Текст книги "Японская цивилизация"

Автор книги: Вадим Елисеев

Соавторы: Даниэль (Даниель) Елисеефф (Елисеев)
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 39 страниц)

Конфуцианская этика

Конфуцианство было официально изъято из школьного образования после войны, так как оно скомпрометировало себя как духовное прикрытие для того милитаристского сумасшествия, которое привело к поражению. Тогда случился один из обычных парадоксов истории: одновременно два режима, противостоящие друг другу и установленные на обоих берегах Китайского моря, извергали проклятия по одному и тому же поводу, на одну и ту же идеологию. Казалось, что наследие Древнего Китая одним ударом сотрясло всю Азию. В наши дни страсти немного улеглись. Изучение конфуцианства, утратившего свое применение в качестве политической идеологии, и китайской классики снова заслуживает уважения; и если конфуцианство больше не является официально философским фундаментом японской внутренней политики, тем не менее связь с традицией восстановлена.

Фактически речь идет скорее о неоконфуцианстве, учении, основанном китайским философом Чжу Си (1130–1200), который обновил древнюю мысль Конфуция; его школа {Ли юэ)была самой влиятельной философской системой вплоть до XX века. С 1313 до 1905 года его антология – комментированные классические конфуцианские тексты, «Четыре книги» (Сё чу), – была учебником для многих поколений школьников и основным предметом при сдаче экзаменов на должность. Начиная с XIII века про изведения Чжу Си стали известны в Японии, куда благодаря монахам они попали из Китая. Однако только в конце XVI века в связи с интенсивным обменом идеями, вызванным корейской войной, они снова оказались в почете и в дальнейшем приобрели официальный характер при правительстве сегунов из рода Токугава.

В стране, которую феодальные междоусобицы ввергли в огонь и кровь, лишь суровые моральные и общественные установки конфуцианства объединяли общество и утверждали систему взаимосвязи. Признанное сегуном (первым среди феодалов), конфуцианство взамен предоставляло ему незыблемую иерархию ценностей, которая могла разрешить все проблемы. Кроме того, она позволяла сегуну мыслить светски. До тех пор сфера мысли считалась прерогативой монастырей, но была извлечена оттуда монахом Фудзивара-но Сэйка (1561–1619), который, покинув буддийское монашество дзэн-буддистской секты Риндзай, стремился популяризировать доктрины китайских философов эпохи Сонг. Так появилась знаменитая японская школа Чжу си (Суси гаку).Китайская мысль словно накрыла японское чувство своей логикой и заставила его течь по своим руслам. Но тем не менее национальные различия не исчезали: новые философы были все еще раскаявшимися буддистскими монахами; что касается их нового духовного направления, то оно представляло собой всего лишь систематизацию уже шедшего процесса. С IX века синтоизм, буддизм и конфуцианство соединялись со старыми местными верованиями последовательно сменявшими друг друга новациями, которые периодически доходили из Китая.

Цель неоконфуцианства состояла в том, чтобы научить мир способу завершения конфуцианской мудрости. В противовес буддизму, который искал спасения за пределами мира смертных, эта мудрость помещала свой идеал в центр человеческого общества. В этом данный идеал широко воспользовался доктринами сторонников Чань(последователи дзэн-буддизма), которые проповедовали очищающую простоту обычных действий.

Он действительно призывает к отсутствию усилий, отсутствию действий (ву вэй)в обычных поступках, а основной акцент в поведении делался на отрицании жадности, отрицании желаний (ву ю),на предписании жить и действовать в соответствии с природой. Обе китайские школы неоконфуцианства, школа Духа (Син юэ)и школа Закона и Принципа (Ли юэ),приобрели в Японии сторонников, первая – в лице Хаяси Кадзана, или Досюна (1585–1659), и вторая – в лице Ямадзаки Ансаи (1618–1682). Основное различие школ (в интеллектуальном наполнении, а не в духовном поведении) проводилось по вопросу о том, чему именно придается главенствующая роль: Принципу (ли)или Разуму (син)в его воздействии на Сущность (км). Под киподразумевалась неделимая первичная материя, газ или эфир, из которой были созданы все предметы. Именно на «блуждающий воздух» оказывают влияние дополнительные силы иньи ян,вызывающие скопление или рассеивание, возникновение конкретных предметов или их распад. Следовательно, люди оказываются только частью целого и должны соблюдать духовное поведение, пронизанное любовью ко всему обществу.

