Текст книги "Черная пустошь. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Вадим Михальчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 36 страниц)

– Нет – покачал головой Майкл, – иногда мне кажется, что они пытались заговорить с нами, там, с самого начала. Этот вой, наверное, был не просто воем.

– Надо поговорить с Дубининым, может быть, он сможет узнать, могут ли эти звери говорить.

– Они не просто звери, Адам. Теперь я уже не так уверен, что они – просто хитрые хищники. Но я хотел поговорить не об этом.

– О чем же? – Адам внутренне напрягся.

– Сними меня с батальона, Эйд, – Майкл посмотрел в глаза Адама.

Майкла посмотрел на Фолза глазами умирающей собаки.

– Ты не боишься, что все подумают, что ты просто‑напросто струсил? – жестко спросил Адам.

– Да наплевать мне, кто что подумает, старший! Наплевать и растереть! – голос Майкла был тих, но, казалось, воздух от его слов мог вспыхнуть в любой момент.

– Люди решат, что ты предал их.

– Мне и на это наплевать. Поставь вместо меня Кима, он свое дело знает, он командовал людьми. Я не хочу носить эту вину! Я не хочу, чтобы еще чья‑то смерть была на моей совести. Я не хочу отвечать за всех, я снова хочу быть ответственным только за себя. Мне больно, Эйд, – Майкл ударил себя кулаком по груди, – ты же знаешь, как мне больно!

– Да, я знаю.

Адама раздирали два противоположных чувства – ему было жаль Майкла и, в то же время, он ненавидел его. Эту ненависть было трудно объяснить словами. Фолзу казалось, что Фапгер предает его и всех остальных.

– Я знаю, как тебе больно, поэтому я расскажу тебе кое‑что из своего опыта… – Адам посмотрел на Майкла, но тот продолжал смотреть в пол. – Сначала я был таким же, как и ты. Ведь это очень удобно, когда тебе отдают приказы – не надо думать, не надо сомневаться, правильный это приказ или нет. Ты просто делаешь, что тебе говорят, и все. Когда мы с тобой и Ричи вместе попали в спецназ, помнишь, Майк? Мы попали во взвод, в котором были только офицеры, много лейтенантов, таких же, как мы. Нам отдавали команды и мы их выполняли. Нас посылали выполнять грязную работу, но мы верили, что боремся во славу идеалов демократии, в глубине души надеясь, как дети, что боремся с мировым злом. Мы отстреливали наркоторговцев, сутками сидели в засадах, в грязи, нас жрали москиты, пиявки сосали нашу кровь, но мы продолжали верить, что все что мы делаем – правильно. Мы продолжали верить, что вся эта стрельба из засад, взрывы их машин, уничтожение лабораторий – не напрасный труд, а настоящее дело. Потом меня повысили, поставили во главе группы. Помнишь, нас было десять человек?.. Я в первый раз командовал людьми. Не могу сказать, что мне нравилось это. Мне пришлось повидать людей, которым нравилась власть над людьми. Я видел командиров, которые унижали своих подчиненных, издевались над ними, пользуясь своим положением. Я видел командиров, бездумно посылающих людей на смерть и не испытывающих по этому поводу ни сомнений, ни раскаяний, ни страха, абсолютно ничего. Я сразу сказал себе, что никогда в жизни таким не буду. Я не чувствовал никакой радости оттого, что мне приходилось командовать, я ощущал только тяжесть, Майк, чертов груз, хомут на шее. Я смотрел на вас, когда вы стояли передо мной в ожидании, пока я не отдам приказ, и дико завидовал вам. Вам не надо было бояться того, что если я ошибусь, то кто‑то из вас погибнет. Вы не чувствовали, как мне страшно каждый раз, когда я приказываю вам идти в бой, и я ненавидел вас за это. В Панаме сначала нам повезло. Мы все сделали, как надо, выполнили задание, никого не потеряли. Помнишь, что произошло потом?

