Текст книги "Лед и пепел"

Автор книги: Валентин Аккуратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

На углу перекрестка стоит длинноволосый человек, как теперь у нас ходит некоторая часть молодежи. На нем приличный черный костюм, белая рубашка с черным галстуком, а ноги… босые. Перед ним на треноге микрофон, сбоку на земле черная перевернутая шляпа. Монотонным голосом он что–то говорит. Публика идет мимо, никто на него не смотрит. С трудом разбираемся. Он говорит что–то о боге, о скором втором пришествии Христа. Но люди торопятся и никого сообщение печального сектанта не трогает.

На перекрестках улиц под жарким солнцем – полисмены в белых рубашках. Желтых, предупредительных, сигналов нет. Зеленый и красный. После красного – резкий двойной звонок – это начало для перехода. Публика идет только после звонка и только там, где есть указатель перехода. Порядок движения людей и машин налажен жесткими правилами. Если вы сбиваете человека, идущего в неположенном месте или на красный свет, и в результате у вас помято крыло, пешеход обязан оплатить вам стоимость его ремонта. А если при этом вы его сбили насмерть – можете предъявлять счет за порчу автомобиля его родственникам. Машины всех цветов и марок идут сплошным потоком в несколько рядов с большой скоростью. Закон дороги, или закон «траффика», как говорят американцы, един для всех. В часы пик, утром и после работы, чтобы разгрузить поток, многие улицы переводятся на одностороннее движение. Повороты и развороты не ограничены. Разворачивайся где хочешь, но помни, за дорожное происшествие, вызванное разворотом, материальную ответственность несешь ты.

Однажды мы видели странную процессию. В общем потоке неслась кавалькада машин, сзади которых на тросах были привязаны железные банки, миски и прочие металлические побрякушки. Со страшным грохотом, ревом духовых инструментов и выкриками людей, кортеж катил куда–то вдоль главной магистрали города. Как нам разъяснил наш водитель из посольства – это была свадьба.

Но горе тому, кто нарушит закон «траффика». Мы не раз наблюдали, как к провинившемуся медленно подходил полисмен, резко бил компостером по борту машины, на котором оставалась отпечатанная белой краской дата нарушения и, козырнув, давал водителю квитанцию. Это был штраф. В течение суток нарушитель обязан внести указанную сумму в банк на счет муниципалитета.

В городе много прокатных пунктов. Идти за машиной не надо. Вы звоните из гостиницы, указываете свой адрес, марку и цвет автомобиля. В условленное время вам пригонят машину, вручат ключи. «Наш человек в Америке», как мы прозвали прикрепленного к нам переводчика, обычно брал для нас «понтиак» вишневого цвета, и на нем мы целые дни раскатывали по городу.

Но сегодня мы решили по городу походить. Так больше увидишь и узнаешь людей. Наше внимание привлекла огромная витрина магазина готового платья, где на фотографии в рост человека мы увидели самих себя: Иван внимательно рассматривал егерское шерстяное белье, растягивая его на руках. Надпись метровыми буквами гласила: «Советские полярные летчики будут надежно защищены от стужи Арктики. Они покупают наши шерстяные изделия доктора Егера. Если хотите иметь здоровье русских, покупайте наше белье!»

Иван, увидя себя с растянутыми исподниками в руках, разъяренный, кинулся в магазин. Дабы не оставить командира в беде одного, мы бросились за ним. Дальше действие развертывалось как в водевиле. В шикарном кабинете директора магазина из–за стола навстречу вышел рослый джентльмен и с радостным возгласом:

– О, рашен пайлот!.. Командор Черевишный… – говоря что–то еще, бросился к нам.

– Вы доктор Егер? – спросил Иван, грозно наступая на онемевшего от его воинственного вида директора.

– «Егер» – это фирма, снабжавшая одеждой все полярные экспедиции. Сам доктор умер лет сорок назад, – тихо говорю я Черевичному.

Иван с полуслова понял меня и быстро поправился.