Для Чжу сии школы Принципа (Ли юэ)существуют абстрактный мир, над которым господствует Принцип, и конкретный мир, созданный из Сущности; все является осуществлением закона, Принципа, который воздействует на материю, на Сущность. Для Лю Сяньшаня (1138–1194) и школы Разума (Син юэ)не существует двух миров, имеется только один, мир Разума: «Вселенная – мой разум, и мой разум – Вселенная». Следовательно, речь идет не о независимой и разделенной природе, которая является Принципом, но о разуме, который сам является вездесущим. Для Ван Янминга (по-японски Оиомэй) (1473–1529) равным образом Принцип не мог бы существовать без Духа. Разум, законодатель Вселенной, образует закон, который и является Принципом. Кроме того, «знание повелевает действием, и действие создает разум». Любой человек, благодаря способности мыслить, может достичь единства знания и действия, стать великим человеком, инструментом, который соединяет небо, землю и все сущее. Благодаря этому постулату Ван Янминг, которого особенно высоко ценили в Японии, связывает метафизику буддизма и метафизику даосизма, делая особый акцент на религиозном синкретизме.

На практике для школы Разума и ее основателя Хаяси Кадзана главным было знание, стремление проникнуть в законы природы. Этот поиск приводил к интеллектуализму, к рационализму, к ученым занятиям, что заставляло постоянно пересматривать этические нормы. Для школы Принципа и Ямадзаки Ансая личный опыт ценился больше, чем эрудиция, а познание могло стать озарением, поэтому следовало опасаться самого Принципа, универсального и постоянного порядка. Этот идеализм предполагает этическую дисциплину и определенный стоицизм в стремлении достичь добродетели, именно она делает нас способными к тому, чтобы достигнуть понимания Принципа.

Оба течения неоконфуцианства способствовали формированию японского мышления, оказали воздействие на его интеллектуальный и духовный рост, и, как подчеркивает Абэ Ёсио, это обеспечило им важное место, они способствовали успеху реформ Мэйдзи в XIX веке. Неоконфуцианство, конечно, имело не только положительную роль, например когда Хаяси Кадзан был избран законным надсмотрщиком за духовной жизнью нации и на него возложили официальную цензуру, обязанность, которая возлагалась на клан Хаяси до конца эпохи сёгуната. Но в то же самое время учителя из этой семьи стремились сформировать у своих учеников гибкий энциклопедический ум. Благодаря интеллектуализму неоконфуцианства складывался также особый дух, на который опирались реформаторы. Школа Ямадзаки строгостью своей морали обеспечивала режиму устойчивый социальный порядок. Наконец, оригинальный мыслитель Огю Сорай (1666–1728) направил путь конфуцианской мудрости к утилитарным целям, подчинив им литературу, историю и политику: образование должно было обеспечивать уже не спасение каждого по отдельности, но безопасность и благосостояние всего народа.

В XIX веке роль неоконфуцианства в Японии реально оказалась противоположной той, что оно имело в Китае. В то время как на континенте образованные последователи конфуцианства были объединены, принимали участие в управлении и представляли сильную политическую оппозицию, в Японии, напротив, в общественной иерархии они следовали за самураями и, поскольку происходили из разных общественных слоев, играли роль советников и вряд ли могли активно участвовать в политике.

Их образование, критика, деятельность оставались за пределами правительственных кругов, но могли охватывать элиту, как и массу, которая обязана им своим образованием. И хотя они фактически были мало заинтересованы в политической деятельности, объективно их нейтральная позиция оказалась причиной пробуждения, а не застоя.

Неоконфуцианство, в наши дни утратившее свои позиции, оказало, таким образом, в XIX веке важное влияние на различные социальные классы. Для каждого класса была выработана своя доктрина – для самураев, крестьян, торговцев, – но именно доктрина для самураев получила наибольшую известность. В ней была сделана попытка уподобить образ жизни воина образу жизни образованного человека – образца конфуцианских добродетелей, – придавая ему чувство альтруизма, до того неизвестного самураю.

