Текст книги "Лед и пепел"

Автор книги: Валентин Аккуратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

В 15.00 впереди появилась громада скал острова Жапнетты, а дальше к северо–западу серел остров Генриэтты. Унылые, голые базальтовые скалы, частью, покрытые льдом и припорошенные снегом, отвесно обрывались в океан. Хаотично навороченный торосистый лед – зеленый, синий и голубой, искрошенный о выступающие базальтовые зубья, медленно двигался мимо острова.

– Сцилла и Харибда! – не удержался кто–то от сравнения, пораженный видом.

– Жаль, Язона нет на нашем «Арго», – рассмеялся я, – и даже курс тот же на юго–восток.

Эти острова открыты в 1881 году американской экспедицией Де – Лонга на яхте «Жаннетта». Яхта была раздавлена льдами, а сам Джордж Де – Лонг и часть его спутников погибли от голода в устье Лены, куда добрались на шлюпках, таща их на себе по дрейфующим льдам. Остальные члены экспедиции во главе с инженером Джорджем Меллвилом были спасены русскими политическими ссыльными. За спасение американских исследователей сенат и президент США Вильсон наградили их медалями и именными часами.

Над могилой погибших американцев на одном из островов дельты Лены до сих пор стоит высокий деревянный крест. На картах крупного масштаба это место называется Американской могилой. И все, кто знает ту трагическую историю, с глубоким уважением относятся к могиле чужеземных героев. Местность вокруг на сотни километров пустынна. Только изредка проплывут рыбаки, они–то и поддерживают могилу в порядке. Мы с Черевичным сажали здесь наш гидросамолет, поднимались на берег и подолгу стояли у могилы. Теперь уже сто лет, как лежат они в русской земле. Мы, советские исследователи, помним их и чтим, потому что пришли они на нашу землю с дружбой и миром!

Погода к югу улучшилась. Появились разрывы в облаках, и льды заискрились. Какое их здесь разнообразие! Сколько работы для глаз ледового разведчика! Вот по тем голубым заторошенным льдам не пройдет и самый мощный ледокол, а рядом ровные белые поля, по ним свободно пройдет не только ледокол, но и потянет за собой караван груженых кораблей. Я еле успеваю их классифицировать. Формы, мощность, размеры, цвет, оттенки, возраст – все переводится в формулу их проходимости.

Было ясно, но в воздухе стояла морозная дымка, которая снижала видимость до шести километров. Мы летели уже четвертый час курсом на мыс Блоссом острова Врангеля. Здесь еще никто никогда не плавал. Мы помним наказ профессора Зубова и с особым интересом всматриваемся в простирающиеся под нами ледяные пространства.

Сильный встречный ветер неумолимо пожирал наши запасы горючего. Вместо расчетных двухсот километров в час наша путевая скорость упала до ста шестидесяти. Бортмеханик Шекуров, всегда спокойный и внешне безразличный ко всем нашим эволюциям в полете, на этот раз дважды предупредил меня, что горючего на Котельном взято в обрез, оно быстро тает и необходимо как можно скорее добраться в бухту Роджерса. Мы понимали его волнение. Кругом океан, непогоды, а запасные аэродромы очень далеко. Это заставило нас выбрать кратчайший путь на остров Врангеля.

Однако мы не забывали тщательно следить за горизонтом, особенно к югу, где некогда в середине XVIII века сержант Российского флота Степан Андреев увидел берега «незнаемой земли», впоследствии получившей название Земля Андреева.

Холодное мартовское солнце низко катилось по горизонту, часто скрываясь в морозной мгле, окрашивая ее в золотисто–оранжевые цвета. Ровные ледяные поля, смерзшиеся между собой, явно не дрейфующие, лежали под самолетом. Они вспыхивали мириадами огней, как только падал на них солнечный луч. Глубокие синие тени от высоких торосов и серые пятна тумана с резко очерченными границами, – словно крутые берега и пологие холмы. При таком обманчивом освещении они уже не раз приковывали наше внимание своим поразительным сходством с сушей. Но мы имели на этот счет опыт. Теперь мы были осторожнее, и уже ни у кого из нас не вырывался преждевременный, счастливый крик: «Земля!!!» Даже тогда, когда мы все ясно видели приближающиеся берега незнакомого острова. Так было и сейчас. На меридиане Земли Андреева, справа по курсу, сквозь тонкую пелену тумана, прорывая ее, высились две заснеженные вершины, озаренные заходящим солнцем.

