Текст книги "Чёрный иней"

Автор книги: Валентин Строкань

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

31

На осунувшихся лицах солдат он прочитал тот же суеверный страх, что и у себя в сердце. «Храни нас, Боже! Неужели и моя физиономия сейчас такая самая?» Только фельдфебель излучал хладнокровие. Айхлеру удалось перехватить взгляд Рана и ему показалось, что он уловил какой-то горячечный блеск в глазах фельдфебеля. «Наверно, ему тоже страшно. Он не раз бывал в разведке в этих местах...»

Они преодолели ещё около километра. Шли в общей связке со страховкой. Ран шёл впереди цепочки. Его белая широкая спина с привьюченными лыжами вдруг замерла метров за сорок впереди. Он обернулся и глянул в сторону Айхлера. Опять что-то странное почудилось Айхлеру в этом взгляде, что-то тревожное, опасное. Отчего-то тихонько закрутилась мысль: уже минуту камни и лёд под его ногами подозрительно вторят эхом – под ним пустота! Или это только мерещится?

«Скреплённые льдом камни висят над пропастью, образуя своеобразный свод. Стоит льду подтаять, как свод не выдерживает и обваливается! Ни прочности льда, ни глубины трещины не знает никто... Крепко ли сцеплены камни, чтобы выдержать вес человека?.. О, Боже! Ран, наверное, дошёл до края пропасти и сейчас уже в безопасности. Но, если прошёл один, то... это вовсе не означает, что пройдёт второй, третий... Можно остановиться или обязательно надо двигаться дальше?.. А если лечь и поползти?.. Увеличится площадь и уменьшится давление... Чёрт побери, я совсем не знаю, что делать в таких случаях... А если крикнуть солдатам, идущим следом, чтобы понадёжнее страховали? Не обвалится от крика?.. Но почему фельдфебель не предупредил?! Или, может, я, погрузившись в свои мысли, прозевал его сигнал? Тварь! Захотел посмеяться надо мной?.. Он ещё попляшет у меня... он у меня...»

Ему оставалось до фельдфебелю, истуканом торчавшим впереди, ещё шагов двадцать, когда позади прозвучал сухой треск, а под ногами затряслось, как при землетрясении. Скорее инстинктивно, чем руководствуясь рассудком и опытом, Айхлер упал на снег плашмя, изо всех сил стараясь вонзить клюв ледоруба в фирн.

Связка слишком растянулась, Ран вырвался недопустимо далеко вперёд, пользуясь тем, что весь запас верёвки находился у него. Следующий за Айхлером ефрейтор Фегман находился на расстоянии не восьми-девяти метров, как того требовала инструкция, а за пять метров от него, зато те, кто шёл позади, растянулись на пятнадцать-двадцать метров. Рядового Хензеля Айхлер не увидел. А последний в связке Вебер барахтался на краю льда по ту сторону трещины. Фегман тоже распластался на льду. Айхлер отказывался в это верить, но она была перед глазами... Трещина! Хензель провалился!

Рывок от падения Хензеля благодаря длине верёвки не был слишком сильным, и Веберу хотя и не удалось устоять на ногах, посчастливилось вогнать ледоруб в хрупкую поверхность глетчера. Он смог закрепиться на льду. Потом начал быстро вбивать ледоруб в снег, глубоко, по самую головку. То же самое делал и Фегман.

Айхлер, завороженный страхом, следил за их действиями. Потом почувствовал судорожное оцепенение во всем теле, облизал пересохшие губы и огляделся. Ран возвращался! Он спокойно и, казалось, неторопливо приближался по коварному снегу. Айхлер в эти короткие минуты с пугающей ясностью осознал: его жизнь сейчас полностью зависит от этого человека, уверенно надвигавшегося на него. Он испытал к фельдфебелю тяжёлую, лютую ненависть, от которой заколотилось сердце.

Вместе с подоспевшим фельдфебелем, Вебер и Фегман быстро соорудили какую-то систему из карабинов и верёвок и начали вытягивать Хензеля.