В Панаме группа, которой командовал Адам, возвращалась после выполнения задания на базу. Вертолет, перевозивший людей, был обстрелян. Майкл помнил это так же ясно, как будто бы это произошло два часа назад. Он помнил, как вдруг загремел вдруг металл вокруг, как будто отбойный молоток лупит по железному листу, помнил, как убитый первый пилот грузно обвис, откинувшись в кресле. Помнил, как за те десять секунд, пока их обстреливали из крупнокалиберного пулемета, второй пилот, раненый в левую руку и ногу, пытался выровнять машину, летевшую в двадцати метрах над деревьями. Он помнил, как кричали его друзья, когда пули прошивали их тела, с легкостью пробивая бронированную обшивку грузового отсека. Помнил, как разлетелась на кусочки голова Парсонса, когда очередь прошлась по кабине, выкашивая всех, кто сидел ближе к кабине пилотов, как его самого обрызгало ошметками крови и мозга. Он помнил, как кричали все – и те, кто умирал, и те, кто был ранен. Помнил, как стрелял куда‑то вниз Ричард, как первые секунды непонимающе таращился на него Адам. Помнил, как недоумение на лице командира сменилось болью, такой болью, что сначала Майклу показалось, что Адам ранен. Помнил, как машина завалилась на правый бок и отсек наполнился дымом из пробитого двигателя. Помнил, как Адам пытался руками зажать кровь, хлещущую из двух огромных дырок на груди Войцеховского, и как он, Майкл, пытался сделать тоже самое с Джилеспи, только Джилеспи был ранен в живот. Помнил, как мельком глянул за борт и застыл от страха на секунду, когда увидел, как близко вырастают деревья. Помнил, как выпали убитые и раненые с правого борта, когда вертолет накренился так, что тело убитого первого пилота ударило раненного второго пилота и тот потерял контроль над машиной. Помнил, как Адам, повисший на страховочном тросе, держал в правой руке Войцеховского, а в левой – Ричарда, а сам Майкл вцепился в Джилеспи, когда вертолет врезался в верхушки пальмовых деревьев, срезая плоскостями жесткие листья. Майкл помнил страшный удар, когда вертолет развернуло, когда лопасти винта смяло о стволы деревьев со страшным заунывным скрежетом. Помнил собственный короткий полет и удар о дерево, дикую боль в переломанной челюсти, тошноту и рвоту из‑за сотрясения мозга. Помнил, как Ричи смог перевязать сломанную руку Адама и помнил, как смотрел Адам на исковерканные и изувеченные тела своих друзей…

Они даже не смогли похоронить их по‑человечески. Только Ричард был без единой царапины, счастливчик, ему пришлось помогать Майклу и Адаму. Двое суток они пробирались к базе, пока их не подобрала спасательная команда…

Фапгер помнит, помнит даже слишком хорошо.

– Тогда я чуть не сошел с ума, – продолжает говорить Адам, не глядя на Майкла.

Майкл внимательно смотрит на Адама, но он не замечает этого:

– Мне хотелось умереть вместо них, но это было неправильно. Их убил не я, а тот чертов пулеметчик. Я сделал все, что было в моих силах. Я прекрасно понимаю тебя, Майки, я понимаю, что тебе трудно, но сейчас ты просто психуешь, когда нужно разобраться в себе.

– Да не психую я! Просто… – Майкл замолкает.

– Я думаю, что ты сделал все, что мог, Майки. Я уверен в этом. Ты должен понять одну вещь: да, ты отдаешь приказы, да, ты можешь отдать такой приказ, который может стоить кому‑нибудь жизни, но не ты убил этого парня, – это сделал волк. Ты не должен бросать батальон, ты должен найти силы, чтобы противостоять своему страху. Я знаю, что ты боишься ответственности, все этого боятся, но ты должен продолжать. Короче, я дам тебе неделю. Успокоишься, подумаешь. Если потом ты придешь ко мне и скажешь, что не готов, я передам командование Киму. Договорились? – Адам протягивает руку.

– Да, – Фапгер протягивает руку в ответ.

Они некоторое время молчат.

– Как ты, Майк?

– Хреново, старший, хреново, – вздыхает Майкл и идет к платформе.

– Через два часа мы дадим ток на периметр, будь готов.

– Ладно, – Майкл машет рукой в ответ и платформа уходит вниз ярким пятном света…

При выходе на площадку Адам чуть не сталкивается с Ченем.