– Земля! Земля!!!

Самолет пошел на сближение. На этот раз не было миража. Из тумана ясно и отчетливо вырисовывались два заснеженных пика. Остроконечные, ледяные, без единого темного пятна, хорошо освещенные солнцем.

– Остров? Как по–твоему, Валентин? – сказал обрадованно Черевичный.

– Остров! Но откуда он мог сюда попасть? Какие течения его могли занести?

– Ты думаешь, течения… – Иван многозначительно посмотрел на меня.

Я не решался назвать этой тверди… А почему бы и не она? Ведь где–то здесь, правда несколько южнее, более полутораста лет назад она и была замечена.

– Давай посмотрим ее, Иван! – взмолился я.

– А горючее? И к тому же все закрыто туманом, кроме этих двух вершин.

– Значит, опять потерять эту землю? – вырвалось у меня.

– Зачем терять? Ты знаешь место, уточним координаты, а летом вернемся. А пока сфотографируй и нанеси на карту.

– Но эти земли не стоят почему–то на месте! Иван, вспомни земли Джилиса, Макарова. Их встречали вновь всегда в другом месте. Так было и у Якова Санникова!

– Сравнил! – хмыкнул Черевичный – Санников гонялся за своей землей на собаках, а у нас вон какая техника! В навигацию весь этот район излазим, ни один камень не скроется от наших глаз!

– Камень не скроется, а эта глыба может уплыть! – вмешался в разговор Либин, внимательно рассматривая вершины в сильный бинокль.

– Яша, как он здорово похож на айсберг, – обрадовался я поддержке.

– Но какой–то странной формы, непохожий на новоземельский или североземельский.

– А может быть, «канадец»? – спросил Каминский.

– Быть может, и пришелец с Канадского архипелага, Михаил Николаевич, – ответил Каминскому гидролог Черниговский, неотрывно следя за проплывающими мимо нас снежными вершинами.

Мы замолкли. Наши взоры жадно изучали эти таинственные горы. Я уже мысленно рисовал себе, как там, ниже тумана, тянутся тундровые берега неизвестной земли.

– Сколько километров до бухты Роджерса? – оборвал мои видения Иван Иванович.

– Шестьсот. При таком ветре три с половиной часа хода.

– Пошли на Роджерса, – прогудел Черевичный, поплотнее усаживаясь на своем ящике.

В бухте Роджерса, исходной базе нашей экспедиции, предстояло тщательно проверить всю материальную часть самолета, пересчитать и составить новую полетную карту, изготовить все недостающее для лагерной жизни на дрейфующем льду, испытать научные приборы при низких температурах, подготовить навигационную часть и, выждав хорошую погоду, стартовать в неведомое! Неужели свершится сокровенная мечта, более века вынашиваемая полярными исследователями всех стран?!

Задумывались ли мы, что ждет нас в случае неудачи? Конечно же! Но мы знали, что никогда не будем брошены, какая бы беда ни случилась.

Метеостанция бухты Роджерса живописно расположена на одной из галечных кос лагуны. Весь поселок под снегом. Добротные дома из сибирского леса до крыш в сугробах. На краю поселка фактория, а еще дальше застекленное здание из кирпича – оранжерея, где изумрудным глянцем блестят огурцы и пылают помидоры. Это чудо на всю Арктику. На студеном острове – свои свежие овощи. На столбах с перекладинами сушится с десяток белых медвежьих шкур, черные шкуры моржей, а среди них сотни невесомых, как ветер, шкурок песца, белоснежных и голубых, будто сумерки, наиболее редких.

У фактории всегда людно. Низкорослые, закутанные в меха эскимосы сдают пушнину в обмен на муку, сахар, пестрые ткани, охотничьи припасы… За прилавком лоснящееся жиром, опухшее лицо с хитрыми, ускользающими глазками. Нас с Черевичным встречает с приторной вежливостью.

