Текст книги "Юрий Долгорукий"

Автор книги: Вадим Каргалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)

С первым же попутным торговым караваном Иосиф отправился в степи. Товара с собой вёз немного, только для вида, но слова для ханов приготовил многозначительные, наизусть выучив наставления боярина Ольбега.

На своих товарищей-караванщиков Иосиф поглядывал свысока, в разговоры не вступал. Те поглядывали на него с опаской. Не без причины же столь высокомерен и неприступен жидовин, да и два рослых отрока, что его сопровождали, больше на дружинников похожи, чем на купеческих слуг. От такого лучше держаться подальше...

Поэтому не удивило никого из караванщиков, что Иосиф со своими удальцами свернул прямёхонько к стану хана Аепы и пробыл там долго. И к стану другого Аепы, когда караван вошёл в его кочевья, тоже Иосиф ездил. Возвращался довольный, хмельной от кумыса. Видно, встречали Иосифа в ханских шатрах как дорогого гостя. С чего бы это?

Любопытно, а любопытствовать нельзя. Себе дороже могло обернуться такое любопытство, как бы беды не накликать. Непонятный жидовин, а непонятное страшит. Разумнее поостеречься. Поэтому никто не осмелился расспрашивать Иосифа, когда тот после второго Аепы вдруг отделился от каравана и ускакал налегке, без товара.

Куда товар девал? Ханам раздарил?

Тогда не товар это был, а подарки...

Кто жидовина к ханам посылал? Зачем?..

Всё получилось, как предсказывал боярин Ольбег Ратиборович.

Аепа и другой Аепа намёки поняли с полуслова и обещали немедля послать к князьям дружеские посольства.

В начале зимы, едва улеглись первые снега, в Переяславль приехали ханские послы. Встречали их торжественно и радушно. И в трубы трубили, и стяги вынесли, и дружинники рядами на соборной площади стояли, приветственно поднимали копья.

Посольство заслуживало такого приёма: не простые люди приехали – родственники ханские и знатные мурзы. Когда Ольбег перечислил Мономаху громкие имена послов, князь сразу понял: задуманное дело можно считать свершённым, по пустякам такие известные мужи утруждать себя путешествием по зимним дорогам не станут.

Несколько дней послов обильно потчевали в княжеской гриднице. За столом с ними сидели знатные переяславские бояре и воеводы, а однажды и сам Мономах почтил пирование, разговаривал с послами ласково.

Тем временем быстрый гонец известил Олега Святославича и обратно возвратился. Князь Олег приглашал послов к себе в Новгород-Северский.

И в Новгороде-Северском пировали, рекой лилось греческое вино, до которого половцы оказались великими охотниками.

А потом и гонец из Чернигова приспел: князь Давид Святославич звал к себе в гости. Снова многодневное пирование, княжеские подарки и ласковые слова.

Половцы остались довольны. Обещали, что нынешней же зимой ханы привезут невест для княжеских сыновей и крепкой ротой[45]45
  Рота - клятва.


[Закрыть] скрепят мир и союз. Позовут князья – непременно придут ханы со всеми своими ордами на помощь новым родственникам, пусть князья ханской роте верят...

На одном настаивали послы, и настаивали неуступчиво: встреча должна состояться не в русских градах, а в степи, на реке Хороле.

Владимир Мономах и Олег Святославич были согласны.

Послы расхваливали красоту и добродетели ханских дочерей, а сами осторожно интересовались, кто из княжеских сыновей возьмёт за себя девиц ханского рода. Имя одного из женихов, княжича Святослава Ольговича, было им уже известно. Пришёл черёд приоткрыться и Владимиру Мономаху.

Отпуская половцев обратно в свои вежи, Мономах шепнул послу хана Аепы, Осенева сына:

– Отдаю сына Юрия, князя Ростовского и Суздальского. Но пусть до поры о том ведает только хан...

Так, без участия самого Юрия Владимировича, определился крутой поворот в его жизни. Даже о сговоре не предупредил его Мономах, не сомневаясь, что сын подчинится отцовской воле.