– Мы закончили, Адам. Я вызвал Варшавского снизу, чтобы еще раз проверить его оборудование перед вылетом.

– Джек сам управится с гелием? – улыбается Адам.

– Я думаю, да, – невозмутимо кивает Чень, – Джек способный ученик. Я пойду, Адам, меня вызвал Дубинин, надо проверить образцы почвы и воздуха на предмет болезнетворных бактерий.

– Спасибо, Чень.

– Не за что.

В помещении снова появляется грузовая платформа, на ней стоит Варшавский. В руках у него – большой серебристый чемодан, в таких техники носят инструменты или необходимые приборы. Чень обменивается приветствием с Дэвидом и исчезает.

Адам и Варшавский вместе выходят на площадку. Джек придирчиво осматривает грузовые крепления, на которых подвешены две цифровые фотокамеры с мощными объективами, закрытыми черными кожухами светозащитных бленд.

– Проверим связь, – говорит техник, присаживаясь на корточки перед дирижаблем.

Он раскрывает чемодан. Внутри, на одной панели – экран монитора, на другой – клавиатура. Варшавский устанавливает компьютер на легком переносном столике. Адам позаботился о том, чтобы на обзорной площадке появилась кое‑какая мебель, хотя бы пластмассовые столики и стулья.

Минуту техник терпеливо ждет, пока компьютер загрузит всю необходимую для работы информацию. Потом он нажимает клавиши на клавиатуре, поясняя свои таинственные манипуляции Адаму и Джеку, молча стоящих за его спиной:

– Сейчас я запускаю программу радиосвязи с камерами на дирижабле. Устанавливаю условия передачи изображений и частоту съемки. Запоминай, Джек, в следующий раз будешь делать сам, если придется.

– Хорошо, мистер Варшавский.

– Теперь я указываю путь передачи изображений. С камер они пойдут сюда, к станции приема и контроля, а затем к нам вниз, на вычислительный сервер. Проверим, как пройдет съемка.

Варшавский нажимает несколько клавиш, слышатся два четких щелчка. Через две секунды на экране появляется высококачественные изображения каменного пола площадки.

– Отлично, – удовлетворенно кивает техник, – теперь смотри внимательно, Джек.

Изображение на экране меняется: теперь экран разделен на шесть прямоугольных областей.

– Два нижних «окошка» – поля, в которых будут появляться изображения, – объясняет Варшавский, показывая на соответствующие прямоугольники, – четыре верхних – это навигационная система дирижабля и система управления двигателями.

Варшавский подключает к разъему компьютера джойстик с тремя функциональными клавишами и с улыбкой смотрит на Джека:

– Справишься?

– Не вопрос, – улыбается Криди‑младший, – на чемпионатах у меня похожая техника была, только попроще и дешевле гораздо.

– Ну, тогда ты знаешь, – кивает на экран Варшавский, – два «окна» посредине показывают местоположение дирижабля. Две миниатюрные видеокамеры покажут тебе положение аппарата относительно земли, в случае необходимости ты сможешь откорректировать курс. Два «окна» наверху показывают состояние работы двигателей, силу ветра, угол крена и дифферента, упругость оболочки, в общем, разберешься.

– Разберусь, – уверенно говорит Джек.

– Тогда я побежал, надо проверить, как там мои парни установили программу картографирования. Если что‑нибудь пойдет не так, вызывай меня по рации или через компьютер. Я там запустил программу связи, если что, прибегу, – Варшавский еще раз проверил компьютер и убежал.

– Не боишься, Джек? – спросил Адам.

– Немножко, мистер Фолз, – смущенно ответил Джек, – боюсь дирижабль угробить. Я ведь понимаю, что у нас любая техника на вес золота.

– Насчет этого не переживай, любой техникой надо управлять спокойно и не боятся. Когда боишься – всегда что‑нибудь случится.

– Насчет управления я не очень боюсь, мистер Фолз. На соревнованиях я моделями управлял, там скорости большие, реакция нужна хорошая. А дирижаблем проще, у него скорость меньше, он больше устойчивый, чем модели самолетов. Чего я боюсь – чтобы не было сильного ветра.

– Так ветра почти нет, – Адам посмотрел на показания ветроуловителя. – Метр в секунду.

– А вдруг?