– Добро пожаловать, дорогие соколы! Милости просим, редкие гости! Для вас все отпущу. Шкурки отменные. По госцене берите, никто не осудит! Я здесь хозяин!

Голубое облако забилось в его ловких руках.

– Убери! Нам не подходит!.. – говорит Черевичный. – Нам нужны оленьи шкуры для пола в палатках. Вот распоряжение Союзпушнины на отпуск двадцати штук.

Факторщик внимательно читает распоряжение и разводит руками.

– И о чем там только думают? Олени–то на острове не водятся! Вот забирайте медвежьи, а то и песца!

– Медвежьи слишком тяжелые, а песец дорог! Факторщик округлил удивленно глаза на последнем слове.

– Тогда обратитесь к начальнику острова. В навигацию ему завезли с материка. А для себя голубые–то возьмите, для жен или там кому, не старые, чай! – уже суше посоветовал он.

Мы молча повернулись и пошли к начальнику острова. Да, не перегрузили бы самолет эти воздушные шкурки и не были бы лишними для наших родных… Но главное для нас – наш полет.

Песцов в бухте Роджерса было великое множество. Мы не раз наблюдали, как песцы копались в мусорных отбросах у кухни зимовки и не спеша пробегали мимо окон. Зимовщики ловили их на приманки, положенные под ящики из–под папирос, поставленные на ребро и поддерживаемые в таком положении палочкой, от которой в форточку протягивался шнур. Песец прямо на глазах подходил к приманке, под ящик, «охотник» дергал шнур, палка вылетала – и ящик прихлопывал пушистую добычу. Из пойманных пяти песцов зимовщик обязан был четыре сдать в факторию, а пятого оставлял для себя. Такое положение было узаконено, и оно устраивало обе стороны.

Неповторим в своей захватывающей красоте остров Врангеля. Много раз я прилетал на эту далекую землю. В черную полярную ночь, пронизанную феерическими огнями северных сполохов, как завороженный смотришь и не наглядишься на колдовство игры света, забыв о дикой стуже. Человеку свойственна любовь к огненным потехам, но как жалки и ничтожны самые пышные фейерверки и световые салюты перед буйством северного сияния.

Ночь. Тихая, звездная. Тонкий, еле уловимый звон ледяных кристаллов и стук твоего сердца – единственное, что нарушает сказочный покой… И вдруг на черном бархате далекого горизонта вспыхивает зеленоватый отблеск, и вот он уже в выси превращается в медленно вращающийся клубок, и из него, разматываясь, выползает узкая, яркая лента, которая опоясывает полнеба, рождая вокруг себя десятки таких же лент. Переплетаясь в кольца и узлы, ленты пытаются достичь зенита, им навстречу по вертикали неожиданно падают широкие зелено–голубые полотнища, пронизанные извивающимися оранжево–красными нитями. А в зените загораются цветные короны. И все пылает – и небо, и заснеженные горы. Мгновенно все исчезает, но тут же начинается сначала, совсем по–другому.

Интересна история открытия острова Врангеля. Впервые о его существовании услышали от чукчей в начале XIX века. Вождь чукотского племени Камекай рассказал Фердинанду Петровичу Врангелю – русскому полярному исследователю, что с берега мыса Якан в ясные летние дни бывают видны на севере горы. Врангель пытался на собачьих упряжках достичь этих гор, но тяжелые, торосистые льды и открытая вода заставили его вернуться обратно. На составленной им карте он указал: «Горы видятся с мыса Якан в летние дни», нарисовал большой остров. Вероятное местоположение неизвестной земли, как выяснилось позже, было предсказано точно. И только спустя четверть века английский капитан Келлет на корабле «Геральд», участвуя в многолетних поисках пропавшей экспедиции Джона Франклина, в августе 1849 года, крейсируя во льдах Чукотского моря, неожиданно увидел в отдалении землю. Этот остров назвали в честь корабля островом Геральд. А западнее был обнаружен другой неизвестный остров, но подойти к нему не могли из–за льдов. Остров назвали Землей Келлета.

