Текст книги "Шестая батарея"

Автор книги: Вацлав Билиньский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

II

Построение на занятия проводил старшина батареи, старший фейерверкер Зубиньский, человек уже немолодой, с гладко выбритым лицом и крупным, с горбинкой, носом. Все в нем выдавало человека, привыкшего к воинской дисциплине. Ходил он пружинистой походкой и выглядел для своего возраста молодцевато. Команды подавал строгим, хорошо поставленным голосом. «Служака», – определил Мешковский.

Незадолго до того как старшина начал зачитывать приказ, появился Чарковский. Поздоровался с Казубой, затем представился Брыле. Мешковскому подал руку и, не говоря ни слова, подошел к своему взводу. Следом за ним вошел, запыхавшись и раскрасневшись от бега, молоденький подпоручник. Мешковский догадался, что это лейтенант Виноградов, напоминавший опоздавшего на урок ученика. Увидев, что перекличка еще не началась, облегченно вздохнул.

В приказе отмечалось, кто и чем должен заниматься, и сообщалось, что с сегодняшнего дня к исполнению обязанностей в батарее приступили новый заместитель командира батареи по политико-воспитательной работе (замполит) и командир второго взвода.

Когда старшина кончил читать, Казуба сказал по этому поводу несколько слов. После него, также коротко, выступил Брыла. Когда раздалась команда «Приступить к занятиям!», Мешковский повел взвод на занятия по артиллерийской технике. По дороге познакомился со своим заместителем, курсантом Добжицким. Разговаривая с ним, обеспокоенно думал: «Как же я выдержу эти занятия? Глаза буквально слипаются».

В батарее остались только командир первого взвода Романов, Брыла и старшина. Романов отправился в офицерскую комнату. Зубиньский стоял посреди коридора, нерешительно поглядывая на хорунжего. Наконец подошел к нему с явным намерением поговорить.

– Товарищ подпоручник, вы недавно в нашем училище?

Брыле понравились слова «в нашем училище», он кивнул в знак согласия и в свою очередь спросил:

– Как вам служится?

Зубиньский отвел взгляд в сторону. Ответил не сразу, после некоторого раздумья:

– Вам, наверное, нетрудно понять, что для меня, старого солдата, здесь много нового. Но что особенно мне нравится, так это человеческое отношение офицера к младшему командиру…

Побеседовав еще немного, старший фейерверкер попросил разрешения приступить к своим обязанностям. Брыла вошел в офицерскую комнату.

Романов не слышал шагов вошедшего и скрипа двери. Он сидел за столом, опустив голову на руки. Перед ним лежал маленький треугольник письма. Он обернулся лишь тогда, когда Брыла уже стоял у него за спиной.

– А, это вы, – сказал он потухшим голосом.

– Письмо с родимой сторонки? Вот это действительно радость… – начал было Брыла, но вдруг осекся.

На лице Романова было написано совсем другое. Он тряхнул головой и тихо сказал:

– Нет, это не радость…

Брыла больше не спрашивал. Он почувствовал, что каждое новее слово еще больше разбередит душу офицера, и перевел разговор на другую тему. Начал расспрашивать об училище.

Романов, по-видимому, пытался прогнать грусть и попробовал даже улыбнуться.

– Училище хорошее…

– А наша батарея?

В глазах советского офицера промелькнула искорка живого интереса.

– Наша батарея? Будет образцовой…

– Правда, политическая работа в ней пока запущена.

Брыла ждал дальнейших пояснений, но Романов неожиданно спросил:

– А вы сами-то кто?

Вопрос застал Брылу врасплох. Он не понял, о чем его спрашивают. Романов, заметив это, пояснил:

– Ну, в политическом плане…

– Ах так… Вы же видите, что я заместитель командира батареи по политико-воспитательной работе.

Романову такое объяснение, видимо, мало что говорило.

– Это-то я знаю. А как вы стали замполитом?

– Я член Польской рабочей партии. До этого был комсомольцем. Теперь направлен на работу к вам.

