Текст книги "Японская цивилизация"

Автор книги: Вадим Елисеев

Соавторы: Даниэль (Даниель) Елисеефф (Елисеев)
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 39 страниц)

Однако наиболее богатые регионы: Мито, Тоса, Нара, Кисю, Сацума – под руководством предприимчивых даймё сумели из общения с иностранцами извлечь выгоду, установив торговые связи и приобщившись к образованию. В итоге Япония, пройдя через потрясения, в конце концов стала воспринимать Запад, как в былые времена Китай: она стала прилежно учиться, но при этом оставалась сама собой, не превратившись в рабыню. Эпоха сёгунов после отчаянной попытки героического, но бесполезного сопротивления со стороны сёгуна ушла в прошлое. Могущественные кланы, которые прикрывались лозунгом восстановления императорской власти, ставили задачу вывести страну на бесконечный путь модернизации. С помощью кланов Тэсю и Сацума императоры Комэй (умерший в 1867 году) и Мэйдзи (1868–1912) поддержали восстановление императорской власти, которое совершилось от их имени. В 1867 году Ёсинобу, последний сёгун, отказался от власти. Началась эпоха Мэйдзи Исин (1868). Реформаторы, потомки знати и самурайских семейств, объединились вокруг личности императора Муцухито, или Мэйдзи. Старшему из них было сорок три года, императору – пятнадцать лет. Тесный союз романтизма молодости и опыта зрелости взял власть и стал непобедимым.

Мэйдзи

Огромную силу Японии, несмотря на то что в те годы она не могла выдержать сравнения с заграницей, придавала вера в свою способность к возрождению. Если сыновья самураев могли вынужденно признавать свою слабость, то они никогда заранее не признавали себя побежденными. Реформаторы были глубоко убеждены, что успех модернизации может быть достигнут прежде всего за счет технического развития в тесной связи с культурой. Вопреки ожидаемому встреча Востока и Запада оказалась не столько сражением артиллерии против сабель, сколько столкновением двух способов мышления. Несмотря на свою ненависть или понятное недоверие к потенциальным завоевателям, японцы всегда уважали дух западной цивилизации. Поэтому они оказались достаточно разумны и стремились ее ассимилировать.

Эйфория в подражании Западу продолжалась до 1885 года. Реформы затронули не только государственные структуры, но и повседневную жизнь. На ярких разноцветных гравюрах была изображена Гиндзя того времени: кирпичные здания, конка, в которую впряжены крепкие лошади, молодые люди, разряженные по английской моде, нарядные дамы из хорошего общества в европейских платьях и публика в традиционных свободных шелковых одеждах, небольшие автомобили, которые, как рикши, уносят своих хозяев. На фотографиях – трогательных свидетельствах эпохи, еще достаточно близкой, – мужчины в традиционных японских нарядах с цилиндрами или канотье на голове.

Общество в целом вынуждено было отказаться от своих прежних ограничений. Пять статей указа, изданного в 1868 году, отменяли старинную социальную структуру, на которую опирался режим Эдо; указ декларировал возможность перехода из одного социального класса в другой, ранее не допускавшегося, выбор профессии, создание «совещательных собраний».

Конечно, в реальности все было намного труднее, чем можно судить по официальным документам. Невероятно, но все-таки класс буси, лишившийся основ своего существования и своих материальных ресурсов, не имел никакого значения в общественных преобразованиях, которые сам же и начинал. Правда и то, что на судьбах даймё и их наиболее значительных вассалов изменение режима катастрофически не отразилось: помимо своих резиденций и садов, которые они сохранили, они получили в качестве компенсации солидный денежный капитал. Иначе ситуация сложилась для простых самураев: они поняли, что сокращение ренты посадило их на голодный паек, а вскоре она и вовсе была отменена (1873–1876). Взамен ренты они получили тощий кошелек. Учреждение в 1872 году государственных налогов, заменивших старинные повинности, не изменило ничего в положении крестьян. Не улучшилось и положение купцов, наибольшее процветание которых было связано с «прекрасными днями» феодального общества.

