Текст книги "Черная пустошь. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Вадим Михальчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 36 страниц)

Я знал об этом страшном оружии. Оно было не таким опасным, как то, что стреляет пулями на большом расстоянии. Оно убивало на расстоянии десяти прыжков взрослого сейра. Одно дело – знать о том, как убивает оружие людей, а другое – видеть, как погибают твои друзья и сородичи, а ты ничем не можешь им помочь.

Огненными каплями падают глаза из глазниц моих друзей, кипит еще живая кровь в их телах, они задыхаются в бешеном огне. Я слышал их вопли, страшные от своей безысходности и обреченности, чувствовал запах обугливающегося мяса и костей. На поляне, на которой погибло мое племя, я видел страшные вещи, но ничего не могло сравниться с этими убийствами.

Пламя, в котором корчились сейры, опалило не только мои глаза, но и мое сердце.

Я видел, как вперед вышел один из людей, держащий в руках оружие, от которого противно воняло жидкостью, которая воспламенялась от едва заметного голубого огонька. «Огнеметом». Впервые я подумал, что люди дали этой своей нечистой вещи правильное название.

Я стоял и смотрел на этого человека, стоящего впереди стада испуганных (я чуял это) людей. Сквозь сводящий с ума запах сгоревшей плоти и паленой шерсти моих сородичей и смрад его оружия я ощутил его запах. О, я узнал этот запах! Ну почему не он стоял там, на месте этого молодого глупого чужака, не успевшего даже поднять свое оружие? Почему не его горло я разорвал своими зубами? Почему я смотрю в его пока еще живые глаза?

Это был запах моего врага.

Это он стоял перед нами на Пустоши в первый день.

Это он крикнул своим сородичам, чтобы они начали убивать нас.

Это он испугался нас тогда.

Это он стоял над трупом молодой яссы, когда я улавливал в нем смятение и странную непонятную жалость к моей мертвой дочери.

Это он бежал первым за мной в тот день, когда я захватил Докса. Запах его страданий я улавливал, когда издалека наблюдал, как он стоит над трупом Докса.

Но теперь я не чувствовал в нем смятения и страха. Теперь я чувствовал, как он ненавидит нас, чуял его восторг, когда он смотрел на тела моих погибших друзей.

Надо ли говорить, как я его ненавидел?!

Он увидел меня и его оружие дважды изрыгнуло пламя. Я знал, что ему меня не достать. Я остался стоять и продолжал смотреть в его глаза. Надеюсь, он осознал, какая жгучая ненависть кипит во мне. Я хотел показать ему, что еще ничего не кончено. Надеюсь, он это понял, потому что его восторг пропал, сменившись чем‑то незнакомым. Я не знал запах этого человеческого чувства.

Когда я увидел, что к Моему Врагу подходят люди с оружием, я вспомнил, что другое их оружие может с легкостью меня убить.

Я бежал. Я бежал навстречу известию, что восемь сейров погибли при нападении на дальнюю группу. Я бежал, осознавая: люди могут догадаться, что глина, в которой измазаны наши тела, сбила с толку их волшебные вещи. Я впервые задумался над тем, что в этой схватке, растягивающейся на много дней, мы можем и проиграть…

* * *

– Ты уже знаешь о глине? – спросил Майкл у Адама Фолза.

Они стояли на обзорной площадке, дожидаясь того часа, когда Фолзу нужно будет сменить Джека Криди‑младшего. Весь день, сменяясь через каждые четыре часа, они вели «Титан» на север по извилистой спирали, петли которой изворачивались с востока на запад. беспомощно Они периодически меняли высоту полета дирижабля, чтобы получше рассмотреть животных внизу.

– Да, – ответил Адам, – они перехитрили нас, теперь от термовизоров мало толка.

– С этим я, пожалуй, соглашусь. Никто из «касперов» не смог засечь волков сегодня. Ни Ричи, ни мальчики Томпсона. Я это не в укор говорю, а как бы констатирую факт. Я думаю, что термооптику есть смысл использовать с самолетов и дирижаблей. О них волки ничего не знают.

– «Знают», «не знают», – устало потер подбородок Адам, – откуда они могли вообще догадаться использовать что‑нибудь для маскировки от инфракрасного излучения?