– Вот и хорошо, – кивнул Романов. – Значит, вы были комсомольцем? – Он поглядел изучающе и протянул Брыле руку. Тот пожал ее, затем сел за стол напротив.

– Расскажите, что происходит в нашей батарее?

Романов забарабанил кончиками пальцев по крышке стола. Было видно, что он обдумывает ответ.

– Курсанты – орлы, – глянул он на Брылу и добавил: – Ребята вот такие! – Он поднял вверх большой палец, сжав остальные в кулак. – Но политически неграмотные. Может, среди них затесалась и контра…

– А каким был мой предшественник?

Романов безнадежно махнул рукой.

– А командир батареи? – допытывался Брыла.

– Учится, а на остальное у него не остается времени… Но он хороший парень, ничего не скажешь…

В это время дверь резко распахнулась и в комнату вошел советский офицер.

– Здравствуйте, – поздоровался он басом. Подошел к столу, бросил на него фуражку и планшет.

Брыла сразу же узнал его. Это был полковник Воронцов, которого вчера за обедом ему показывал Казуба.

Романов при виде полковника встал и почтительно козырнул. Хорунжий последовал его примеру. Воронцов поздоровался с каждым за руку. Затем вытащил стул почти на середину комнаты, уселся, потер правое колено.

– Беспокоит? – спросил Романов.

Тот, приглядываясь к Брыле, промолчал.

Воронцову давно уже перевалило за пятьдесят. Коротко подстриженные непокорные волосы сплошь посеребрила седина. Лицо энергичное, смуглое, но главное – живые, веселые глаза, делавшие его моложе своих лет. Он был в советской форме, на груди только одна награда – орден Ленина. Гимнастерка старательно заправлена, ремень застегнут на последнюю дырочку. На шее выделялась миллиметровая полоска белоснежного подворотничка. Собранные в гармошку сапоги, хотя и не были новыми, своим блеском свидетельствовали об аккуратности хозяина.

На какое-то время в комнате воцарилась тишина. Ее нарушил Романов.

– Это новый замполит, – сказал он, указывая на Брылу.

– Понятно, – буркнул Воронцов и с еще большим любопытством уставился на хорунжего. Наконец спросил: – А опыт политработы у тебя есть?

Романов снова опередил хорунжего:

– Он комсомолец…

Лицо Воронцова расплылось в улыбке.

– Во-от оно что! – сказал он, растягивая слова, и хлопнул рукой по ноге.

Через минуту они уже беседовали, как старые приятели. Воронцов обращался к ним на «ты», Брылу часто называл «сынок». Он интересовался его биографией, интересами и взглядами. Когда хорунжий высказал опасения, сможет ли он навести порядок в батарее, полковник протестующе махнул рукой.

– В любом деле самое трудное – это начало. Но ты справишься, – сказал он с уверенностью. – Ты коммунист, а не какой-то там Слот… Ну как его?..

– Слотницкий, – подсказал Романов.

– Вот-вот… Слотницкий. Этот Слотницкий, – продолжал Воронцов, – не понравился мне с самого начала. Черт его знает, как он стал замполитом. Беседовал с ним не раз. Меня аж злость брала. Бубнил все время одно и то же… «В батарее собрались одни реакционеры, – говорил, – настроены враждебно…» Вот и вся его политическая работа. А как-то спросил его, кто он, собственно, такой… Так он мне: «Демократ». Спрашиваю, как это понимать, а он плетет черт знает что… Сам в элементарных вещах не разбирался, как же он мог вести разъяснительную работу среди других? А знаешь, какую ошибку допустил Слотницкий? – продолжал полковник. – Принципиальную ошибку!

– У него их было достаточно, – буркнул Романов.

– Самая крупная его ошибка заключалась в том, что он рассматривал батарею как единое реакционное целое… Я обращал его внимание на это – он не понял. А ты, сынок, не имеешь права этого делать! Ты коммунист! Помни, в батарее сто человек. Что ни человек – то проблема. Есть враги, но есть и союзники. И ты должен уметь различать их. А Слотницкий не сумел!