Если изменения в стране не сопровождались немедленными изменениями в жизни маленьких людей, то на высшем уровне происходили совершенно иные процессы. Переменами Япония была обязана своему наиболее умелому и материально обеспеченному меньшинству, которое готово было бороться за первенство Японии среди стран Дальнего Востока. Основание политических партий потребовало установления конституции. После долгой подготовки проекта конституция была одобрена советом императора в мае 1888 года. Согласно ей, в 1890 году предусматривалось создание двухпалатного парламента по образцу английского. С тех пор Япония не прекращала добиваться отмены невыгодных договоров, которые Токугава подписывали начиная с 1853 года.

Наконец-то составив представление о самой себе, новая Япония стала пересматривать ценности, пришедшие с Запада, которыми она заменила, возможно чересчур поспешно, свои традиционные ценности. Конфуцианская мораль снова восстановила свои позиции, поскольку характерные для нее прагматизм и агностицизм соответствовали доктринам, с которыми японцы знакомились в сочинениях Иеремии Бентама, Джона Стюарта Милля и Герберта Спенсера. Восток и Запад встречались в недавно созданных университетах. «Японский дух и западная наука» (едком ёсаи) удачно дополняли друг друга.

Отныне возведенная в ранг величайшей державы Дальнего Востока, Япония начала играть самостоятельно избранную роль в центре дальневосточной Азии, вся остальная часть которой подчинялась интересам чужеземных стран. Итак, эти воины, которые уже несколько столетий вынужденно жили в условиях мира, почти физиологически жаждали войны. К этому желанию прибавлялись экономические и политические потребности страны в расширении своих границ. Лозунг «Богатая страна, мощная армия!» (фукоку киохэй)тогда поистине выражал дух и настроения, которыми руководствовалась Япония, унаследовавшая достоинства предков, в частности постоянную готовность к активным действиям. Активность и в самом деле была присуща сёгунату в великие часы эпохи Камакура. Война с Китаем (1894) доказала превосходство японских вооруженных сил, о котором Запад до тех пор не имел представления. Япония через несколько лет приняла участие на стороне Запада в войне, известной под названием восстания боксеров (1900). Договор, заключенный Японией с Англией, развязал ей руки в Маньчжурии, по крайней мере, возможность действий не исключалась. Но стремление России действовать в районе Тихого океана затрудняло дело, и Япония объявила войну царю (1904). Она вышла победительницей (1905) из этой жестокой борьбы благодаря подвигам генерала Ноги в Порт-Артуре и таланту адмирала Того, проявленному в Цусимском сражении. Япония оказалась первой страной в Азии, которая одержала победу над могуществом Запада. Может быть, этот триумф и не был в действительности столь грандиозным. Кровавый успех генерала Ноги оказался пирровой победой; а успех адмирала Того был достигнут, не исключено, благодаря особым обстоятельствам. Русский флот был измучен продолжительным плаванием и огромным расстоянием, которое ему пришлось преодолеть, и это способствовало легкой победе японцев. Большая часть русских моряков ощущали возможность гибели, понимая, что, потеряв силы в конце длительного перехода вокруг мыса Доброй Надежды, они почти полностью утратят шансы выжить в бою. Потому-то они, покидая Санкт-Петербург, навсегда прощались с родиной.

Если же победа Японии, которую подчеркнула аннексия Кореи в 1910 году, и была блестящей, то ее результатом стала лишь завышенная оценка своих реальных сил. Если рассматривать положение дел под таким углом, то ее можно считать одной из причин, которые впоследствии спровоцировали трагедию 1945 года. [22]22
  Автор намекает на то, что Япония не только потерпела поражение в войне, но и подверглась атомной бомбардировке.


[Закрыть]

Спустя несколько лет участие Японии в Первой мировой войне позволило ей укрепить свое положение еще и благодаря обстоятельствам, из которых она сумела извлечь пользу. Выгода была связана исключительно с военной промышленностью, которая стала неожиданным источником доходов. Это обстоятельство имело только один результат: на какое-то время скрывались серьезные проблемы, связанные с техническим отставанием в ускорявшейся индустриализации страны. К концу войны нищета и безработица стали повсеместными и только усиливали горечь, ощущаемую нацией.

