Текст книги "Юрий Долгорукий"

Автор книги: Вадим Каргалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 32 страниц)

Василий, как всегда, с кучей новостей. Юрий слушал, изредка вставлял словечко в легкотекущую речь боярина, – если дело требовало княжеского вмешательства. Но таких дел оказалось до обидного мало, можно было и не упоминать о них. Видно, догадывался Василий, что князю скучно, развлечь старался, расшевелить.

Догадлив боярин, да не совсем. Не погружение в привычные княжеские заботы нужно сейчас Юрию – совсем другое...

Прервал боярина на полуслове неожиданным вопросом:

   – А помнишь, Василий, как в баньку ездили?

Боярин радостно закивал:

   – Помню, княже, помню. Прикажи – снова поедем.

   – Далеко та банька...

   – Ан нет, рядышком, у Кидекши под боком!

Юрий усмехнулся:

   – У тебя, поди, и тут вдовицы приготовлены?

   – Только прикажи, княже!

   – Вот ввечеру и соберёмся.

Всадники гуськом ехали по лесной петляющей тропе: князь Юрий, Василий, полдесятка ближних гридней-телохранителей. В лесу было сумрачно, а когда выехали на большую поляну – в глаза ударило багровое закатное солнце. На другом краю поляны частокол, над частоколом поблескивал слюдяными оконцами высокий терем. Точно бы рукой подать от Кидекши, но Юрий в Этой боярской усадебке ещё не бывал.

Гостей ждали (когда только Василий успел предупредить?).

Две пригожие молодухи в высоких киках, вышитых жемчугом, встретили на крыльце. Одна – побойчее – всё на Василия поглядывала, и Юрий понял, что это Васильева любушка. Другая скромно потупила глаза, щёки пылали смущённым румянцем. Для него, значит...

За малой трапезой молодуха сидела рядом с Юрием, прижималась мягким плечом, скованно молчала. Назвал её Василий по имени, но имя князь запамятовал. И облик, наверное, тоже не запомнил: обычное милое бабье личико, вздёрнутый носик, пухлые губы, на левой щеке родинка, серебряные подвески на висках, русые волосы перетянуты алой лентой (бабьи кики Василий велел скинуть).

Не запомнил – ну и что? Другое переполнило вдруг Юрия давно не испытанной радостью: волнение первого узнавания, вспыхнувшее вдруг желание обнять, приласкать, погрузиться в незнаемое, сладкое...

Потом была и банька, и хмельной мёд из тяжёлого серебряного кубка, и сладкий прощальный поцелуй на крыльце (гридни скромно отъехали за ворота).

Снова петляющая лесная тропа. Сквозь еловые лапы высверкивают звёзды. Двое гридней выехали вперёд, сторожа путь, остальные всадники приотстали, чтобы не нарушать уединения князя. И казалось Юрию, что нет никого вокруг, только ночной загадочный лес, да лёгкость ожившего тела, да явившаяся вдруг надежда, что жизнь приготовила для него ещё много счастливых часов...

Не монах же он, а Суздаль – не монастырь. Грехи перед Богом священник Савва отмолит, а на людей оглядываться самовластцу ни к чему.

Потом Юрий наезжал в усадьбу за поляной один, без Василия.

По дороге в Ростов или Ярославль стал гостевать с Василием в других боярских усадьбах. Будто ненароком заезжали, но встречали с лаской и любовью. Видно, у Василия во всех волостях оставались любушки.

Ай да боярин, ай да женолюб!

Однажды попенял шутливо Василию, что жёнок без счета имеет, а тот в ответ (ну точно так, как сам Юрий себя успокаивал, сознавая, что грешен!):

   – Святые отцы грехи отмолят, а мы жить будем, пока живётся. Старость придёт, поневоле праведниками станем, и молодых укорять будем в плотских утехах. Не от святости, вдруг обретённой, будем укорять – от зависти.

Сказал – и рассмеялся звонко, весело. Видно, легко было на душе у боярина и сомнения его не тяготили...

