Текст книги "Юрий Долгорукий"

Автор книги: Вадим Каргалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц)

2

Снова, как восемь лет назад, собрались в шатре возле Долобского озера великий князь Святополк и Владимир Мономах и думали с боярами и воеводами, когда и как идти в Половецкую степь; о том, быть или не быть походу, даже не говорили, однозначно понимали, что походу – быть.

Выслушали речи опытных воевод.

Киевляне доказывали, что идти надобно по весне или в начале лета, когда вскроются реки. Пешцы на ладьях сплавятся до степных городков неутомлёнными, да и поход для них будет безопаснее, на воде половцы не страшны.

Переяславский воевода Дмитр Иворович, ссылаясь на свой прошлый поход, настаивал, чтобы войско выступило до таяния снегов. Не в лютую январскую стужу, конечно, как в злосчастном прошлом году, а ближе к весне, когда схлынут холода, но снег ещё лежит и санный путь не порушен.

Мономах поддержал своего воеводу. По его слову совет приговорил весенний поход[66]66
  По его слову совет приговорил весенний поход. – В 111г. коалиция русских князей во главе со Святополком Изяславовичем и Владимиром Мономахом разгромила войско кочевников в сражениях на р. Дегей и р. Сальница, захватила их ставку и заставила половцев уйти за Дон и Волгу в степи Северного Кавказа.


[Закрыть]. Не мешкая, отправили в княжеские столицы представительные посольства с наказами: быть со всей ратной силой в Переяславле к исходу февраля.

Мономах не сомневался, что князья откликнутся, необходимость похода была очевидна. Действительно, рати собрались быстро и в положенном числе воев.

Пришёл в Переяславль великий князь Святополк с сыном Ярославом, с многочисленной конной дружиной и киевскими пешцами. Дружно явились сыновья Мономаха – Вячеслав, Ярополк, Юрий, а девятилетний Андрей всегда был при отце. Давид Святославич Черниговский привёл сыновей Святослава, Всеволода и Ростислава и сыновцев своих, сыновей брата Олега Святославича – Всеволода, Игоря, Святослава. В черниговской рати были и конные, и пешцы, как наказывал Владимир Всеволодович Мономах.

Только Юрий посвоевольничал, пришёл с одной конной дружиной под суздальским стягом. На упрёк отца отговорился, что ростовская тысяча с воеводой Непейцей Семёновичем приотстала, снега-де нынче в Залесской Руси великие, обозами не пробиться. Так и пришлось Мономаху начинать поход без ростовских пешцев.

Однако и без них войско собралось превеликое. Шестнадцать русских князей выступили заедин, не бывало ещё такого на Руси!

По общему согласию начальствовал над войском Владимир Всеволодович Мономах.

Суздальскую дружину Мономах присоединил к переяславской коннице, однако пошла она со своим воеводой Петром Тихменем и под суздальским стягом. С переяславцами суздальцы не смешивались, станы свои разбивали отдельно, и санный обоз со столовыми запасами был у них свой, отдельный. Князь Юрий Владимирович днём был при отце, а ночевать приезжал в свой стан.

В лето шесть тысяч девятнадцатое[67]67
  1111 г.


[Закрыть], февраля в двадцать шестой день, на второе воскресенье Великого поста, войско выступило из Переяславля.

Пять дней шли вои до реки Сулы, преодолевая по тридцать вёрст за дневной переход. Пешцы с трудом поспевали за конными дружинами.

Навстречу задули тёплые весенние ветры. Снега оседали, наливались влагой, полозья саней с трудом ползли по проталинам. Неделькой бы раньше выйти в поход?

На реке Хороле сани пришлось бросить. Поклажу перегрузили на вьючных лошадей и двинулись дальше, к Ворксле. Здесь начиналось Дикое Поле, где ни русские люди не селились, ни половцы не устраивали свои вежи. Только дальние сторожи немногими людьми наезжали за Хорол в опасное летнее время, чтобы упреждать о половецких походах. За свою опасную службу захорольские поляне почитались на Руси, как отважные витязи. Они и сейчас осторожно пробирались где-то впереди, высматривая половцев.