Спустя шесть лет американец Джон Роджерс прошел на военном корабле «Винсент» в непосредственной близости от острова Келлета, но, вероятно из–за тумана, землю не видел. Роджерс официально заявил, что никакой земли там, где ее указывали Врангель и Келлет, он не обнаружил, – видимо, ее не существует. Только в 1867 году американский китобой Том Лонг, промышлявший на корабле «Нил», внезапно натолкнулся на неизвестный берег. В знак уважения к первому открывателю Лонг назвал найденную землю Землею Врангеля. А пролив позже назван проливом Лонга.

В 1881 году, в поисках пропавшей американской экспедиции Де – Лонга, американец Хупер на корабле «Томас Корвин» высадился на острове Врангеля и поднял на нем американский флаг, переименовав остров в Новую Колумбию. Спустя месяц к острову подошел второй поисковый корабль «Роджерс» с капитаном Берри. Будучи знаком с работами Фердинанда Петровича Врангеля, Берри решил оставить за островом старое наименование, которое дал острову двадцать лет назад капитан Лонг. Это название осталось до сего времени.

В сентябре 1916 года царское правительство в официальной ноте объявило острова Врангеля и Геральд принадлежащими России. Возражений эта нота не встретила. Ни одно правительство ее не оспаривало.

В 1921 году, воспользовавшись тяжелым положением молодой Советской Республики, любители чужого добра и чужой земли предприняли попытки отторгнуть от Советской России острова Врангеля и Геральд.

Первого сентября 1921 года на остров Врангеля высадилась британская экспедиция во главе с уроженцем Канады, английским подданным Алланом Крауфордом, который поднял британский флаг и объявил остров владением Великобритании. Заявление заканчивалось словами: «Боже, храни короля».

Бог сохранил английского короля, но все участники захвата советской земли погибли. Живой осталась только эскимоска Ада Блекджек, которую оккупанты бросили одну на острове, обрекая на голодную смерть. Но до материка они не дошли, погибли по пути.

На смену англичанам пришли канадцы.

Капитан Нойс оставил на Врангеле колонию из канадцев и эскимосов с запасом продуктов и снаряжения на два года. Хищнически истребляя все живое, канадцы собрали богатую добычу, чувствуя себя в полной безопасности. Еще бы! Ведь премьер–министр Канады Уильям Кинг с трибуны парламента прямо заявил, что остров Врангеля является принадлежностью Канады.

Советское правительство решило раз и навсегда положить конец желаниям отторгнуть острова от России.

В 1924 году капитан Борис Владимирович Давыдов на канонерской лодке «Красный Октябрь» подошел к острову Врангеля, снял незаконно установленный оккупантами британский флаг, установил красный флаг Родины и, забрав всю группу канадцев, вывез их на материк, конфисковав добытую ими пушнину, моржовую и мамонтовую кость. (Бивни мамонта нередко находили и в 30 – 40‑х годах.)

В том же году вопрос об острове Врангеля был поднят представителями СССР на англо–советской конференции. Представители Англии заявили, что правительство Соединенного Королевства никаких претензий на остров Врангеля не предъявляет, а посылавшиеся туда суда следует рассматривать как спасательные экспедиции.

Анакуль

На острове у меня было много друзей. Особенно я подружился с эскимосом Анакулем. Он учил меня тонкостям моржовой и медвежьей охоты, управлять собачьими упряжками и жить зимой в тундре. Я не оставался в долгу и отдавал ему все знания, накопленные мною на Большой земле. Особенно его интересовала практическая астрономия. Эскимосы и чукчи умеют пользоваться небесными светилами для определения стран света, но определять свое местоположение – нет. На секстан Анакуль смотрел, как на некое божество. Сообразительный, исключительно тактичный, он быстро освоил эти премудрости, как и карты местности.

Вот и в этот прилет он не отходил от меня, интересуясь, зачем и куда мы уходим в океан.

– Корабли там не плавают, зверя нет! Зачем вам льды?