Ямако Соке (1622–1685) делал особый акцент на необходимости следования каждым самураем «пяти правилам» хорошего поведения порядочного человека: «Учитель сказал однажды: „Поколение людей и явлений во Вселенной достигается при помощи чудесного взаимопроникновения двух сил (инь и ян). Из всех созданий человек наиболее наделен талантами, и все явления в нем достигают высшего развития. Из поколения в поколение люди получают источник своего существования, обрабатывая землю, они придумали и смастерили инструменты, научились торговать, в итоге их потребности были удовлетворены. Таким образом, труды крестьянина, ремесленника и купца увеличились, в силу необходимости взаимно дополняя друг друга. Самурай между тем ест, не производя пищи, пользуется предметами, их не изготовляя, и получает доходы, не покупая и не продавая. Как можно оправдать это?.. Задача самурая состоит в том, чтобы размышлять над собственным местом в жизни, верно служить своему господину, если у него он имеется, поддерживать верность ему в его отрядах совместно со своими друзьями и, в соответствии с собственным положением, посвятить себя прежде всего своему долгу. Он должен быть физически здоров и силен, чтобы всегда быть готовым к бою, а внутренне он старается вести себя так, как положено, согласно законам, которые регулируют отношения господина с подчиненными, друга – с другом, отца – с сыном, старшего брата – с младшим братом, мужа – с женой. В его сердце царит мир, но он держит свое оружие готовым к бою. Три класса простого народа считают его своим наставником и почитают его. Чем больше они образованны, тем больше их понимание, что есть главное, а что второстепенное”» (Ямако Сокё бунсю).

Таким образом, было сформулировано и систематизировано учение, которое впоследствии получило известность как «путь воина» (бусидо).Закоренелый вояка становился моралистом. Отсюда берет начало идеал рафинированного ученого, оставалось сделать только шаг, который и был сделан Ёсида Сёин (1830–1859) в конце эпохи сёгуната. Дальневосточный идеал мудреца всегда соединял человека действия с мыслителем. Выдающиеся деятели современности с этой точки зрения в высшей степени соответствуют конфуцианству.

Но эти высокие и справедливые размышления, разумеется, играли незначительную роль в уменьшении страданий и удовлетворении простых желаний людей скромного происхождения. Однако нельзя было оставить эти классы вне сферы влияния официальной идеологии, дабы не допустить полного уничтожения существующего общества. Конфуцианство было, таким образом, представлено этим слоям как интеллектуальная основа старинных предписаний буддизма и синтоизма. Между тем среди торговцев и крестьян, в среде которых продвижение в обществе и относительное благосостояние благоприятствовали и духовному подъему, наиболее развитые их представители отыскали в философии китайца Ван Янминга элементы, сближающие их с синтоизмом, в результате эта религия быстро распространялась. НакаэТодзю (1608–1648) иКумадзава Бандзан (1619–1691) реализовали этот оригинальный синтез, который придавал человеческому сознанию ценность, немного подзабытую в суровости конфуцианской ортодоксальности: «Верховный Повелитель бесконечен, и однако, он является конечной целью всего. Он является абсолютной истиной, абсолютным разумом» (Накаэ Тодзю. Тодзю сэнгсэй дзэнсю).

Происходящее напоминало судьбу христианства в Японии, именно образованные люди в свое время активнее всего поддерживали христианство, которое в недолгий период своего относительного распространения приоткрыло для них неведомые горизонты.

Обращение к христианству

Для наших дней характерна веротерпимость, многочисленные христианские группы Японии: протестанты, католики, православные или независимые (то есть чисто японские) – живут и молятся свободно. В целом можно сказать, что действия христиан оказались связаны по преимуществу с социальной и образовательной сферой. Это, конечно, было нелегко, так как их деятельность стала возможна только в процессе демократизации страны. На пороге XX века христианство стало главным ферментом эволюции для общества, стремившегося к равенству, – основателем японского социализма стал Абэ Исо (1865–1949), исповедовавший христианство. Воинственная Япония накануне войны, националистическая Япония, воодушевленная победой над русскими в 1905 году, наконец, Япония эпохи сёгуната Токугава была права, когда нещадно изгоняла христианство в любых его формах: оно провоцировало взрыв устойчивого социального устройства, основанного на неравенстве и иерархичности. Однако общественная драма христианства в Японии, достигшая кульминации в подавлении мощного крестьянского мятежа Симабара (1637), была не более чем драмой преследования и отречения, обусловленного страхом. В презрительном растаптывании фуми-э,в отречении, которое требовалось от людей, подозреваемых в приверженности к подрывному учению, в большей степени разрушалась надежда на синтез культур, чем достоинство мучеников, которых все же недоставало. Драма христианства в Японии является драмой непонимания двух равно утонченных цивилизаций, которые Величайшие умы тщетно пытались сблизить. Горечь, которая из этого проистекала, и результаты этого провала имели далеко идущие последствия.