Правда, воевода Дмитр Иворович с войском заходил и дальше, до Северского Донца, но лишь кратковременным походом, зимой, когда лёд сковывал бесчисленные степные реки и речки.

Мономах повёл рати по высокому водоразделу между речками Коломаком, Можем и Орликом. Северского Донца русское войско достигло 14 марта и остановилось на днёвку. Ратники разобрали из вьюков доспехи и щиты, полностью оборужились. За Донцом начинались земли незнаемые, коренные Шарукановы кочевья. Всё чаще на дальних курганах маячили половецкие дозорные, досматривали русское войско и уносились прочь, спугнутые сторожевыми заставами.

От прямого боя половцы уклонялись.

Трёхнедельное непрерывное движение верхом по голой степи утомило Юрия. Уже не было азарта, не было взбадривающего чувства близкой опасности – только усталость. Маячила перед глазами спина отца, широкая и надёжная, по бокам ехали верные гридни-телохранители, боярин Василий рядом трусит на своём вороном иноходце, готовый прикрыть князя щитом или увести от сечи. И ведь уведёт в безопасное место, если понадобится!

А степь вокруг грязно-серая, безжизненная, и в небе – мартовская муть. Который день не видели солнца, спряталось за низкими тучами. Ни конца, ни края нет этой степи, не на чём взгляд остановить. Как находят воеводы сторожевого полка верный путь? А может, заблудились уже?

Ни веж впереди, ни степных городков...

Стройными полками перебродили Северский Донец. Впереди – сторожевой полк, в челе – пешая рать, на крыльях – конница. И в этом не было для Юрия ничего любопытного. Точно так же выстраивал воевода Непейца на ученье ростовскую тысячу...

19 марта подступили к городу Шаруканю.

Неказистой оказалась ханская столица. Одно название что «город», а на самом деле кусок степи, обгороженный невысокими валами. А в обводе валов – беспорядочное скопление войлочных юрт, крытых войлоком же кибиток, унылых саманных построек с плоскими крышами и подслеповатыми редкими оконцами. Как оборонять такой град, если через вал свободно можно перемахнуть в конном строю?

Видимо, свою беззащитность понимали и жители Шаруканя. Едва князья приблизились к Шаруканю, со скрипом отворились ворота, врезанные в проем вала; смешные были ворота – из кривых жердей наспех сколочены, не то что перед тараном – перед простым топором не устоят! Вышли в поле мурзы и лучшие торговые люди Шаруканя, склонились к ногам Мономахова коня. Старик в нарядном халате и высоком войлочном колпаке поднёс Мономаху серебряное блюдо с хлебом, рыбой и столбиками монет – сдавался на милость победителя. Смешной был старик. Лицо сморщенное, как печёное яблоко, а бороды нет. Но узенькие глазки хитрые, цепкие, властные. С ним и разговаривал Владимир Всеволодович Мономах (толмач пришёл с мурзами, да и свои толмачи у князя были).

Половцы соглашались на всё.

Окуп заплатят, какой князья назначат...

Пленников отдадут без выкупа...

Оружие сами принесут в русский стан и во вьюки увяжут...

Лошадей, волов и повозки приведут, чтобы было на чём окуп везти в русские грады...

Русских людей в Шарукани было много, и не только пленников. Торговые и мастеровые люди были, челядины у мурз и богатых купцов, жёнки, что половцами были в жёны взяты и детишками уже обзавелись. Кое-кто из Шаруканя не пожелал отъезжать – прижились. Владимир Мономах их не неволил, тем более что на православную веру половцы не покушались, разрешали христианам свободно молиться и носить кресты. Православных священнослужителей они не обижали, относились с должным уважением. И среди самих половцев были христиане, и не тайные, а явные, и мурзы их за это не осуждали. У многих знатных людей жёнами были русские полонянки, и детей своих они крестили – как дщерь хана Аепы, которую отдали за князя Юрия.

Оказывается, не вся Степь была изначально враждебна Руси, и жить среди половцев русским людям было можно.