Тихо было тогда в Залесской Руси, бестревожно, будто отгородилась она невидимой стеной. А на юге кипели страсти. Зять великого князя, Всеволод Ольгович, согнал с черниговского стола законного князя, дядю своего Ярослава Святославича. Не по-доброму поступил, в обход старейшинства. Приступил к Чернигову со своими полками и половецкой помощью, из дружины Ярослава многих витязей побил и именье пограбил.

Ярослав Святославич отбежал в Муром, а сын его Святослав – в Рязань. Оттуда они слёзно молили великого князя пресечь самоуправство Всеволода. Клялся-де великий князь соблюдать законы наследования княжеских столов по старейшинству, а Всеволод законы нарушил.

Как ни мирволил Мстислав своему зятю, но такого явного беззакония оправдать не решился, послал к Всеволоду послов, чтобы тотчас из Чернигова съехал и вернул княжество Ярославу Святославичу.

Всеволод великокняжеских послов принял вежливо, но покидать Чернигов отказался наотрез. Дескать, давно уже Святославичи, к роду которых принадлежит Ярослав, права на Чернигов потеряли, вокняжились бы там Давыдовичи, племянники его, а если никто из них ныне на Чернигов не посягает, то законными наследниками становятся Ольговичи, из коих он, Всеволод, старший.

Сомнительными были доводы Всеволода Ольговича, многих киевских советных мужей не убедили, и Мстислав вынужден был вмешаться. Сильные великокняжеские полки обступили Чернигов.

Однако Всеволод Ольгович города не сдал, сел в крепкую осаду. Союзные Всеволоду половецкие ханы Оселук и Осташ приблизились с семью тысячами конных к русской границе. Правда, половецких гонцов, пробиравшихся в Чернигов, сторожи переимали и снестись ханам напрямую с Всеволодом не удалось, но кочевали они со своими ордами неподалёку и могли нагрянуть из Дикого Поля.

Осада затягивалась, Всеволод не уступал.

Слабодушный Ярослав Святославич, разуверившись в возможности вернуть Чернигов, сам попросил великого князя оставить его в Муроме, с Всеволодом помирить.

Всеволод же посылал в Киев посольство за посольством, со многими дарами и мольбами черниговского княжения не лишать. Доброхоты Всеволода в самом Киеве советовали великому князю ничего не переиначивать, чтобы дальше не раздувать усобицу. Всеволод-де от Чернигова не отступится, быть большой крови.

Мстислав колебался. И кровопролития ему хотелось избежать, и от своей клятвы – соблюдать среди князей старейшинство – отступаться было неприлично.

Неожиданно за Всеволода заступилась церковь. Игумен Андреева монастыря Григорий, весьма уважаемый и Владимиром Мономахом, и самим Мстиславом, объявил, что снимает клятвопреступление с великого князя на себя. Лучше-де клятву преступить, чем проливать невинную кровь христианскую.

Может, одного Григория великий князь и не послушал бы, но в Киеве собрался церковный Собор. Прежний митрополит Никита помер, нового из Царьграда ещё не прислали, и Собор осуществлял высшую духовную власть. Святые отцы, епископы и игумены уважаемых монастырей, приговорили грех клятвопреступления соборно взять на себя, а великого князя не виноватить.

Мстислав уступил, хотя потом неоднократно сетовал на свою слабость, принёсшую урон великокняжеской власти. «Как я могу, учиня суд неправый, от подданных своих правости, справедливости и клятвохранения требовать и наказывать за преступления их, сам перво быв клятвопреступником»?

Так и остался Всеволод Ольгович в Чернигове, Ярослав – в Муроме, а детям Давыдовым для утешенья отдали княжество Северское.

Не успел Мстислав с черниговскими делами распутаться – заполыхало на западном рубеже. Строптивые полоцкие князья, Давид Всеславич с сыновьями, начали воевать и разорять окраины Смоленского княжества, а Смоленск-то – вотчина Ростислава, сына великого князя. По замиренью с Всеволодом великий князь Мстислав Владимирович объявил поход на Полоцкую землю. Полки собирались под городом Борисовом. Пришли братья Мстислава: Вячеслав из Турова, Андрей из Владимира-Волынского. Сыновья пришли: Всеволод из Новгорода, Ростислав из Смоленска, Изяслав из Курска. Великая собралась рать, ибо и иные князья либо сами пришли, либо воевод с полками прислали. Даже Всеволод Ольгович Черниговский сам пришёл и братьев своих с сыновьями привёл.