– Ну, если случится сильный ветер, тогда ты его и бояться будешь. А заранее бояться – попусту нервы тратить.

– Ладно, – Джек нажал клавиши на клавиатуре и взялся за ручку джойстика.

С глухим ворчанием сытого кота ожили электродвигатели, питавшиеся из миниатюрного аккумулятора.

– Отпускайте, мистер Фолз! – крикнул Джек.

Двумя руками Адам рывком потянул на себя свободные концы петель и дирижабль легко взмыл в небо.

– Порядок, – пробормотал Джек, уверенно нажимая клавиши, глядя на экран.

Дирижабль поднялся вверх на десяток метров и начал медленно удаляться от башни.

Адам подошел к Джеку и увидел, как побелели пальцы мальчика, сжимавшего ручку управления.

– Расслабься, Джек, – мягко сказал Майкл, – дыши спокойно. Представь, что все это игра.

Сжатые пальцы расслабляются, Криди‑младший делает несколько глубоких вдохов и выдохов и поудобнее устраивается на стуле.

– Знаете, мистер Фолз…

– Адам.

– Адам, – благодарно улыбается Джек, – я ведь на Земле мало в игры с компьютером играл. Отец нас с малолетства к работе приучал, на земле ведь работа трудная, мистер Ф…, ой, Адам, – поправляется мальчик.

– Я знаю, Джек, четыре лета подряд я работал на ранчо своего деда в Монтане. Дед держал лошадей, был упрямый старик, суровый. Приходилось работать наравне с взрослыми мужчинами. И поначалу я думал, что вообще помру – целый день жара, пыль, потный весь, с головы до ног мокрый, как мышь.

Адам говорил и ему нравилось, что Джек не теряет контроля за управлением. Мальчик время от времени внимательно смотрел на Адама, но большую часть времени он смотрел на экран, иногда быстро нажимая какие‑то клавиши, иногда чуть заметно наклоняя ручку джойстика.

– Вот‑вот, – подхватывает Джек, – значит, знаете. У нас на ферме отец, конечно, лошадей не держал, дорого это, но коровы были, за ними уход нужен и глаз да глаз. Так вот, насчет игр. Лет в двенадцать я начал сам модели собирать дома, на чердаке. Читал книги про братьев Райт, про то, как люди сами свои самолеты строили, и мне захотелось. Отец поначалу ворчал, «лучше бы на рыбалку пошел» говорил, а потом, как моя модель на конкурсе штата третье место заняла, отец в меня поверил на все сто. Говорил, «если у тебя талант есть, так давай, младший, работай головой. Поступишь в колледж, ученым будешь, главное – работать и не останавливаться, все время пробиваться вперед».

– Твой отец – хороший человек.

– Да, сэр, мой па – молодец, – с гордостью подтвердил Джек. – Только, когда разорились мы, он расстроился сильно. Переживал, думал к кому‑нибудь в наемные работники наняться, а тут – ваше объявление увидел. Поначалу па сомневался, конечно, а как с вами поговорил – так поверил сразу, на все сто. Сразу стал на нас всех покрикивать – «собирайтесь», мол, «будем работать, новый дом у нас будет». Па всегда мечтал, чтобы у него была хорошая земля. Он труженик у меня, никогда без дела не сидит.

Джек замолчал, с улыбкой глядя на экран компьютера.

Адам вспомнил своего отца – военного, ушедшего в армию наперекор желаниям собственного отца, деда Адама. Отец прошел долгий путь от рядового до полковника, служил честно, еще восемнадцатилетним ему пришлось воевать во Вьетнаме. Он остался жив и погиб случайно и трагически. Во время учений отец увидел, как новобранец выронил боевую гранату из рук. Вокруг него было еще много людей и отец, не раздумывая, накрыл гранату своим телом. Он спас другие человеческие жизни, пожертвовав своей. Адам часто размышлял, успел ли отец подумать о своей жене и сыне. Адаму было тогда всего десять лет, но смерть отца он запомнил навсегда. Это была первая смерть, которую ему пришлось пережить.