Недолго простояло русское воинство в городе Шарукане. Неуютно было в половецких жилищах, скудно. Наутро же выступили полки к другому половецкому граду – Сугрову, который был недалеко, вёрстах в восьмидесяти ниже по Донцу.

Шли боевым строем, в полном оружье. Сторожи известили, что из-за Дона притекают навстречу большие тысячи хана Шарукана и вот-вот столкнутся с русским войском.

Возликовавший после бескровного взятия Шаруканя великий князь Святополк послал к гражданам Сугрова своих бояр – требовать сдачи города. Но послы вернулись ни с чем – хорошо ещё, что живы остались. Половцы приняли их без всякой чести, обзывали нехорошими словами, грозились отомстить за своего хана Сугра, которого Мономах когда-то пленил и велел убить.

22 марта русские рати обступили Сугров со всех сторон.

Валы в Сугрове были повыше и покруче, чем в Шарукане, а по гребню тянулся острог из заострённых кольев. Без штурмовых лестниц на эти укрепления не подняться, а лестницы ратники с собой не привезли и сколотить их в безлесной степи было не из чего.

Большой кровью могли обойтись прямые приступы к Сугрову, а этого Мономах хотел избежать – впереди большие сражения с конницей хана Шарукана.

Посовещались князья и решили – сжечь змеиное гнездо горючими стрелами, а ратников – поберечь. Так и сделали. К валам приблизились пешцы, составили стеной большие щиты, и под их прикрытием дружинники из дальнобойных луков пускали стрелы с просмолённой горящей паклей.

Над Сугровом поднялось зарево пожара. Вонючий и чёрный дым выедал глаза. Половцы метались среди пылающих юрт и кибиток, но тушить пожары было нечем. Только несколько колодцев с питьевой водой было в городе. А горючие стрелы всё летели и летели...

Наконец половцы, спасаясь от огня, сами начали выкидываться из пылающего города. Их принимали на копья пешцы, рубили мечами дружинники. Мономах приказал пленников не брать, но одноконечно истребить злодейский род хана Сугры.

Всю ночь горел город. Пламя то опадало, то снова взметалось над развалинами. И всю ночь стояли вокруг гибнущего города цепи русских пешцев, и не было у половцев даже надежды на спасение.

Поутру полки двинулись дальше.

Совсем ненамного опоздали мурзы, посланные ханом Шаруканом на помощь защитникам Сугрова. В среду русские вои спалили город, а в пяток[68]68
  Пяток – пятница.


[Закрыть], 24 марта, сторожевые заставы известили, что половцы большими тысячами сходятся к берегу Донца.

Владимир Мономах не ждал, когда половцы, исполнившись, нападут на русское войско. Русские сами пошли к половецким станам. Великий князь Святополк с сыновьями шёл в челе, Мономах с сыновьями – справа, черниговские князья – слева. Так и в бой вступили.

Битва была жестокая, сражались русские и половцы крепко, не щадя живота своего, но вскоре милостью Божией начали русские одолевать. Побежали половцы прочь, пометав щиты и копья. Конные дружины, прибережённые Владимиром Мономахом для погони, их настигали и посекали.

До ночи продолжалось преследование. Возвращались дружинники в кромешной тьме, только по кострам находили свои станы.

Ходила в погоню и суздальская дружина с воеводой Петром Тихменем.

Юрий впервые увидел устрашающую жестокость войны: и к врагам, и к своим людям.

То, что половцев истребляли без жалости, было ему понятно: много зла причиняли они Руси. Но ведь и своих людей князья не жалели!

Всю тяжесть половецкого удара приняли на себя пешцы. Погибали в сече, но, уперевшись, стояли и выстояли. А княжеские дружины только изредка выезжали вперёд, если начинал прогибаться под неистовым половецким напором пеший строй. Победа была добыта кровью пешцев, а всю добычу взяли удальцы-дружинники, преследовавшие на свежих конях уже разбитого врага. А как же воинское братство, о котором столько раз говаривал старый воевода Непейца Семёнович?

И подумал Юрий, что правильно он поступил, оставив ростовских и суздальских пешцев дома, а в поход вывел только дружинную конницу. Убитых среди суздальских дружинников не оказалось, да и раненых было совсем немного.