Перед такой грозной силой дрогнули полочане, а когда передовой полк князя Изяслава Мономаховича взял крепкий град Логожск и подступил к Неключу, сами, сговорясь, изгнали из Полоцка мятежного князя Давида с сыновьями. Своим князем они избрали Рогловода, из того же рода Всеславичей, и Мстислав этим удовлетворился, отвёл свои рати.

Юрий на призыв старшего брата не откликнулся, хотя явно великокняжескому гонцу не отказывал. Полк из Ростова даже выступил в поход, о чём великокняжеский доглядчик Ошаня тут же погнал скоровестника в Киев, да потерялся где-то в лесах между Нерлью и Москвой-рекой. Не было полка в воинском стане под Борисовом.

Своим же доверенным мужам Юрий сразу сказал:

– Пересидим войну дома. Полоцкие князья к нашей земле ни с какого боку не прикасаются, что нам до них? А брат Мстислав только-только с черниговской замятней разобрался, с Суздалем ссориться ему не с руки. Пересидим...

Больше о полоцком походе в Суздале не вспоминали.

Но о том, как Мстислав отступился от клятвы своей, норовя Всеволоду Ольговичу Черниговскому, толковали много, предвидя грядущие опасности для Суздаля и Ростова. Единожды переступив через свою клятву, может и вдругорядь Мстислав на подобное решиться. Столь ли уж прочно его закрепление за Юрием Залесской Руси? Ведь подминает Мстислав вотчины под своих братьев и сыновей, куда как ретиво подминает. В чём другом уступчив, а в этом упрям и несговорчив. Тут задумаешься...

В лето шесть тысяч шестьсот тридцать седьмое[105]105
  1129 г.


[Закрыть] снова случилась замятия в Полоцкой земле. Великий князь Мстислав Владимирович созывал князей на съезд ради общего похода в Дикое Поле. Многие князья явились или сыновей прислали, а полоцкие князья на великокняжеский призыв ответили дерзко: «Вы с ханом Боняком Шелудивым здравствуйте оба и управляйтесь меж собой сами, а мы и дома имеем что делать!»

И без полоцких князей Мстислав успешно сходил в Дикое Поле, многие половецкие городки и станы разорил, а кочевья отогнал за Дон к Волге. Но киевские мужи предупредили Мстислава: «Если дерзость полоцким князьям спустишь, то большое зло для всей Руси произойдёт, перестанут иные князья прислушиваться к великокняжескому слову».

Снова начало собираться великокняжеское войско. Но впереди полков Мстислав направил в Полоцк и иные полоцкие грады своих послов и велел громогласно объявить полочанам вины их князей. На самих же полочан гнева у великого князя нет, пусть выдадут князей на суд в Киеве.

Видя неминуемое разорение от сильных великокняжеских ратей, полочане отреклись от своих мятежных князей. Давида, Ростислава, Святослава Всеславичей, двух князей Рогловодичей с жёнами и детьми под стражей привезли в Киев.

Мстислав же, облича мятежных князей перед княжеским советом, велел посадить их на три ладьи и сплавить Днепром в Константинополь. Зятю своему императору Иоанну Мстислав написал, чтобы задержал князей у себя и на Русь не отпускал.

Император, определив опальным князьям довольное содержание, отдал под их начало немалое конное войско и отправил воевать с сарацинами.

После узнал Мстислав, что ратоборствовали князья достойно похвалы, не посрамили имени русского.

В Полоцк же Мстислав отправил князем своего сына Изяслава.

Все эти значительные события прошли мимо Суздаля. Видно, привыкли в Киеве считать, что князь Юрий Владимирович Ростово-Суздальский всегда наособицу. А Юрию только того и надо.