– Мне нужен директор фирмы «Доктор Егер». С большим трудом, собирая английские, французские и немецкие слова, объясняем джентльмену, в чем дело Он говорит, что хозяин фирмы живет в Майами, а он действительно представляет в этом городе его фирму. Реклама – это бизнес, двигатель торговли; все знатные люди Америки, даже миллионеры, с удовольствием участвуют в рекламе (перечисляются фамилии знаменитых летчиков, исследователей, сенаторов, спортсменов, звезд кино, дипломатов), и он не может понять недовольства советских летчиков. Тем более что он готов уплатить за эту рекламу двойную цену. Директор тут же достает солидную пачку долларов, кладет в фирменный конверт и пытается вручить Чечевичному.

– Советские летчики не способствуют развитию вашей частной торговли Деньги отдайте в ближайшую резервацию индейцев колошей.

Под ошеломленным взглядом директора мы поворачиваемся и выходим. Отойдя от магазина метров на десять, я не выдерживаю и начинаю хохотать.

– Слушай, Иван, но почему именно племени колошей? Ведь они живут на Аляске! – говорю я.

– А черт его знает! Читал когда–то в детстве Фенимора Купера, ну вот и запомнил!

Этот день был у нас полон и других приключений. Следуя дальше, вдоль улицы Вашингтона, мы увидели большую черную полированную вывеску с надписью золотыми буквами: «Мадам Судакова» По обоим концам вывески такие же золотые двуглавые орлы герба Романовых.

– Братцы, смотрите, никак николаевские орлы! Подошли. Шикарный цветочный магазин по продаже орхидей В широких витринах невиданные, самых причудливых форм и красок цветы. По всей внутренней поверхности стекол бежит вода Лепестки орхидей тихо колышутся от искусственного ветра. Входим. Стайка хорошеньких продавщиц обступает нас. Говорим, они нас не понимают, кокетливо, но сдержанно улыбаются, показывают орхидеи. В магазине пряный дурманящий аромат джунглей, влажный воздух и приятный ветерок от электрических опахав и вентиляторов. Неожиданно в стене, отделанной дубом, открывается узкая дверь, и в проеме появляется маленькая седая женщина лет шестидесяти, в коричневом платье с белыми манжетами из кружев и таким же воротником. Через чеховское пенсне на черном шнурке она долго всматривается в нас. Серые суровые глаза постепенно теплеют, и голосом, которому бы позавидовал любой дьякон, она произносит:

– А-а! Большевики решили навестить бедную старуху! Ну, ну, раз пришли, входите!

Она хочет пропустить нас вперед, но мы останавливаемся и идем за ней.

– Ай да земляки! Вы не только смелые летчики, но еще и настоящие кавалеры. Не забыли, значит, еще в совдепии хороших манер. Садитесь, поговорим. Первый раз вижу у себя красных. Вот вы какие! Ну, давайте знакомиться. Только не пугайтесь. Я Судакова Екатерина Петровна, одна из фрейлин светлой памяти ее величества Александры Федоровны. Забыли? Или помните?! Она истово перекрестилась.

– Не судья я вам, бог рассудит. Может быть, все свыше предрешено. Его волею. За наши грехи.

В ее голосе, во всей фигуре – тоска и обреченность. И вдруг она заплакала. Нервно вздрагивали узкие плечи Мы замерли, не зная, что предпринять. Перед нами был классовый враг. Но враг был так жалок и ничтожен!

Виктор бросился к графину с водой и подал мадам Судаковой. Глотнув воды, старуха выпрямилась.

– Извините, господа. Нервы. Давайте не ссориться. Сейчас у нас с вами общий враг. Боши Вы думаете, я махровая монархистка? Была, даже клялась мстить вам. Может быть, еще и буду… Но не теперь. Вот смотрите, – она подала нам газету. На последней странице был длинный список пожертвователей… в пользу Красной Армии' Против фамилии Судаковой стояла довольно крупная сумма в долларах. Виктор Чечин не удержался от удивления и восхищенно свистнул.

– Извините, мадам, но это так неожиданно! Вы? И вдруг это щедрое пожертвование – смутившись, извинился он.

