Текст книги "Юрий Долгорукий"

Автор книги: Вадим Каргалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)

3

Юрия Владимировича разбудили громкие голоса и ржание коней. Недовольно поморщившись, князь поднялся с постели. Непорядок!

Послеобеденный сон – дело святое. Так издревле повелось на Руси: после обеда все спали: и птица, и зверь, и человек. Прадедовские обычаи Юрий исполнял неукоснительно. После обеда в Кидекше всё замирало. Люди разговаривали шёпотом, ступали неслышно, чтобы ненароком не потревожить покой князя. Даже собаки не лаяли и петухи не кричали.

Кто же там шумит на дворе – такие громогласные и дерзкие?

Учуяв шевеленье в ложнице, в приоткрытую дверь заглянул комнатный холоп Илька.

   – Сбегай узнай, кто там...

Мягко зашелестели удаляющиеся Илькины шаги. Как и положено комнатному холопу, Илька носил сапожки без твёрдой подошвы и подковок – бесшумные.

Юрий сам натянул длинную, до колен, белую домашнюю рубаху, красные сафьяновые сапоги. Перепоясался, Из ларца с княжескими регалиями достал золотую цепь с медальонами из перегородчатой эмали, возложил себе на шею. Подержав в руках, положил обратно в ларец золотой княжеский венец. Не к случаю торжественность. Кто бы там ни был, должен понять, что приехал не вовремя, нарушил княжеский сон...

Вернулся запыхавшийся Илька, прошептал испуганно:

   – Княжич Ростислав Юрьевич... С ним дозорные из заставы на Пахре, а дружины нет...

   – Проводи княжича в горницу. Больше никого звать не надо.

   – И боярина Василия тоже не звать? – засомневался Илька. Привык отрок, что без Василия князь редко принимает приезжих.

   – Сказал – никого...

Юрий Владимирович спустился не сразу. Ходил по ложнице, думал.

Только вчера они обсуждали с боярином Василием, как поведёт себя великий князь Изяслав Мстиславич. Предвиделось двоякое, одинаково вероятное.

Если Изяслав и вправду уверовал, что вышел из зимнего похода победителем, то будет продолжать воинствовать, постарается ещё чем-то уязвить соперника.

Если великий князь поймёт, что война закончилась так на так, вничью, то будет являть миролюбие. Показное, конечно, миролюбие, ибо не успокоится Изяслав, пока не обессилит Суздаль...

Неожиданное возвращение Ростислава должно что-то прояснить. Что ж, послушаем...

Ростислав сидел за столом, жадно пил квас из тяжёлого медного ковша. Рядом склонился с корчагой в руках огнищанин Иван Клыгин – подливать, если ещё понадобится.

Ростислав выметнулся из-за стола, рухнул на колени, повинно склонил голову:

   – Прости, батюшка, вины мои – вольные и невольные. Прости...

   – Встань! – недовольно произнёс Юрий. – Князья Юрьевичи ни перед кем колени не приклоняют. Садись за стол, поговорим...

Сели друг против друга.

Огнищанин выпятился за дверь.

Юрий молча смотрел на сына. Одежда князя была густо припорошена дорожной пылью, лицо осунулось, под глазами – синева, видно, не с добром приехал...

   – Рассказывай! – негромко произнёс Юрий, откидываясь на спинку кресла. И Ростислав начал своё невесёлое повествование.

Ничего не предвещало беды. Ростислав, как обычно, в начале лета вернулся со своей службы у края Дикого Поля в Киев – отдохнуть. В Киеве у него был свой двор, пожалованный великим князем, и дворовые служители были – тоже из киевлян. Дружина осталась в городках по реке Роси, на рубеже. Внезапно явились великокняжеские дружинники, посадили Ростислав на насад и повезли по Днепру на некий остров у Выдобича, где был летний великокняжеский стан. Здесь Изяслав любил пребывать для увеселений вдали от городской суеты.