– От Докса, Эйд. Я уверен, что они смогли вытащить из него массу полезного.

– Может быть, они знают и о самолетах?

– Может, но термооптику на авиацию всегда есть смысл ставить. К тому же зимой термовизоры пригодятся нам, как никогда.

– Это еще почему?

– А ты попробуй, намажься глиной, когда на улице минус пять, – посоветовал Майкл.

Адам рассмеялся.

– Тем не менее им очень повезло. Они сразу положили одиннадцать наших. Никто и пискнуть не успел. Они даже стрелять не смогли, ни одного выстрела не сделали.

– Как ты?

– Нормально. Мои «драконы» сработали сегодня отлично, да и я новую игрушку проверил. «Запали ночь огнем, запали ночь огнем», – кривляясь, спародировал Майкл песню «Дорз».

– А если без шуточек?

– Если серьезно – то я не пожалел, что мы эти штуки купили. Когда мы начали поливать их огнем, так и перестал жалеть. Мы сожгли девятнадцать волков, восьмерых застрелили солдаты Ричардсона, еще восемь убили люди Дюморье. Итого тридцать пять. Если учесть, сколько волков мы убили, когда отбивали Двойку, то сколько волков осталось?

– От пятнадцати до двадцати, если учесть, сколько они успели натворить, когда прорвали периметр, – ответил, немного подумав, Адам.

– Умница, – просиял Майкл, – даже ты, Эйд, можешь считать в уме.

– Не зарывайся, Фапгер.

– Я просто хочу сказать, Эйд, что мы почти победили, – усмехаясь, сказал Майкл, – надо быть полным идиотом, чтобы повторить нападение с такими силами.

– Ну, хорошо, они не идиоты, мы с тобой неоднократно утверждали это. Они напали на первую команду, потому что там было меньше людей. Они, естественно, подумали, что напасть на вас проще, а на вторую команду они попытались напасть скорее наудачу. Они, наверное, передумали, если бы знали, что ты со своей блиц‑командой присоединишься к группе, меньшей по численности, – усмехнулся Адам.

Майкл промолчал, ловко скрыв улыбку, закурив сигарету.

– Ты не думай, Эйд, мне жаль парней, что сегодня полегли, но это же случайность. Вся война – это смесь случайности, везения и собственных действий. Иногда ты стреляешь раньше и говоришь «вот какой я быстрый». Иногда в тебя стреляют раньше, чем ты сообразишь, и ты говоришь «Не повезло». Если, конечно, еще можешь говорить. Сегодня парни не успели, зато мы не спасовали и смогли за них рассчитаться.

– А что там было с рабочими?

– Да застыли они, Эйд. А что ты хочешь от людей невоенных? – сдвинул широченными плечами Майкл. – Я сам помню, как в первый раз застрял от страха, пока сержант мне по уху не заехал. Так что никаких претензий. Если бы кто‑нибудь другой увидел, как они несутся, как смерч, так точно бы обделался. Кстати, несколько гражданских стреляли, но не попали – то ли сильно торопились, то ли психовали. Я на них орал, конечно, да что толку?

– Небось рад, снова в бой самолично ходить? По батальону не скучаешь?

– Нет, старший, я не командир, как Джозеф, Жан или Ким. Я просто солдат.

– Ты просто солдат с гениальными мозгами.

– Наконец‑то мои мозги оценили по достоинству – хохотнул Майкл. – Если честно, по парням я не слишком скучаю, я же их каждый день вижу. А воевать я могу и в лес буду каждый день выходить.

– Ты смотри, не подпали наши леса, а то нам негде жить будет.

– Пока еще только весна – нормально. Если лето будет сухое, без дождей – тогда я огнемет скину и за пулемет возьмусь. Тьфу, на тебя, старший, – укоризненно посмотрел на него Майкл, – снова заболтал в сторону от темы. Мы же про волков говорили.

– О чем конкретно, Майк?

– О том, что их мало осталось.

– А‑а, – протянул Адам, не удержав зевок – он не спал уже двадцать часов.

– Помнишь, я тебе говорил, что волкам, на территорию которых мы свалились, помогли соседние племена?

– Помню.