А неугомонный Ольбег Ратиборович, безмерно гордый своими успехами, уже нашёл невесту и для самого младшего Владимировича – Андрея. Дочь сильного хана Тугорхана, чего уж лучше?

Мономах засомневался – Андрею всего-то пять годков!

Но боярин настаивал, убеждал, что, дескать, не для ложа берём половецкую ханшу, но для княжеского великого дела.

Владимир Мономах обещал подумать.

2

Пока на юге сильные князья плели хитроумные дипломатические сети, улавливая доверчивых половцев, на Залесскую Русь обрушилась беда: пришли войной волжские булгары.

Для Юрия Владимировича война не была неожиданной – давно к этому шло. Ещё князь Владимир Святой дважды воевал с булгарами[46]46
  Ещё князь Владимир Святой дважды воевал с булгарами. - Речь идёт о походах Владимира I Святославовича (977, 985 гг.) на булгар, живших, по-видимому, на Дону или Волге.


[Закрыть] и, победив, замирился с ними. И не просто замирился, но и скрепил мир взаимной выгодой. Владимир позволил булгарским купцам свободно торговать по всей Волге, дал им свои княжеские грамоты в поволжские города, чтобы никаких препятствий торговле не чинили. Булгары остались довольны.

Мудрый это был шаг и дальновидный. Мало было ещё русских городов на Волге, и людей в них тоже было мало, не под силу было одним русским насельникам держать Великий Волжский путь.

Почти столетие после этого совместно оберегали торговый путь от Балтики до Каспия русские и булгарские дружины. Безопасно проплывали судовые караваны по Волге, а потом торговые люди дальше пробирались: в необъятные и сказочно богатые владения Арабского халифата, в Персию, в Индию.

Так продолжалось почти столетие.

Но поднялись и окрепли русские города вдоль Великого Волжского пути. Свои купцы теперь снаряжали судовые караваны, прибирали к рукам волжскую торговлю. Оборотистые булгары не друзьями и союзниками стали, но торговыми соперниками. Ишь ты, впускай их во все грады свободно! А свои как же?

Неуютно стало булгарам в русских городах, ограничивали местные власти их торг, а то и вовсе в города не впускали. От разрешительных грамот Владимира Святого власти отговаривались незнанием, а подлинных великокняжеских грамот у булгарских купцов не было – затерялись за давностью времени. А нет грамоты – нет и послушания.

А тут ещё владения корыстолюбивых и дерзких князей – Гориславичей – придвинулись к самой Оке. На Оке и на Волге начались разбои. Исчезали без следа булгарские торговые караваны. Виноватых не находили. Княжеские воеводы разводили руками: может, залётные половцы шалят, может – торки, а может, ещё кто? Поди разберись...

До того дошло, что булгарских торговых людей грабили и побивали возле собственных городов.

Булгары неоднократно жаловались на разбойников и князю Олегу Гориславичу, и брату его Ярославу, но управы на разбойников не добились. Заверял их Олег Гориславич, что княжеских людей среди разбойников нет и не было, а с татями булгары пусть сами управляются. А где их найдёшь? Известно было только булгарским старейшинам, что лихие люди приходили из Руси.

Тогда собрали булгарские князья свои конные дружины и пошли на Муром, владение Олега Гориславича, всю землю пограбили и сёла пожгли без остатка. Боком обернулась Гориславичу разбойная добыча.

Случилось это в лето шесть тысяч пятьсот девяносто шестое[47]47
  1088 г.


[Закрыть], ещё до приезда князя Юрия Владимировича в Ростов.

Поутихли муромцы, на Оке стало спокойно.

Но выше устья Оки вся Волга оказалась под бурно поднимавшимся Ростовом. Ростовские, ярославские, белозерские, новгородские ладьи бороздили волжские просторы. Встречаться с ними было небезопасно: и товар могли отнять, и в воду покидать чужих торговых людей.