Окружённого стражей, как пленника, Ростислава ввели в великокняжеский шатёр. Изяслав, не позволив княжичу и слова вымолвить, обрушился с тяжкими обвинениями и упрёками. Он, великий князь, принял-де Ростислава на службу с верною любовью, немалыми городами и волостями, одарил; доверил защиту Киевской земли от поганых половцев. То была честь, достойная витязя! А чем ответил Ростислав? Презрев любовь и благодеяния, замыслил Киевом овладеть, когда отсутствовал великий князь, подговаривал киевлян и берендеев! Слава Богу, нашлись верные мужи, кои злодейским замыслам не дали свершиться и до него, великого князя, довели!

Напрасно Ростислав пытался опровергнуть наветы неизвестных недоброжелателей-клеветников – Изяслав Мстиславич не пожелал даже его выслушать. Выкрикнул гневно:

– Уберите его с глаз моих!

Ночь Ростислав провёл в земляной тюрьме-порубе. А наутро киевский боярин (не из больших мужей!) огласил великокняжескую волю: выбить княжича из Киева без чести, с четырьмя слугами, а всё зажитье отобрать. Пусть княжич возвращается в свой Суздаль, просит прощенья у отца своего Юрия Владимировича и остаётся там, если Юрий согласится принять двойного отступника, а если не согласится – пусть Ростислав идёт куда хочет, но не в Киевскую землю. Путь в Киев ему отныне заказан...

Суздальских дружинников, которые пришли с Ростиславом, Изяслав хотел было пометать в земляную тюрьму, но бояре отсоветовали. Дескать, чрезмерно ярить Юрия Владимировича неразумно, не время ещё для явной вражды. Суздальскую дружину Ростислава вскоре отпустили восвояси, отобрав брони, щиты и копья. Только мечи оставили дружинникам, чтобы было чем отбиться в дороге от лихих людей...

Отговорил Ростислав и снова склонил голову, ожидая отцовского суда. Тяжёлое молчание повисло в горнице.

Неожиданным счастьем были для Ростислава спокойные слова отца:

   – Не вижу вины твоей. Вспомни-ка, что я тебе наказывал перед походом?

И Ростислав начал припоминать, загибая пальцы:

   – Прийти с дружиной к князю Святославу Ольговичу... Вместе с ним воевать, но не слишком рьяно, чтобы беречь суздальскую кровь... Если Ольговичи вдруг замирятся с великим князем, уводить дружину... Если увести не удастся, хоть в служебники к великому князю проситься, но дружину сберечь... Если великий князь за службу городами и волостями вознаградит – брать, не задумываясь... Пустить корни в Южной Руси, а с тобой, батюшка, сноситься тайными гонцами и ждать... Сие всё я исполнял...

   – И я про то знаю, потому и вины на тебе нет. Против отца ты меч не обнажал, в усобицы не вступался, про то я ведаю. Добро пожаловать в отчий Суздаль!

   – Спасибо, батюшка, – задохнулся от волнения Ростислав. – Век не забуду милость твою!

...Нерасчётливо поступил великий князь Изяслав Мстиславич, с позором изгнав своего суздальского служебника. Оскорблённый и униженный Ростислав стал злейшим врагом Изяслава, врагом настойчивым и изобретательным. Возвращённая близость к суздальскому княжескому двору предоставляла Ростиславу немалые возможности. В доверительных беседах с отцом Ростислав не упускал случая напомнить об обидах, причинённых великим князем.

   – Не стыдно ли тебе, батюшка, что сыновец твой Изяслав киевским столом овладел, а ведь ты над ним старейший? А ведь Киев по закону твой, да и от многих киевлян и чёрных клобуков я слышал, что именно тебя они желали иметь на престоле отеческом. Ты – сын великого Владимира Мономаха! Да и в других делах Изяслав тебя обошёл и обесчестил. Обещал он вернуть Мономаховы города на Осётре и Трубеже? Обещал, но не выполнил! Отдал кое-какие города и волости мне и брату моему Глебу, и обоих прочь прогнал без чести. Сколько терпеть обиды можно?

Многие мужи рассказам Ростислава верили. Кто лучше бывшего служебника великого князя Изяслава мог знать о его злоумышлениях против Суздаля, о тайном сочувствии киевлян и чёрных клобуков к Юрию Владимировичу? Почему бы не воспользоваться этим сочувствием?