Действительно, Япония воспользовалась отсутствием западных войск, сконцентрированных на западном фронте, попыталась закрепить свои позиции в Китае, где в августе и сентябре 1914 года она захватила все немецкие владения. Протест Китая немедленно повлек за собой послание президенту Юань Шикаю от 18 января 1915 года, знаменитое «Двадцать одно требование», в котором отразилось стремление Японии превратить Китай в привилегированную зону японского влияния и вмешательства. Союзники не пришли в восторг от этих инициатив. Если Версальский договор и не ликвидировал эти требования, то Вашингтонская конференция (зима 1921/22 года) резко положила им конец, ограничив зону расширения японского влияния исключительно Маньчжурией. Весь мир стал опасаться Японии, поскольку считал ее намерения чреватыми. При этом сама Япония чувствовала себя несправедливо лишенной побед, которых она сумела достичь только благодаря своему превосходству и энергии. Недоверие Запада и желание реванша в Японии все более возрастали, и одно определяло другое. Война уже была готова снова разразиться.

В самой Японии оппозиция укреплялась больше, чем когдалибо прежде. Мир политических, финансовых и промышленных трестов – замечательных дзайбацу– вступал в столкновение с миром военных, несмотря на то что их интересы часто совпадали; левые группировки социалистического толка боролись с правыми ультранационалистами. В этих драматических событиях помимо политической подоплеки отразились и серьезные трудности, переживаемые самой японской цивилизацией.

На протяжении многих лет круги, которые в Японии считались интеллектуальными, теперь с тревогой констатировали собственную беспомощность: они были не в состоянии примирить традиционное уважение к обществу, восходящее к конфуцианству, с индивидуальным процветанием в той форме, в какой оно утвердилось на Западе. Меланхолия, пессимизм охватили современного человека, поневоле оказавшегося в изоляции, неуютно себя чувствующего, зажатого между двумя типами мира. Если эпоха Мэйдзи была периодом надежды, то XX век оказался веком отчаяния. Общество, которое пыталось обрести себя на основе идеи собственного величия, поджидали только опасности.

В силу этого Япония перешла к насильственным действиям. Восемнадцатого сентября 1931 года произошел «маньчжурский инцидент», тщательно продуманный крайне правыми элементами армии. За ним последовала военная интервенция Японии в Мукдене и оккупация Маньчжурии. В Токио кабинет Инукаи попытался добиться, согласно формулировке императора, «вмешательства армии в политические дела нации». Это не помешало молодым офицерам из «Лиги крови» убить министра 15 мая 1932 года. В том же году армия бомбардировала Шанхай и возвела на трон Маньчжурии, провозглашенной независимым государством Маньчжоу-Го, последнего из китайских императоров Пу И, изгнанного революцией. На следующий год Япония, осужденная Лигой Наций после доклада Литтона по Маньчжурии, [23]23
  Комиссия Литтона – комиссия, созданная в декабре 1931 года Советом Лиги Наций для расследования положения в Маньчжурии, оккупированной Японией. Руководил ею представитель Великобритании лорд В.-Р. Литтон.


[Закрыть]демонстративно покинула эту организацию. Убийства политических деятелей, которые считались чересчур либеральными, следовали внутри страны одно за другом. В 1937 году Япония напала на Китай, вопреки императору и председателю Совета принцу Коноэ, [24]24
  Принц Коноэ (1891–1945) стал премьер-министром в июне 1937 г., за месяц до начала японо-китайской войны. Премьер-министром был трижды, был вынужден осенью 1941 г. уйти в отставку и во время войны политической роли не играл. Был противником войны с СССР. После окончания Второй мировой войны во избежание суда и смертного приговора покончил с собой.


[Закрыть]которые придерживались другого мнения и пытались противостоять этому решению.

Развязывание Второй мировой войны, казалось, открывало путь для наиболее честолюбивых планов японских милитаристов. Вступление Японии в трехсторонний договор в 1940 году привело в конечном счете к нападению на Пирл Харбор (7 декабря 1941 года). Японские войска завоевали Гонконг, Филиппины, захватили Малакку. Но эта огромная колониальная империя не оправдывала надежд тех, кто мечтал о создании «сферы процветания Великой Восточной Азии». Морское сражение в Коралловом море (4–8 мая 1942 года) лишило Японию лидерства на море. Она тем не менее не признала себя побежденной. Война оказалась продолжительной и тяжелой. Атомные бомбы взорвались над Хиросимой, затем над Нагасаки (6 и 9 августа 1945 года). Четырнадцатого августа император впервые обратился прямо к своему народу и объявил о вынужденном окончании военных действий. Хотя он и произнес свою речь крайне волнуясь, но без колебаний сообщил, что «следует принять это решение, хотя принять его очень трудно». Впервые за всю историю Японии «священная земля» островов подверглась чужеземному вторжению.