А пешцев, киевлян и черниговцев, хоронили весь следующий день...

Снова праздновали князья победу, воздавали хвалу Господу за милость, похвалялись друг перед другом доблестью своих дружинников. Великий князь Святополк объявил даже, что теперь войне – конец.

Но хмур и озабочен был князь Владимир Всеволодович Мономах. Нарушая общее ликованье, предостерегал:

– Рано веселитесь, князья. Бог даровал эту победу, но главные сечи впереди. Изготовимся, князья, к жесточайшему делу...

Два дня, субботу и неделю[69]69
  Неделя – воскресенье.


[Закрыть], ратники простояли на костях, отдыхали, собирая брошенное половцами оружие, ловили в степи половецких коней. Ушли на Русь скорбные обозы с ранеными воями. Только недремные сторожи, отъезжая от воинского стана на десятки вёрст, рыскали по степи. От них прибежали скоровестники: хан Шарукан перешёл Дон и движется навстречу, сила его неисчислима...

Выступили в поход русские полки, построившись, как для битвы. Тяжело ступали по мокрой земле пешцы, несли на плечах длинные копья. Щиты тоже не сдавали в обоз, держали при себе, чтобы тотчас составить непреодолимую для степняков живую стену. Конница медленно ехала на флангах, вровень с пешцами. Присмирели гордые дружинники, вперёд не высовывались. Без ощетинившегося копьями упорного пешего строя супротив множества степняков не выстоять.

Встречный бой – страшный бой. Такой бой приняли русские полки 27 марта, в понедельник Страстной седмицы[70]70
  Седмица – неделя.


[Закрыть], возле степной речки Сальницы.

Хотя и предупреждали скоровестники, что Шарукан уже на сем берегу Дона, встреча оказалась неожиданной. Из-за курганов вдруг выкатилось огромное скопище половецких всадников, чёрным половодьем заполнило степь, обтекая с двух сторон русское войско. Видно, решили половецкие воеводы не испытывать судьбу лобовым натиском – упорство в бою пешцев было им уже ведомо. Окружить русское войско, сбить в кучу и поражать ударами с разных сторон – вот что задумал хан Шарукан.

Но и русские воеводы не дремали. Половцы забирали в стороны, и русские дружины растягивали строй, противоборствуя им.

И дальше бы они так сдвигались, глядя друг на друга, но тут неслышно приплыла с запада тёмная туча, разразилась вдруг страшным громом. Бешеный ливень ударил оземь, слепя глаза, отклоняя вбок летящие стрелы.

Ещё правее поворотил Моцомах свои полки, чтобы буря хлестала русским ратникам в спину, а половцам – в лицо.

Обегающая правое крыло половецкая конница, захлёстнутая бурей, остановилась, попятилась, а потом и вовсе отошла к шатрам хана Шарукана, что стояли напротив полков великого князя Святополка. Оттуда вся половецкая сила напирала на киевских и черниговских пешцев.

Страшен был половецкий напор.

Прогнулся и во многих местах разорвался русский пеший строй. Святополк уже все свои дружины истратил – затыкать прорывы. Жалобно пропела труба, взывая о помощи.

Подоспела с левого крыла черниговская конница. Подбежали новгород-северские и черниговские пешцы. Однако мечущаяся в сече огромная толпа своих и чужих воев поглотила их без следа, только пятиться русские перестали, не более.

Жестокой и кровопролитной была битва – уже без строя, грудь в грудь.

Мономах с сыновьями смотрели с кургана, как колышется огромное людское скопище, в котором невозможно было разобрать, где чужие, а где свои – только реденькая цепочка красных стягов обозначала край русского строя.

Но вот и стяги начали подаваться назад...

Наступали решительные минуты сражения, которые не имел права упустить истинный полководец. Мономах повернулся к сыновьям:

   – Ярополк, воеводствуй здесь, держи крыло! Остальные – за мной! Поможем великому князю Святополку!

Мономах поднял ввысь свой знаменитый прямой меч и понёсся сквозь расступившийся строй пешцев, увлекая за собой переяславскую, смоленскую и суздальскую конницу.