С особой благосклонностью слушали рассказы Ростислава княгиня Елена и епископ Нестор – мысли и намерения их оказались созвучными. Между собой они говорили о походе на Киев, как о деле решённом, и сообща убеждали князя Юрия Владимировича.

Их усилия не остались незамеченными, и боярин Василий на утренних малых советах шутливо интересовался:

   – Что вчера, княже, наша святая троица ещё надумала?

Юрий отмалчивался, но воинственность единомысленников не пресекал. Настойчивость близких людей не могла пройти бесследно. К тому же явные защитники ростовской обособленности от великокняжеских дел отошли в мир иной: тысяцкий Георгий Симонович, большой воевода Непейца Семёнович, наместник Ощера Трегуб...

Воевода и боярин Громила больше не высказывался на людях против дальних походов, а ведь каким ярым поборником ростовской обособленности слыл! Обиделся боярин на великого князя Изяслава. Во время зимнего похода киевские дружинники сожгли дотла его любимую вотчину на Волге, а имение пограбили. Огорчительно...

Союзник, князь Святослав Ольгович Северский, всё не успокаивался. Снова приехал от него тайный посол, подтвердил твёрдое намерение быть заедин с Юрием Владимировичем.

Но Юрий всё ещё колебался.

В Половецкую степь, в вежи покойного хана Аепы, тестя Юрия, отправился с тайным же посольством боярин Кузьма Сновидич. Долгие годы был Кузьма простой тенью боярина Василия, первым помощником в тайных делах. Ныне тень обрела реальность. Многие государственные дела Кузьма вершил самостоятельно, и неизменно заслуживал одобрение своего наставника. Зрелым государственным мужем стал Кузьма Сновидич, это признавали даже недруги. И на этот раз Кузьма с поручением справился.

Давно умер старый хан Аепа, да и половчанка Евдокия, первая жена Юрия, отошла в мир иной, но ведь, родственники-то в степи у Юрия остались!

Аепины сыновья поклялись прийти на помощь с большими конными тысячами.

20 июня суздальская конница выступила в поход. Следом двинулись пешцы из славной ростовской тысячи. Крепкие были ратники: в бронях, с большими щитами и длинными ударными копьями. Отдельными ватагами шагали мерянские ополченцы, закинув за спины свои страшные секиры. Такой большой и оборуженной рати ещё не выставляла Ростовская земля.

А лето было от Сотворения Мира щесть тысяч шестьсот пятьдесят седьмое[134]134
  1149 г.


[Закрыть], начало новой полосы жизни для Юрия Владимировича. Чем обернётся его судьба?

Полки шли, таясь, сквозь лесную землю вятичей.

Но разве скроешь такую громаду?

Дозорные, загодя посланные черниговским князем Владимиром Давыдовичем к вятичскому рубежу, предупредили о движении суздальского войска.

Скоровестники из Чернигова поспешили в Киев.

Великий князь Изяслав Мстиславич, в свою очередь, послал за подручными князьями, чтобы не умедлили с полками. По всем дорогам стекались к Киеву дружины.

А в Чернигов приехал киевский боярин – благодарить Давыдовича за верность великому князю. Он передал просьбу Изяслава: послать посольство в Новгород-Северский, отговаривать Святослава Ольговича от единачества с Юрием. Видно, надеялся ещё Изяслав избежать войны...

Святослав принял черниговцев вежливо, но никакого ответа не дал, велел ждать. Дом, куда поселили послов, окружила крепкая стража.

Семь дней продержал Святослав послов в тесном заключении, а на восьмой отослал ни с чем. Завернули от Новгорода-Северского и великокняжеского посла. Святослав Ольгович объявил дерзко:

– Скажи Изяславу, что я сам с ним в Киеве говорить буду!

Закончились хитроумные посольские игры, впереди однозначно была война.

Августа в первый день Юрий Владимирович разбил свой воинский стан у Ярышева. Туда явились для совета князья Святослав Ольгович и Святослав Всеволодович.