«Кажется, у них это называется полиспаст ^{9} ... Но почему Хензель не подаёт признаков жизни?»

Айхлер опёрся на локоть и только теперь осознал нелепую двусмысленность своего положения – он, командир группы, как трус, примёрз ко льду, тогда как его подчинённые самостоятельно пытаются спасти боевого товарища. Не в силах окончательно преодолеть страх, он медленно поднялся на ноги и, стараясь ступать след в след фельдфебеля, подошёл к солдатам, которые вытащили, наконец, на лёд неподвижного Хензеля.

Ран наклонился к нему, поднял веки, потом попробовал нащупать пульс. Айхлер смотрел на широкую спину фельдфебеля, и его снова захлестнула волна злобы от пережитого унижения, заставившая его тяжело перевести дыхание. «Как он прошёл мимо меня?! Как мимо пустого места... чуть не засыпав мне глаза ледяной крошкой. Дерьмо! Погоди, я тебе ещё отплачу! – Внезапно мозг пронзила страшная догадка. – Он хотел, чтобы в этот разлом свалился я! Вот почему он нарочно опередил всех, вот почему так странно смотрел на меня. Точно!»

– Мёртв, – констатировал Ран, распрямившись, и повернувшись к Айхлеру, спиной почувствовав его приближение. – Перелом основания черепа.

– Почему вы отдалились на недопустимую дистанцию, обер-фельдфебель?! – не реагируя ни на мёртвого Хензеля, ни на диагноз Рана, заорал Айхлер. – Вы нарушили инструкцию, Вы... Когда вернёмся на базу, я доложу о вашем поведении.

Ран невозмутимо смотрел в побледневшее лицо гауптмана Айхлера.

– Если вы помните, господин гауптман, я предупреждал, чтобы верёвка между идущими в связке, не провисала, это исключает динамический толчок на точку страхования. Мы находимся в боевой обстановке и не имеем времени на подготовку аварийной системы. К тому же она сейчас вообще не нужна, поскольку мы идём без грудной обвязки и не по склону, а по почти ровному леднику. Кроме того, я напомнил, что во время движения закрытым глетчером ледоруб держат наготове клювом вперёд, просунув его в петлю проводника за пятьдесят сантиметров от груди. Именно благодаря этому остался жив Вебер. А в том, что Хензелю уже не поможешь, нашей вины нет. Он сам угодил на тот свет. Сошёл с тропы, всего лишь шаг в сторону... Парню не повезло: он ударился шеей о скальный выступ.

Айхлера, всё время порывавшегося остановить демагогию фельдфебеля, наконец-то прорвало:

– Молчать! Вы нарушили инструкцию...

– Инструкцию нарушили Вы, господин гауптман, – спокойно игнорируя бьющую через край нервозность Айхлера, произнёс Ран. – Ведущим в связке шёл я, но темп не выдерживали Вы. Осмелюсь напомнить, что командир группы – Вы и отвечаете за нашу безопасность также Вы. В случае судебного разбирательства Вебер и Фегман станут на мою сторону.

– Что-о?! – глаза Айхлера сузились. Едва ли не первый раз в жизни он почувствовал безудержное бешенство, мгновенно переполнившее всё его естество, и перехватившее дыхание. При этом его кулаки сжали ледоруб с такой силой, что Ран, заметив, что гауптман вне себя от ярости, предостерегающе положил ладонь на рукоять своего автомата.

– Бунт?! – истерично заверещал Айхлер. Обер-фельдфебель вытянулся, не снимая, однако, руки с автомата. – Вы... трибунал!.. – он захлебнулся.

Его затрясло. Силясь прекратить дрожь, он стремительно развернулся и скомандовал:

– Хензеля назад в разлом. Вещи забрать и распределить между собой. Документы – мне.

Когда через десять минут они опять осторожно двинулись вперёд, первым в связке шел Фегман, за ним – обер-фельдфебель. Айхлер не хотел подставлять ему спину, а последним гауптман поставил ефрейтора Вебера.