Получив из руки прославленного воителя Владимира Мономаха своего собственного князя, Юрия Владимировича, ростовцы возгордились, на увещевания из Киева внимания обращали мало, хотя и просили великие князья не рушить волжскую торговлю. «Волга – наша!»

Ватаги неизвестных лихих людей проскальзывали ненастными ночами мимо булгарской крепостницы, что стояла близ устья реки Оки, и нападали на прибрежные города. Виноватых опять не находилось. Ростовский тысяцкий Георгий Симонович степенно объяснял булгарским послам, что он ростовцев на разбои не посылал, и ярославцев тоже не посылал, и угличан тоже, а кто ходил разбоем в Булгарию, ему неведомо.

Даже возле Великого Булгара, столицы Булгарского царства, шалили лихие люди!

Для безопасности булгары перенесли свою столицу на сто вёрст от волжского берега, в Биляр, что означало по-булгарски «Великий город». Но ведь Волгу-то подальше от Руси не передвинешь, а в волжской торговле – вся жизнь Булгарии!

Зашевелились булгарские князья, снова принялись собирать дружины.

Булгарская тяжёлая конница славилась лихостью в атаках и хорошим вооружением. Не только у князей, но и у простых дружинников были длинные норманнские мечи или однолезвийные прямые сабли своей, булгарской выковки; боевые секиры с богатой инкрустацией и звериными литыми ликами на топорищах; тяжёлые бронзовые шестопёры, утыканные острыми шипами; пластинчатые железные шлемы, кольчуги и щиты.

Не дай Бог столкнуться в поле с такой бронной ратью!

Луком и стрелами булгары тоже владели искусно – и дружинники, и простолюдины – пешцы. Хотя пешцев булгары не больно-то уважали, больше при обозах держали или пленников сторожить.

Стали замечать ярославцы, что булгарские воинские ладьи всё чаще появляются под русскими городами. Воевать ещё не воевали, но дерзко стояли посередине реки, пропуская за собой торговые караваны. Попробуй тронь!

Ростовские старые бояре, посовещавшись, послали гонца: «Приди, княже, быть войне!» И Георгий Симонович от себя добавил, что без войны не обойтись, больно уж осмелели булгары, и что лучше бы господину Юрию Владимировичу встать с сильным полком в Ярославле – и Волжский путь поберечь, и речную дорогу к Ростову по Которосли накрепко закрыть, потому что если придут булгары, то непременно придут в ладьях.

Юрий послушался совета многоопытного тысяцкого, встал в Ярославле со своим княжеским полком и с половиной ростовской тысячи и простоял там всё лето.

Булгарской опасностью отговорился Юрий и от поездки в южный Переяславль (хотя отец и звал), и от участия в войне с ханами Боняком и Шаруканом Старым.

Накрепко запер Юрий Верхнюю Волгу, но беда нагрянула с другой стороны. Булгары пошли на Суздаль, вторую столицу Залесской Руси (а может, уже и первую).

Первые вести о войне пришли в лето шесть тысяч шестьсот пятнадцатое[48]48
  1107 г.


[Закрыть], на исходе августа месяца, когда лето навстречу осени вприпрыжку бежит. Однако значения им не придали.

В Кидекшу война вошла мерным топотом дружинной конницы.

Как только с дальней сторожи на Клязьме-реке прибежал в Суздаль гонец и принёс весть о чужих ладьях, проплывавших к устью Нерли, и о конском ржании в прибрежном лесу, – воевода Пётр Тихмень послал сотню дружинников для береженья княжеского городка.

Булгары – эка невидаль!

За Суздаль воевода не беспокоился: знал, что крепко приступать к укреплённым городам они не умеют. Ну, хитростью искрасть, застать врасплох, неожиданно ворваться конным клином в открытые ворота или ночью тихохонько перевалить через стену, вырезать кривыми ножами зазевавшихся сторожей – это они могут. Но если не получилось с первого раза, если отпор крепкий – откатываются булгары от стен, ставят шатры, пугают осаждённых своим многолюдством.