Долго просидели в тот вечер князья-союзники за обеденным столом. Московский сильный обед вспоминали, с которого завязалась их дружба. О делах так и не поговорили. А на следующий день случилась у Святослава Ольговича неожиданная радость – родилась дочь, и нарекли её Марией. Теперь уже не обед начался, а долгое шумное пирование.

Только 5 августа выступили в поход суздальские и ростовские полки, а на следующий день – воинство князя Святослава Ольговича.

Не всё было гладко. Племянник Святослава, князь Святослав Всеволодович, медлил. Черниговский князь Владимир Давыдович от роты великому князню так и не отказался, хотя явной враждебности Юрию Владимировичу не являл: тоже выжидал. Половецкие тысячи ещё не вышли из Дикого Поля. Между тем великий князь Изяслав Мстиславич собирал полки. В Киев пришёл с дружинами брат великого князя – Ростислав Смоленский и его племянник – Владимир Андреевич Владимиро-Волынский. Киевские мужи тоже склонялись к тому, чтобы дать великому князю городовое войско, хотя и советовали закончить усобицу миром. На то, что Изяслав уступит и вернёт сыновьям отнятые города, надеялся и Юрий Владимирович. Суздальские и северские полки дошли до Белой Вежи Старой и остановились. Между княжескими столицами опять зачастили посольства.

Месяц простоял Юрий Владимирович в Белой Веже. Присылки о мире от великого князя Изяслава он так и не дождался. А Аепины сыновья прислали доподлинную весть, что половцы, дружа Юрию, уже пошли к реке Супою, где соединятся с суздальцами.

Воевода Якун Короб настаивал:

– Решайся, княже! Два пути у нас: или уходить с позором, или добывать победу! Решайся!

И Юрий решился. Боевые трубы возгласили начало похода.

Воинский стан у реки Супоя получился великий. Шатры дружинников, шалаши ратников, чёрные половецкие кибитки заполнили прибрежные луга, многотысячные табуны коней вытоптали пожухлую предосеннюю траву на много вёрст вокруг. Привёл наконец-то свою сильную дружину и племянник северского князя – Святослав Всеволодович. Теперь все рати были в сборе. Никогда ещё не оказывалось под державной рукой Юрия Владимировича такого могучего войска.

Сейчас – или никогда!

Полки князей-союзников и половецкая конница двинулись прямо к Переяславлю. Знал Юрий самое больное место великого князя Изяслава. Переяславль – ключ к Киеву!

Изяслав не вытерпел, начал переправляться с полками на оную сторону Днепра. Тоже немалые были полки: сам великий князь с сильной дружиной, Ростислав со смолянами, князь Владимир Андреевич с волынцами, Изяслав Давыдович с черниговцами. Киевляне тоже выставили городовое ополчение (уговорил-таки великий князь киевских бояр!).

23 августа, ввечеру, сошлись на полях у Переяславля две великие рати. Изяслав ждал, что переяславцы выйдут из города на подмогу. Но переяславцы из города не вышли...

Это был урон великокняжескому войску ещё до сечи, ведь горожане пограничного Переяславля слыли отважными воинами. Так ли уж крепок Изяслав в собственном княжестве, если ближние города – не за него?

Изяслав Мстиславич велел трубить наступление.

Но неистовый напор великокняжеской дружины остановили ростовские пешцы, стеной сомкнувшие свои большие щиты.

Киевляне побились немного и отхлынули. Мало среди них оказалось удальцов, готовых сложить головы за великого князя.

В смоленских полках началось смятение. Одни ратники за воеводами пошли, но иные на месте остались, призывам боевых труб не внимали.

Черниговцы князя Изяслава Давыдовича в сторонке стояли, чего-то выжидали. Может, подвига самого великого князя, который воодушевил бы воинов?

В отчаянной попытке переломить ленивое течение битвы великий князь обрушился со своей отборной дружиной на новгород-северский полк, стоявший на левом крыле войска Юрия, без малого не проломил боевой строй, погнал легкоконных половцев, но, не поддержанный другими ратями, вынужден был трубить отступление.

Поредевшая великокняжеская дружина понеслась прочь с поля битвы. Следом за ней побежали другие полки. Изяслав благополучно добрался до Киева, где были спрятаны лодки, и переправился на другой берег Днепра, далеко оставив позади погоню.