Вот принялся великий князь снова полки собирать, чтобы покарать короля Болеслава за обиды, чинимые в Литве русским купцам, а Юрий – в стороне. Зачем ему на Литву ходить? Ростовских и ярославских купчишек там не обижали.

И второй литовский поход великого князя, в лето шесть тысяч шестьсот тридцать восьмое[106]106
  1130 г.


[Закрыть], тоже был для Юрия без интереса. А вот что, возвращаясь, Мстислав в Новгород завернул и заложил своим попечением ещё один храм – Святой Богородицы – в Суздале отмечали с неудовольствием. А ещё больше огорчились, когда на смену посаднику Завиду Дмитриевичу, самими вечниками выбранному, прислали из Киева великокняжеского служника Петрилу.

Без печали приняли в Суздале и неудачу третьего литовского похода. Случилось это в лето шесть тысяч шестьсот тридцать девятое[107]107
  1131 г.


[Закрыть].

Литовцы на прямой бой не вышли, пожгли свои дома и спрятались со скотом и именьем в лесах. Похватав, что можно было, из оставшегося именья и попленив людей, которые неосторожно выходили к дорогам, воеводы безбоязненно повели свои полки обратно. Литовцы же, выходя из лесов большими толпами, немало ратников побили и обозы отнимали. Грустным оказался поход.

Юрий не понимал старшего брата. Зачем беспрестанно воюет? Украшал бы лучше свою отчину, города ставил, в мирном покое богатство приумножал. Благолепие Земли – это вечно, а приобретённая в походах слава призрачна, как тополиный пух, сдувает её ветром первой же неудачи.

Не мог уяснить Юрий, ради чего Мстислав, собственные законы презрев, оставил в Чернигове князя Всеволода Ольговича. Был бы в Чернигове смиренный Ярослав, не знал бы забот Мстислав, как не знали забот прежние великие князья Святополк и Владимир Мономах: в полной покорности был черниговский князь Давид, старший брат Ярослава. Олег же Гориславич не один десяток лет мутил всю Русь, и сыновья его, Ольговичи, тоже смирением не отличаются. Пока властвует сам Мстислав, князь Всеволод Ольгович, может быть, будет сидеть тихо. А как помрёт? Уступит ли без войны братьям и сыновьям Мстислава великое княжение? Сомнительно...

А полоцкие походы взять...

Точно бы грозно выступал великий князь Мстислав Владимирович, но останавливался на полдороге, дело не доделывал. Придавил великой ратью всю землю Полоцкую, а удовлетворился малым – выводом Давида с сыновьями, которых сами полочане отдали, а остальных Всеславичей не тронул, да и князем по просьбе полочан оставил Всеславича же – Рогловода. Да и Давид вскоре возвратился в свою землю. Оставленные Всеславичи оказались ещё мятежнее, ещё беспокойнее. Потребовался второй поход, чтобы их окончательно смирить и поставить полоцким князем Изяслава, сына Мстиславова.

С дерзкими князьями Мстислав поступил милостиво, многие даже недоумевали: не казнил, не пометал в земляную тюрьму, а вежливо отпустил на трёх кораблях в Царьград – к тёплому морю отправил, на сладкие греческие хлеба, в блестящих панцирях и шлемах с перьями перед стратиотами красоваться. Может и так случиться, что пожелают вернуться князья-изгнанники на Русь. Подобные примеры бывали. Князь Олег Гориславич четыре года провёл в греческом плену, а потом, заручившись половецкой помощью, возвратился и Всеволода Ярославича, деда Мстислава, из Чернигова вышиб!

О литовских походах Мстислава стыдно и вспоминать. Ради чего воевать? Купчишек в Литве обидели! Так направь посольство, попеняй королю Болеславу, и делу конец. А то только озлили литовцев, стали они окраины Смоленского княжества пощипывать. Хотел Мстислав наказать их новым походом, но только урон потерпел.

Нет, не понимал Юрий старшего брата!