Полковник обратился к Романову

– Взять, к примеру, Бжузку. Отличный парень. Образованный, способный, – каждое слово полковник чеканил, хлопая рукой по колену, – и в политическом плане нам близок. Только вот поработать бы с ним, растолковать ему, что к чему.

Из коридора донесся голос дневального, объявлявшего перерыв. Воронцов встал, взял фуражку и планшет.

– В этом-то как раз и заключается твоя работа, – сказал он на прощание. – Действуй так, как учили тебя в комсомоле, и работа наверняка пойдет. Ну, пока.

Когда дверь за полковником закрылась, Романов поглядел на хорунжего.

– Замечательный человек, – сказал он.

III

Романов отправился к дежурному по училищу. Брыла остался один. Он уселся у окна и уставился на синеющую вдали линию горизонта. Задумавшись, не заметил, как вошел дневальный.

– Товарищ хорунжий! Вас вызывает заместитель командира дивизиона по политико-воспитательной работе поручник Лис! – чеканя каждое слово, доложил курсант.

«Черт побери! Совсем забыл, – подумал Брыла. – Ведь я должен был явиться к нему. Нехорошо получилось».

Лис был хилым блондином, на лице его застыло неприятное, ироническое выражение. Хотя он одевался с иголочки и следил за своей выправкой, был похож на гражданского человека, впервые в жизни надевшего военную форму. Поручник сидел за столом, вытянув ноги. Когда Брыла обратился к нему, встал и, как положено по уставу, принял рапорт. Затем указал рукой на стул.

– Садитесь. Я жду вас с утра, – сказал Лис, не глядя на Брылу. Какое-то время возился с замком ящика письменного стола. – Снова заело, черт возьми! – выругался он и с силой рванул за ручку. Ящик выскочил – и Лис облегченно вздохнул. – Я уже было подумал, что придется ломать… – Выложил на стол тетрадь и какие-то записи. Затем, будто вспомнив о присутствии Брылы, поднял от тетради глаза и наткнулся на взгляд хорунжего. – Хочу спросить вас: вы что, не знаете, что такое дисциплина? Начальник должен посылать за вами, потому что вы не изволите явиться к нему сами!

Брыле стало жарко. Он пытался было что-то сказать, но Лис резко перебил его:

– Мне не нужны ваши оправдания. И хватит об этом. Надеюсь, что подобное больше не повторится.

– Так точно.

– Ладно. Поговорим теперь о вашей службе. Опыт политико-воспитательной работы у вас есть? Где до этого воевали?

Рассказывая короткую биографию, Брыла внимательно следил за заместителем командира дивизиона. Его внимание привлекали лицо и нервные руки Лиса – они непроизвольно дергались, были в постоянном движении. То он вертел в руках карандаш, линейку, пресс-папье, то расстегивал и застегивал пуговицы на мундире, поправлял воротник, будто тот был ему тесен. Улыбка на его лице сменялась гримасой, он морщил лоб, кривил губы. То следил беспокойным взглядом за выражением глаз Брылы, то отворачивался к окну или сосредоточивал внимание на каком-нибудь находящемся в комнате предмете.

«Неврастеник какой-то, – подумал Брыла. Лис не произвел на него положительного впечатления. – Если он такой от природы, то я себе не завидую».

Выслушав Брылу, Лис ознакомил его с расписанием занятий. Вытащил из шкафа стопку брошюр. Перечисляя темы бесед, передавал их Брыле. Затем приступил к изложению методики проведения занятий.

– По-моему, – сказал Лис, – лучше всего проводить занятия следующим образом. Сначала зачитаете брошюру…

Брыла бросил на него удивленный взгляд. Поручник, заметив это, спросил:

– Что, не согласны?

– Думаю, что живое слово более доходчиво.