Я знал, что у эскимосов и чукчей существует легенда об уходе некогда существовавшего племени онкилонов, после их поражения в битве с чукчами, куда–то на север, в океан, где якобы находится неизвестная земля. Легенда очень старая, и эскимосы неохотно ею делятся. Задаю провокационный вопрос:

– Но в океан, на север, весной уходят птицы, а осенью возвращаются обратно! Ты сам мне показывал их стаи. Зачем они летят в океан, где только один лед?

Анакуль долго и сосредоточенно смотрит на меня, словно ожидая от меня ответа на мой же вопрос, и наконец, осторожно оглянувшись на стоявших невдалеке эскимосов, тихо говорит:

– Однако там земля! Деды говорили моему деду. Зачем же птицам идти на мертвые льды? Им нужен корм, гнездовья. Льды движутся, ломаются, как на них выводить птенцов.

– Ты веришь в эту незнаемую землю? Ответь, как другу: надо ли нам летать на ее поиски?

Опять долгая пауза. Анакуль достает из подвешенного к поясу мехового чехла широкий нож и чертит им по плотному насту.

– Смотри, вот берег Большой земли. К западу мыс Шелаюкий, к востоку – мыс Шмидта. Деды говорят, здесь шла битва онкилонов с чукчами. А вот отсюда, с мыса Шелагского, они ушли на байдарках в океан. А в полутораста километрах против мыса Шелагского лежит остров Врангеля. Понял?

С нескрываемым удивлением слушал я рассказ Анакуля, внимательно вглядываясь в карту, скупыми линиями вычерченную на снегу. От его железной логики таяла надежда на далекую, легендарную землю, находящуюся якобы к северу от острова Врангеля. Конечно же, байдарки не ледоколы! После поражения онкилоны, точнее, их малая оставшаяся часть добралась до острова Врангеля и осталась на нем. Я вспомнил, как два года назад на мысе Блоссом видел руины каких–то странных построек, врытых в землю. Похожие на землянки, изнутри они были выложены плавником. В куче обгоревших костей моржа и медведя был обнаружен зубчатый костяной наконечник копья и тяжелая боевая палица из члена моржа. Значит, уже давно остров был обитаем. Потом что–то случилось: его население вымерло или по каким–то причинам покинуло остров.

«Так, так, – думал я, внутренне подтрунивая над самим собой. – Хотел поймать Анакуля, выпытать о таинственной земле, а он одним щелчком разбил казалось бы неопровержимую гипотезу корифеев науки!» Но сдаваться рано. Оставался еще весьма весомый аргумент – перелеты птиц.

Слова его, конечно же, расстроили… Неожиданно, хлопнув меня по плечу, он сказал:

– Зачем меняешь лицо? Океан большой и хитрый, работы в нем много. Лицо не надо менять, лицо всегда должно быть сильным!

Мы оба рассмеялись и закурили трубки.

– Ты помнишь то мертвое становище на Блоссоме, скажи, какие люди там жили? – спросил я его.

– Никто не знает. Может, чукча, может, онкилоны. Мой народ суеверен. Никто туда не ходит, боятся злых духов.

– Значит, по–твоему, к северу от Врангеля неизвестной земли нет? А откуда же возвращаются стаи жирных птиц? Где они добывают корм и выращивают потомство?

– Океан велик, там много неизвестного. А онкилопы дальше Врангеля идти не могли. Самолетов не было, ледоколов тоже. А птица зря не летает! Смотреть надо, тогда узнаешь!

– Ну, вот и спасибо! – рассмеялся я. – А ты спрашивал – зачем, куда летим в океан, где один лед и не ходят корабли! Вот и летим, чтобы легче было ходить кораблям через льды, а попутно посмотрим, где жируют птичьи стаи. Кто знает, океан велик, как говоришь ты, может, и увидим незнаемую землицу!

Двое суток мы отдыхали на гостеприимном острове. Приводя себя в порядок после длительного перелета. На третий день приступили к подготовке первого вылета к «полюсу неизвестности». Для точного учета веса разгрузили весь самолет. Из его обширных трюмов, как из Ноева ковчега, на снег выносилось все экспедиционное снаряжение. В Москве, при сборе экспедиции, казалось, что все готово, но сейчас выяснилось, что очень многого нам не хватает и много взято лишнего, а потому шла тщательная проверка и пересмотр всего снаряжения. Заняты все.