В булгарском обычае рассылать конные ватаги для добычи и пленников. Пётр Тихмень усматривал для себя немалую выгоду. Первый отчаянный приступ суздальцы отобьют без труда. Стены высоки и крепки, вороты затворены наглухо, сторожа бдительны, ратных людей довольно. И на испуг гордых суздальцев не взять: чувствуют свою силу. Посидим в осаде, подождём. А как разойдутся конные булгарские дружины грабить сёла, оставив под градом малых людей, выйти в поле со всеми полками и самим ударить!

Отсиживаться за городскими стенами Пётр Тихмень не собирался. Иное задумал воевода: так повернуть войну, чтобы Русь была наказана разорением, но сами булгары потерпели бы немалый урон и зареклись хаживать в русские земли.

А мужики по сёлам...

Ну что ж, пошлём гонцов, предупредим, пусть, кто похочет, садится с нами в осаду, под защиту крепостных стен и ратных мужей. А кто предпочтёт самостоятельно спасаться (всегда такие есть), пусть в лесу прячется, в глухих урочищах. Скотину пусть угоняют, рухлядишку увозят в безопасные места. Спасутся как-нибудь, не впервой. Сколько прокатилось по Руси войн, а людишек всё прибавляется.

Избы, спросите? А долго ли новые поставить, если булгары сожгут!

Если бы кто-нибудь упрекнул воеводу Петра Тихменя, что он отдаёт сёла на поток и разорение, тот бы удивился и даже обиделся. Как же иначе? В каждое село по дружине не поставишь, да и неразумно это: побьют ратных людей поодиночке без пользы, а сёла всё равно не уберечь.

Иное дело – княжеский городок на Нерли. Вот за него– то воевода в ответе! Не простит господин Юрий Владимирович, если булгары пожгут любезную его сердцу Кидекшу.

Потому-то и поторопился воевода послать в Кидекшу Дружину со своим доверенным мужем Иваном Клыгиным, а уж потом захлопотал по осадным делам.

Сотни добрых воев, как полагал воевода, будет довольно, чтобы оборонить град. Своих ратников там было ещё с полсотни, да дворовая челядь (мужики крепкие, сытые), да мужики сбегутся из окрестных сел. Больше ратников и на стены не поставишь – тесно будет, только друг дружку локтями толкать, а не оружьем биться. А стены в Кидекше крепкие, сам смотрел. Весной заборола срубили, бойницы-стрельницы прорезали, и помост возле бойниц для лучников изладили. Продержатся!

К тому же, как полагал воевода, большими людьми булгары к Кидекше приступать не будут – так, летучим загоном, что от остального войска своим путём пойдёт сёла разорять. Может, и князя при этом загоне не будет. Тогда ещё легче – ожгутся, и прочь гнать их на стену вдругорядь будет некому...

Про все эти рассуждения многоопытного воеводы жители Кидекши не ведали, а неведомое всегда страшит, и был в граде трепет и страх великий.

Суздальские дружинники, нежданно-негаданно нагрянувшие в мирный городок, были хмуры и неразговорчивы. Привязали к коновязям лошадей, не рассёдлывая, только подпруги ослабили. Молча протопали за ключницей Ульяной в дружинную избу – на скорую подорожную трапезу. Поваренные мужики потащили из подклети готовизну, что всегда была под рукой: солонину, копчёных кур, прошлогодние соленья, караваи хлеба, жбаны с квасом.

Любопытствующие горожане столпились возле княжеского терема, где уединились огнищанин Корчома и суздальский сотник. В терем заходить никто не осмеливался, да если бы кто из добрых людей, прежде ходивших к огнищанину Корчоме запросто, осмелился на это – ходу бы им не было. Возле дверей стояли, скрестив копья, два дружинника, приезжий суздалец и свой, Гаврила Попок.

Гаврила слыл в Кидекше превеликим озорником и балагуром, друзей-приятелей у него было полгорода, а тут смотрит строго, бровенки реденькие сдвинул, губы поджал – не подступись!