С течением времени Адам узнавал о своем отце из рассказов матери, он часто рассматривал фотографии, которые мать бережно хранила в семейном альбоме, прикасался к наградам отца, нежно проводя пальцами по холодным граням медалей. Когда ему исполнилось четырнадцать, мать рассказала ему, как погиб отец, и то, что отец пожертвовал собой, наполнила Адама чувством гордости.

Он гордился собственным отцом, считал его героем. Он пошел в армию только потому, что отец был военным. С самого детства Адам хотел быть таким, каким был его отец.

– Я прогоню его вокруг границы периметра, – отвлек Адама от его воспоминаний голос Джека, – а потом буду постепенно увеличивать радиус разворота. Нас же, в первую очередь, интересуют ближайшие окрестности?

– Да, конечно. Уже освоился?

– Да, – спокойно улыбнулся мальчик, – ничего сложного, ветер в норме, двигатели работают нормально, картинка с камер идет отличная.

Адам прошелся по площадке, разминая уставшие ноги. Джек с тревогой посмотрел на него. Адам понял его опасения и сказал:

– Посижу‑ка я с тобой, Джек, воздухом подышу.

Джек с облегчением вздохнул: он не хотел оставаться один, но боялся сказать об этом прямо.

– А я вас ни от чего не отрываю? – спросил Джек, с сомнением глядя на Адама.

– Знаешь, в чем преимущество руководителя? – улыбнулся Адам.

Джек отрицательно покачал головой.

– Я даю всем работу, но чем заняться самому я выбираю сам. Контролировать выполнение можно и по рации.

– Точно.

– Да и кого контролировать? – заметил Адам, разминая мышцы шеи. – Наши ученые работают на совесть, Верховин уже протянул провода по всему лагерю, скоро включим защиту. Я, честно говоря, думал, что ограду мы поставим только через дня два, а видишь, как здорово вышло.

– Я думаю, это потому, что каждый делает то, что умеет и знает.

– Хорошая идея, – улыбнулся Адам и продолжил размышлять вслух, была у него такая привычка. – Техники наши тоже молодцы, тянут водопровод из подвалов, скоро горячая вода будет везде. Вот если бы они еще придумали, как канализацию и сточные воды отвести за пределы лагеря – цены бы им не было…

– Мистер Фолз, это Верховин, – раздался голос из рации, – где вы?

– Я на крыше башни, Николай. Прием.

– Мы проверяем параметры напряжения для ограждения. Ждем вас.

– Простите, пожалуйста, но я сейчас занят. Начинайте без меня.

– Хорошо, – голос искажался шипением помех.

– Николай?

– Да?

– Большое спасибо, Николай. У меня просто нет слов, чтобы выразить всю степень восхищения вашей работой. Спасибо.

– Да не за что, Адам. Вы меня просто в краску вгоняете.

Инженер отключился.

– Вот возьми мистера Верховина, – сказал Адам, – как ты думаешь, почему он испытывает неловкость, когда его благодарят за то, что он делает?

– Не знаю, – пожал плечами Джек.

– Скорее всего, тут две причины: первая – он по‑настоящему скромный человек. В отличие от таких, знаешь, кокетливых умников, которым нравятся, когда их хвалят.

– Как девчонки в школе, – Джек изобразил лицом и свободной левой рукой некую пародию на стоящую перед классом лучшую ученицу, в притворной скромности закрывающую глаза и хлопающую ресницами.

– Наверное, – улыбнулся Адам, – я, честно говоря, слабо помню школу, старость, знаешь ли.

– А вторая причина?

– Мне кажется, что на прежней работе, которая была у мистера Верховина, его там просто не ценили. Он, наверное, работал так, как и сейчас, выкладывался, старался, а начальство не обращало на него никакого внимания. Некоторые люди не ценят таких, как мистер Верховин – незаметных тружеников. Есть разные виды начальства, одни считают подчиненных мусором, другие панибратски похлопывают по плечу и готовы сожрать, если допустишь хотя маленькую ошибку, третьи считают тяжелый труд своих подчиненных обычным делом, над которым не стоит особенно задумываться и за который не стоит хвалить.

– Нам очень повезло с мистером Верховиным.

– Я тоже так думаю. Ну, как там наша птичка?