Лис умолк и какое-то время разглядывал хорунжего. Наконец сказал:

– Конечно. Но не забывайте об уровне образования курсантов нашего училища. В шестой батарее толковые ребята…

– Ну и что? – не понял Брыла.

Вопрос вызвал явное раздражение у Лиса.

– Ничего. Если допустите хотя бы одну оплошность, пеняйте на себя! А вообще-то, – махнул он рукой, – проводите занятия так, как я вам говорю. Сначала зачитайте брошюру: не торопясь, внимательно, повторяя наиболее важные абзацы. Потом задайте вопросы, помещенные в конце брошюры. Если курсанты не смогут на них ответить, можно еще раз зачитать соответствующее место…

Брыла не пытался возражать. Ему стала ясна чреватая отрицательными последствиями система Лиса. Заместитель командира дивизиона придавал значение прежде всего форме занятий, жесткой и негибкой, считая ее, по-видимому, непогрешимой. Он вел речь о беседах, политинформациях и докладах, но ни слова не говорил о дискуссиях или других методах привлечения курсантов к политической работе. Политработник, по его мнению, должен был лишь зачитывать брошюры, журналы, газеты, пропагандистские материалы, и больше ничего.

Закончив разбор занятий, Лис перешел к другому вопросу.

– Сразу же включайтесь в работу по оформлению стенгазет. В последнее время это дело было запущено. Стенгазеты вообще перестали выходить.

– А до этого?

– Выходили регулярно, выглядели прекрасно.

– В каком смысле?

– Ну, красиво оформлены… В батарее есть хорошие художники.

– Это я заметил, – сказал Брыла. – А как насчет содержания заметок?

– Содержания? – удивился Лис. – Как обычно… Война с Германией, учеба, немного юмора.

Хорунжий догадался, что Лис не читал ни одной стенгазеты.

– Вот как… – сказал он с удивлением. Что-то в его тоне опять не понравилось начальству.

– Если у вас есть какие-то сомнения, можете проверить. У нас тут, в дивизионе, висят все газеты, – добавил Лис нетерпеливо. Он покопался в бумагах, отыскал исписанный убористым почерком листок и, сощурив глаза, начал читать. После чего процедил сквозь зубы: – И еще одно – вы должны проникнуться жизнью батареи.

Брыла не понял. Лис, заметив это, пояснил:

– Постарайтесь побыстрее войти в курс всего, что происходит в батарее. Ваш предшественник не смог этого добиться, потому и капитулировал.

* * *

В помещении батареи хорунжий задержался у висевшей стенгазеты. Он видел ее еще вчера, но сейчас решил поближе ознакомиться с содержанием.

Читая, вспомнил слова Лиса: «красиво оформлены».

И в самом деле, это было так. Посредине был изображен курсант с поднятой для присяги рукой. За ним простер крылья огромный, мощный, будто высеченный из камня, орел. Художнику удалось полностью воплотить свой замысел на бумаге. Хуже обстояло дело с заметками. Во вступительной статье, занимавшей две колонки, рассказывалось о войне, о разрухе в стране, лишениях народа, ненависти к фашистам. Обо всем этом говорилось как-то расплывчато, невразумительно, отсутствовала политическая направленность. В остальных заметках сухо описывались жизнь курсантов, учеба и вопросы дисциплины. И в конце юмористический раздел – четверостишие, в котором высмеивался один из любителей поспать на занятиях.

Брыла прочитал газету до конца. Почесал в затылке и проворчал себе под нос:

– Чтобы так запустить политработу… Ну и ну, газетенка-то совсем… беззубая.

Он вдруг почувствовал, что кто-то стоит за его спиной. Обернувшись, увидел улыбающегося дневального. Тот спросил:

– Нравится наша газета, товарищ хорунжий?

– Рисунки прекрасные, – уклончиво ответил Брыла.

– Правда? – обрадованный похвалой, оживился дневальный. – Это наш батарейный художник, курсант Кшивка, постарался.