– Молодые люди, мы русские! Враг угрожает нашему народу. Забудем пока наши семейные неурядицы Бейте заклятых врагов! Бейте проклятых немцев! Это они принесли в Россию революцию! О, как я их ненавижу! – помолчав, добавила она.

– Значит, вы ненавидите немцев не за то, что они напали на нас, а за то, что они дали миру учение о пролетарской революции? – спросил Терентьев.

– Господа, я старая женщина Мне трудно разбираться в политике Я так устала. Благодарю вас за визит. Задержитесь в Сиэтле – заходите, буду рада. Мы продолжим беседу.

Она встала. Мы поклонились и один за другим вышли в узкую дверь. Подбежавшие девушки прикололи нам к лацканам тонкие пробирочки с воткнутыми в них нежными орхидеями. Выйдя на улицу, мы долго шли молча. И вдруг Чечин разразился такой тирадой, что наши орхидеи стыдливо свернули свои лепестки. Сорвав свою пробирку, он с силой шваркнул ее об асфальт.

– Зачем ты так? – Черевичный взял его под руку. – Здесь все сложнее.

Оставшиеся орхидеи мы преподнесли двум девушкам, чешке и француженке, обслуживающим нас в ресторане, чем окончательно завоевали их расположение. Была суббота. Вечером метрдотель, улыбаясь, сообщил, что его официантки очень тронуты вниманием советских офицеров, благодарят их за орхидеи, и, если господа офицеры не сочтут за назойливость, приглашают экипаж завтра в десять утра поехать на машинах к океану, загорать и купаться, и что он, со своей стороны, с радостью будет сопровождать компанию в качестве гида и переводчика. Мы посмотрели друг на друга…

– В десять будем ждать у главного подъезда, – ответил наш командир.

– Ол–райт, считаю приглашение принятым, – откланявшись, метрдотель вышел.

– Ну и денек! Бывшая фрейлина дарит цветы, американские девушки приглашают на пляж! Знаешь, Иван, принимай все меры, пора уматывать, и как можно скорее, – покрутил головой Чечин.

– И через Гренландию, Виктор?

– Даже через полюс! Но домой, домой!

В воскресенье всем экипажем на двух открытых машинах поехали к океану. Горячее солнце и соленый ветер. Купались, загорали. Девушки были веселы и в меру строги. Метрдотель охотно, с живостью переводил… Всем понравилось, как организован отдых. Недалеко от пляжа, в окружении густых зарослей, стоял ряд одноэтажных домиков. К каждому от основной дороги шла узкая асфальтовая дорожка. В доме – две–три комнаты, электрическая кухня и гараж. Для того чтобы войти в дом, необходимо опустить пятидесятицентовую монету в автомат, откуда выскакивал ключ от дверей дома и гаража. В кухне также висел автомат, а рядом – список продуктов и всяких услуг с указанием цен. Опускай монеты стоимостью от десяти центов до одного доллара – и все вылетит из автомата в ваше распоряжение, от жевательной резинки до постельных принадлежностей – это для тех, кто оставался ночевать. Не было только спиртных напитков, но кока–кола, пепси–кола и пиво – разных сортов и марок.

В отель вернулись с заходом солнца, девушкам надо было рано вставать, чтобы успеть вовремя на работу. Нас поразила их щепетильность. Они не позволили нам взять на себя расходы, а подсчитав, поделили на всех и каждый должен был оплатить свою часть.

– Но тогда учтите израсходованный бензин и амортизацию ваших машин! – возмутился Виктор.

– Вы приглашены нами. Машины наши. Вот когда вы пригласите нас, расходы на транспорт будут уже ваши! – кокетливо улыбаясь, ответили девушки, высаживая нас у подъезда.

Работали они в ресторане ежедневно по десять часов. Оплата двадцать два доллара в неделю. На эти деньги надо прожить и хорошо, обязательно хорошо, одеться. Хозяин ресторана за их внешним видом следил строго. Чаевые, десять процентов от суммы заказа, вписывались в карточку и полностью шли в кассу. Обслуживать посетителей надо было не только быстро и хорошо, но и обязательно с приветливой улыбкой, как старых знакомых, не возражая на замечания, пусть они и несправедливы. При малейшей оплошности хозяин безжалостно увольнял – на эти места было много желающих.