– Пошел на второй круг, два километра от периметра в глубину…

В то время, как Адам в разговоре с Криди‑младшим заставил себя не думать, над тем, как трудно сейчас Майклу Фапгеру, Джек Криди‑старший разговаривал с Алексом Томпсоном возле палаток первого батальона.

– Травы набрали всего ничего, скотине еле‑еле до завтра хватит.

– Ну хватит, – проворчал Томпсон, – не сдохнет твоя скотина. Я же говорил тебе еще на Земле – вместо бумажной упаковки или пенопласта для своих плугов и другого барахла использовать скошенное загодя сено.

– Да мы‑то использовали, – махнул рукой Криди, – не дурнее тебя, да только хотелось сразу понять, как скотина местные корма примет.

– Вот сегодня и проверишь.

Они немного помолчали, поглядывая на то, как солдаты растягивают палатки, вбивают алюминиевые колышки поглубже в землю, носят кипы спальных мешков и одеял. Томпсон и старший Криди познакомились во время подготовки. Оба семейные, оба в годах, они сблизились, как могут сблизиться соседи при переезде в новый дом. Их жены подружились сразу же, у них сразу же нашлись общие темы – рецепты, дети, кухня, время от времени разбалтывающиеся мужики, в общем, вечные темы женских разговоров во время общей работы по кухне или вечерком за кофе. В тренировочном лагере на Земле Криди и Томпсоны жили в соседних домах и здесь палатки поставили рядом. У Томпсонов было двое мальчишек: Фред и Роджер, отчаянные хулиганы, боявшиеся только двух вещей: гнева отца и слез матери. Томпсон еще до Высадки приказал своим бандитам помочь матери и миссис Криди при устройстве палаточного городка. Филлис Криди, мать Натали и Джека‑младшего, и Анжела Томпсон, мать Фреда и Роджера, сейчас наводили порядок в своих новых временных жилищах. Беспокойные сыновья Томпсона вели себя сегодня просто примерно: помогали Джеку Криди‑младшему при разгрузке, потом помогали устанавливать палатки, носили вещи обеих семей, помогали матери и миссис Криди – Натали было всего двенадцать, и Филлис Криди с радостью приняла мужскую помощь, пусть даже и от двух мальчишек.

– Как там мои? – спросил Томпсон.

– Нормально, твои Фред и Роджер наработались, еле ноги волочат – помогали транспорты разгружать.

– Молодцы, что не отлынивали.

– Да они же у тебя совсем взрослые мужики, Алекс, все отлично понимают, что к чему.

– Это да, – довольно усмехнулся Томпсон.

– Наши старухи уже устроились, я заходил полчаса назад проверить – так они уже всех проглотов накормили, сами сидят себе, кофе пьют с булочками. Итальянец этот, Валлоне – толковый мужик, команда у него ничего себе. Это же, прикинь, на такую ораву еду наготовить.

– Так ты же говорил, что наши половины сами готовили?

– Ну, кто семейный – тем проще, жены еду готовят или дочки, а технарям и солдатам или неженатым – надо же питаться нормально. Наши только за булочками и сдобой сходили. Слышишь, ученые наши, – оживляется Джек, – говорят, вообще с самого утра не ели ничего – так в работу ударились. Мазаев лично распорядился, чтобы все ели в три смены.

– Да, я знаю. Наши тоже по ротам в столовую бегали.

Снова – молчание, его нарушает Томпсон:

– Что там твой Джек?

– Младший с самого утра в башне пропал, – улыбается старший Криди, – мне, слышишь, по рации докладывается, мол, па, к обеду не жди, приду, как стемнеет, дел полно. Слыхал, «дел полно»? – он довольно смеется.

– Он у тебя головастый.

– Да, – с гордостью за сына подтверждает Криди, – у нас в роду дураков не было. Джек, наверное, в деда подался. Отец мой с малолетства на земле трудился, но любил всякие штуки хитрые придумывать. У нас воду из колодца насос от ветряка вытягивал, повернул рычаг – и само полилось. Мог сам часы сделать, да такие точные что за год только на минуту опаздывали. Делал пугала такие, что сами руками‑палками от ветра мотали, как живые, у нас сроду ни одной вороны на полях не было. Сам бочки делал, сейчас такого искусства уже никто и не помнит, а зачем, когда стальную бочку можно купить, – с горечью сказал Криди. – Никто отца не учил, сам придумал. Все сам мог сделать своими руками, все починить мог.