32

«Ну что ж, хотя время подводить итоги ещё не наступило, первый из них достаточно прискорбный – вражеский десант свидетельствует: наше местопребывание уже не является для противника тайной. И все многочисленные меры по обеспечению сверхсекретности нашей экспедиции утратили действенность. Следовало более расчётливо использовать наши возможности, господа генералы! Но нашими советами пренебрегли, начальству, как всегда, виднее. Теперь мы вынуждены будем ограничиться сопровождением операции «Вундерланд», и после её окончания экспедицию придётся срочно сворачивать. Рисковать наши прусские бароны не захотят.

В Центре моё сообщение о вражеском десанте вызвало неожиданно серьёзную обеспокоенность. Они трясутся за свои кресла так, словно мы, те, кто здесь служит, совсем не осознаём важность нашей миссии и сложившиеся обстоятельства. Они пообещали подводную лодку, которая будет патрулировать прилегающий квадрат. В нашем положении, думаю, это будет нелишним, ведь помощь – всегда кстати. Впрочем, чем они смогут помочь? Своей стопятимиллиметровой пушкой и десантом из двадцати человек? Если приплюсовать к этому ещё два десятка человек с «Фленсбурга», то это была бы довольно значительная сила, будь они мобильны. Но Арктика сковывает, мы лишены возможности маневрировать. У нас только двое нарт, да и те пригодны лишь для разведки. Поэтому нам остаётся одно – ждать.

А пока что я отдал приказ обогнуть на мотоботе с запада мыс Пюнтен, выйти к триангуляционному знаку ^{10} номер одиннадцать и провести наблюдение за хижиной. К тому же, этот рейд позволит проинспектировать значительную часть западного побережья. Но кого послать командиром? Они убили лейтенанта Туму! Он был хорошим человеком и отличным солдатом. Он очень помог мне в разведке острова в первые дни нашей высадки. Мне будет недоставать его. Но что поделаешь, идёт война, и он погиб не как неудачник-экскурсант – от несчастного случая, – он пал, как солдат, от рук врага. Но они оставили в живых нашего фельдшера и одного из часовых, кажется, его фамилия Ганцер. И это меня почему-то настораживает. Ведь они могли полностью уничтожить всю нашу метеостанцию. Всю! Риск для них был, разумеется, велик, но в их положении стоило попробовать. Я бы в любом случае поступил именно так. А они отдали предпочтение, казалось бы, бесперспективному пути – бегству. Значит, видят в этом какой-то смысл. Какой? Я всё более склоняюсь к мысли, что мои первоначальные оптимистичные предположения насчёт количества десантников, а, значит, и степени опасности, угрожающей нам, были ошибочны. И эти трое беглецов будут пытаться соединиться с основными силами. А то, что они не уничтожили станцию, свидетельствует о далекоидущих планах, в которые не вписывается её разгром, – это было бы жестом отчаяния замёрзших и изголодавшихся голодранцев. Что ж, их цель очевидна – наша новая радиостанция «Лауенштайн». Их радиоразведка среагировала довольно быстро, я рассчитывал, что нам удастся продержаться незамеченными до конца операции «Вундерланд». Но красные вынуждают заняться ими всерьёз. Знают ли они о нашей «Ретсель» – вот вопрос! Как дальновидному командиру, мне остаётся допустить наихудшее – для них не является секретом применение машинных систем кодирования. Однако от принципиальной возможности до конкретного воплощения абстрактных принципов в электрическую шифровальную машину – огромная дистанция. Тем не менее, наука, невзирая на все меры по обеспечению секретности, не знает границ. Вероятно, их учёные вплотную подошли к созданию подобной машины и теперь наше «криптографическое чудо» – «Ретсель» – и является целью высадки этих десантников. А если так, то положение не просто серьёзное, а критическое. На полпути они не остановятся. Полагаю, что и английский разведчик появился здесь по той же причине. Только «томми» не повезло, где-то их пути пересеклись с нашим дальним авиаприкрытием. И получили порцию свинца. Ну-ну!