– Нам теперь надо себя осторожно вести, чтобы «нашим» волкам снова подкрепление не подошло.

– Не стрелять в них, что ли, при нападении? – саркастически поинтересовался Адам.

– Нет, стрелять мы будем. Это вам, стратегам дальней разведки, надо, чтобы «Титан» нашим нейтральным соседям не попался на глаза. И упаси бог вас, чтобы их бомбить до тех пор, пока мы внешний периметр не запустим.

– Ты совсем, что ли, Фапгер, нас за дураков держишь? Будем летать тихо‑тихо, как летучие мыши.

– Лишь бы не так громко, как Бэтмен, – усмехнулся Майкл. – Нет, старший, все‑таки могло бы быть хуже. Могло же «наше» племя ударить в набат, образно выражаясь. Собралась бы толпа тысяч этак пять…

– Ты думаешь, что их так много?

– Не знаю, Эйд, спроси у Сереги Дубинина, зря он, что ли, из лаборатории своей не вылезает. Так вот, собралось бы, ну не пять тысяч, а полтысячи волков. Так они в первый же выход в лес так бы нас обработали, что мало бы не показалось. А если бы к нам на Двойку заявилось сотни три таких тварей? Они запросто покрошили всех, кто не успел бы в Башне спрятаться.

– Твоя правда.

– А что там у тебя с Джеком?

– Ничего пока, ведем потихоньку. Если честно, то я не знаю, чтобы мы без Джека делали. Все на нем держится, он нас обучил, сам без дела не сидит с утра до ночи. Мы его с Ричардом вечером пытаемся из Башни выгнать, говорим, хоть дома ночуй. А он уперся и ни в какую. Говорит: «Не могу я „Титан“ бросить, я дома спокойно спать не смогу».

– Да ты что?

– Вот тебе и что. Поставили ему раскладушку в комнате контроля, он там и спит. Я его по утрам заставляю пробежку сделать вокруг Башни, а то он совсем к стулу приклеится.

Они замолчали. Майкл медленно, словно нехотя, выпускал дым из ноздрей.

– Джек молодец. Я даже никогда не предположил бы, что двигатели дирижабля можно на время выключать, чтобы не перегревались. Когда ветер попутный или поток восходящий, Джек двигатели выключает и «Титан» спокойно так парит. Там сверху такой вид прекрасный, Майк. Красота! Деревья высоченные до самого горизонта, на севере, километров двадцать отсюда, сеть таких маленьких озер, как будто кто случайно синей краской брызнул по зеленому фону.

– Вот, значит, где они могут глиной разжиться, – сказал Майкл.

– Я рад, конечно, Майки, что тебя снова посетила гениальная идея, но я тут о красоте толкую.

– Адам, из тебя поэт – как из пулемета швабра.

Они улыбнулись друг другу и Майкл сказал:

– Пойду‑ка я загляну в госпиталь, посмотрю, что там как.

Адам тронул Майкла за плечо:

– Майки, ты только не обижайся, ладно?

– Чего?

– Ты что, в Марину Сергееву влюбился?

– Нет, Эйд, – улыбнулся Майкл, – она же Сергеева любит без памяти. Она просто так с ним разговаривает, что всем кажется, что они вот‑вот поругаются. А на самом деле они так друг дружку любят, как будто первый месяц вместе живут. Они хорошие люди, Эйд. В первый день мне так погано было на душе, я к ним зашел, посидели немножко и ты не представляешь, как мне легко стало. Они и не утешали меня, и не жалели на словах, а легче стало так, как будто зимой у теплого камина отогрелся. Возле них всегда так тепло на душе становится. Вот я к ним и захожу иногда.

– Как они там? Я так зашился с делами, что ни черта не успеваю.

– Когда много раненых было, им тяжело пришлось. Им Джоана Ким здорово помогла, она с Сергеевым в соседних операционных наших зашивали. Марина легкораненым помогала, и еще две медсестры, Молли Додд и Сара Хайдер, то хирургам ассистировали, то раненых перевязывали. Одно могу сказать – с врачами нам тоже повезло, таких специалистов беречь надо.

– Побережем. Лучше бы их вообще работы лишить, разве что оставить роды принимать.

– Точно, старший. Ну, пока.