В стране был восстановлен мир, и, несмотря на последствия войны, две цивилизации снова встретились. Победителям и побежденным, невзирая на разногласия, пришлось относиться друг к другу с уважением. Генерал Макартур, начавший политические и социальные преобразования в Японии, фактически позволил ей завершить те изменения, которые были начаты реформаторами эпохи Мэйдзи. Японцы, этот неутомимый народ, оказались побежденными, но их нельзя было уничтожить: в конечном счете они сумели выдержать потрясения мира, сущность которого они с трудом понимали. Благодаря разуму и мужеству им удалось превратить свое поражение в победу.

Часть вторая
Население

Глава 4
СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ

Мало кто из людей столько размышляет о своей семье и вместе с тем так редко разговаривает о ней, как японцы. Традиционно эта тема считается почти запретной, и разрыв между священным семейным началом и общественной скверной является полным. Именно этот барьер побуждает японцев к тому, чтобы запрещать разговаривать о вашей семье с третьими лицами и не позволять вам разделять их семейные чувства. Отец сообщает вам о трагической смерти своего сына со сдержанным смехом, предназначенным в равной мере и для того, чтобы пощадить вашу чувствительность, и для того, чтобы подчеркнуть стыдливость своих чувств.

В Японии семейная нежность является сентиментальной основой, на которую оказывают воздействие события частной жизни и события страны. Родительский дом служит мерилом на пути, который каждый человек проходит в своем личном продвижении, и влияет на его судьбу. Высшая стыдливость скрывает чувствительность японца и, следовательно, определяет его социальное поведение, его участие всегда достигает некоего порога, порога безопасности, мира, а не враждебности, великодушия в отношении ваших чувств, а не безразличного эгоизма или отказа в симпатии. Этот порог начинается в семье, но он обнаруживается и в социально-профессиональной группе и равным образом в общенациональных проявлениях. Жизнь не стоит труда быть прожитой, если только не жить в измерении, где ее содержание определяется многочисленными договоренностями, которые регулируют правильное функционирование человеческих отношений и отношений между природой и бытием.

Плотность этих соглашений снижается перед калейдоскопом жизни: международные отношения уже нарушили политические зароки, коммерческие отношения нанесли ущерб общественной солидарности, но последний бастион остается все еще живучим. Если первые потрясения и позволяют видеть брешь в системе, нельзя утверждать, что он уже не существует как прочная основа единства населения; возможно, в этом и заключается мощь этого бастиона и залог здоровья нации. Общественная эмансипация всегда разбивается о скалу семейной солидарности.

Дом

Стремление украсить семейную жизнь, объединяющее всех японцев, является тем символом, который каждый японец любит описывать с любовью. Один из выдающихся современных писателей Нацумэ Сосэки (1867–1916) пишет об этом в первой главе своего романа «Врата».

Соскэ вынес на галерею дзабутон и некоторое время сидел, скрестив ноги, с наслаждением греясь на солнце, но вскоре отбросил журнал, который держал в руках, и повалился навзничь. Стояли погожие осенние дни, и с обычно тихой улицы доносился веселый перестук гэта прохожих. Соскэ лежал, закинув руки за голову, смотрел вверх. Бескрайнее прозрачно-синее небо казалось еще огромнее по сравнению с узенькой галереей. <…> Потом, будто вспомнив что-то, окликнул жену:

– О Ёнэ, как пишется первый иероглиф в слове „недавний”? <…>

Жена чуть-чуть раздвинула сёдзи и через порог длинной линейкой начертила на полу иероглиф. <…>

…Наконец он встал, переступил через шкатулку с рукоделием и обрывки ниток, раздвинул фусума столовой, за которой сразу же находилась гостиная. С южной стороны помещалась прихожая, загораживавшая свет, поэтому сёдзи напротив гостиной, которые он открыл, после залитой светом галереи показались Соскэ мрачными и холодными. У самого края галереи, совсем близко от козырька крыши, был обрыв… <…>