Сам-третий добежал великий князь Изяслав Мстиславич до Киева, без воевод и войска. Беглец беглецом...

А к беглецу – какое уважение?

Киевские вельможи встретили князя-беглеца угрюмо и недоброжелательно. Молча выслушали рассказ о проигранной битве. Приговор киевских старейших был жестоким и непреклонным:

– Понеже, княже, ты силы своей не явил, лучшие люди наши в бою побиты, пленены или без коней и оружия возвратились, а иные в разные неизвестные места разбежались, воевать больше с Юрием Владимировичем не можем. Тебя же, княже, просим Киев к конечной погибели не подводить, замириться с Юрием. Пока же отъезжай, княже, в грады свои Владимир или Смоленск и тамо старайся новые полки собирать. Если довольно полков соберёшь, то сможешь в Киев сызнова прийти, и мы тебя примем...

Двусмысленный был ответ: и с великого княжения ссаживали Изяслава, и надежду на возвращение оставляли. Как хочешь, так и понимай...

Изяслав Мстиславич понял правильно. Быстро собрал в обозы нажитое богатство, взял княгиню с детьми, митрополита и немедленно отъехал во Владимир-Волынский, к союзнику своему князю Владимиру Андреевичу Волынскому.

Великокняжеский брат Ростислав, не заезжая в Киев, поплыл на ладьях вверх по Днепру – в свой Смоленск. По берегу судовой караван провожали конные разъезды князя Юрия, пока не убедились, что отъезжает князь невозвратным путём.

Путь в Киев был для Юрия Владимировича открыт.

Но Юрий, по обыкновению своему, не торопился.

Утром 24 августа князь торжественно въехал в Переяславль и был радушно встречен горожанами. Переяславцы приветствовали вновь обретённого Мономаховича колокольным звоном и приветственными криками: «Гюрги – наш князь!» Крепкие корни оставил Мономах в пограничном русском городе.

Это было признание.

Юрий с трудом сдерживал слёзы благодарности. Милый отчий Переяславль!

Три дня прожил Юрий Владимирович в гостеприимном городе, а затем отправился со всеми полками к Киеву (переяславская конница пошла с ним).

Воинский стан Юрий приказал раскинуть против церкви Святого Михаила в Выдобичах, совсем близко от Киева. Сюда потянулись вереницы нарядных всадников – киевские вельможи спешили изъявить приязнь и покорность новому владетелю города и княжества. От сердца они это делали или ложно, лишь смирив гордыню, – кто мог знать заранее? Но улыбались киевляне льстиво, слова произносили уважительные и тёплые, подарки приносили богатые.

Без малого все заметные гражане побывали в воинском стане князя Юрия Владимировича.

2 сентября Юрий Владимирович, теперь уже великий князь, въехал в стольный Киев. С ним были все сыновья, князья Святослав Ольгович и Святослав Всеволодович, бояре и воеводы. Поодаль трусил на смирной белой кобыле князь Владимир Давыдович Черниговский. Свиту с собой черниговский князь привёл небольшую и небогато одетую – скромничал. Да и с чего было ему гордиться? Вместе с Мстиславичами Владимир Давыдович оказался в побеждённых, простил его Юрий, а мог ведь и не простить, лучше ему глаза не мозолить. Поостынет Юрий Владимирович, поймёт, что не будет прочного мира на Руси без Чернигова. Вот тогда и приблизит...

На совете без споров поделили освободившиеся княжеские столы. Юрий говорил, а остальные только согласно кивали головами. Не время было спорить, за Юрием – сила.

Юрий Владимирович сел в стольном Киеве и Ростов с Суздалем оставил за собой. Отчинное наследие! Киевские города новый великий князь разделил между сыновьями: Ростиславу, как старейшему – Переяславль, Андрею – Вышгород, Борису – Белгород, Глебу – Канев. Прочно утверждался Юрий в Киевской земле! Младший сын – Василько – остался в Суздале, хранить в отсутствие отца Верховую Русь.