– Пока, Майки. Заходи завтра.

– Обязательно…

Вечером, за двадцать минут до заката солнца, колонисты снова хоронили своих солдат. Снова горел погребальный костер, снова искры взлетали в быстро темнеющее небо. Казалось, души солдат улетают в небо сверкающими огненными мотыльками. Гудело пламя, пожирая в своем очищающем от смерти огне тела молодых парней, которым не суждено было стать чьими‑нибудь мужьями и отцами. Снова перед тем, как поднести пылающий факел к усеченной пирамиде, сложенной из дров, Адам Фолз вышел вперед, чтобы сказать прощальное слово.

– Я хочу, чтобы вы были последними павшими на этой земле, – начал он, обращаясь к тем, чьи тела были зашиты в грубые белые полотняные саваны, – я действительно этого хочу. Простите меня. Я клянусь, что сделаю все возможное и невозможное, чтобы ваша смерть не была напрасной. Я клянусь.

Когда Адам протянул вперед факел, то он услышал, как за его спиной все, свободные от работы и службы колонисты, кто прошептал, а кто проговорил вслух, его последние слова: «Клянусь»…

На следующий день «Команда‑1» вышла из ворот северного сектора в шесть часов утра, сразу же после восхода солнца, чтобы начать работу пораньше. Солдаты батальона Ричардсона, помня о вчерашних жертвах, были предельно внимательны. Им хотелось отомстить за свой собственный вчерашний страх, за погибших товарищей и им представился такой случай.

Волки атаковали авангард на расстоянии семидесяти метров от периметра. Они снова были в глине и их не заметили ни наземные наблюдатели, ни термооптика «Каспера‑1».

Ричард Вейно смог понять, что в лесу начался бой только потому, что увидел на экране термовизора тоненькие красные пунктиры, тянущиеся от фигурок людей в лес. Поэтому Ричард предупредил батальон охранения периметра о том, на вторую команду совершено нападение.

Третья рота, идущая в двадцати метрах впереди основной группы была атакована стаей из двадцати двух волков – всех, кто остался в живых после двух атак на людей.

Элемент неожиданности сработал и здесь, но солдаты успели открыть огонь по волкам, выскочившим из‑за деревьев в пяти метрах от людей. На этот раз волков не остановила смерть четырех своих сородичей, бегущих впереди. Волки перепрыгивали через них, казалось, что они согласны погибнуть все сразу. Им осталось добежать до первых солдат всего два метра – один прыжок, когда огонь стал плотнее и сильней. Дональд Седжвик заорал: «Первое отделение, ложись!», солдаты выполнили его команду и четверо пулеметчиков открыли огонь на поражение.

Страшнее пулеметов в ближнем бою – только гранаты, но здесь гранаты использовать было нельзя – можно было убить своих.

Первые ряды волков смело и отбросило назад. Двухсоткилограммовые волчьи тела отлетали назад, как будто теннисные мячи, отброшенные сильным ударом тренированного спортсмена.

Звери падали в густую траву, щедро поливая ее собственной кровью. Пулеметный огонь прорезал нападавших огненной гребенкой, прорубив четыре невидимых коридора, заполненных свистящей, грохочущей смертью.

Волки, бежавшие первыми, падали практически рядом с солдатами третьей роты, стреляющими из положения лежа, практически в упор. Крупнокалиберные пули выкашивали невысокие заросли не хуже, чем электрические ножницы садовода. Хищникам некуда было скрыться от этого убийственного огня, и они умирали, один за другим, в бессильной ярости глядя на своих убийц.

А люди не считали себя убийцами, многие об этом даже не думали. В таком бою все мысли сводятся к немногим важным вещам: выстрелить раньше, чем враг добежит до тебя, смотреть по сторонам, чтобы не пропустить врага, правильно считать, сколько патронов остается в магазине, а когда они закончатся – быстрее перезарядить. Хорошо, когда сосед прикрывает тебя, когда ты перезаряжаешь, этому учат, но в горячке боя многим это удается с трудом. Некоторые завидуют пулеметчикам в бою: в пулеметных лентах патронов много. Пулеметчикам не завидуют только в тех случаях, когда пулемет приходится переть на себе.