Снова молчание. И Томпсон и Криди из той породы мужчин, для которых паузы в разговорах часто важнее любых слов.

– Как он? – негромко спрашивает Джек, кивая в сторону широкоплечей фигуры Майкла, медленно идущего вдоль проволочного забора.

– Держится, – тихо отвечает Томпсон.

– Это же надо такая беда – в первый же день парня потеряли, – качает головой Джек.

– Судьба, – меланхолично пожимает плечами Томпсон, привыкший к потерям за долгие годы службы в миротворческом батальоне по всему миру, – тут уж как написано, так и будет. А комбат наш молоток – с каждым поговорит, пошутит, спросит, что да как. Первый бой вообще чисто прошел – сколько волков положили.

– Да что там «положили», – морщится Криди, как от кислого, – много ума надо, чтобы зверей стрелять в упор.

– Не скажи, старина, – возражает Томпсон, – ты в этих делах – бревно, вот и не суйся. Бой был грамотный, потому как стреляли все мало, но точно, и положили зверюг много, всех, которые из леса вышли.

– А как же паренька этого, в лесу? – осторожно спрашивает Криди.

– А так, – вздыхает солдат, – лес‑то видишь, какой густой?

– Ну, чащоба страшная.

– Вот, мы же твоего Джексона и ваших вывели травы накосить. Ваши косили, косили, когда наши начали кричать, что видят зверя по термооптике. Комбат сразу приказал сворачиваться, я думаю, правильно, потому что где один – там могут и еще быть. Мы начали отходить, а эта зверюга начала вокруг нас носиться, пугать, рычать. Мы начали в него палить – да куда там, он быстрый оказался, верткий. Стреляли мы во все стороны – у страха глаза велики. И смотрели все, понятное дело, в ту сторону, где зверь бегал. Потом волк убежал, мы огляделись, смотрим – а Докса из первого взвода и нет. Только винтовка его на земле лежит. Комбат мне приказал людей отводить, а сам с первым отделением побежал по следам, хотел парня у волков отбить. Да не успели они, мертвым нашли, метрах в ста от нас.

– Да‑а‑а, дела, – протянул Криди. – Я в башне слышал, наши собирались праздничный ужин по случаю прибытия устроить, теперь то уже вряд ли.

– Конечно, какое тут теперь торжество.

– Ты когда домой, что Анжеле сказать? – спросил Криди.

– Точно не знаю, как дежурство на постах установим, так забегу на пару часов. Скажи, чтобы не волновалась.

– Ладно. Увидимся.

– Увидимся, Джек…

Майкл снова входит в госпиталь. В одном из многочисленных брезентовых «отсеков» он находит Сергеева. Хирург уже успел снять синий прорезиненный халат, в который он был одет во время вскрытия тела Докса и теперь он в такой же камуфляжной форме, в которую одеты почти все колонисты. Он сидит за столом и читает какие‑то компьютерные распечатки, временами удивленно приподнимая брови.

– Заходи, присаживайся, – говорит вошедшему Майклу Сергеев, решительно сворачивая свои бумаги и освобождая стол.

Майкл осторожно садится на складной стул. Тонкий проволочный каркас со скрипом прогибается под сотней килограммов, Майкл напряженно замирает, но стул решает выдержать. Сергеев открывает один из ящиков, штабелем поставленных в углу «кабинета» и ставит на стол металлическую литровую канистру с пластмассовой пробкой. Из другого, маленького, ящика хирург достает два пластиковых стаканчика и бутылку минеральной воды.

– А я думал, что насчет спирта ты несерьезно, – усмехается Майкл.

– Я никогда не шучу насчет спирта, – серьезно говорит Сергеев, но глаза его улыбаются, – тот, кто шутит насчет спирта, может навлечь на себя серьезные неприятности.

– А может, не надо, Слава, не пожалеем ли мы потом, что растратили впустую то, что больным понадобится? – уже серьезно спрашивает Майкл.

– Насчет больных – сплюнь и постучи.