В понедельник нас повезли на военные заводы. Организация производства высокая и четкая, ни минуты простоя – конвейер безжалостно высасывал все силы. Рабочий день восьмичасовой, в субботу до двух часов дня. Нас поразило: огромные заводы оборудованы современными машинами, станками, а столовых нет. В короткий обеденный перерыв, тут же у станка или остановившегося конвейера, каждый рабочий из своей сумки или чемоданчика доставал термос, судки, газетные свертки и ел, сидя прямо на полу или на какой–нибудь детали. И снова за работу. Впервые за последние десять лет трубы Америки задымили в полную силу.

В один из дней мы отправились с нашим сопровождающим Анатолием Маслюком в гости к сержанту военно–морского флота, служившему поваром в гарнизоне. Почему к нему? Да просто хотели посмотреть, как живут средние» американцы. Перед этим мы побывали на приеме у одного миллионера, большого оригинала, владельца крупнейшей фирмы по производству мороженого – сеть его холодильных предприятий была разбросана по всем штатам; для снабжения Южной Америки своей продукцией фирма имела корабль–рефрижератор. Сам же владелец фирмы, оказывается, уже много лет по воскресеньям, когда заводы его стоят и рабочие отдыхают, целый день работает один на автоматах по производству фигурного мороженого: штампует лошадок, зайцев, птичек и прочую живность для бесплатной выдачи в детских приютах. Когда мы его спросили, почему он, если хочет помочь детям в приютах, не переведет этим приютам хорошую сумму долларов, он, смиренно потупясь, ответил:

– Но я хочу, чтобы бог видел мой личный труд на пользу сирот. Ведь я работаю в день, когда все отдыхают.

Мы не захотели больше принимать подобных приглашений.

…Семья сержанта жила за городом в двухэтажном деревянном коттедже, окруженном фруктовым садом. В семье – четверо. Сам сержант Гуго, его жена Джейн, педагог, ребенок и отец Джейн – мистер Кинли, клепальщик на судоверфи. Как потом выяснилось, он работал на ремонте советского судна «Киев».

Встретили тепло, с большим радушием. В пятикомнатном доме было уютно, но просто. На наш вопрос, сколько же стоит такой дом, ответили:

– Это в рассрочку. Шесть тысяч долларов надо выплатить в течение десяти лет.

Под коттеджем был гараж и система водяного отопления с газовым котлом. В гараже две машины – «шевроле» и «форд» – пикап. На вопрос, для чего вашей такой маленькой семье две машины, ответили, что работают далеко за городом и в разных концах. Машины также куплены в рассрочку. Потом мы узнали, что в рассрочку взяты холодильник, радиоприемник, фотоаппарат.

– Сколько же составляет ваш общий заработок?

– Триста тридцать долларов в месяц. Но чтобы получить кредит у торговых фирм, необходима хорошая характеристика и рекомендация с места работы.

– Поэтому никаких противоречий и конфликтов с хозяином?

– Иначе все потеряешь, и работу и дом, – грустно улыбнувшись, ответил мистер Кинли.

– А ваш личный заработок?

– Сорок пять долларов в неделю, дочка семьдесят и зять восемьдесят, но уже в месяц. Правда, Гуго, как военному, на базе все идет со скидкой до сорока процентов: сигареты, продукты, одежда, однако на сумму не более половины заработка.

– У вас все работают, кто же ведет хозяйство, кто смотрит за ребенком? – задал вопрос Саша Макаров.

– Джейн, Гуго и я. Что делать? Прислугу нанять не можем, а внука на день отдаем в детский пансион при поселке. Это стоит шесть долларов в неделю. А в воскресенье малыш с нами.

Мистера Кинли интересовала жизнь и быт наших рабочих, система оплаты, заработок рабочих советских судоверфей, порядок отпусков, медицинская помощь, пенсия за выслугу, за увечья. Он был поражен, когда узнал, что медицинская помощь у нас бесплатная и на время болезни сохраняется средний заработок.