Волки разворачивались и пытались уйти в лес, прячась за деревьями. Этому они уже научились – прятаться и скрываться. Им вслед неслись выстрелы, изредка настигающие цели.

В грохоте пулеметов совсем неслышным хлопком прозвучал выстрел снайперской винтовки, заряженной специальным патроном с пулей в виде пневматического шприца, заряженного большой дозой снотворного.

Рядом со снайпером в траве лежал Майкл Фапгер, зажав в руках бинокль.

Как только начался бой, Майкл потащил за собой Джеймса Истера, снайпера из своего бывшего батальона. Истер был первоклассным стрелком, но очень занудливым человеком. Майкл убил целое утро, пока уговорил Истера попробовать подстрелить одного из волков иглой со снотворным и чуть не задушил Истера из‑за его нудного мычания: «Ну, я не знаю, Майкл, я никогда не стрелял такими патронами», «А зачем это надо, Майкл?», «А Фолз в курсе?». Майкл терпеливо отвечал, что это неважно, что Истер так никогда не стрелял, врал, что Адам в курсе, что это нужно для биолаборатории, что ему, Джеймсу Истеру, будет благодарен весь техотдел и прочая, и прочая. Но Джеймс упирался, чувствуя какой‑то подвох, и, привыкший за всю свою работу снайпером в полицейском управлении Чикаго действовать только по инструкции, мычал что‑то вроде: «Ну, я не знаю», пока Майкл не потерял терпение и не заорал:

– Короче, Джимми, мать твою так и так, ты будешь стрелять?!

Истер посмотрел на бешеное лицо Майкла Фапгера и понял, что его бывший командир вот‑вот созреет для предумышленного убийства в состоянии аффекта. И согласился.

Майкл впихнул ему в руку три патрона, которые ему передал Дубинин, и проследил, как Истер, с минуту повертев необычные патроны в руках, тщательно зарядил свой «маузер».

Вчера вечером Майкл наведался в лабораторию Сергея и предложил сделать Адаму сюрприз – отловить живого волка. Сергей, у которого и так было много работы, рассеянно посмотрел на Майкла:

– Ты думаешь, что на вас еще нападут? Вы же вроде бы сегодня перебили их несчетно.

– Я уверен в одном, Сергей – в том, что они не остановятся. Только вчера до меня дошло, что у нас дважды был шанс захватить одного из них в плен, чтобы понять, кто они на самом деле.

– Адам в курсе?

– Нет, – улыбнулся Майкл, – я действую по личной инициативе. Ты дашь мне патроны или мне придется бить волков дубинкой по голове?

Сергей улыбнулся:

– Сомневаюсь я, что ты сможешь безнаказанно подобраться хотя бы к одному из волков ближе, чем на сорок метров.

Он порылся в пластмассовых высоких ящиках, расставленных на стеллажах, и вытащил черную коробку и передал ее Майклу.

Майкл открыл коробку и Дубинин сказал:

– Калибр 7,62.

– Я и сам вижу, Сергей, спасибо. Какой заряд пороха?

– Уменьшенный вдвое. Доза ацепромазина в стальном шприце рассчитана на агрессивное животное весом от двухсот до двухсот пятидесяти килограммов. Впрыскивание производится при попадании в цель.

– А при чем тут «агрессивное»?

– Чем выше уровень агрессии, тем выше порог сопротивляемости.

– Ладно. Расстояние?

– Не больше сотни метров.

– В лесу видимость – метров двадцать‑тридцать, если повезет, конечно, – улыбнулся Майкл.

– Стрелять лучше в шею или в плечо. Если попадешь в кость, то ничего не будет – поршень не сработает. Бей в мякоть.

– Ладно, учтем. А теперь самый главный вопрос к тебе – у тебя будет место, чтобы его держать?

Дубинин, усмехаясь, посмотрел на Майкла:

– Ты так уверен, что завтра же ты принесешь мне спящего волка? Ты кто, Красная Шапочка?

– Не остри, Дубинин, – усмехнулся Майкл в ответ, – ты же не собираешься держать нашего будущего подопечного на цепи и наморднике. Хотя, могу поспорить, это тебе понравилось бы: водить волка на поводке, как болонку.