Однажды боярин Василий, скрывая усмешку, поведал Юрию о стыдном деле, которое великий князь Мстислав предпочёл замолчать. Во хмелю тиун-евнух, служивший при великой княгине Христине, разоткровенничался перед верным человеком боярина Василия, что доносил-де он о неверности жены Мстиславу, но тот усердия слуги не оценил. Будто бы рассказал евнух: «Княже, се ты чужие земли воюешь и неприятелей побеждаешь, а когда в свой дом возвращаешься, то непрестанно в суде и в расправе государства трудишься или, с приятелями веселясь, время препровождаешь, того не ведая, что у княгини твоей делается. Тиун Прохор Васильевич часто со княгинею наедине остаётся. Если ныне пойдёшь в княгинины хоромы, сам увидишь, что правду доношу». Великий же князь только усмехнулся в ответ, сказал строго: «Раб, разве не помнишь, как Христина меня любила и как мы в совершенной любви жили? В молодости я не скупо чужих жён посещал, и она, ведая про то, нимало не оскорблялась и тех жён у себя любезно принимала, как будто ничего не ведая, и тем ещё больше меня к любви и почтению обязывала. Ныне я состарился, а княгиня молодая, хочется ей веселиться. Может, и учинила что непристойное, мне следить за ней неудобно, довольно и того, что о том никто не ведает и не говорит. И ты молчи, раб!»

Юрий только руками разводил. Подобного оскорбления мужниной чести не потерпел бы ни один князь, а Мстислав даже не огневался. Если не знает никто, то и позора нет? Во лжи жить согласен?

Василию буркнул сердито:

   – Мстислав молчит, и ты молчи. И человеку своему прикажи, чтоб язык укоротил.

   – Уже укоротил, – заверил боярин. – Я ж понимаю, Мстислав тебе брат, княже, тоже Мономахович...

Правда, потом Мстислав тиуна Прошку от двора отставил, отослал в Полоцк и велел бросить в земляную тюрьму. Там, в тесном заключении, тиун и помер. Схоронил Мстислав свой позор...

Интересно, что напишут летописцы о великом князе Мстиславе Владимировиче, подводя итог жизни и правления его?

Ждать пришлось недолго. В лето шесть тысяч шестьсот сороковое[108]108
  1132 г.


[Закрыть], апреля в четырнадцатый день, Мстислав Владимирович скончался. Перед кончиною поручил он великое княжение и детей брату Ярополку, а детям княжества оставил: Всеволоду – Переяславское, Изяславу – Полоцкое, Ростиславу – Смоленское, Святополку – Новгородское, а младенца Владимира с матерью в Киеве оставил, на содержании у Ярополка. О других братьях в завещании Мстислав даже не упомянул, княжеские права их не подтвердил. Забыл Мстислав и о других владетельных князьях, словно вся Русь замкнулась для него в границах лишь собственных сыновей, а об остальных русских землях у него заботы нет.

Сам раскалывает Русь, а старый боярин Ольбег Ратиборович ещё толковал о благотворности Мстиславова единовластия!

А по какому праву отдал новый великий князь Ярополк своему племяннику Всеволоду отчий Переяславль? Только потому, что тот – Мстиславич? Постарше Всеволода есть князья, Вячеслав, Юрий и Андрей Владимировичи, не внуки, но сыновья Мономаха!

Разгневанный Юрий погнал с конной дружиной через северские и черниговские земли к отчему граду (Ольговичи не препятствовали, им котора промеж потомками Мономаха только в радость). Никто не ожидал от Юрия, тихо сидевшего за своими лесами, подобной прыти. Всеволод Мстиславич, только что приехавший из Новгорода, не успел и обжиться в переяславском дворце, как пришлось неволею покидать град.

Но и Юрий сидел в Переяславле недолго, всего восемь дней. Великий князь Ярополк настоял, чтобы он возвратился в Суздаль.

Тут вмешался в спор второй Мономахович, князь Вячеслав Владимирович Туровский. Под дружным напором двух братьев отступил великий князь, но, злорадствуя, отдал Переяславль не Юрию, а Вячеславу.

Казалось бы, Юрий остался ни с чем, но сам Юрий так не считал. Уплыл отчий Переяславль из рук Мстиславичей, и тем ослаблено было неутолимое в стяжании чужих столов Мстиславово семя. Для Ростова и Суздаля в этом было благо.