– Мне хочется вам верить, но такое в моей голове не укладывается! Этого не может быть! Ведь одни роды моей дочери обошлись нам в семьсот долларов! А вы говорите, у вас бесплатно, да еще платят по среднему! Прямо фантастично!

– Папа, один наш сотрудник показывал нам журнал «Советский Союз». Он печатается на английском языке, там действительно писалось об этом.

– Джейн, что ты говоришь? – испуганно перебил ее отец. – Где ты видела этот журнал?

– Как вы с Гуго всего боитесь! Если бы этот журнал был антиамериканского направления, его бы не продавали! – запальчиво ответила Джейн.

Гуго молчал, но по глазам было видно, что он сочувствовал жене. Однако страх потерять работу, дом, автомашину, все с таким трудом приобретенное, делал его осторожным.

Мистер Кинли, чтобы замять неприятный ему разговор, наполнил стаканы виски и сказал:

– Вы, представители великой страны, принесли нам через океан приветствие своего народа. Ваш полет – это визитная карточка вашего государства. Общая опасность объединила нас. За разгром нацизма, за счастье рабочего класса!

Обед приготовил Гуго, и был он по–настоящему домашним. Гуго улыбался, довольный, что мы по достоинству оценили его творчество. Непринужденно сыпались взаимные вопросы. Анатолий Маслюк еле успевал переводить. Гуго восторгался мужеством Одессы и Севастополя. На вопрос Виктора, когда американцы будут бить Гитлера, сержант, смущаясь, ответил:

– Матросы и офицеры – хоть сейчас, но высшее командование говорит, что армия еще не готова. Надо серьезно готовиться, переходить на новую технику, обучать призывников. Мы понимаем, как тяжело сейчас Красной Армии. Ваша страна залита кровью, враг уже под стенами Москвы, а мы… только готовимся! – с болью говорил сержант Гуго, «средний» американец.

Так было везде. В гарнизонах, на заводах, военно–морских и воздушных базах. Солдаты, рабочие, моряки – все искренне сочувствовали нам, переживали и рвались биться с гитлеровцами, рука об руку с советскими людьми. Но, увы, какие–то скрытые пружины удерживали Америку от решительных действий.

Вечером, за ужином, метрдотель объявил по радио на все залы ресторана, что «Король мороженого» в честь прилета советских летчиков собственноручно изготовил торт и сейчас произойдет церемония вручения этого произведения кулинарного искусства русским.

Раскрылись парадные двери на кухню, и официанты выстроились в две шеренги, образуя живой коридор. В дверях показался сам «Король мороженого», одетый в костюм XVIII века, с огромным посохом–жезлом. Он ударил им трижды в пол, и под звуки нашего марша «Все выше и выше…» из дверей выехал стол с огромным тортом–глобусом, над полюсом которого, среди льдов океана, летел наш гидроплан с красными звездами на серебряных крыльях. Под гром аплодисментов и крики приветствия Присутствующих в зале стол с тортом был поставлен перед нами. Вдоль экватора шла надпись по–русски: «Да здравствует дружба двух великих народов! Смерть фашизму!»

Не без смущения мы поднялись со своих мест.

– Смотри–ка, замороженная планета! – усмехнулся Иван.

– Давай, командор, принимай дар и что–то скажи, со всех залов собрались, – шепнул я.

Черевичный лукаво блеснул глазами.

– Экипаж советских полярных летчиков весьма тронут этим холодным, но сладким подарком известного вам миллионера. Мы надеемся, что скоро не сахарные, а настоящие боевые самолеты, управляемые американскими летчиками, в едином строю с нами будут громить гитлеровские банды. Приглашаю всех присутствующих отведать это чудо кулинарного мастерства.

Пока переводчик пересказывал речь Черевичного, метрдотель огромным ножом ловко разрезал глобус на множество кусков, разносимых тут же официантами по столам, а самолет на большой тарелке поставил нам на стол.

Ужин затянулся. Мы выслушали много добрых пожеланий. И если среди этой массы людей были и недруги, то никто из них не осмелился сказать что–либо против.