– Ты достань хоть одного живого, а то я уже насмотрелся, какими вы мне их доставляете. Вы же их так боитесь, что на их телах ни одного живого места нет.

– Посмотрел бы я на тебя, Дубинин, как бы ты их не испугался в лесу.

– Ладно, мир. Пошли, – Сергей вышел из лаборатории.

Майкл пошел за ним. Они шли по тускло освещенному коридору, в который выходили черные провалы открытых дверных проемов.

– Интересно, интересно, Дубинин, – саркастически улыбнулся Майкл, – а как насчет того, что защитное поле на входе в башню не пропускает животных?

– А разве ты считаешь сейров животными? – поинтересовался Сергей.

– Вообще‑то, нет.

– Вот и я так не считаю.

– Ну, а если все‑таки мы не сможем внести волка вовнутрь?

– Защитное поле есть только на входах, так утверждает Борис Сергеевич. Окна второго уровня и выше смогут пропустить все, что угодно. Если не сможем внести волка обычным путем, то просто поднимем на его на лебёдке и все дела.

Они вошли в темную комнату в конце коридора. Вспыхнул яркий свет и Майкл увидел прозрачную стену с множеством круглых отверстий размером горлышко пивной бутылки. В стене было еще отверстие побольше, размером с кирпич, и узкая дверь, заметная только по непрозрачным белым граням. Эта дверь была примечательна тем, что она закрывалась на три металлических засова, явно кустарного производства. Металлические петли, сквозь которые продевали брусья массивных засовов, были надежно закреплены в прозрачной стене.

– Ну, как, впечатляет? – Сергей остановился у стены.

– Есть немного, – ответил Майкл, внимательно рассматривая стену. – А она выдержит? – И костяшками пальцев постучал по стене.

– Обрати внимание на толщину материала.

Майкл присмотрелся и довольно присвистнул: толщина стены была не менее пятнадцати сантиметров.

– Из чего она сделана?

– Какой‑то стеклопластик, Нильсен так и не смог установить, какой. Прочный, как сталь. Посмотри в нижний правый угол.

– Где?

– Да вот, – Сергей, улыбаясь, указал на едва заметное молочно‑белое пятнышко у самого пола.

– Ну и что?

– Стена выдержала прямое попадание из винтовки, а ты еще спрашиваешь «Ну и что»?

Майкл еще раз присмотрелся и покачал головой:

– Солидно. Сам стрелял?

– Ага, – улыбнулся Сергей, – рикошетом мимо уха так и свистнуло.

– Ну и дурак, – посмотрел на него Майкл, – влепилась бы эта пуля тебе прямо в лоб – чтобы мы тогда делали?

– Ничего, – пожал плечами биолог, – помянули бы.

Майклу оставалось только махнуть рукой:

– Вы все русские – такие чертовы фаталисты.

– Я не русский, но все равно спасибо, мой американский друг. Чего ты переживаешь, Майкл, все ведь обошлось? – пожал плечами Сергей, с любопытством глядя на него.

Майкл снова махнул рукой и прошелся вдоль стены, время от времени останавливаясь и заглядывая в отверстия. Наконец Фапгер остановился у двери.

– Похоже, что здесь приложил руку Росселини, – сказал он, указывая на засовы.

– Я, как эту комнатку заприметил, так сразу наших техников позвал, – довольно постукивая пальцами по стене, сказал Сергей, – чтобы смогли дверь закрепить, как надо. Все условия для содержания есть: клетка налицо, вентиляция присутствует, только вот вояки наши бравые все больше трупы мне таскают, а насчет живого или хотя бы раненого – так это уже выше их сил.

– Хватит издеваться, Дубинин. Если бы я знал, что у тебя уже все давно готово, я бы и не интересовался. Нет, ну надо же, – продолжал возмущаться Майкл, – я его спрашиваю, как человека, а он надо мной издевается, Красной Шапочкой называет!

– Ну, извини, Фапгер, – рассмеялся Сергей, – я не знал, что ты такой обидчивый.

– Я не обидчивый, – проворчал Майкл, – а вот ты, Серега, странный до невозможности. Я думал, что у тебя дел по горло, что ты нас ни о чем не просишь потому, что занят, а на самом деле ты уже готов к приему гостей и молчишь, как Будда.