Так или иначе, но мне придётся прибегнуть к максимальным мерам предосторожности, продуманным ещё тогда, когда мы с лейтенантом Тумой проводили первую рекогносцировку. Итак, с севера мы защищены неприступным скальным массивом, с запада и северо-запада – чрезвычайно труднопроходимый ледопад ^{11} . Преодолеть такие препятствия в арктических условиях – за гранью человеческих возможностей. Природа защищает нас от непрошеных гостей. Юг и юго-запад – открытое пространство протяжённостью полтора километра. Здесь уже мы сами защитим себя – секторы простреливаются и нами, и постом визуального наблюдения. Можем устроить перекрёстный огонь. Единственный вход на ледник – с юго-востока, через долину Стурдален, где мы и выставили заслон. Там частый сход лавин, поэтому трёх стрелков со снайперскими винтовками вполне достаточно. И никакой расслабленности!

А хижину придётся уничтожить».

Гревер отложил тетрадь. На его лице застыло беспокойство – как проходит «миссия Рана»? Ниспошли, Всевышний, ему удачу!

На секунду взгляд Гревера задержался на маленьком сером квадрате окошка. Последнюю фразу он записал второпях. «Теперь у меня возникло опасение, что подводники не успеют вовремя, и нам придётся вступить в бой, рассчитывая только на собственные силы. А бой, судя по всему, будет ожесточённым».

33

Группа гауптмана Айхлера, перейдя границу ледопада, резко свернула на северо-восток. Гауптман немного успокоился и теперь пытался проанализировать ситуацию и упорядочить мысли. Он перебирал слова радиограммы, вспоминал, как ровные строчки, написанные его бисерным почерком, превращались в колонки цифр.

«Радиограмма

Центральное правление НСДАП

Мюнхен, Бриннерштрассе, 7

Секция ОА-ІІ

Копия – Управление Государственной тайной полиции (гестапо).

Сообщаю о неоправданной пассивности майора Гревера Й. в отношении поимки вражеских диверсантов, высадившихся в районе объекта «Айсблуме» с очевидной целью. В ответ на моё предложение о преследовании вражеской группы мне в оскорбительной форме было замечено, что «только дураки и трусы всегда бывают решительными». Вследствие чего я подозреваю майора Гревера Й. в подготовке к совершению измены.

Помимо этого, я установил следующие факты:

1) со слов самого Гревера Й.: факт нанесения им и его товарищем (фамилию установить не удалось) в 1926 г. тяжких телесных повреждений двум полицейским чиновникам, при исполнении ими служебных обязанностей. Считаю целесообразным по поводу данного факта запросить архив полицейского управления города Нюрнберга;

2) факт слушания иностранных пропагандистских радиопередач (помимо служебных) и распространения слухов, разлагающих наши Вооруженные силы, с целью ослабить веру немецкого народа в конечную победу и несокрушимую мощь немецкого вермахта. Считаю, что это следует квалифицировать как подстрекательскую деятельность в скрытой форме.

Член НСДАПП. Айхлер»

«Теперь надо разобраться с фельдфебелем. Может, он хотел убить меня? Но зачем ему это? Он ненавидит меня? За что? Я никоим образом не выделял его из общей массы и потому никак не мог навредить ему. Чтобы «подставить» человека, нужно чувствовать сильное отвращение к нему. Недовольство? Нет, здесь надо ненавидеть. За что же может ненавидеть меня подчинённый мне фельдфебель? За чрезмерную требовательность? Глупости. Что-то в прошлом? Но наши пути никогда не пересекались, готов поклясться. Тогда что? А может... может, это связано с моей «особой» миссией? Скажем, Ран действует по чьему-то приказу... Гревер!!! Его науськал на меня наш спесивый интеллигент Гревер! Значит, Гревер знает о моем сообщении в Центр. Знает о самом факте, потому что содержание остаётся для него тайной. Молокосос Эрслебен успел доложить. Граф вшивый! Ничего, партия поставит на место всех задрипанных аристократов. Дайте только войну закончить. Выходит, Гревер меня вычислил. И сразу же нашел исполнителя... Ну что ж, я это предусмотрел, господин майор. В Центре увидят ваше подлинное лицо. Я тоже предпринял кое-какие шаги... Значит, Гревер!..»