Встреча в Японии христианства и буддизма произошла в XVI веке, именно тогда началось наиболее глубокое недоразумение между Востоком и Западом. Это история жестокого разочарования. Франсиско Ксавье, добравшийся до Японии в 1549 году, с восхищением познакомился с нравственной доктриной буддизма, столь близкой в своей практике к учению Христа. Одержимость мистической мечтой об универсальном братстве и пламенный энтузиазм двигали этим христианским апостолом. Поскольку он оказался в эпицентре деятельности, то ему было трудно, так же как и его сотоварищам, сохранять спокойный скептицизм своих коллег, иезуитов Запада. Надежда казалась столь прекрасной и столь распространенной, что она возвышала сердца людей и в далекой Европе: востоковед Гильом Постель усматривает в этом причину реформирования нравов, пренебрегаемых Западом. Сочинение Франсиско Ксавье «О чудесах света» (1552) включает письмо, которое отец Ланчилотто послал Игнасио Лойоле из Кохинхины: с буддизмом познакомился христианский мир. В то же время Франсиско Ксавье начинал утрачивать свои иллюзии. Чем больше христианские священники постигали тонкости японского языка, когда-то наспех изученного в миссионерских школах Макао, тем яснее для них становилось, какое непонимание и чистая вежливость содержались в столь легком согласии японцев. И постепенно стало понятно, что два до странности похожих друг на друга учения о нравственности отражают тем не менее два различных мировоззрения, которые радикально противостоят друг другу. Разочарование и раздражение охватили души с той и другой стороны; свертывание торговли и внутренняя борьба священников различных толков между собой довершили дело. Пятого февраля 1597 года были казнены первые двадцать шесть мучеников Нагасаки; это положило начало ненависти. После казни надежды больше не оставалось: «Я все вам сказал. Япония не создана для христианства, оно не может там укорениться. Какая разница между милосердием христианского Бога и милосердием Будды? Ведь в Японии отчаянная слабость людей полностью полагается на милосердие Будды. Святой отец передал мне убеждение в том, чтоспасение христианина зависит не только от того, что он предается божественному милосердию. Верующий должен сохранять твердость своей души. Именно эта точка зрения извращена и трансформирована в этом болоте, именуемом Японией… Христианство, которое вы внедрили в Японии, является противоестественным, чтобы не сказать чем-то странным, – произнес правитель Тикуго, глубоко вздохнув. – Япония сотворена именно таким образом, там невозможно ничего. Да, мой отец!» (Эндо Сусаку. Молчание).

Прибытие португальцев в Японию было воспринято сначала благосклонно. Пребывание Франциска Ксавье в Японии (15 августа 1549 года – 20 ноября 1551 года) привело к почитанию христианского вероучения. Взаимное непонимание, трудности и драмы начались позже. Этот контакт с Европой оказал большое влияние на японское искусство, которое испробовало много попыток, чтобы перенять западные принципы. И они были применены в росписи ширм, наиболее известны под названием «Варвары Юга» ( Намбанбёбу).На них изображены, с применением чисто японской техники, живописные сцены прибытия португальского судна, приезд священников и месса. Ширмы относятся к работам художников школы Кано, в частности та, о которой здесь говорится, «Выгрузка людей с Запада», приписывается художнику Кано Найцдзин (1570–1616),

На буддизм, более живучий в Японии, чем в любом другом месте Азии, была возложена ответственность за неудачу миссионеров; он превратился во врага, воспринимался как жестокое и смешное идолопоклонничество. И если де ла Мотт ле Вайе первым заговорил о «возвышающей философии», то он трудился, не брезгуя никакими средствами, больше в пользу свободной мысли, чем идеологии, которая для него оставалась глубоко чуждой. Первая встреча двух миров потерпела фиаско. Кто мог тогда сказать, зарубцуются ли когда-нибудь разверстые раны? Заблуждения первых миссионеров, их иллюзии о возможности тайного продвижения христианства были, однако, не лишены основания. В Японии, как и на Западе, торжествовала религия милосердия и спасения. Соответствие оказалось настолько поразительным, что еще и в наши дни разыскиваются, но, похоже, безуспешно, следы далекого продвижения несторианства.