Рванулся было за всеми и Юрий, но подскочил боярин Василий, схватил за повод и завернул княжеского коня. Сказал негромко, но непреклонно:

   – Охолонись, княже! Сам подумай, много ль пользы от твоего меча в нелепой сече? Оставайся здесь с Ярополком, а дружину воевода Тихмень поведёт, ему не впервой...

Юрий пробовал вырваться, но Василий держал повод крепко.

Пронеслись мимо княжеские дружины.

Снова сомкнулся впереди пеший строй.

И только тогда Василий отпустил повод княжеского коня, смиренно склонил голову:

   – Не гневайся, княже. Не о себе забочусь, но о княжестве, устойчивость коего от своего князя зависит. А ну как с тобой что случится? И победа тогда не в победу, а в беду для Ростова и Суздали. Не гневайся.

Юрий тблько махнул рукой – устало, бессильно. Повернул коня и неторопливо затрусил к кургану, где одиноко стоял брат Ярополк.

   – Ты, брате, вроде бы с другими отъехал? – недоумённым вопросом встретил его Ярополк.

   – Собирался, но припозднился, пешцы уже сомкнулись, – коротко ответил Юрий.

Ярополк кивнул головой, удовлетворённый ответом, случалось такое в битвах. Не в одиночку же Юрию догонять в поле дружину!

Смотрели братья, приподнимаясь на стременах, как, вытягиваясь клином, мчится к месту сечи дружинная конница. Юрий искал глазами отца и не находил среди множества всадников.

Вдруг выглянуло солнце, и серебряно заискрились высокие русские шлемы – будто звёздочки зажглись на шишаках.

Серебряный клин дружинной конницы врезался в чёрную толщу половцев, как нож в податливую мягкую плоть. Горестный тысячеустый стон степняков на миг перекрыл скрежет и лязг оружейного железа.

Половецкое людское скопище вздрогнуло, как тяжко раненный зверь, качнулось назад и начало истаивать – малыми струйками, а потом и целыми потоками потекли прочь вереницы беглецов...

Неожиданный боковой удар переяславских, смоленских и суздальских дружин переломил ход битвы. Половцы, уже изнемогавшие в смертоубийственной рубке с челом русского войска, не выдержали и побежали, бросая копья и щиты.

Более десяти тысяч степняков полегло на поле битвы, а сколько их осталось лежать в степи, не знал никто – разбегались половцы малыми кучками в разные стороны, а дружинники их нагоняли и тоже побивали без жалости.

Подобного кровопускания ещё не знала Половецкая степь.

Хан Шарукан с ближними людьми ушёл невозвратным путём, и никто не знал, где он теперь скрывается. Но не опасен он без войска, войско же ханское полегло в степи у речки Сальницы.

Бесчисленные табуны и стада, тысячи пленников, награбленные в прошлых половецких набегах богатства стали добычей победителей.

По совету Владимира Всеволодовича Мономаха князья проявили неслыханную щедрость – себе ничего не взяли, но роздали простым воям. Долго говорили потом с похвалой люди о бескорыстии князей, сражавшихся токмо ради Святой Руси.

Были отправлены посольства к царю греческому, к королям венгерскому, польскому, чешскому и прочим католическим государям – объявить о победе над неверными агарянами. Европа бредила крестовыми походами и приняла известие благосклонно. Иные уже сравнивали русских рыцарей с божьими воинами, кои ходили походами в Палестину вызволять от сарацинов Гроб Господень.

Вылилась эта победа князьям в великую честь.

На Руси же повелели князья по церквам воздавать благодарение Господу за милость к чадам своим. И бысть радость всем людям, славившим Величие Божие.

Юрий ждал встречи с отцом с тревогой. А ну как упрекнёт, что не последовал за ним в сечу? Но Мономах о том разговора не заводил. Может, и не заметил в сумятице битвы, что не было Юрия рядом, а может, рассказал ему Ярополк, что просто отстал Юрий от дружины, и Мономах тоже согласился, что вины его нет.