«А эти двое, конечно же, заодно с ними, – подумал он о Фегмане и Вебере. – Это сговор...»

Они спустились с ледника. Двигались в том порядке, какой определил Айхлер два часа тому назад. На лыжах он чувствовал себя гораздо увереннее, но было не до этого, он думал о том, что делать дальше, какие меры безопасности предпринять, и это отвлекало от лыжни. Он едва успевал реагировать на извивы маршрута, следя за ненавистной спиной обер-фельдфебеля, маячившей чуть впереди.

Зепп Ран, закладывая крутой вираж, думал о том же.

«Психопат! Придурок! Если бы всё это происходило в каком-нибудь другом месте, он бы быстренько сфабриковал доказательства моей вины и сдал меня гауптвахмистру. Но здесь – руки коротки! А может, дать ему подтянуться поближе, обернуться, да и пустить в грудь свинца? Фегман и Вебер свои ребята, мы вместе были ещё на Кипре... Опомнись, дурень, где твоя солдатская честь?! Стоит ли пачкаться об этого выблядка?.. Несчастный случай – то, что нужно. Путь неблизкий... Интересно, чем он напакостил шефу? Шеф – солдат, хотя и интеллигент. А этот – дерьмо. Впрочем, не моё это дело. Но приказ майора не обсуждается. Куда это Фегман сворачивает?.. Там дальше уступ... отлогий? То что надо, на Гюнтера можно положиться. Потом – влево... там должен быть проход, он выведет нас на равнину. Вебер тоже толковый, парень хоть куда. Как он там, не отстал?»

Ран оглянулся: Айхлер был намного дальше, чем предусмотрено инструкцией.

«Ползёт, сволочь, точно старая шлюха. Остерегается. Но где же Вебер?»

Ран обеспокоенно вглядывался в простор за спиной Айхлера, ощупывая глазами каждый уступ, каждую изгиб лыжни. Вебер исчез.

– Я очень сожалею, но мы не можем ждать его, как не можем и отправиться на поиски. Посмотрите на восток, – Айхлер ткнул рукавицей себе за спину. Его глаза заволокло оловянным отблеском страха, а рот перекосила неуместная улыбка.

Ран уже давно заприметил на горизонте эту тяжёлую тучу зловещего серого цвета. Она постоянно меняла форму и двигалась всё стремительнее, ежеминутно увеличиваясь в размерах. Но Ран знал, что перед тучей налетает ветер, отовсюду срывающий снег. Позёмка ухудшит видимость, резко упадёт температура. Пока что этого не было. У них в запасе оставалось ещё минут двадцать, можно было попробовать отыскать Вебера.

– Я приказываю продолжать движение, – гауптман никак не мог стереть с лица усмешку, которая помимо воли сводила мышцы, и это выводило из себя самого Айхлера.

Туча и в самом деле разрасталась слишком быстро. Она уже заслонила полнеба. Солнце окончательно померкло. Вот и первый порыв ветра. Это – последнее предупреждение стихии. Скоро, после непродолжительного «штиля», наступит такое...

«Радуется, сволочь, – подумал Ран. – Наверное, уже догадался, он не дурак... А теперь одним моим союзником стало меньше, вот и радуется. Хотя ответственность за потерю бойца взял на себя. Но он, сдаётся, решил пойти ва-банк».

Ран понял, что теперь от гауптмана Айхлера можно ожидать чего угодно.

34

Замыкающий в цепи задержался, поправляя крепление. Потом распрямился, обвёл взглядом горизонт, повернул голову в сторону тучи, надвигавшейся с востока.

«Ну, давай, падлюка, двигай... мне с вами надо разойтись без фейерверка... иди, как шёл...»