Шли дни. Мы продолжали знакомиться с городом и его жителями. Нам нравилась высокая трудовая дисциплина американцев и умение работать, но многое было и не по душе. Всюду какие–то дополнительные налоги: за переезд моста – плата, за покупки в магазинах товаров, кроме их стоимости, – плати налог десять процентов в пользу мэрии города. Книги очень дорогие, раз в шесть дороже, чем у нас. Мясо, куры, фрукты, овощи внешне очень красивые, словно с натюрмортов фламандских художников, но менее вкусные, чем наши. Все это оттого, объяснил нам наш знакомый метрдотель, что фрукты, овощи выращиваются на химии. Куры, как только вылупятся из яиц в инкубаторе, сидят безвыходно в клетке, на химическом питании. Мяса у них много, а вкуса у мяса нет. Хлеб до голубизны белый, пружинит как каучук, хлебом и не пахнет. Через день, наведываясь на свой самолет, мы с наслаждением ели наши консервы с размоченными черными сухарями…

Главное же – прошло уже более двух недель после нашего прилета, а мы все сидели в Сиэтле. Фронтовые сводки, публикуемые в американских газетах, склонных к преувеличению, были безрадостными, а наши газеты «Правда» и «Известия» хотя иногда и продавались в киоскам, но были месячной давности. Настроение наше падало, встречи, поездки, посещение увеселительных заведений, кино, Луна–парка, спортивных состязаний – все осточертело. Неоднократные и прямые намеки американских офицеров, что Красная Армия уничтожена и что нам придется искать у них убежища, вызывали раздражение. И только скупые, полные суровой правды сведения о действительном положении на фронтах, получаемые нашим посольством, поддерживали в нас желание жить и бороться, безгранично верить в скорый перелом в нашу пользу.

Журналист Пауль О'Нейм в газете «Сеатлс пост» тогда писал: «Вера советских летчиков в победу над гитлеровской армией абсолютна. Но это не самурайство, а какая то особая уверенность в своем народе, правительстве, партии. И в то время, когда нацистские дивизии подходят к Москве, русские летчики спокойно рассуждают о своем возвращении на Родину. Где они черпают это бесподобное, полное благородства мужество? Какие матери могли родить таких сыновей и какие силы выпестовали их?!»

И наконец, 17 сентября, из Вашингтона пришло «добро» на вылет в Москву. Приняв на борт специальный груз, 19 сентября мы стартовали из Сиэтла по маршруту: Ситка – Кадьяк – остров Святого Лаврентия – Анадырь – Архангельск – Москва. Нас провожала многолюдная толпа. На бетонной площадке у спущенных на воду гидросамолетов собрались работники нашего посольства, горожане, моряки, солдаты, офицеры На берегу стояла целая вереница автофургонов всевозможных фирм, представители которых с целью рекламы совали нам в самолет всевозможные образцы изделий и товаров Наш посол Константин Александрович Уманский, приехавший из Вашингтона, напутствовал нас. Речь эта была напечатана во всех американских газетах – «Советский посол проводил своих соколов для защиты Москвы», «Красные орлы вылетели для победного боя», «Сыны и дочери Америки, учитесь мужеству у советских летчиков, стартовавших к стенам окруженной Москвы»

Последние объятия, рукопожатия – и мы на своих рабочих местах Сложен и тяжел был обратный путь, но 20 сентября, под вечер, мы уже были на родной земле Анадырь, темный, заснеженный, казался нам землей обетованной. Чувство радости охватило нас. Как опьяневшие, ходили мы по родной нашей земле, и впервые я почувствовал, как же велика она, наша советская земля, и как далеко еще до Москвы

В Архангельске в Штабе противовоздушной обороны мы узнали, что Москва разрешает прилет только до 14 часов 22 сентября в семь часов утра мы стартовали на Москву. Весь путь шли на бреющем полете, скрываясь в неровностях рельефа, – трасса была под ударом фашистских истребителей.

В тринадцать часов мы бросили якорь на Химкинском водохранилище Наш чрезвычайный рейс – первый коммерческий рейс в Америку – был выполнен!