Буддизм

Предыстория японского буддизма

Истоки японского буддизма ведут в китайский буддизм, который сам берет начало в Древней Индии. Понимание буддизма невозможно без обращения к метафизическому абсолюту брахманизма, против которого и выступил в середине I тысячелетия до нашей эры Будда Шакьямуни.

Сторонники брахманистской религии в Индии верят в единого бесконечного Бога, которому невозможно приписывать реальный законченный мир; наш мир оказывается, таким образом, только миражом, пустотой ( майа). В самом деле, почему наряду с Богом должен существовать реальный мир вне его? То, что мы видим, всего лишь видимость, бегущие волны, порождающие вечное и неуловимое море. У этого неосязаемого мира есть сущность – душа ( атман), единственной и безличной формой которой является Бог (брахман).Спасение каждого совершается через возвращение своей души к первоначальной сущности, соединение с сущностью Бога. Это слияние не может осуществиться до завершения длинного пути, через преодоление многих этапов, которые представляют собой разные жизненные воплощения, через цепь возрождений в цикле метемпсихоза. За каждым поступком в жизни следует хорошее или дурное воздаяние, а потому каждому человеку суждено в соответствии с характером воздаяния возродиться в ином теле и прожить в нем счастливую или несчастную жизнь. Поэтому особенно важно проживать жизнь, непрерывно совершенствуясь. Совершенствование позволяет достигнуть состояния души, которое и дарует слияние с Богом. Подобное умение жить возможно, если следовать за установлениями брахманов, жрецов, которые являются единственными посредниками между Богом и человеком.

В противоположность последнему принципу, который обосновывает существование аристократии, первые буддисты демократически провозгласили, что освобождение находится в пределах досягаемости для всех. Шакьямуни в своей проповеди в Бенаресе игнорировал духовенство, отказался от обрядов и жертвоприношений, отрицал существование души и ее возвращение к единственному Бытию. Для него переселение душ – это факт строгого детерминизма в соответствии с законом причин-и следствий. Чтобы избежать цикличности бытия, достаточно осознавать четыре истины. Первая истина состоит в том, что жизнь – сплошное страдание, так как она основана на непостоянстве любого явления. Единственная реальность есть реальность страдания, причина которого желания, жажда жизни, – такова вторая истина. Подавленное желание избавляет от страдания, и тогда более не существует ни рождения, ни жизни, ни смерти – в этом суть третьей истины. На пути Будды человек научается освобождаться от любых желаний – это четвертая истина. Наши чувства обманывают нас, а потому следует от них освобождаться, для того чтобы достичь подлинного озарения. Освобождение, таким образом, оказывается в большей степени результатом рассуждения, чем результатом веры.

Первые индийские буддисты восхваляли, таким образом, способ жизни, желательный для каждого верующего без вмешательства потустороннего спасителя, но с помощью наставника. Учитель показывает путь, но учение не составляет законченной системы. Ведь впоследствии могли возникнуть и многие другие установления, в которых излагалось не только то, что уже сказал наставник, но в откровении могло быть выражено и то, о чем он не говорил. В Индии первые буддийские секты объединяли тех, кто хотел отойти от бренной жизни, приняв формулировку трех ценностей и повторяя ее: «Я прибегаю к Будде, я прибегаю к учению, я прибегаю к его сообществу». [32]32
  Речь идет о сангхе – монашестве.


[Закрыть]Монахи и монахини следовали ради своего спасения по восьмеричному пути, который при соблюдении личной дисциплины позволял достигнуть правильной медитации, подавляющей желания, творящей доброту, приводящей к альтруизму, культивирующей отрешенность и хладнокровие, ясность и невозмутимость. Медитация сама по себе многоступенчата: сначала человек отказывается от желаний, сохраняя только представление о предметах, затем утрачивает и эти образы, чтобы освободиться от любых ощущений, и наконец восприятие и чувства подавляются на самом пороге нирваны, этого состояния успокоения, бездействия дхарм, частиц, движения которых точно порождают образование цепочек бытия. Природе нирваны, благоприятной или неблагоприятной, Шакьямуни не дал определения; известно только, что следовало достичь такого психического состояния, которое полностью подавляло всякое физическое сознание, любую мысль, желания, ощущения.