Если спросить не у кого, одно оставалось людям – гадать. От кого война может быть? Поганые половцы сюда сроду не заходили. От муромцев и рязанцев худа ждать точно бы не приходилось. По слухам, батюшка Юрьев, господин Владимир Всеволодович Мономах, нынче с тамошними князьями Святославичами в дружбе. На булгар никто не подумал. Не бывали ещё булгары войной на Суздальской земле, хотя купцы из Булгарского царства неоднократно заезжали на торг в Суздаль или на сёла, что стояли вблизи проезжей дороги.

Булгарские купцы были улыбчивы и угодливы, товары свои отдавали недорого, по совести.

Бойко расходились в сёлах височные кольца, похожие на местные, вятичские, только с подвесками: серебряной утицей или тремя бусинками на тонкой золотой проволочке. Покупали мужики глиняную посуду, чернёную или расписанную разноцветными узорами. Нарядная была у булгар посуда, лёгкая и звонкая, такая у суздальских гончаров не получалась. Невесомыми шёлковыми тканями из далёких восходных стран в сёлах не интересовались. Не мужицкий это был товар – господский. Плохо расходились хазарские одноострые мечи, были они ничуть не лучше своих, домодельных, но дороже. Многие купцы и возить их на Русь перестали. А вот лёгкие топоры-секиры с литым зверьем на топорищах раскупались нелениво, но опять же лучшими людьми, кои за красотой гонялись. Мужикам-то свои топорики были сподручнее...

Серебро за свои товары булгарские купцы спрашивали редко, больше ценили мех, брали любую мелочишку: беличьи и заячьи шкурки, лисёнка слабошерстного, а если бобровую или рысью шкуру из-под полы показать – так и задрожит булгарин, залопочет быстро-быстро, закатывая глаза. Видно, шибко ценились в Булгарии русские меха. Мёд охотно брали, воск, дёготь. Леса, что ли, там у них, в Булгарии, нет?

Многие булгары говорили по-русски медленно и коряво, но понятно, да и одежонкой мало отличались от местных жителей. Длиннополые домотканые кафтаны, войлочные колпаки, сапоги без каблуков, под колено. Встречались среди купцов люди Магометовой веры в полосатых халатах, но таких было немного.

Нет, не совмещались в сознании суздальцев воспоминания об обходительных булгарских купцах с обликом врага, которого следовало опасаться!

Но вышли к людям огнищанин Корчома и княжеский сотник Иван Клыгин и громогласно объявили, что в Суздальскую землю пришли войной не кто иные, как булгары. Судовой ратью пришли и конницей, иные прямо к Суздалю направились, а иные однозначно рассыплются конными ватагами по Земле – грабить сёла и малые городки, такой у них обычай. Богатую и нарядную Кидекшу злодеям не миновать...

Значит, надо в осаду садиться. Значит – рассылать гонцов по сёлам и собирать мужиков, снимать со стены оружие, давно не бывавшее в сечах.

Война!

Первыми приехали мужики из близлежащего села Каменского. Дружно приехали, одним обозом, со всеми чадами и домочадцами, с домашним скарбом на телегах. Скотину пригнали – одним гуртом, общинно. Дружно жили каменские мужики, дружно и на осадное сидение явились. Без суеты развели семьи по избам, по клетям – у каждого был в Кидекше или родственник, или давний знакомец. Часа не минуло, как уже стояли мужики возле Красного крыльца, на площади перед княжеским теремом, ждали воеводского слова (по военному времени из огнищанина стал Корчома воеводой, облечённым полной властью).

И Корчома не промедлил, тут же вышел с суздальским сотником на крыльцо. Сотник Иван Клыгин от удивления даже рот разинул: не людская бестолковая толпа была перед ним, а словно бы стройная рать. Стоят рядками, по десяткам, почти у всех мечи, секиры или копья. Кузнецы же, мастеровые люди, самолично отковали оружье кому какое по руке!

Только кольчугами, шеломами и щитами небогато было мужицкое воинство. Корчома приказал тиуну додать из оружейной клети сколько можно. А старшим оставил каменского релейного старосту, благо тот числился в ростовской тысяче десятником и в воинском деле был сводом.