…Когда он мыл руки в небольшом искусственном водоеме, невзначай глянул вверх… <…>

Соскэ вернулся в гостиную и сел за стол. Гостиной, собственно, она называлась только потому, что здесь принимали гостей, это был скорее кабинет, а еще точнее – семейная комната с нишей на северной стороне. В нише, как полагалось, висела картина, перед которой поставили уродливую вазу бордового цвета. Над раздвижными перегородками, разделявшими комнаты, блестело два латунных крюка, лишь напоминая о традиционной картине в раме. Стоял еще здесь застекленный книжный шкаф. Но ни примечательных книг, ни красивых безделушек на его полках не было.

<…> Короку что-то чертил в золе хибати латунными щипцами… [25]25
  Перевод с яп. А. Рябкина.


[Закрыть]

Эта мирная домашняя сцена, которая разыгрывается в 1910 году в крохотном павильоне, не образ исчезнувшей действительности. Конечно, сегодня количество доходных домов возрастает, так как потребности городов заставляют здания расти все выше и выше. В многоэтажных новых зданиях имеются дорогостоящие роскошные квартиры или же крохотные стандартные, пользующиеся спросом ячейки за умеренную арендную плату. Но столь же крохотны и столь же тесны традиционные японские дома. Они были и остаются милы сердцу большинства людей. Являясь компромиссом между японской традицией, предшествующей революции Мэйдзи (1868), и западными технологиями, они соединяют легкость естественных растительных элементов (дерево, бумага, солома) с неорганической грубостью бетона или цемента, используемых для террас фундамента и современных хозяйственных или санитарных построек. Возведенные в большинстве случаев из дешевых материалов, эти дома допускают лишь одно-единственное проявление легкомыслия – яркий цвет черепицы. Эти цвета выглядят особенно вызывающе на фоне однообразной, темной, сероватой или коричневатой цветовой гаммы старинных или зажиточных домов.

Предместья больших и маленьких городов, таким образом, ежегодно расширяются за счет новых застроек, напоминающих яркую мозаику из-за этих блестящих на солнце крыш. Новые застройки равнодушно поглощают все, что недавно еще представляло собой рисовые поля, ланды и рощицы: «…Местность, которую он приобрел в пригороде, оказалась до такой степени суха, что выращивать там не могли даже имбирь. И теперь эта местность оказывается превращенной в бунка-мура [цивилизованный город], в котором современные жилые дома, покрытые красной или зеленой черепицей, расставлены по ранжиру» (Акутагава Рюноскэ. Вилла Гэнкаку).

Когда огромная масса людей обживает земли, считавшиеся заповедными, на плоских равнинах растут новые населенные пункты с острыми иглами небоскребов – устремленные в небо дерзкие вертикали новостроек. Их металлические основы, залитые цементом, покоятся на подвижных цоколях, способных сопротивляться постоянным колебаниям земли. Но существующий с незапамятных времен павильон, которому теперь угрожает наступление коллективных жилищ, остается символом и материальным воплощением этой непреходящей реальности – семьи.

Понятие «родство в доме» обозначается двумя иероглифами современного японского слова кадзоку.Оно представляет собой неологизм или нечто в этом роде, поскольку возникло в XIX веке, для того чтобы перевести соответствующий термин из западных сочинений. Но, перейдя в разговорный язык, оно стало синонимом исконного слова из– дом. Как и в Европе, это слово долго сохраняло два значения – «здание» и «потомство» (которому это здание служило жилищем или, в более широком смысле, с которым было тесно связано).

Строгость домашнего уклада японской семьи иностранцы часто считают чрезмерной, тяжесть этой ноши, на чужой взгляд, подавляет. Не японец вряд ли выдержал бы груз семейных обязанностей, суровость которых несовместима с демократичностью современного западного общества. Молодые японцы, приезжающие на Запад, казалось, принимают и перенимают западный стиль жизни. По возвращении на родину все в их жизни меняется, и после смерти отца, например, они безоговорочно следуют традициям и долгу, принимают на себя семейное дело, профессию, часто отказываясь от уже начатой собственной карьеры. Обязательства перед семьей еще до сих пор заставляют вступать в брак по расчету, заботиться о всей семье, руководствуясь братскими чувствами, часто в ущерб личным устремлениям. Таким образом, вопреки воле отдельных людей семья всегда присутствует в жизни каждого японца как высший авторитет, даже в городе, который, казалось, благоприятствует анонимности жизни и умножает количество одиноких душ и изгоев. На первый взгляд кажется, что этот разрушительный мир ослабляет первостепенную важность семейных связей; но при внимательном рассмотрении становится ясно, что семья не утратила своих позиций, и именно это оправдывает, казалось бы, совершенно бессмысленное поведение.