Но немец не ринулся вниз, следом за своими товарищами, а почему-то направил лыжи влево, двигаясь прямо на серак, за которым прятался Гвоздь.

«Чего это он? Неужели заметил меня?»

Гвоздь медленно заработал локтями, пятясь назад и не теряя из вида фашиста, который неотвратимо приближался. Когда расстояние между ними сократилось до двадцати метров, фашист перекинул автомат на грудь, и Гвоздь понял, что столкновения не избежать. В последней попытке избежать стычки он сдвинулся в тень серака и, прикрываясь им, быстро поднялся на ноги. Сделав в прыжке поворот на сто восемьдесят градусов, он начал быстро уходить в сторону небольшого холмика, надеясь скрыться в заснеженных скалистых лабиринтах. Но немец погнался за ним раньше, чем Гвоздь достиг укрытия. Прятаться было бессмысленно, поэтому приходилось налегать на лыжи.

Гвоздь старался двигаться длинным скользящим шагом. Когда-то ему удавалось скользить на одной лыже метров пять. Но сейчас...

«Почему он не стреляет? Живьём хочет?.. Выкобенивается, гад. Ну, посмотрим... Спуск с уступа... в низкой стойке... дальше – крутизна, придётся зигзагом... Хорошо. Склон сначала крутой, но короткий. Скорость растёт... усилю давление на внутренние рёбра лыж. Вот когда моя окантовка пригодилась. Оглянуться. А фриц грамотно согнулся... палками старается тормозить... Ладно, Иван, шевели мозгами, надо что-то придумать. Почему он не стреляет? Ладно, не хочешь, так я тебя шугану. Камрады твои уже, поди, на равнине... к нам не успеют. Стоп. Патрон? Затвор? Нормально тянет, не замёрз. Ну...»

Немец скользил склонами вполне уверенно, не подставлялся. Гвоздь поймал момент, когда белый силуэт пересекал длинный склон, который хорошо просматривался, и, прицелившись, плавно нажал на спуск. Скалы отозвались громким многократным эхом. Немец скользнул за выступ. Гвоздь понял, что не попал, однако не огорчился. Теперь станет поосторожней, запал побережёт. А теперь – ходу!

«Сейчас я на отлогом склоне, как на ладони. Скверно... Быстрее! У него крепление, видать, тоже не жёсткое. Так, скорость погасить. Здесь поворот! Вес – на правую, лыжу круто на ребро, левую подтянуть... плавно... Обрыв!!! Падать налево!.. Сгруппироваться!.. Лыжи поперёк!.. Упор! Упор!!! Ох... твою... в дышло...»

Его спасло небольшая впадина в двух метрах от пропасти, куда он въехал, лёжа на боку и пытаясь тормозить руками, палками, лыжами.

«Снег глубокий и рыхлый, падла! Освободить ноги... Развернуться негде... не встану...»

Он барахтался на самом крае обрыва, почти скрытый от преследователя ледяной глыбой размером с большой чемодан. И в этот момент фашист выпустил длинную густую очередь. Пули секли спасительный для Гвоздя кусок льда. Ещё очередь... ещё...

Уловив паузу между очередями, Гвоздь перекинулся через гребень и откатился к небольшой расщелине. Ещё бросок – и он укрылся за небольшой гранитной плитой.

«А ганс патроны не бережёт... Спокойно, Ваня. Всё белое, как в госпитале. Вата, бинты, белые халаты... Говорили, для таких случаев надо и автомат для маскировки – бинтом. Безжалостная землица. Господи, как траву хочется увидеть! Где же ты, вражина?.. Ну... Траву и землю! А не камень и лёд. А мы можем остаться здесь навсегда. Беда, да и только... Ну же, фриц... Ага, вот ты где! И меня, кажись, опять засёк. Ух, его ствол будто в самую душу заглядывает... Неужто моя очередь на тот свет загреметь? Чего затужил, Ваня? Утри сопли, давай по-солдатски! Получай, гад!»