Крепкую подпору получила Кидекша, крепкую!

Начальные люди остались довольны.

Из других сел люди тянулись до позднего вечера, поодиночке или малыми обозами. Много было гама и суеты. В избах уже полным-полно, а куда селиться?

Корчома велел ставить шалаши на пустыре, что оставлен был под будущий княжеский каменный дворец. Тиун пожаловался, что оборужены люди плохо, а кто и вовсе пришёл с одним дровосечным топоришком или лёгким охотничьим луком. Но съестными припасами озаботились все, и это радовало воеводу. Для осады припас – наиглавнейшее дело. Без своего припаса в осаде людей долго не прокормить.

Пригнали с заречных лугов городское стадо и табун княжеских коней. Проскрипели последние возы с сеном – из стогов, которые стояли неподалёку от городских стен, не разбирая, чей это стог. Война всё сделала общим.

Опустела дорога.

Захлопнулись на крепкие затворы ворота, которым быть отныне замкнутыми и ночью, и днём – до конца войны. Холопы несли на плечах и складывали рядом тяжёлые дубовые брёвна: закладывать воротный проем, если случится приступ.

Слава Богу, в осаду вовремя сели!

А ещё возблагодарили люди милость Господню, что отсрочил Господь войну до окончания крестьянской страды. Месяцем раньше – и осталось бы выстраданное трудами крестьянское обилье в полях под копытами супротивных.

Ильин день[49]49
  Ильин день – 20 июля (здесь и далее даты по старому стилю).


[Закрыть] ещё мирно прошёл. Сено скосили и в стога сметали, жниво почали, праздник первого снопа отпраздновали по-христиански.

И первый Спас[50]50
  Первый Спас -1 августа.


[Закрыть] – медовый – прокатился. А это значило, что рожь и жито люди выжнили, озимые начали сеять, никто не помешал. Добрым выдалось лето, хлеба дозрели рано.

Второй Спас[51]51
  Второй Спас – 6 августа.


[Закрыть] – яблочный – тоже миновал благополучно. Яровые поспели, убрали их без помехи. Яблоки в садах оборвали, огурцы собрали в огородах. Уже можно было зиму избыть – без обилья, но и без голода.

Вот и Успенье[52]52
  Успенье -15 августа.


[Закрыть], начало молодого бабьего лета, конец страде, только дожинки остались да капуста, что должна в поле до Сергиева дня[53]53
  Сергиев день -25 сентября.


[Закрыть] стоять, первых заморозков дожидаться. С песнями пронесли по улицам последний – именинный – сноп, обряженный в цветастый бабий сарафан. И пошли по сёлам хмельные братчины да складчины, хороводы да гостеванья. После трудов праведных не грех и пображничать!

Но едва прошёл третий Спас[54]54
  Третий Спас -18 августа.


[Закрыть] – ореховый и хлебный, когда бабы из нового хлеба пироги пекут, – копыта дружинных коней выступали суздальцам войну...

Господи, прости и помилуй рабов твоих!

...Первым приметил чужие ладьи дружинник Гаврилка Попок, сидевший на угловой башне сторожем. Время было глухое, предрассветное. По реке плыл сизый туман. Из тумана и выплыли ладьи, едва различимые в предрассветном сумраке. Тишина стояла такая, что слышно было, как с негромким тягучим хрустом вползают ладьи на песчаный берег.

Поначалу Гаврилка глазам своим не поверил: не мерещится ли?

Нет, всё верно. Вот они ладьи, как уснувшие рыбины, к берегу приткнулись, а от них неведомые люди к стене мутными тенями скользят. Но песок-то под сапогами шуршит, шуршит!

Спохватился Гаврилка, забарабанил деревянной колотушкой по железной полосе, завопил в голос: «Чужие люди под стеной!» Ему сторожа с других башен откликнулись, тоже ударили в била. Загудел колокол, что висел возле часовни, – надрывно, набатно.