Князья Ольговичи разъехались по своим прежним градам, прибавки волостей им не было, только военную добычу оставил им Юрий. А Давыдовичи были рады-радёшеньки, что отпустили их восвояси, даже о воинских черниговских обозах, брошенных на полях под Переяславлем, не вспомнили. Успокоились князья: одни тем, что за обиды отмстили, другие – что целы остались. По нынешним опасным временам и этого немало...

А Юрий владычествовал в Киеве. Мечниками, вирниками, мытниками, тиунами – одни суздальцы да ростовцы. Воеводы тоже из Суздаля. А главное – все сыновья при Юрии, кулаком крепким сжаты. Теперь им, в случае чего, воевать.

Так и получилось. Изяслав Мстиславич с потерей великого княжения не пожелал смириться, стал искать помощи на стороне.

Сначала он попытался заручиться поддержкой князя Вячеслава Владимировича Туровского, старшего из оставшихся в живых сыновей Великого Мономаха, даже предложил Вячеславу великое княжение, чтобы он, Изяслав, остался при нём в Киеве подручным князем. Но туровский князь предложенную честь отклонил. То ли не пожелал Вячеслав воевать со своим младшим (и последним) родным братом, то ли вспомнил, как во время усобиц приглашали его в столицу разные честолюбивые князья, суля великое княжение, но, утвердившись в Киеве, отсылали обратно в свой удел. Надоело мотаться из Турова в Киев и обратно. Отсидеться в тихом Турове показалось смиреннику Вячеславу предпочтительней. Да и не поверил он в щедрые обещания Изяслава Мстиславича.

Тогда же Изяслав отправил посольства в Польшу, Венгрию и Чехию – жаловаться на обиды и несправедливости, причинённые ему дядей Юрием Владимировичем.

Жалобы Изяслава нашли понимание у соседей-королей. Все обещали прислать войска для братской помощи обиженному Изяславу Мстиславичу. И, действительно, вскоре во Владимир-Волынский пришла венгерская конница (целых десять тысяч всадников!) и польские латники (тех было поменьше).

Изяслав приободрился. Собрав свои волынские полки и затребовав дополнительное войско из Смоленска, он медленно двинулся к рубежам Киевского княжества, однако дошёл только до Пересопницы, небольшого городка близ реки Горыни. Там его встретили полки сыновей Юрия Владимировича – Ростислава и Андрея.

Бои на бродах и перелазах через реку Горынь не дали перевеса ни той, ни другой стороне. Венгерские и польские воеводы в сечу явно не стремились, отговариваясь малым числом лучников для дальнего боя. Вот когда, дескать, сам Изяслав с войском перелезет через реку, тогда и они следом пойдут для битвы в чистом поле...

Но крепкие заставы Ростислава и Андрея воинство Изяслава через реку не пропустили. А тут произошло ещё одно огорчительное для Изяслава событие. К войску Андрея и Ростислава неожиданно присоединился многочисленный и хорошо оборуженный полк князя Владимирко Галицкого. В бои на бродах галичане не ввязывались, просто стояли лагерем на краю воинского стана братьев Юрьевичей, однако это стояние оказалось для Изяслава весьма некстати. Люди почти в открытую заговорили, что обманывает Изяслав, будто вся Волынь за него. Вот и Туров не за него, и Галич, да и иные волынские князья что-то не торопятся с дружинами к Горыни.

Не преминули о том же намекнуть и иноземные воеводы. Дескать, о таком уговора не было. Может, и в Киевской земле не все ждут Изяслава?..

А потом стали приходить совсем уж тревожные вести. Сам Юрий Владимирович с большими полками выступил к Горыни, а с ним черниговский князь Владимир Давыдович с полками же и великое множество половцев.

Венгерские и польские воеводы прямо сказали, что с такими большими ратями им биться немочно, воевать со всей Русью им короли не велели.

Призрачной оказалась надежда Изяслава на поддержку иноземного воинства и единачество под его рукой всех владимиро-волынских князей. Оставалось одно – мириться...

Через Вячеслава Туровского и Владимирко Галицкого бывший великий князь довёл до Юрия, что просит мира, готов отступиться от Киева и остаться во Владимире-Волынском, однако в возмещение урона пусть сохранятся за ним новгородские дани.