Спустя некоторое время явился наконец духовник Савва с выпиской из киевской летописи о покойном великом князе Мстиславе. Юрий нетерпеливо выхватил из рук духовника пергаментный лист, вчитался.

«Мстислав, великий князь, владел государством Русским шесть лет, а всех лет жизни его было пятьдесят шесть...»

Не перепутал монах-летописец, так оно и было...

«Он был великий правосудец...»

А как закон и клятву свою нарушил, отдавая Чернигов зятю Всеволоду через голову старейшего князя, своего же дяди Ярослава Владимировича?

«В воинстве храбр и добропорядочен, всем соседям был страшен, к подданным милостив и рассмотрителен. Во время его великого княжения все князи русские жили в совершенной тишине и не смел один другого обидеть...»

А как половские князья беспрестанно мятежничали? Как на Волыни князь Владимирко кроваво схлёстывался с дядей своим Ростиславом и венгров на подмогу себе звал? Как внучата Ярослава и Изяслава между собой ратились?

«Сего ради его все именовали Мстислав Великий...»

Ложно ведь написано, ложно!

Порвать бы пергамент, швырнуть Савве под ноги, но...

Мстислав ведь тоже Мономахович, и унижение его опозорило бы весь славный княжеский род Всеволодовичей. И самого его, Юрия.

Вздохнув, Юрий молча вернул пергамент духовнику. Пусть и в суздальской летописи Мстислав остаётся Великим...

Савва медлил уходить, удивлённо смотрел на князя – иного ждал и теперь недоумевает. Понять Савву можно. Но...

Мстислав-то – Мономахович...

Сердито прикрикнул Юрий на непрошеного правдоискателя:

– Ступай, ступай! Сам всё разумею! Но так надо!

Из Киева прибегали скоровестники от верных людей боярина Василия. Великий князь Ярополк, угождая Мстиславичам, отдал Изяславу Минскому в придачу к прежним владениям город Туров. Однако возмутился князь Вячеслав Владимирович, выехал из Переяславля и согнал Изяслава Мстиславича с туровского княжения – считал Вячеслав туровский стол своей исконной отчиной, не пожелал поступиться им даже ради Переяславля.

Снова опустел переяславский стол, второй по значимости на Руси после стольного Киева. Из Переяславля была прямая дорога к великому княжению. Оттуда пришли на киевский стол и Всеволод Ярославич, и Владимир Всеволодович Мономах, и Мстислав Владимирович, и нынешний великий князь Ярополк.

Юрий испросил освободившийся стол себе и будто бы получил согласие великого князя Ярополка.

Но восстали против Мстиславичи. Они тайно заключили союз с Всеволодом Ольговичем Черниговским, соединились с ним и начали воевать киевские и переяславские волости. Со Всеволодом и союзные ему половцы пришли и немало зла учинили Руси. Юрию через неохоту пришлось помогать старшему брату. С сильными ростовскими и суздальскими полками он пришёл в Киев. Туда же приспел с войском младший Мономахович – Андрей. Перед объединённой ратью трёх братьев Мономаховичей отступил Всеволод Ольгович, согласился на перемирие.

Переяславля Изяславичи так и не получили. По Вячеславе сел там младший Мономахович – Андрей Владимирович. Мстиславичи против него не спорили, знали, что временно, не честолюбив Андрей, из повиновения старшему брату никогда не выходил. Главную опасность Мстиславичи видели для себя в Юрии Ростово-Суздальском и считали его отчуждение от Переяславского княжества чуть ли не победой.

Не возражал и сам Юрий. Незавидным стало Переяславское княжение, неустойчивым. То Всеволод Ольгович воюет переяславские волости, то половцы. Мстиславичи с недобром приглядываются, любую оплошность сторожат. Рано ещё в переяславские дела погружаться – засосут, как трясина...

Возвратившись в Суздаль, сказал тысяцкому Георгию Симоновичу и боярину Василию, самым ближним мужам:

– Предвижу времена недобрые, мятежные...