Враз ожила Кидекша. Стуча сапогами, побежали к своим бойницам лучники. Покрикивали десятники, торопя людей. Лязгая оружием, полезли на стену по приставным лестницам дружинники, чтобы подкрепить лучников своим железным строем.

Заметались булгарские пешцы под стеной, а их сверху стрелами, стрелами!

Пока к ладьям отбежали, пометили стрелами не одного и не двух – поболе десятка. Остались они лежать на песке тёмными бугорками. Остальные суетились возле ладей, поспешно сталкивая их с берега. Река подходила здесь совсем близко к стене, и всё пространство до уреза воды было насквозь прошито стрелами. Да и нечего было больше делать булгарским пешцам под стеной. Неожиданное нападение не удалось (а то, что булгары хотели искрасть Кидекшу, тихохонько перевалив через стену, защитники града убедились утром, когда совсем рассвело – на песке остались лежать брошенные булгарами штурмовые лестницы).

На башню поднялись начальные люди, но не на ту башню, что стояла над рекой (нечего там было больше смотреть!), а на воротную, что от поля.

   – Конная дружина должна бы приспеть, – задумчиво проговорил сотник Иван Клыгин. – На тот случай, если б злодеи искрали град и отворили изнутри ворота...

   – Не замедлят пожаловать гости дорогие, не замедлят, – согласился Корчома. – Булгарские поганые обычаи всем ведомы...

И верно: приближаясь, накатывался из тумана на Кидекшу конский топот.

Но ткнулись булгары в запертые ворота и отскочили.

Началась осада.

На пригородном лугу чёрными грибами-поганками выросли булгарские шатры. Дерзкие наездники подскакивали на лихих кониках к самым стенам, что-то угрожающе кричали, натягивали луки. Чёрные стрелы с глухим стуком впивались в доски заборола, иногда проскальзывали в бойницы, но кидекшане береглись, зря не высовывались. Напрасно разбрасывали булгарские дружинники свой боевой запас.

Но и русские стрелы почти не причиняли вреда, бессильно чиркали по щитам, по округлым клёпаным шлемам. Не гологрудые простолюдины-пешцы красовались перед стенами, а дружинники в броне. И князь с ними был, дородный и важный. Возили за князем на длинном древке рыжий кобылий хвост-бунчук. Бунчуки у булгар, как и у половцев, почитались вместо стягов. Но князь близко к граду не подъезжал, любопытствовал издалека.

Так и гарцевали бы булгарские удальцы под стенами Кидекши, гордясь своей неуязвимостью, но у запасливого Корчомы нашлась в оружейной клети заморская диковина – тяжёлый крепостной арбалет, привезённый из Новгорода братом князя Юрия Владимировича – Мстиславом. Арбалет почистили от многолетней пыли, сменили тетиву и приладили на воротной башне. В суздальской сотне нашлись умельцы дальнего боя. Когда в очередной раз подскакали булгарские всадники к граду, нацелили и пустили тяжёлую бронебойную стрелу.

Арбалетная стрела с калёным четырёхугольным наконечником насквозь пронзила и булгарский щит, и кольчугу. Вылетел булгарии из седла, как ветром сдутый, уткнулся лбом в дорожную пыль, а из спины наконечник стрелы торчит. Уволокли его булгары замертво и больше к стене близко не подъезжали – бояться стали.

Два приступа были на Кидекшу, но оба короткие, преодолимые.

Сначала набежали булгары на град со всех сторон с широкими штурмовыми лестницами, чтобы по три человека рядом могли подниматься на стену. Но одних ещё на подходе побили стрелами, а других встретили на гребне стены в копья и топоры и сбросили в ров.

Попятились булгары, штурмовые лестницы побросали, за павшими и ранеными своими соплеменниками решились прийти только ночью, в темноте, хотя кидекшане не стали бы бить стрелами собирателей скорбной ноши – не по-христиански это.

В другой раз попытались булгары взломать ворота. И ведь как затейно придумали, нехристи! Приволокли откуда-то огромное дубовое бревно (не было таких могучих дубов в окрестных лесах), приколотили поперёк жерди и в добрые две сотни рук понесли к воротам, убыстряясь до бега.