Японская семья, несмотря на ветер современности, который, как и в других местах, стремится все изменить, в большинстве случаев живет по патриархальному образцу. Обусловленная стремительным, относительно недавно начавшимся экономическим развитием страны, она в некоторой степени еще близка к состоянию, которое было характерно для европейских семей до начала промышленной революции и развития философии индивидуализма. Некоторые японские историки не без юмора утверждают, что знаменитый «Античный город» Фюстеля де Куланжа (1864) мог бы считаться превосходным пособием для исследования семьи в Японии, если просто изменить термины.

Семейная организация, сильно привязанная к родству по мужской линии и имеющая свой алтарь (родной дом, где сохраняются воспоминания об умерших), плохо вписывается в городской муравейник. Для того чтобы понять ее характер и не спеша разобраться в родственных связях и взаимоотношениях, надо отправиться в сельскую местность.

Все дома в японской провинции имеют деревянные и глинобитные стены, увенчанные крышей, которая хорошо укрывает от непогоды. Общее не исключает заметных отличий.

Дома в Тохоку часто строятся по плану, напоминающему букву L.

Дома в Ниигата-кэн, где довольно долго лежит снег, снабжены защитными портиками.

В домах Нагано-кэн, имеющих двойную крышу, окна могут открываться на крытую галерею, другие дома крыты тяжелыми крышами, наподобие альпийских шале.

Дома в Гифу-кэн стоят под высокой двухскатной крышей, поддерживаемой основной мощной балкой. Жилые и хозяйственные постройки распределены в прямоугольнике.

Для лучшей защиты от жестоких ветров, дующих с моря, дома в Вакаяма-кэн снабжены толстой оградой, которая ставится перед домом или по краю сада, чтобы о нее бился ветер.

Жилища в Сага или Фукуока часто принимают форму буквы V. Внутренний двор, расположенный на северной стороне участка, обычно находится под открытым небом, но иногда общая крыша покрывает и дом и двор.

Наилучшим хранилищем семейных традиций, без сомнения, является далекий Тохоку, лучше защищенный, чем Юг страны, от землетрясений, которые в доисторические времена и на протяжении всей японской истории сопровождали развитие цивилизации от берегов Кюсю до современного Токийского залива. Жилище в старинной деревне ( фурусато-но, сумай)может быть более или менее просторным, более или менее богатым, но общая планировка дома там всегда одинакова. В доме имеется общее помещение, рядом с которым находятся чуланы или сообщающиеся комнаты, которые соединяются дверями со скользящими створками (фусума).Комнаты через раздвижные перегородки ( сёдзи) выходят на галерею-веранду, которая частично или полностью окружает постройку. Галерея иногда соединяет дом с дополнительными строениями, так создается единая усадьба, что свидетельствует о статусе семьи и ее обеспеченности. Дом может быть расположен в центре участка или зажат между соседними домами на окраине улицы; часто имеет только первый этаж, но иногда и второй этаж или даже мансарду, которая размещается в скатах крыши. Крыша – символ японского дома; она покрывается черепицей или соломой, может быть прямой, или приподнятой по углам, или же очень заостренной, поднятой балкой конька. Встречается и сочетание двух последних способов, как делалось еще в XIII веке. Крыша находится прямо над полом, поднятым на сваи, иногда с низкой балюстрадой. И если можно так выразиться, на третьем месте – стены: деревянные перегородки или глинобитные, побеленные или просто подкрашенные, удерживаемые балками из цельных стволов деревьев, сохраняющих первозданный вид дерева. Вся конструкция искусно удерживается с помощью системы шипов и гнезд или, чтобы лучше укрепить, веревочными узлами. Вход в дом через скользящую дверь (косидака сёдзи) имеет высокое основание из цельного дерева и ведет сразу в просторное жилое помещение. В отдельных случаях помещение, предназначенное для хозяйственных дел, находится просто на утоптанной земле. Жилая комната покрыта циновками {татами),сплетенными из соломы, или дощечками. Летом скользящие перегородки, отделяющие одно помещение от другого, обычно открыты для проветривания. Но независимо от того, открыты или закрыты эти перегородки, единство дома создается благодаря крыше, а не комнате. Именно крыша создает образ дома, подобно тому как на Западе этот образ связан с очагом. В японском доме три очага. Прежде всего это жаровня (хибати)– большая керамическая банка, заполненная песком, на который кладутся тлеющие угли, – это нечто вроде переносного обогревателя, эффективность которого не слишком велика. Есть и очаг в прямом смысле слова ( ирори), в котором разжигают огонь и готовят еду, кипятят воду. Но настоящий очаг, тот, который можно сравнивать с европейскими каминами, – это котацу.Котацу представляет собой треугольное углубление в полу, в котором помещается жаровня. Сверху ставится низенький стол, и все сооружение накрывается покрывалом или одеялом. Вокруг него могут разместиться шесть – восемь человек, которые подсовывают ноги к жаровне. Покрывало служит своеобразной «конфоркой» для тепла. Котацу – единственное место в доме, где зимой можно согреться от холода, который пронизывает слишком тонкие стены и двери. Объединение всей семьи вокруг котацу придает ему особенную ценность: именно около котацу наиболее отчетливо видна семейная иерархия.