Он нырнул вправо.

«На ещё!.. У смерти скидок выпрашивать не будем!»

«А он не вовремя на спуск нажал. Видать, тоже войной битый... Пулю словить не хочет. Выдыхается фашист. А ты? На себя посмотри».

«Врёшь! Ещё повоюем... Вон ты где... На-а! Как там у тебя, гансик, дела со здоровым фронтовым духом? На ещё... ещё... Когда температура тела снижается хотя бы на градус, весь понт с фраера слетает и выглядывает нутро. Это нам известно, видали уже... Ну, это он с испуга лупанул, чтобы душа оттаяла. Пора с тобой кончать. Целый магазин уже расстрелял. И место удобное. Значит так... На встречный склон, сгруппироваться... упор на обе палки и... р-разворот на девяносто градусов. Теперь за уступ... Соберись, Ваня, ну... ты же умеешь... соберись с силами, дыхание задержи...»

Жизнь Гвоздя измерялась метрами, оставшимися до немца. Фриц стремительно катился на него. Нож вынулся на удивление легко.

Тяжело дыша, Гвоздь медленно сел на снег рядом с неподвижным немцем. Сил не было. Он сидел, уставившись в порванный капюшон мёртвого врага и пытался сообразить, что же делать дальше.

«А ведь это дыры от моих пуль. Поэтому он и утратил инициативу».

Гвоздь огляделся и только теперь заметил, что небо стало почти чёрным. Туча, полчаса тому возникшая на горизонте, затянула всё небо. У ног шелестела позёмка, а свирепый ветер швырял снег в лицо.

«Надо встать, – сказал он себе, неподвижно сидя возле трупа. – Надо встать!»

Почти минута понадобилась ему на то, чтобы подняться. Ему казалось, что это последние его шаги. Но он сделал ещё десяток шагов, потом ещё... В пылу погони он и не заметил, как они почти спустились на равнинную часть острова, то есть северо-восточное побережье, и лишь теперь ему пришло в голову, что может столкнуться с товарищами убитого немца.

«Где же его камрады? Где-то рядом... Стало быть, метель – то, что нужно... Сейчас тут и чертям станет тошно. Надо найти укрытие».

Он утратил ориентиры и брёл наугад, медленно переставляя ноги. Метель пыталась его свалить, засыпать снегом, но он понимал: если упадёт, то подняться уже не сможет, и это будет конец. Поэтому из последних сил сопротивлялся ветру и шёл куда глаза глядят. Просто вперёд, в скопище ледяных скал, туда, где караулит смерть. Он не боялся её – она всего лишь должна была принести покой.

«Это и есть смерть?» Его глаза увидели чей-то тёмный силуэт. Он был совсем рядом. Мысли его путались. На грани небытия он пытался сосредоточиться, боясь галлюцинаций и не осмеливаясь поверить, что бесконечные усилия привели, в итоге, хоть к какому-то концу, всё равно к какому.

«Может, я в раю?», – мелькнуло в голове. Он продвинулся немного вперёд, больше всего боясь потерять в этом неистовом снегопаде ориентир. Он начал считать шаги до него.

Едва проступая сквозь белый бушующий морок, на него надвигался силуэт какого-то судна со сломанной мачтой. Оно намертво вмёрзло в лёд у самого берега.

«Летучий голландец»? Какой там, к чёрту, голландец? Ковчег? Совсем рехнулся! Вроде бы шхуна... Рыбацкая? Наверное, норвежец...»

Судно казалось вымершим. Но ведь это укрытие! И если там сохранилось хоть что-то деревянное, то это – огонь! Измученное сердце отозвалось громкими толчками, откликаясь на химерную мысль о тепле. О «камрадах», которые могли блуждать где-то поблизости, он не думал.