IV

Курсанты взвода быстро спустились на первый этаж, прошли по длинному коридору и остановились у двери, ведущей в зал с артиллерийской техникой. Мешковского охватило какое-то радостное волнение при виде знакомого ему орудия. Посреди зала стояла большая гаубица с задранным к потолку стволом.

В глубине было установлено изящное по сравнению с гаубицей семидесятишестимиллиметровое орудие. Мешковский видел эту пушку не раз. Теперь ему предстояло ознакомиться как следует с ее конструкцией.

Курсанты, пользуясь отсутствием преподавателя, разбрелись по залу. Повторяя материал предыдущего занятия, называли отдельные детали. Мешковский еще раз взглянул на пушку. Увидев надпись «Не курить», вышел в коридор.

В это время среди курсантов, столпившихся у пушки, разгорелся спор.

– Э-э… какой он там фронтовик… Молокосос, наверняка только что получил офицерское звание, окончив какую-нибудь полковую или дивизионную школу, – высказался пренебрежительно кто-то из ребят.

– Почему ты так считаешь? – возразил ему другой. – Наоборот, я уверен, что он настоящий фронтовик.

– А форма? Из нее еще не выветрился складской запах…

– Могли выдать новое обмундирование…

– Все новое? Брось ерунду пороть!

Курсант, любивший поспать и которого заместителю командира взвода приходилось часто будить, решил исход спора в пользу Мешковского:

– А вы заметили, какой у него планшет? Немецкий. Такой он мог достать только на фронте…

– Ожга прав, – поддержал Заецкий. – Главное, что он симпатичный парень.

Для продолжения спора не хватило времени – в зал вошел преподаватель, седой майор с осунувшимся лицом. Он разговаривал с Мешковским, внимательно к нему присматриваясь.

– Вы новый командир взвода?

– Так точно.

– С ЗИС-три знакомы?

– Нет. Знаю только стодвадцатидвухмиллиметровую гаубицу.

Преподаватель забеспокоился:

– Это хуже. Как же вы справитесь?

– Быстро освою технику. Не боги горшки обжигают! Впрочем, я учился в политехническом…

– Ах так… Тогда другое дело! В таком случае мы с вами коллеги! На гражданке я работал конструктором. Моя фамилия Рогов. Приступайте к занятиям, а если будет трудновато, приходите после обеда сюда. Я сижу здесь до самого вечера… – Майор, окинув нежным взглядом орудия, вздохнул: – Сколько же здесь еще надо поработать!

Мешковский поблагодарил за обещанную помощь и спросил:

– Извините, товарищ майор, вы случайно не из Вильнюса?

– Нет. А что?

– Мне показалось… С таким акцентом…

– Нет, я коренной москвич.

– Товарищ майор, а откуда вы так прекрасно знаете польский язык?

Вопрос явно пришелся тому по душе.

– Служу в вашей армии с сорок третьего года, вот и выучил. – Глянув на часы, он спохватился: – Совсем заболтался. Уже пять минут как начались занятия.

Майор торопливо записал в журнал тему лекции и проверил по списку присутствующих. Затем широким жестом пригласил курсантов к орудию.

– А теперь повторим пройденный материал. Наверняка уже все забыли, верно? – сказал он, поглядев на ребят. – Ну, Ожга, расскажите нам, как работает замок орудия ЗИС-три.

Курсант, передвинув модель замка вместе с подставкой, делал глазами какие-то знаки своим товарищам. Видимо, просил помощи.

– Начинайте, – поторопил его майор.

Ожга, отступив на пару шагов от модели, начал быстро, без запинки, докладывать. Названия деталей, принципы их работы и взаимодействия укладывались в простые, понятные предложения. Парень, судя по всему, старательно вызубрил подготовленный заранее текст. Майор Рогов прислушивался к этому потоку слов, и его лицо начало подрагивать от едва сдерживаемого смеха. Наконец он на полуслове прервал Ожгу:

– Достаточно. Чешете, как из скорострельной пушки. Все ясно. Текст знаете наизусть. Теперь покажите на практике.