Воевода Пётр Тихмень даже одобрил своего князя, сказав по случаю нечто очень важное:

   – Сызнова великим воителем явил себя Владимир Всеволодович Мономах. В самое время ударил конными дружинами! Но вот что сам в сечу ввязался, будто простой ратник, двояко оценить можно. Тех, кто рядом с ним рубился, княжеский пример воодушевлял. Честь и слава отважному витязю! Но остальные-то вой? Потеряли они князя в сумятице, и некому было приказать, если бы случилась нужда поворачивать полки. Вот и получается, что сравнял себя полководец с простым дружинником, один токмо свой меч прибавил к общему делу...

Закончил воевода твёрдо и строго:

   – Не место князю самому быть на первом сступе!

Слова опытного воеводы Юрий запомнил накрепко.

Возвращался Юрий в Залесскую Русь налегке, только с ближней дружиной. От торжественной встречи уклонился. Скромно объявил, что победу добыли великий князь Святополк Изяславич и батюшка Владимир Всеволодович, а он с братьями, как и прочие князья, был в подручных. Так говорить посоветовал боярин Василий: Святополк злопамятен и честолюбив, доброе слово Юрия о себе при случае вспомнит. Недалеко то время, когда Ростов с Суздалем на общерусскую дорогу выйдут...

Недельку пробыл Юрий в Суздале, разобрался с неотложными делами и уединился в милой сердцу Кидекше. Бояре и княжии мужи не осмеливались нарушать уединения своего господина, а сам он в Кидекшу никого не звал.

Да и зачем было звать?

Жизнь княжества катилась выверенно и одномерно, как телега по накатанной колее. Любой наместник, воевода и тиун знали, что и как надлежит делать и без его княжеской подсказки, и в этой выверенности и одномерности для Земли было благо. Не тот правитель мудр, который сам во всё вникает и всё норовит переиначить, но тот, при котором всё делается как бы само собой, без лишних слов и понуканий.

Так наставлял юного князя тысяцкий Георгий Симонович, и Юрий ему верил.

Тихо и благостно было в Ростовской земле. Да и в других русских Землях в то лето не происходило ничего значительного, хотя и без печальных событий, конечно, не обошлось.

Преставилась княгиня Анна, мачеха Владимира Мономаха.

Умер Иоанн, епископ черниговский.

Были большие пожары на Подоле в Киеве, в Чернигове, Смоленске, Новгороде. То ли сушь великая была тому виной, то ли Господь наказывал за грехи наши...

И следующий, от Сотворения Мира шесть тысяч шестьсот двадцатый год[71]71
  1112 г.


[Закрыть] ничем особенным не был отмечен. Всего несколько кратких записей осталось от этого года в летописях.

Месяца января в двенадцатый день был поставлен в епископы Чернигову Феоктист, печерский игумен. Князь Давид Святославич и черниговцы приняли его с радостью, потому что прежний епископ Иоанн, двадцать пять лет кряду болезнуя, уже давно не мог служить и церковью управлять.

Сын великого князя Ярославец ходил войной на ятвягов – и успешно. Возвратившись с богатой добычей, послал в Новгород к князю Изяславу Владимировичу, просил у него дщерь себе в супружество, и великий князь Святополк просил за сына. Невесту привезли в Киев июня в двадцать девятый день, и бысть свадьба со многим веселием.

Того же лета Владимир Всеволодович Мономах отдал дочь свою Софию в супружество за венгерского королевича.

Месяца ноября в шестой день преставилась Анна, сестра Мономахова, и положена была в церкви Святого Андрея, которую сама же и создала, в которой приняла иноческий чин и проживала в благочестии и воздержании. Юрий свою тётку не помнил, хотя, по словам Георгия Симоновича, она в младенчестве много его нянчила и любила.

А о Залесской Руси летописцы молчали.

Слава Богу, не нужны ростовцам и суздальцам заметные события, тем паче походы и неожиданные кончины!

И на будущий год люди ждали мирной жизни: ни дурных знамений не было, ни пророчеств. Тишина.

Однако шесть тысяч шестьсот двадцать первый год от Сотворения Мира[72]72
  1113 г.


[Закрыть] выдался на Руси мятежным и ратоборным. Не дай Бог такое пережить!