Хотя в наши дни протокол, как правило, и необязателен, особенно перед иностранным гостем, но он все еще соблюдается, когда семья располагается вокруг котацу. Главное место (ёкоца)занимает отец. Сбоку от него – место супруги ( хакаца),прямо напротив нее, как правило, место для гостя ( кякуса),напротив отца садится жена сына, это место считается менее почетным ( ёмэдза). Семейные отношения зафиксированы и в языке. Каждое слово со значением родства указывает место, занимаемое тем или иным членом семьи. Существующие с древности отношения сегодня уже позабыты на Западе, память о них сохранилась в словах, которые обозначают только представителей старшего поколения: отец, мать, дедушка, бабушка, дядя, тетя; обозначение отношений равенства или различия по старшинству между детьми в языке теперь отсутствует. В Японии, напротив (без сомнения, из-за строгих установлений эпохи Токугава), напоминание о месте каждого человека в обществе еще довольно распространено. Каждый член семьи определяется в связи с его внутрисемейным положением. Никогда братья и сестры не называют друг друга по имени. Там говорят только «старший брат» ( о-нисан)или «младший брат» ( о-отото-сан), «старшая сестра» ( о-несан)или «младшая сестра» ( имото-сан). Обращение, естественно, меняется, когда речь заходит о другом ребенке: второй сын, являясь старшим братом по отношению к самому младшему, оказывается в свою очередь младшим по отношению к своей сестре или первенцу семьи. Таким образом подчеркивается порядок вероятного наследования главенства в семье. Следы этого еще заметны в наиболее распространенных мужских именах: Итиро(первый сын), Дзиро(второй сын), Сабуро(третий сын) и т. д. Имена дочерей не содержат таких значений, поскольку существует традиция наследования только по мужской линии, и дочери не получают столько внимания.

Семейная иерархия выражена не только в языке, но и в распределении обязанностей, которые являются и дблгом и честью. Любые изменения при распределении обязанностей, происходящие в доме, предполагают изменения и в положении каждого члена семьи, но это бывает, в общем-то, только в исключительных случаях – из-за болезни или кончины старшего в семейной иерархии. Эта иерархия представляет собой не только перечень обязанностей, но и поддержку и никоим образом не означает порабощения человека; совсем напротив, она для всех является гарантией безопасности, жизнь и ответственность каждого всегда подкреплены жизнью и ответственностью других. Тот же порядок отмечает и отношения между хозяином и наемными работниками на предприятиях, взаимопомощь семейного типа связывает работников в производственных коллективах, о чем с гордостью говорится: человек, о котором заботится фирма, никогда ей не изменит, и сам он никогда не будет ею покинут.