– А чего мне было вас просить? У вас и так дел по горло. Думаешь, я не понимаю, что такое в лес выходить каждый день и ждать, что вот‑вот эти зверюги выпрыгнут из ниоткуда и башку тебе откусят? Мне довелось квартиру на окраине снимать и в институт на работу ездить через полгорода. А квартира в поганом районе, малолетки, которым по вечерам делать нечего, кроме как с палками и кастетами прохожих по углам подстерегать. Пока обратно от остановки автобуса идешь – такого страху наловишься, куда там.

– Ну, ты Серега сравнил, там ведь, на Земле, люди, а тут звери, – усмехнулся Майкл.

– Иногда там, на Земле, – в тон ему ответил Сергей, – встречаются люди хуже зверей. Со зверями все понятно – у него вид страшный, зубы большие, клыки, а людей нельзя по внешним признакам различить – кто нормальный, а кто зверя в себе прячет. У человека зубы нормальные и клыков нет, и когтей, но от этого не станет легче, когда такая тварь, внешне очень на человека похожая, тебя ножом проткнет или сзади по голове дубиной огреет.

– На тебя так же напали? – посмотрел на него Майкл.

– Ну, – смутился Сергей, – да. Сотрясение мозга мне устроили. Это все зимой приключилось и они с меня куртку и шапку стащили. Мало того, что я еле‑еле, душа в теле, живой остался, так и в больнице еще два месяца с воспалением легких лежал. Как выписали, так не мог нормально на людей смотреть, почему‑то ненавидел всех.

– Почему?

– А ко мне пришел милиционер участковый, ну что‑то вроде полицейского, который постоянно прикреплен за определенным районом города и …

– Я понял.

– Ну, участковый меня расспрашивал, помню я кого или не помню. А черта мне там помнить, если меня сзади вырубили. Он поспрашивал, что‑то в протокол записал и говорит мне: «Тебе еще повезло, что тебя подобрали вовремя». Я говорю: «Ничего себе вовремя, я шел домой в восемь вечера, а подобрали меня в одиннадцать». Мужик какой‑то с собакой гулял, собака меня почуяла, лаять начала, хозяин пошел посмотреть и меня увидел. Участковый на меня так сочувственно посмотрел и говорит: «Я свидетелей опросил, так мимо тебя три раза люди проходили. Видели, что ты лежишь, и шли мимо – думали, что пьяный». Эх, как мне горько стало! Получается, я бы сдох, как собака бродячая, потому что всем было наплевать.

– Случается и такое, Серега.

– Да знаю я, Майк, – устало вздохнул Сергей, – сам знаю. У нас ведь жизнь стала совсем собачья. Людям наплевать на людей, как будто бы ни у кого сердца нет. У меня дома, в моем городе то есть, я лично знал трех человек, которым плохо стало на улице – сердце прихватило, так они и умерли, и никто им не помог, потому что пьяными считали. Страшно мне от этого стало, вот упал человек, лежит без движения, а если бы ему сразу помогли, в больницу отвезли – так, может быть, и в живых остался. А все это от безразличия.

– А к нам как попал?

– Повезло. Мне сестра вызов сделала, она за канадца замуж вышла. Муж ее нормальный мужик оказался, заколачивал прилично, строительный подрядчик – сам кирпичи не кладет, других заставляет. А тут наша мама умирает. Я почти все деньги, что были, на похороны потратил, в долги влез. Сестра приехала, в самый раз успела. Провели мы маму и она говорит: «Я своего заставлю тебе вызов сделать». Сестра у меня умнее, чем я, – улыбнулся Сергей, – она два языка знает, английский и французский, переводчиком работала, и с мужем ей повезло, они познакомились, когда он к нам в отпуск приезжал. Через месяц пришел мне вызов. Я квартиру продал и поехал, хоть языка нормально не знал, но думал, что это дело поправимое. Приехал и начал со своим дипломом устраиваться, дурной был, неопытный, – улыбка Сергея стала горькой, – я же толком не знал, что наши дипломы, особенно по моей специальности, у вас не слишком котируются. Я же не программист и не нефтяник. К тому же за то, чтобы подтвердить свои знания, надо было сдать экзамены на английском – как ты сам понимаешь, не за бесплатно. Я деньги у сестриного мужа брать не захотел и начал на стройке у него простым работягой вкалывать. Увидел ваше объявление и мне понравилось, что вы и в выходные работали. Я и поехал. Вот и все.