По этому строгому пути к суровому предопределению могли следовать только сосредоточенные целеустремленные души.

Эгоцентрический характер поиска, который осуществлялся самостоятельно, только лично для себя, не противоречил и менее интеллектуальным потребностям народных масс. Почитание и поклонение божеству выражалось в культе реликвий. Колесо или след ноги, которые символизировали личность Шакьямуни, достигшего нирваны, вскоре сменились его изображениями, затем изображениями целого пантеона святых, учеников или героев. Учение толковалось, комментировалось, для поддержки слабых были изобретены многочисленные заступники и стадии постижения учения, доступные для каждого. Атеистический буддизм превратился, таким образом, в веру с многочисленными богами. К длинному и трудному личному пути спасения на пути Малой колесницы ( хинаяна) прибавился и другой буддизм, более доступный и понятный, более обращенный к чувствам, менее трудный, менее рациональный, – путь Большой колесницы ( махаяна).С тех пор двери были открыты для новых доктрин, которые не противоречили первоначальному учению; возможность объединять буддизм с местными культами и божествами, выступавшими посредниками, позволяла буддизму широко распространяться – он завоевал Китай, а оттуда пришел в Японию.

Современный японский буддизм

Японцы не склонны к интеллектуальному эгоцентризму Малой колесницы, суровая монашеская жизнь которой плохо приспособлена к японскому обществу и климату архипелага. Они предпочитали более альтруистическое и более эмоциональное учение о пути Большой колесницы, простой и демократический характер которого привлекал большую часть общества.

В наши дни религия, возникшая более тысячи лет назад, все еще жива, и японский буддизм неотделим от общественной жизни и судьбы отдельного человека. Буддистское духовенство принимает на себя тяжкий груз погребения мертвых, хотя сегодня акты гражданского состояния и не препоручаются ему больше, чем в период Эдо. Организация похорон и заупокойных служб ( ходзи), таким образом, связывает буддизм со многими семьями. Конечно же, он подвергся многим изменениям.

Дорога к достижению Будды обросла промежуточными этапами и многочисленными видами рая, приспосабливаясь к верованиям предков, щадя чувства людей. Маленький семейный буддийский алтарь ( буцудан) хранит таблички, на которые заносится посмертное имя умершего, так же как и фотографии близких, пропавших без вести в последнюю войну. Воспоминание о них еще свежо в памяти их родственников и друзей. А потому их приветствуют, рассказывают им о последних семейных событиях, поскольку считается, что, грешные ли, праведные ли, души усопших, тех, кто уже достиг Будды, еще не отделены полностью от мира живых людей. Каждый год 13–15 июля души возвращаются в свой дом, и этому посвящен один из древнейших буддийских праздников, который называется урабон-э,или бон, – праздник фонариков: маленький огонь, помещенный перед входом в жилища, встречает души, а спустя два дня – провожает. В былые времена по случаю чтения сутры аваламбанаимператор приглашал верующих собираться в храмах. Главным событием был ритуальный танец, повествующий об ученике Будды. В конце сезона дождей он сподобился благодати благодаря Будде и роздал многочисленные подарки всей общине, увидел собственную мать, избавленную от ужасных мучений в одном из шести миров страдания. Это спасение вызвало у него беспредельную радость, которую выражает этот танец. Чтением буддийских текстов, приношением даров умершим, посещением могил поддерживаются эмоциональные связи между жителями земли и теми, кто покинул ее, а ритуальные танцы напоминают живым о счастье следовать путем Будды согласно предназначению каждого. Воспоминания об усопших связаны также и с днем равноденствия ( хиган), когда сто восемь ударов колокола в храмах отмечают наступление весны, стирают сто восемь человеческих страстей, последствия которых умершим уже ведомы; их унесет уходящий год. На границе путей добрый дзидзё-сама– связующее звено между двумя мирами, грубоватое изваяние которого обычно облачается в красный фартук, – направляет души в загробное царство.