Юрий Владимирович от переговоров отказался. Ответ его был коротким и жёстким:

– Передайте Изяславу: пусть сначала уйдут королевские воинские люди. Усобица – наше внутреннее дело, родственное. Сами заратились, сами и помиримся! Чужакам здесь делать нечего!

Изяславу ничего не оставалось, как отправить королевское воинство восвояси, тем более что венгерские и польские воеводы не только не возражали, но были даже рады. Короли-де посылали их не воевать с Юрием Владимировичем, но замирить с Изяславом на справедливых условиях, за чем сами следить будут, а если Изяслава обидят – снова пришлют войска...

Но Изяслав Мстиславич медлил: больно уж удачно начинался поход! Однако с реки Горыни ушёл в свой Владимир-Волынский. Юрий в свою очередь не торопился отдавать новгородские дани. И не только в корысти было дело: кому отдают новгородцы дани, тот и властитель города, какой бы князь в нём ни сидел!

Новгородские провидцы подсказывали на совете господы, что на Новгород ляжет двойная тяжесть: отдай дани Изяславу, а новый великий князь непременно своего потребует...

Как бы то ни было, новгородцы оставили князем Святополка, сына Мстислава, а сыновьям Юрия в княжеском столе отказали. Попытка Юрия вразумить своевольцев оказалась неудачной. Его служебный князь Иван Берладник вошёл было в Двинскую землю, но встретил новгородское войско и после жестокого боя вынужден был отступить. В свою очередь новгородцы пришли по Волге в Ростовскую землю. Снова была битва, обе стороны потеряли много воинов; ночью рати разошлись, и каждый почитал себя победителем.

Мало, мало оставалось ратников в Ростовской земле, лучшие полки ушли с князем Юрием Владимировичем в Киев!

А на южном рубеже половцы напали на град Торческий, и Юрий ничем не мог помочь тамошним обитателям – поросским чёрным клобукам. По рукам и ногам связало великого князя противоборство с Изяславом Мстиславичем. Сильные великокняжеские полки стояли не на степном, а на западном рубеже.

Обиженные вожди чёрных клобуков начали сноситься с князем Изяславом, а доглядчики боярина Кузьмы Сновидича эти опасные посольства проглядели.

Медленно тянулись дни и недели. Как пожар на торфянике, незримо тлела усобица, ещё не выплёскиваясь открытым пламенем.

   – Поторопить бы надо князя Изяслава, – подсказал воевода Якун Короб.

   – Поторопим! – решил Юрий.

Великокняжеское войско осадило Луцк.

Град Луцк стоял у реки Стырь, на коренных землях Владимиро-Волынского княжества, всего в шестидесяти вёрстах от его столицы. Такого Изяслав стерпеть не мог, выступил с полками из Владимира-Волынского выручать осаждённых гражан.

Значит, опять война?

Но тут вмешались князья, уже уставшие от затянувшейся усобицы. Владимирко Галицкий преградил своими дружинами дороги к Луцку. Изяслав начал устраивать полки для боя. Но не для сражения явился непредсказуемый галицкий князь. С немногочисленной свитой он бесстрашно подъехал к ощетинившемуся копьями воинскому строю, поднял руку с белым платом, знаком мира.

Галицкого князя, окружив стражей, подвели к кургану, где сидел на походном стульце Изяслав Мстиславич.

Владимирко начал с главного:

   – Не для битвы я здесь, княже, для строения мира. Устала Земля от усобицы, княже. Не на мечах стоит Держава – на зрелом разуме...

Изяслав долго молчал, задумчиво поглаживая кудрявую бородку. И без того был Мстиславич росточка невеликого, а сейчас, притулившись на низком походном стульце, казался ещё меньше. Но глаза – холодные, с прищуром – выдавали властность и мудрость зрелого мужа. Величествен был Изяслав, лицом пригож. Истинный князь по обличью. Владимирко невольно залюбовался им.

Будто почувствовав явное благорасположение собеседника, Изяслав помягчел лицом, согласно кивнул.

   – Гати мостятся с двух концов... Если Юрий Владимирович готов помириться, то и я готов...