– Не жалел никогда, что согласился?

– Нет. Я здесь почувствовал себя нормальным человеком – работа есть, и требуется от тебя то, что ты знаешь и любишь. Здесь я нужен, и люди здесь не такие, как везде, не безразличные, все к чему‑то стремятся. Ученые закопались в своих теориях, а теорий этих – непочатый край. Фермеры да и почти все гражданские, кого я знаю, все сюда прилетели, чтобы устроить новый мир для себя, для детей, и для других. Все понимают, что выжить мы можем только в том случае, если будем друг другу помогать и друг за дружку держаться. Что нет таких понятий «Я хочу» или «Мне надо», а есть интересы общины. Совсем как в старое время, еще до рабовладельцев и рабов. Вот это мне и нравится – работать для людей, заниматься любимым делом и знать, что ты нужен.

– Интересный ты человек, Серега, – с улыбкой посмотрел на Дубинина Майкл. – А как же сестра твоя?

– У сестры уже двое детей, куда ей? Да и жизнью своей она вполне была довольна, не то что я. Майк, я давно у тебя спросить хотел, – Сергей взглянул Майклу в глаза, – зачем сюда столько солдат согласилось поехать? Гражданских я могу понять – у них есть возможность жить так, как они хотят, хотя бы в обозримом будущем. Ученые – им чем больше загадок, тем лучше. А вот солдаты?

– Некоторые, если честно сказать, с законом не очень в ладах – у нас наемников не очень то любят. Некоторые, как и наши гражданские – им хочется пожить для себя на своей земле. Многие мечтают поскорее с оружием расстаться. А некоторым просто нравится воевать – тут ведь не с людьми воюешь. Это в человека трудно стрелять, а в волков проще.

– А тот факт, что они так же разумны, как ты или я, не заставляет задуматься?

– А тут психология срабатывает. Обычный человек знает, что животные думать не могут и поколебать его в этом очень трудно. Волки ведут себя так же, как и земные хищники – нападают, убивают, рвут на части, охотятся – и ничего странного люди в этом не видят. Вот если бы волки вышли на задних лапах, вдев в глаза по моноклю и поинтересовались на чистом английском – «Кто вы такие, разлюбезные пришельцы? Откуда вы прибыли в наши гостеприимные земли?», тогда бы наши смотрели на вещи по‑другому.

– Я в молодости …

– Ой, старик нашелся, – засмеялся Майкл, – «в молодости»!

– Ну, ладно, – улыбнулся Сергей, – я одно время фантастикой увлекался. Там ведь тем не слишком много тем и одна из них – контакт с инопланетянами. Многие писатели‑фантасты поднимали одни и те же вопросы: «Если человек увидит инопланетное существо, то какова будет его реакция на пришельца? Как сможет человек понять, разумно ли неизвестное существо или нет»? И в нескольких романах разных авторов, сейчас уже не помню точно каких, высказывалась одна похожая мысль: «Человеку проще поверить в разумность инопланетян, если они будут хотя бы отдаленно похожи на нас».

– Подожди‑ка, – заинтересовался Майкл, – я что‑то такое слышал. Как их там называли? Гоминиды, что ли?

– Гуманоиды.

– Правильно, вот если человек видит урода, который стоит на двух ногах, кривых или прямых, не важно, с двумя руками, пусть хоть ниже колен, хоть выше, с двумя глазами и ртом – тогда он уверен, что перед ним разумный пришелец из какой‑нибудь Проксимы Центавра или Подмышки Зуброзавра, а если …

– А если перед ним – зверюга на четырех лапах, с полным набором зубов и когтями страшенными, больше похожий на двухметровую смесь волка со львом, – подхватывает Сергей, – так он сразу хватается за бластер и разносит этого зверя на части с диким криком: «Монстр! Монстр!». И не важно, что этот монстр может думать, способен строить логические выводы и вообще умеет гораздо больше, чем этот самый человек с бластером.