Экипажу помогали зимовщики. Черевичный мрачно посматривал на наши растущие горы тюков, ящиков, свертков. Спорил о каждом предмете и с возмущением восклицал:

– Не пароход же, братцы? Где ваше благоразумие?!

Мы растерянно разводили руками, как бы извиняясь, и в десятый раз пересматривали, что же оставить?

– Ну, хорошо, чертова наука, оставляй! Все оставляйте! Наше счастье, что аэродром безграничен и ровный как стол, хоть бильярдные шары гоняй! – тут же успокаивал он нас и опять подолгу вымеривал шагами ровное поле лагуны.

Механики в люльках, продуваемые на высоте весьма бодрящими ветрами, часами копались в раскрытых пастях моторов. Ученые проверяли свои многочисленные приборы и настойчиво требовали от экипажа взять все три лебедки на шесть тысяч метров, три тысячи и сто метров. Наша логика до них не доходила, они никак не хотели понять, что шестикилометровая лебедка может заменить две другие.

После обеда испытывали предложенный мной способ приготовления лунок во льду толщиной до трех метров. Метод очень прост: два с половиной килограмма аммонала, детонатор и бикфордов шнур. За десять минут получается лунка диаметром до двух метров. Это экономило время и освобождало трех человек от изнурительного труда

Вечером обсуждали, как устроить научные наблюдения при помощи глубинной лебедки. Гидрологазд при измерении глубин океана, взятии проб воды и грунта со дна Гудут помогать два механика – Валерий Барукин и Саша Дурманенко. Метеорологические наблюдения возложены на меня, так как метеоролога в экспедиции нет. Также я должен помогать в астрономических наблюдениях и расчетах. Шефом кухни будет Черевичный. Каминский отвечает за продукты и помогает радиосвязи. Шекуров – ведет общее наблюдение за техникой лагеря. Кажется, все остались довольны – «безработных» нет.

Второй вечер сижу и рассчитываю новую карту для полета. Карта – основа самолетовождения. Белый лист ватманской бумаги со специальной сеткой условных меридианов – вот и все! А что там? Океан или неизвестные земли? Узнаем на днях. Сейчас же нас больше интересует, как будут вести себя навигационные приборы, особенно магнитные компасы. Удастся ли найти льдину, годную для посадки?

Наконец все было готово, но… старт не состоялся, началась пурга. Пять суток бесновался снежный шторм Ветер доходил до такой силы, что с гор, примыкающих с севера к лагуне, со свистом летели галька и мелкие камни Горы почернели – снег сметен. Аэродром превратился в ровную ледяную поверхность, а самолет засыпало плотным снегом, который с трудом поддавался лопатам. Отсиживаясь в теплых уютных каютах зимовки, мы с тоской прислушивались к завыванию пурги, опасаясь за целость самолета. К счастью, он был надежно закреплен стальными тросами за вмороженные в лед бревна, и чем больше заносило его снегом, тем легче сопротивлялся он усилиям ветра. А скорость ветра доходила до сорока метров в секунду (скорость урагана по шкале Биффорта двадцать девять метров). Дома, заметенные снегом до карнизов крыш, вздрагивали от яростных ударов ветра. Каких усилий стоило нам пробираться к самолету! То держась друг за друга, то ползком, привязанные к натянутому между самолетом и домом стальному тросу, пробирались мы через эти неистовые триста метров. Иногда оставались ночевать в холодном самолете, так как не было сил вернуться обратно.

Двадцатого марта взошло солнце на географическом полюсе, но в широтах района, куда мы летели, солнце еще было на малой высоте. Меня как навигатора это не устраивало. Чем меньше высота светила над горизонтом, тем больше ошибка в астрономических определениях координат за счет рефракции. Это понимали все члены экспедиции, а потому задержка никого не волновала.