   – О том – моя забота, – возбуждённо заговорил Владимирко. – Не на голом месте будем строить мир. Сносился я со старшим Мономаховичем, Вячеславом Туровским. Он тоже за замиренье, брата своего за нарушение договора осуждает. Но самая моя большая надежда – на Андрея Юрьевича. Уважает его отец. В последних походах он у Юрия – первый воевода. Сам знаешь, какой отважный витязь! При мне говорил отцу, что пора-де кончать усобицу на Киевщине, обратиться к ростовским делам, не всё там благополучно. Втроём-то уговорим Юрия Владимировича!

Помолчав, добавил с хитренькой улыбочкой:

   – Да и новгородские неурядицы не оставляют Юрия без заботы. Не с твоей ли, княже, подсказки?

В свою очередь улыбнулся Изяслав, и тоже с хитринкой, но сказать – ничего не сказал. Думай, как хочешь...

С тем и расстались.

Обратно во Владимир-Волынский князь Изяслав Мстиславич свои полки не увёл, но и дальше не пошёл. Ждал...

Неизвестно, какими речами три князя – Вячеслав Туровский, Владимирко Галицкий и Андрей Юрьевич – убеждали великого князя Юрия Владимировича, но мир был вскоре заключён. За Юрием остался великокняжеский стол и Киев со всеми областями. За Изяславом были закреплены Владимир-Волынский и Луцк со всеми областями по ту сторону реки Горыни и урочные новгородские дани.

Потом и сами князья-договорщики встретились в Пересопнице – вчетвером. Новым договором они подтвердили прежние условия, причём расщедрившийся Юрий Владимирович пообещал возвратить своему сопернику военные трофеи.

– Пусть приедут твои судьи и знатные люди, – сказал Юрий, – и именье всякое, что на поле переяславского боя было у них взято, тако же и коней и скот, у кого узнают, себе обратно берут!

Изяслав Мстиславич благодарно кланялся.

Брату Вячеславу Туровскому Юрий придал к княжению город Вышгород, что означало многое. По обычаю, этот город, стоявший в непосредственной близости от Киева, отдавался князьям, которым прочили великокняжеский стол. Так посоветовал старший сын Ростислав: «Посади его, отче, рядом с собой, на людях почитай, а управляй сам! А и то полезно, что будет Вячеслав под твоим приглядом!»

Конец усобице?

Ох, ещё не понял Юрий Владимирович, в какое кровавое болото он залез по своей воле!

Князья между собой сговорились, но про своевольное и коварное киевское боярство, давно привыкшее властвовать и менять великих князей, – забыли, и – напрасно.

Юрий Владимирович скоро стал киевским вельможам неугоден. Слишком жёстким, слишком властным показался им второй Мономахович. Хозяйничал, как в своей ростовской вотчине, а к такому киевская господа не привыкла. Везде посадил начальствовать ростовских и суздальских мужей – и в войске, и в волостях, и в самом Киеве. Чужаки были дерзкими и неуважительными. Простой сотник суздальской дружины на равных держался с самыми знатными боярами, родословные которых восходили ко славным временам Олега Вещего и Игоря Старого, первых киевских князей. Как такое терпеть?

Урочные дани раньше отовсюду стекались в Киев, а ныне вдруг потекли на сторону, обогащая Ростов и Суздаль. Кому такое могло понравиться?

Роптали и киевские торговые люди, тоже сила в городе немалая. За ними – богатство, за ними – многочисленное городовое ополчение. На вече тоже они верховодили. Новый великий князь умножил мытный сбор и иные пошлины, ссылаясь на военные нужды. Вроде как временные тягости. Но сообразительного торгового человека не проведёшь! И раньше так случалось: повышали пошлины в преддверии войны. Война заканчивалась, а утяжелившиеся пошлины сохранялись!

В Киеве туго скручивался клубок заговора, а верные люди боярина Кузьмы Сновидича никак не могли ухватиться за кончик нити, чтобы размотать этот клубок.

Ох, забыл Юрий Владимирович предостерегающие слова, однажды произнесённые старым мудрым тысяцким Георгием Симоновичем: «На великокняжеский стол нелегко забраться, но ещё труднее на нём усидеть!»