Внутри он обнаружил уйму деревянных обломков, и это обрадовало его так, будто эти доски и щепки были несметными сокровищами. Это была жизнь! Спотыкаясь и чертыхаясь, он обшарил все закоулки, но, кроме тряпья, резиновых сапог и позеленевшей глазурованной посуды ничего существенного не нашёл. На камбузе он обнаружил пригоршню щепок и стал хозяйничать у плиты. Найдя анкерок с солярой, он пережил то же сладостное чувство, которое испытывал когда-то в детстве..

Спустя пару минут в топке замерцал огонь. Он сидел, замерев, прямо перед огнём, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, каждой клеточкой вбирая в себя благодатное тепло. Даже голод не мог согнать его с места. Сунул прямо в огонь онемелые негнущиеся пальцы. На него стремительно навалилась слабость. Он внезапно ощутил острую боль в предплечье и пояснице и подумал, что это реакция согревающихся мышц на те неимоверные усилия, которых он приложил, чтобы вырвать, выдернуть, выцарапать свою сведённую судорогой плоть из смертельного ледяного кратера. Лежал бы он сейчас окоченевшим мешком костей в пропасти, и никто на целом свете не узнал бы, как он погиб и где. Он думал об этом отстранённо, спокойно, как будто не о себе, а о ком-то постороннем.

«А тут ещё этот фашист прицепился... Уже, наверно, и следов никаких не осталось, мигом замело. Метель за метелью. Проклятый остров! Холодный, белый, а может, и очень живописный, как для экскурсантов и туристов. Идеальный морг. Мечта патологоанатома! Не спать! Надо идти... Куда? И почему нельзя спать?»

Его объяла сладостная нега. Веки смежились, отяжелели, и он забылся.

Очнулся от того, что кто-то грубо тормошил его за плечо. Долго выдирался из сумрачных закоулков дрёмы. Сознание отказывалось оживать для яви, наполненной опасностью, стужей, смертью.

«Здесь никого нет... никого не может быть... я сам... один. На всей земле». Он силился расплющить глаза. Услышал стон. «Кто это?!» И сразу понял, что этот стон вырвался из него...»

– Немцы!!! – багряной вспышкой сверкнуло сквозь прерванный сон. Он открыл глаза.

Чёрное отверстие автоматного ствола смотрело ему прямо в глаза. Он почувствовал, как запульсировала кровь в висках. Встать на ноги ему не дали. Один из троих бросил его ниц, альпинистской верёвкой быстро связал руки и ноги и небрежно толкнул на пол. Только теперь Гвоздь окончательно пришёл в себя. Забился в бессильной ярости, пытаясь высвободиться и тщетно напрягая все мышцы измученного тела. И сразу же получил несколько безжалостных ударов по рёбрам тяжёлыми ботинками. После чего угомонился, кашляя, харкая кровью и задыхаясь…

«Вот и познакомились. Изысканные у тебя, Иван, манеры, принял гостей... Под дых, сволочь, врезал...»

– Откуда он здесь взялся, хотел бы я знать? – вплотную подойдя к притихшему Гвоздю, спросил Айхлер. – А не тот ли это тип, которого вы не досчитались, когда взяли в плен тех свиней, а, обер-фельдфебель? Посмотрите на него внимательней.

– Хоть рожа у него чёрная, как голенища моих парадных сапог, однако я твёрдо помню, что его среди них не было. Это точно, господин гауптман.

– Ладно. Среди пленных его и не могло быть... Пока что оставьте его. Всем отдыхать! – гауптман отдал команду так, будто перед ним на плацу стоял взвод солдат.

Фашисты обыскали Гвоздя, отобрав всё, что у него было. Потом бросили в угол и оставили в покое.

Он пытался ослабить узлы, напрягая мышцы то рук, то ног, но верёвки были завязаны умело.

«Как по-идиотски попался! По-идиотски... А тебя, дурака, что, – на этот остров высадили ума-разума набираться?..»

Он закашлялся и затих.

«Жизнь здесь на редкость однообразна, всё время приходится из чего-то выбираться.

Закурить бы... Но он отбросил эту дурацкую мысль подальше. Ну что ж, наша задача простая – ждать подходящего момента. И этот момент обязательно наступит».