Двадцать первого марта пурга превратилась. Мощный антициклон, охвативший всю восточную часть Арктики принес солнечную, морозную погоду, которая, по предсказаниям синоптиков Москвы, должна была распространиться и на всю северную часть земного шара, то есть от Гренландии до Аляски.

У нас полное безветрие, температура – 25°. Яркое, но холодное солнце до боли режет глаза, заставляя носить темные очки. Вся колония у самолета: эскимосы, полярники научной станции, пионеры школы–интерната. Гудят мощные лампы подогрева моторов. Черевичный с Каминским на собачьих упряжках в последний раз осматриваю г взлетную ледяную дорожку, с ними за каюра начальник острова Николай Оськин. Проверяю и устанавливаю астрономический указатель курса по координатам стоянки самолета. Последние рукопожатия – и мы занимаем свои рабочие места. Быстро, один за другим запускаются хорошо пригретые моторы, короткий опрос готовности каждого члена экипажа – и самолет начинает разбег.

23.35 московского времени. Пробежав более двух тысяч метров, самолет тяжело, словно нехотя, отрывается и, медленно набирая высоту, идет параллельно берегу острова.

– Пойдем в обход гор! – кричит мне Черевичный.

– Держись над морем, выйдем к мысу Пилляр, а там возьмем курс на север, – отвечаю я, видя, какого напряжения стоит Черевичному удержать машину с такой нагрузкой.

Совсем рядом промелькнули зеленые изломы льда, слева, выше нас, стремительно проносился высокий, скалистый берег острова. Нехотя, но самолет все же набирал высоту. Вот уже двести метров. Шекуров, не спуская рук с секторов управления моторами, внимательно следил за стрелками приборов, и все мы напряженно вслушивались в рев винтов, следя за выражением лица главного бортмеханика. Стрелки высотомеров через двадцать минут подошли к четыремстам метрам. Слегка убрав газ, мы облегченно вздохнули и перешли на горизонтальный полет.

– Как, Дима, вытянули?

– Вытянули, дьяволы! Ощущение – словно на себе тащил! – стирая капли пота со лба, отвечает мне Шекуров,

Четко и ритмично гудят моторы. Я ухожу к себе в штурманскую рубку и склоняюсь над столом с картами, чтобы дать курс к заветной точке. Вдруг какой–то чужой звук нарушил мощный хорал моторов, до боли резанув по сердцу. «Кажется, в первом», – мелькнула мысль. Выглянув в иллюминатор, я увидел тонкую, черную струю дыма, бьющую из выхлопных труб первого мотора, и тут же услышал:

– Валентин, подготовь курс обратно! Что–то с первым! – с досадой проговорил Черевичный, внимательно поглядывая то на приборы, то на дымящий мотор.

– Прогар выхлопного клапана, – доложил Шекуров и сбросил газ у первого мотора.

– Штурман, курс!

Левым разворотом машина выходит на курс и, медленно теряя высоту, на трех моторах тянет обратно. На прямой Черевичный дает команду полностью отключить «больной» мотор.

Саша Макаров передает на базу, что идем к ним на трех моторах, будем через тридцать минут. Самолет устойчиво держится на высоте двести пятьдесят метров. С легким правым креном он похож сейчас на огромную подраненную птицу, тяжело уходящую от опасности.

Подсчитываю посадочный вес к моменту прилета на базу и вопросительно смотрю на пилотов.

– Горючее сливать не будем! Сядем с этим весом! – уверенно отвечает на мой немой вопрос Черевичный.

Уже виден поселок с его высоким электроветряком. Пилоты с ходу, не меняя курса, низко подводят машину и на большой скорости сажают перегруженный самолет. К остановившейся у якорной стоянки машине бегут зимовщики, уже узнавшие от радиста о неисправности мотора.

– Ну, самое худшее мы испытали, – сказал Черевичный, спускаясь по трапу из люка. – Теперь не то что на «полюс недоступности», а к дьяволу в зубы лететь можно! Отличная машина!

На следующий день все четыре мотора работали исправно–механики заменили прогоревший клапан. Что послужило его прогару, выяснить не удалось, но во всяком случае не перегрузка, так как потом с этим же весом мы налетали более ста часов. Но несмотря на готовность машины, вылететь не удалось. Опять неистово задула пурга, ломая все прогнозы синоптиков.