Майкл недоуменно смотрит на Сергеева и тот, улыбаясь, поясняет:

– У нас дома обычай такой есть, суеверие: чтобы не накликать беду, не сглазить, нужно три раза сплюнуть через правое плечо и постучать по дереву.

Майкл послушно плюет три раза и оглядывается вокруг.

– Тут же нигде дерева нет.

– Тогда по голове себе постучи, легонько.

– Издеваешься?

– Майк, – прижимает руки к груди Сергеев, – ни разу никогда.

– Ладно, – Майкл стучит костяшками пальцев по лбу. – Странные у вас, русских, обычаи.

– У кого как, – философски замечает хирург, – я вот у Марка Твена, в «Приключениях Геккльбери Фина» читал, как мальчик бросал соль через левое плечо и перевязывал волосы ниткой от дурного глаза. Или когда убиваешь паука, – он наморщил лоб, вспоминая, – точно не помню.

– Сам не помню, – рассмеялся Майкл, – я давно Твена читал, еще в школе.

– Да я тоже в школе. Ты как, спиритус так примешь или развести?

– Разведи, пожалуйста.

– Пополам?

– Да.

– Чувствуется подход специалиста, – с уважением говорит Сергеев, тщательно разливая спирт по стаканчикам.

От воды спирт быстро мутнеет. Сергеев отставляет канистру в сторону и достает из пластмассового тюбика две оранжевые таблетки.

– Ты, что, док, хочешь, чтобы мы от спирта с «колесами» загнулись?

– Не дергайся, это недельная норма витаминов, – успокаивает Сергеев, – с завтрашнего дня заставлю всех принимать. Пока еще наши ботаники найдут какие‑нибудь травки местные полезные. Ну, давай, за упокой души Майкла Докса, светлая ему память.

Мужчины встали, как по команде, и поднесли стаканчики к губам. Складки брезентовой «двери» раздвинулись и в «кабинет» Сергеева вошла невысокая черноволосая женщина с тарелками в руках. Это была жена Сергеева, Марина, тоже врач, только женский. Она насмешливо посмотрела на мужчин, ее карие глаза лукаво прищурились.

– А я слышу…, – начала она, но Сергеев взглядом остановил ее, показав глазами на Майкла.

Марина была умной женщиной и поняла, почему они стоят и собираются пить стоя.

– Давайте, мужики, поминайте, и я с вами.

– Давай, Майк, – Сергеев поднял стаканчик, выдохнул, опрокинул в себя разведенный спирт, подождал секунду и резко выдохнул.

Майкл проделал ту же операцию, только выдохи его были гораздо тяжелее, чем у хирурга.

– Не по‑русски сидите, мужики, – с улыбкой смотрит на витамины, лежащие перед мужчинами. – Ты что, собирался закусывать этим? И гостя угощать?

– Ну, дорогая, чем богаты, – разводит руками Сергеев.

– Балда, – говорит Сергеева, быстро расставляя тарелки на столе.

На тарелках – хлеб, нарезанная кусками консервированная ветчина, консервированные маслины, огурцы и помидоры.

– Я всегда говорила: если мужиков не покормишь – с голоду подохнут, а не догадаются в собственный холодильник заглянуть, – она раскладывает вилки и садится рядом с мужем.

– Спасибо, дорогая, – Сергеев ласково гладит ее по плечу.

Марина, усмехаясь, сбрасывает его руку:

– Наливай‑ка и мне, дорогой.

– Выполняем, – отвинчивает красную пробку Сергеев.

– Майкл, вы кушайте, мой вас еще успеет догнать, – на тарелке перед Майклом мгновенно вырастает горка ветчины, заботливо окруженной пятком огурцов.

– Спасибо, – Майкл смущенно и благодарно смотрит на Марину.

Он откусывает кусок хлеба и понимает, как же он проголодался.

– Тебе на треть, дорогая?

– Да. Слышишь, Сергеев, а тебе не стыдно тратить казенное имущество?

– Стыдно, – признается он, разливая Майклу и себе, – но, представь себе, я сегодня успел договориться с Ченем Ли по поводу устройства аппарата для возгонки спирта из подручных средств.

– Это же из каких таких подручных средств?

– Да из чего угодно, что может бродить, из зерна, например. Найдем же мы где‑нибудь в округе зерно, в конце концов.