Влияние буддизма глубоко пронизывает повседневную жизнь японцев. Еще сегодня расхожее мнение о сдержанности, которая придает японской архитектуре – хоть она и создана «по американскому образцу» – ее специфический облик, напоминает о буддийской изысканности в соответствии с основными тремя критериями дзэн-буддизма: ваби– спокойствие, ясность, душевный покой, саби– патина столетий, нажитый опыт и каруми– легкость, сдержанность, такт. Чайная церемония, столь дорогая эстетам, вдохновлявшимся дзэн-буддизмом в эпоху Муромати, привила целому народу вкус к предметам, исполненным красоты без вычурности, ощущение ценности долго вынашиваемого жеста и создала привычку устраивать в каждой комнате специальную нишу для созерцания ( токонома). Даже для составления букета, простого или роскошного, который украшает дом, имеется учение ( икэбана): принципы были выработаны давнымдавно для того, чтобы ставить цветы перед статуей Будды. Литература, живопись, вся материальная и духовная деятельность сохраняют неискоренимую печать буддизма, даже такое мощное учение, как конфуцианство эпохи Токугава. Конфуцианство первоначально само почиталось бонзами Пяти Гор ( годзан), которые следовали китайской традиции: буддизм был привилегированным механизмом китайского влияния в Японии, благодаря чему он стал символом континентальной культуры и инструментом ее адаптации на Японских островах.

Основанный на учении о Большой колеснице, которое допускает созданные в позднейшие времена комментарии и интерпретации первоначальных текстов, японский буддизм еще более, чем буддизм китайский, разветвлялся, делился на многочисленные секты с разнообразными культами. В наши дни он официально разделен на тринадцать сект и пятьдесят шесть культов. Если наиболее старинные секты Хоссо, Кэгон и Рицу утратили былое влияние, то иначе обстоит дело с недавно возникшими формами буддизма. Они остаются и в настоящее время достаточно жизнеспособными, несмотря на экономические трудности, связанные с аграрной реформой 1945 года, которая отняла у храмов их собственность – обширные земли, составлявшие главное богатство храмов. Конечно, современные священнослужители, ответственные за приход, живут в большей степени за счет великодушия прихожан, чем за счет храмового имущества. Но их настоящая сила главным образом в их школах, дающих прекрасное образование.

В конце Второй мировой войны количество школ и сект, признанных японскими властями легальными по новому закону, предоставлявшему свободу религиозным движениям, достигало примерно двухсот пятидесяти, они объединяли около сорока миллионов сторонников. Буддизм изучается в университетах, и этому посвящена деятельность приблизительно четверти всех кафедр. Около четверти кафедр изучает буддизм в университетах. Шесть крупных буддийских университетов и шесть специализированных институтов ( котогато) дают образование на высоком уровне; кроме того, есть многочисленные благотворительные учреждения, медицинские, социальные и культурные центры. Реформы буддизма произошли по всей Азии, и Япония приняла активное участие в этом процессе. В 1952 году в Токио, в Хонгандзи, в центре амидистской секты Син, собралась большая буддистская конференция, на которой присутствовали представители восемнадцати стран. Движение японских буддистов координируется японским отделением Международной ассоциации буддистов; по образцу некоторых христианских организаций были созданы Федерация молодых японских буддистов (JYBF) и Буддистская ассоциация женщин Японии (JBWA). Аналогия не случайна, так как японцы давно понимали, что для того, чтобы соперничать с христианством – а именно в этом заключалась роль буддизма в эпоху Токугава, – надо было перенимать его методы и систему организации. Буддийская философия изучалась в свете западных философских учений, так как японцы с готовностью признают все то, чем они обязаны Западу в этом отношении. Современным возрождением буддизм обязан интеллектуалам, интересующимся Индией. Они открыли для себя Индию благодаря французским востоковедам, таким как Эжен Бернуф, Сильвен Леви или Луи де Ла Валле Пуссен и другие, обнаружившим канон палии подлинные документы, связанные с Малой колесницей. В 1873 году Симадзи Мокураи познакомился с французскими церквями и университетами, изучая христианство, с целью совершенствовать изучение и распространение буддизма. В конце того же века Нандзё Бунидзи отправился в Оксфорд изучать санскрит и исследовать пути, которыми буддизм проник в Японию. Новые открытия, связанные с изучением истории буддизма и ревизией концепций, вели к духовным откровениям, которые глубоко повлияли на современное состояние этой религии не только в Японии, но и во всей Азии.