Ожга неумело и неуверенно вертел в руках металлические части замка. Теперь уже не так бегло называл операции, которые необходимо выполнить при разборке пушки. Все чаще бросал беспомощные взгляды в сторону товарищей. Комическим жестом почесал остриженную голову и снова начал рассказывать об операции, о которой только что говорил.

Кто-то шепотом подсказал ему. Рогов, многозначительно подняв брови, бросил суровый взгляд на подсказчика. Ожга совсем запутался. Развел руками и, обращаясь к майору, заговорил плаксивым голосом:

– Все перепуталось у меня в голове…

Рогов кивнул. Поглядел на лица окружавших его курсантов.

– Добжицкий, покажите, как это делается.

Заместитель командира взвода с пренебрежительной миной разобрал замок и так же легко собрал его, подчеркивая каждым жестом, что делает все это без какого-либо усилия.

Рогов удовлетворенно глядел на его быстрые безошибочные движения. Когда тот закончил, майор кивком как бы одобрил его ответ. Но тут же его лицо приняло суровое выражение.

– Заместитель командира взвода, – начал майор приказным тоном, – на вас и на весь взвод возлагается ответственность за то, чтобы к следующему занятию Ожга подготовился и в практическом плане. В целом я очень недоволен взводом. Судя по всему, у вас отсутствует чувство дружбы и взаимовыручки. Вы, Добжицкий, могли бы хоть немного помочь товарищу. Просто стыдно за вас!

Курсанты покорно выслушивали нагоняй. Мешковский, наблюдая за ними, думал: «Рогов пользуется авторитетом среди ребят. Это сразу видно. И он сумел привить курсантам любовь к своему предмету».

Первый час занятий майор посвятил повторению пройденного материала. После перерыва он собрал курсантов у стены, на которую повесил большую схему противооткатного устройства.

– Сегодня мы познакомимся с наиболее сложным, пожалуй, механизмом орудия. Сначала разберемся с принципами его работы по этой схеме.

Конец бамбуковой указки перемещается по схеме, показывая детали, их расположение и взаимодействие. Курсанты, затаив дыхание, не спускали глаз со схемы. Майор Рогов говорил медленно, тщательно подбирая слова, и только иногда запинался на каком-нибудь трудном польском слове.

Слушая лекцию, Мешковский, к своему удивлению, заметил, что сонливость у него будто рукой сняло. Рогов говорил так ясно, что подпоручник сразу же уяснил современное техническое решение противооткатного устройства этой пушки.

Преподаватель закончил лекцию и испытующе поглядел на курсантов. Их лица были сосредоточены, но было видео, что поняли они далеко не все. Майор обратил на это внимание и рассмеялся.

– Ну что? Наговорил вам с целый короб. А вы хоть поняли? Дошло до вас?

Заместитель командира взвода с сомнением покачал головой и за всех ответил:

– Не очень…

Рогов тяжело вздохнул и начал объяснять все сначала. Закончив, снова испытующе поглядел на курсантов.

– Поняли?

– Теперь уже лучше, – ответил кто-то из группы слушателей.

Майор удовлетворенно улыбнулся, но, окинув глазами окруживших его курсантов, с недоумением спросил:

– А кто будет за вас записывать? Я, что ли? Интересно, как вы будете учить?

– Товарищ майор, продиктуйте нам еще раз, – уверенным и в то же время каким-то просящим тоном обратился к майору заместитель командира взвода.

– Ну и эксплуатируете же вы меня, – шутливо пожаловался Рогов. Он закурил, сделал несколько затяжек и погасил сигарету. Устало расстегнул крючок на воротничке и начал еще раз объяснять.

После занятий кто-то из ребят сказал Мешковскому:

– Вот это преподаватель, верно? Даже если человек не хочет, и то у него научится. Вообще-то, преподаватели у нас что надо!

Это прозвучало как-то хвастливо и по-детски. Но в этих словах звучала нотка гордости за училище.