Тяжёлое бревно (наконечник из железа не поленились отковать, затейники!) раскололо воротные створки, искрошило железные засовы и... уткнулось в завал из брёвен, загодя уложенных защитниками града в воротный проем. Уткнулось и застряло: ни туда, ни сюда.

А сверху, с башни, ливнем стрелы льются; падают, тяжело поворачиваясь на лету, каменные глыбы; зола сыплется, слепя глаза; низвергается кипящая смола.

Немногие булгары возвратились от воротной башни невредимыми: побили их, пожгли. Князь булгарский так и простоял со своими конными дружинниками на дороге, не дождавшись пролома. Потом отъехал со своим рыжим бунчуком.

После вторичной неудачи булгары защитников Кидекши, считай, что не тревожили. Пешцы отсиживались в своих шатрах, конные разбежались небольшими ватагами в стороны – грабить деревни.

Поднялись к прозрачному августовскому небу дымы пожарищ, и по ним защитники Кидекши определили, какое ещё село стало жертвой разорения.

Дымов было много...

В день святого Луппа-брусничника[55]55
  День Луппа-брусничника -26 августа.


[Закрыть], в канун отлёта журавлей, глянули утром сторожа с воротной башни, а булгарских шатров на лугу нет, только кострища кое-где дымятся (костров булгары не тушили, чтобы скрыть ночное бегство).

Конец осаде!

Потом узнали в Кидекше, что избавлению своему обязаны воинской мудрости и решительности воеводы Петра Тихменя. Суздальский воевода дождался, когда булгарам надоело бесполезно сидеть в осадных станах, когда разойдутся они конными ватагами подальше от города, обрюхатятся добычей, рассеются по разным дорогам, – и сам вышел в поле со всеми ратными людьми.

В короткой злой сече полегли дружины билярского и суварского князей, оставленные стеречь Суздаль, а остальные булгары разбежались кто куда. Долго их потом вылавливали разъезды воеводы Петра Тихменя и мужицкие сельские ополчения по лесам, по оврагам, вязали сыромятными ремнями, а если не сдавались добром – били на месте. Немногие ушли благополучно и из летучих загонов, что грабили сёла. Тем пощады мужики не давали.

Была превеликая булгарская рать, да вся истаяла, будто растворилась в суздальских перелесках и долинах. Тех же булгар, что пытались спастись на ладьях, перехватили засадой возле устья Нерли и тоже многих побили.

Зарекутся теперь булгары навещать с войной русские земли!

На Семёна-Столпника[56]56
  День Семёна-Столпника -1 сентября.


[Закрыть], в первый день осени, в Суздаль возвратился Юрий Владимирович. Пришёл он с большим княжеским полком, хотя воевать было не с кем – суздальцы сами управились. Своё ярославское стояние Юрий бесполезным не считал. Известно ему было, что большая судовая рать булгарского царя миновала устье реки Оки и пошла дальше по Волге, к ростовским рубежам. Что задумал булгарский царь? Может, на Ростов нацелился?

А что не сразу поверил гонцу воеводы Тихменя, промедлил с помощью и сам не пошёл, так худа не случилось! Виноватым себя Юрий не считал. Воеводе же сказал, и его похвалив, и свои военные заслуги не забыв отметить:

– Славно ты ратоборствовал, воевода Пётр, пока я Верхнюю Волгу от булгар стерёг. Честь тебе великая!

Получалось, как бы вдвоём войну выиграли, воевода Пётр Тихмень у Суздаля, князь Юрий Владимирович – у Ярославля. Ай да Юрий, ай да затейный муж!

Очень Юрий сам себе понравился.

А в Кидекше – радостное ожидание. Не минует господин Юрий Владимирович свою любимую Кидекшу, как только закончит с делами – тотчас явится. Приезда князя в Кидекше ждали, как праздника.

А вдвойне ждала ключница Ульяна. Это только для незнающих людей она – ключница, а для знающих – любушка княжеская, любящая и любимая.