыл на ключ немец. Направил ствол на замок. В соседней комнате что-то глухо взорвалось, от чего вздрогнул весь барак и едва не сорвало дверь с завесов. И враз наступила тишина.

Перекошенная дверь отворилась. Джафар ожидал выстрелов, но изнутри не доносилось ни звука. Ворвавшись в тесное, заполненное кислым дымом пространство отсека, Джафар увидел за столом фашиста с безжизненно поникшей набок головой. Изо рта струилась кровь, смешанная с мелкими осколками стекла. На секунду задержав на мёртвом офицере взгляд остро прищуренных глаз, Джафар ткнул его в плечо дулом автомата. Голова бессильно качнулась, и тело мешком сползло на пол. Губы Джафара искривила брезгливая гримаса: «Нашёл выход... К шайтану отправился».

Шифровальный отсек был справа, вторая дверь. Тенью скользнул в коридор.

Тишина, внезапная, даже какая-то липкая, невероятная тишина...

Готовый мгновенно действовать, он приблизился к двери шифровальной комнаты. У порога громоздились трупы, похоже, бой был нешуточным. Толкнул разбитую вдребезги дверь. Она едва поддалась, видимо, забаррикадированная. Ему с трудом удалось сделать щель, сквозь которую можно было протиснуться.

Всё было выщерблено пулями, разбито ливнем свинца. Возле иллюминатора распласталось окровавленное тело, которое, словно щитом, заслонило от двери то, ради чего они оказались на этом острове, – шифровальную машину...

«Смага! Телом закрыл!..»

С усилием оторвал товарища от шифровальной машины и положил Смагу на пол. Уловил едва слышный стон и удивлённый тем, что Смага ещё жив, начал разрывать на нём одежду, чтобы перевязать раны.

Смага открыл затуманенные глаза.

– Не суетись, Джафар... Со мной всё в порядке. Я знал, что вы успеете. Слушай, что я скажу... Бате передашь...

Из мерцающего полумрака беззвучно возник Щербо. Джафар инстинктивно вскинул автомат.

– Свои, Джафар!

Превозмогая подступающее беспамятство, Смага описал последние дни их группы, плен, смерть Краповича и Чёрного. Сказал о Щербане. Что с Гвоздём, и в чьих руках сейчас метеостанция, он не знал.

Он силился ещё что-то сказать, но так и не смог, голова его бессильно упала на руки Джафара.

«Вот ты и отмучился, Володя... Если бы не ты... Кто знает?.. Кто, кроме меня, Джафара и... Кто ещё остался?»

Послышались тяжёлые шаги старшины, он конвоировал двух немцев. Левая ладонь его была окровавлена. Утомлённо указав рукой на пленных, он вопросительно посмотрел на командира.

– Запри где-нибудь, – сказал Щербо; снял каску и вытер пот со лба.

– Назаров убит.

– Гаральд? – Тоже.

Этот невыносимо длинный бой длился целых восемь минут. «А всё-таки – наша взяла, мы её заполучили...» Потянулся за трубкой. «Неказистая, похожа на печатную... Наверное, увесистая. Придётся старшине на горбу переть... А он ранен...»

Долго молчал и не пошевелился, даже, когда погасла трубка. В ушах плыла тишина, ни выстрелов, ни воя ветра... А рядом Смага с затуманенными глазами казалось всё ещё глядит в белый иллюминатор. Щербо протянул руку и закрыл ему глаза. Потом вспомнил, что пора идти к передатчику и вызывать бомбардировщики, а за ними – подводную лодку, чтобы дать ей новые координаты встречи.

65

«Выходит, на метеостанции Байда с Валеевым? Почему там, а не здесь? Что здесь происходило? Где Гвоздь? Ладно, теперь всё проще, спустимся к фиорду – выяснится... Лодка может прибыть в любой момент, точного времени они назвать не смогли. Надо торопиться. Управились очень вовремя. Пленных возьмём с собой, сейчас нет ни времени, ни сил их допрашивать. Фашистов, тех, что лежат у входа, всех втащить внутрь. Лётчики будут работать пятисотками, при точном попадании никаких наших следов остаться не должно. Даже, если гансы надумают высадиться со своей субмарины и всё тут прошерстить. И похоронить Назарова, Гаральда, Смагу, Ткачука... Моих ребят. Даже похоронить по-человечески нельзя».