Москва запрашивала о причине возврата. По тону радиограммы чувствовалось, что там обеспокоены.

В ночь на 2 апреля природа, наконец, утихомирилась. Анализ сводок погоды благоприятный. Приехавшие с северной части острова на собачьих упряжках эскимосы рассказали, что у них все эти дни стоял штиль и было ясно. Очевидно, бешеные ветры в бухте Роджерса имеют местный характер.

Всем поселком откапываем занесенную до крыльев машину. Как из глубокого капонира, на моторах выруливаем на старт.

В 21.00 по московскому времени самолет оторвался от льда бухты Роджерса и, набирая высоту, пошел в обход горного хребта. Я встречаюсь глазами с Диомидом Шекуровым.

– Отлично! Выдержит еще лишнюю тонну! – прибавляя газ, уверенно и весело говорит механик, догадываясь о моих мыслях, и, нагнувшись ко мне, добавляет: – Моторы в порядке! Теперь веди нас хоть в межпланетное пространство!

Прошли мыс Большевик. Незыблемая базальтовая скала гордо высится среди заснеженного и оледенелого пространства.

Меняю курс, и через несколько минут мы над океаном. Последняя обетованная земля, пусть студеная, осталась позади. Что–то нас ждет?

Установив курс с поправками на снос и долготу места, выхожу в пилотскую рубку. Черевичный хватает меня за руку, крепко жмет и, сияя счастливыми глазами, говорит:

– Не сказка ли это?! Мы, обыкновенные, простые ребята, идем осуществлять то, что казалось недоступным всему миру! Подумайте только! В район «полюса недоступности»!

– У меня у самого как–то не все укладывается в мыслях! Сказка, фантазия, сон!

– Нет таких крепостей, какие бы не брали большевики! Ведь так, ребята, мои дорогие! – не сдерживаясь, кричит Каминский.

Да простит нас читатель за эту невольную эмоциональную вспышку, но пусть он мысленно представит себя на нашей чудо–птице, гордо несущейся над хаосом Ледовитого океана, и, если у него в груди бьется горячее сердце, полное любви к жизни, к Родине, – он примет и поймет наше состояние.

– И возьмем! – вторит Каминскому Черевичный.

– Возьмем! – передает в тон им по радио Саша Макаров.

Залитый потоками солнца, застывший океан уходил в голубые дали.

Нелегко штурману вести корабль в безориентирной местности, но еще сложнее в высоких широтах. Трудно предусмотреть, как будут вести себя магнитные компасы, когда мы войдем в район «полюса недоступности», – ведь там неизвестно даже магнитное склонение. Надежда только на солнечный указатель курса (солнечного компаса тогда еще не было), потому так важна была для нас солнечная погода. Ленинградский ученый, профессор Жонголович, разработал для нас специальные солнечные таблицы для определения своих координат в полете, они просты и достаточно точны, но, чтобы получить свое место, необходим двухчасовой разрыв между первым и вторым измерениями высоты светила. В полете я пользовался своим методом определения координат, который уже применял в полете на Северный полюс в 1937 году, – он, правда, менее точен, но позволял быстро определить местонахождение. Методом же профессора Жонголовича пользовались уже на льду, когда не были ограничены временем или когда на небосводе одновременно находились солнце и лупа. Звездами и другими планетами не пользовались, так как к периоду наших полетов наступил сплошной полярный день и звезд не стало видно. И все же астрономический метод ориентировки в высоких широтах единственный и самый точный, он позволяет самолету быть автономным, независимым от земли. Во время Великой Отечественной войны астрономический метод ориентации не раз выручал нас, когда экипаж уходил в далекие тылы гитлеровского рейха и, чтобы не разоблачить себя работой радио» или пеленгатора для получения местонахождения, опирался только на «воздушную астрономию». Мы скрытно появлялись там, где нас не ждали, и бесконтрольно, со стороны врага, уходили к себе, находясь над его территорией по восемь и более часов.