Джафар обыскал самоубийцу и передал Щербе документы. «Майор Йозеф Гревер. Место рождения – Нюрнберг... Начальник всей этой конторы. Почему сломался? Что заставило раскусить ампулу?»

Раскрыл чёрную тетрадь, найденную у офицера. Дневник – это мысли, мировоззрение. Перед тем, как сдать в разведотдел, надо будет полистать…

«Перед немецким духом всегда стоял и стоит категорический императив, движущий немцем, – обязанность привести всё в порядок. Всё в мире должно дисциплинироваться из себя, а германцы должны упорядочить хаос. Только в результате акта их мысли и воли впервые появляется действительно упорядоченный мир. Германец всегда ставит перед собой задачу необходимого, отсюда – органичное чувство долга. Или это трагедия воли сверхчеловека, которая не признает ничего над собой и вне себя?»

«Органичное чувство долга? – Щербо грустно усмехнулся. – Никем и нечем не ограничиваемое, это «чувство» может далеко завести... А нам, славянам, разумеется, в чувстве долга отказано».

Пролистал несколько страниц.

«Эта война является испытанием для нации, для всего современного, так называемого человечества, развращённого самоуспокоенностью. Но творчества и истории не может быть без страданий, без боли. И хотя любому стремлению к сверхчеловеческим ценностям присуща своя жестокость, решение мировой задачи неизмеримо выше мещанского благоденствия и затхлого эгоистичного наслаждения. Если в народе побеждают «идеалы» благополучия, то он уже не может иметь историю, не в состоянии выполнить никакой миссии в мире. Жестокость этой войны – это жестокость исторической судьбы, жестокость исторического испытания».

«Миссионер, тоже мне, умник, – пусть на том свете чертям проповедует!»

Он пошёл в торец барака, остановился в тамбуре. Смотрел, как старшина привязывает к свае нарты, кормит уцелевших собак. В развороченном гранатами проёме на обломках исковерканных досок успел осесть иней. Он был чёрным.

Впереди шёл Джафар, за ним – трое пленных, которых конвоировал Сиротин, следом – старшина с тяжёлой машиной на плечах. Замыкал цепь Щербо.

Непогода, будто исчерпав за прошедшие сутки всю свою лють, теперь окончательно угомонилась, грязные серые тучи начали медленно уползать на запад. Робкие лучики солнца пробились сквозь завесу туч, и ледяные языки засверкали золотистыми бликами.

Щербо позволил себе расслабиться и неторопливо перебирал в памяти эпизоды боя. Вспомнилось, как смертельно раненный немец, которого принесли нарты в самый разгар боя, сбивчиво хрипел на ухо Щербе, склонившемуся над ним, что полумёртвый красный оказался хитрее их, что из трёх остался только он, что собаки в метель грели его теплом своих тел, но теперь, слава Богу, всё это позади... Немец уже почти ничего не соображал. Умер он через несколько минут после того, как его внесли в барак.

Сейчас Щербо, сопоставив все известные ему факты, понял, что «полумёртвым красным», уничтожившим мобильную группу, был, скорее всего, Гвоздь... «Даже похоронить не сможем... К тому же ещё неизвестно, что нас самих ожидает на метеостанции».

– Зря не рискуй, Акжолтой, – наверное впервые он обратился к бойцу по имени. – Хватит здесь могил…

Тот молча кивнул, не отрывая глаз от тёмных окон метеостанции.

– Как у вас зовётся кислое молоко? – чувствуя пустоту под «ложечкой», нарушил молчание Щербо.

Акжолтой Ишенов удивлённо обернулся к нему, потом его взгляд потеплел.

– Айран.

Не успел Джафар преодолеть и полпути, как из дома выбежал измученный, заросший щетиной Байда и бросился навстречу друзьям.