Текст книги "Шестая батарея"

Автор книги: Вацлав Билиньский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

IV

Новость принес Вирчиньский. Он влетел в учебный класс, запыхавшись от быстрого бега.

– Внимание! – заорал курсант таким голосом, что все моментально затихли. Отдышавшись, взволнованно сообщил: – Экзамены начнутся в понедельник… На них будет присутствовать начальник училища.

Кто-то недоверчиво спросил:

– А ты откуда знаешь?

– Знаю, – отрезал Вирчиньский. – Экзамены будут по всем предметам.

Прижатый товарищами к стене, он рассказал, как разузнал об этом. Все в батарее знали, что Вирчиньский ухаживает за Зосей, официанткой из офицерского клуба. Их последнее свидание состоялось в укромном уголке рядом со входом в клуб. Уединение было нарушено голосами двух офицеров, выходивших из столовой после обеда. Их беседа заинтересовала Вирчиньского, когда он услышал, что речь идет о шестой батарее.

– В шестой экзамены начинайте самое позднее в понедельник, – сказал один из них.

– Я тотчас же доведу это до сведения Казубы, – ответил другой.

– Полковник Ольчик обещал присутствовать…

В этот момент офицеры миновали влюбленную парочку. Курсант узнал в одном из них заместителя начальника училища по учебной части, а в другом – командира дивизиона.

Когда они удалились, Вирчиньский, даже не попрощавшись с девушкой, со всех ног бросился в батарею, чтобы поделиться с товарищами этой сенсационной новостью.

Всю вторую половину дня продолжались споры относительно достоверности этих сведений. Сомнения были окончательно рассеяны Казубой во время вечерней поверки.

– Ну, ребята! – сказал он. – Не подкачайте! Мы должны занять первое место в дивизионе! Кто хорошо сдаст, будет повышен в звании! Хотелось бы, чтобы в нашей батарее прибавилось подофицеров!

Со следующего дня началась подготовка к экзаменам. Преподаватели волновались ничуть не меньше курсантов. Экзамены должны были показать результаты их труда. Консультации продолжались с утра до позднего вечера. Пользуясь случаем, Брыла поближе познакомился с преподавателем матчасти капитаном Воловским.

Капитан – кадровый офицер Советской Армии – был родом из-под Житомира. Уже с первого взгляда в нем угадывался солдат и артиллерист по призванию. Воловский не пожелал уйти в отставку, хотя имел инвалидность. У него были страшно изуродованы руки, все в шрамах. Приходилось только удивляться, как он мог держать авторучку.

Воловский же только посмеивался:

– Все это ерунда. Могло быть и хуже! Руки – не самое главное. Для артиллериста важнее голова. А она на месте.

Его никогда не покидало хорошее настроение. Многое довелось ему испытать во время войны. On был юмористом и отменным рассказчиком. В его интерпретации даже самые трагические ситуации приобретали комический оттенок. В таком ключе капитан рассказал Брыле о своем боевом крещении в сорок первом.

Война застигла Воловского в Бресте. Получив контузию уже в первом бою, он пролежал в каком-то саду, пока не стемнело. Когда пришел в себя, город уже заняли фашисты.

Воловский, в то время молоденький лейтенант, двинулся догонять фронт, ушедший в глубь Белоруссии. Брел через топи, болота, по бездорожью, лесами, укрывался в высоких хлебах. Поначалу шел один, но вскоре собрал под своей командой небольшой отряд из таких же, как он, бойцов, мечтавших вернуться к своим.

Его одиссея продолжалась почти месяц. Однажды в лесу они натолкнулись на батарею 76-мм пушек. Все командиры в батарее погибли, а расчеты понесли тяжелые потери. В Воловском заговорил артиллерист. Уничтожить пушки?! Ни в коем случае! Он пополнил расчеты своими товарищами, приободрил бойцов. Сам являл пример бодрости духа.

– А чего мне было грустить? – объяснял он свое тогдашнее состояние Брыле. – У меня ведь снова были пушки!

В баках тягачей не осталось горючего. Лейтенант отправился на поиски тягловой силы. Вернулся с лошадьми и волами. Тягачи привели в непригодность и двинулись дальше на восток. Обходя опасные места, попали в болота. В течение нескольких дней пробирались по болотам, вытаскивая пушки и зарядные ящики из трясины, и наконец вышли уже за линией фронта.

– Этот участок обороны занимал полк, который отходил с боями от самой границы, – рассказывал Воловский Брыле. – Когда я явился к майору – командиру полка, он посмотрел на меня как на привидение. Бритву я потерял, поэтому сильно оброс, грязная одежда висела клочьями. «Лейтенант Воловский прибыл…» – докладываю ему. «Откуда? – спрашивает командир полка. – С того света?» «Из окружения»! – отвечаю. «Хорошо! – говорит майор. – Занимайте позицию и поддерживайте огнем пехоту». И на сем закончил. Немногословен был… – со смехом закончил свой рассказ Воловский, подкручивая щеголеватый ус.

Усы были предметом его гордости. Капитан тщательно холил их, считая, что каждый артиллерист должен иметь именно такое украшение.

– Это старая артиллерийская традиция, – объяснял он.

За эти усы курсанты прозвали его Усачом. Впрочем, каждый из начальников имел прозвище, которым окрестили его курсанты,

Баймагомета прозвали Али-Бабой, что было связано не только с его экзотическим внешним видом, но и с преподаваемым им предметом – топографией. Али-Бабой называли в шутку и один из топографических приборов – алидаду.[20]20
  Вращающаяся часть угломерного геодезического инструмента.


[Закрыть]

Казубу нарекли Марабу. Это прозвище как нельзя лучше подходило к нему: командир батареи был действительно похож на птицу-философа.

Чарковского прозвали Ромео. А Виноградова за его женственный вид – Джульеттой, Мешковский за невысокий рост был прозван Паном Володыевским.

Брыла как-то раз случайно услышал и другое прозвище командира взвода.

– Знаешь, как тебя называют?

– Ну?

– Шпунтик. Здорово, а?

– Что же тут «здорово»? – обиделся Мешковский. – Впрочем, и ты не остался без прозвища.

– Какое же мне дали?

– Марат!

– Это большая честь, – улыбнулся Брыла. – Только бы не нашлась эта… Ну, как ее? Понимаешь, о ком я говорю?

– Догадываюсь. Шарлотта Корде.

– Вот-вот.

* * *

В день начала консультаций капитан Воловский пригласил Брылу в класс теории артиллерийской стрельбы. Когда хорунжий вошел, капитан, облокотившись на столик перед макетом полигона, записывал что-то в общую тетрадь.

– Вот что… В батарее отсутствует взаимовыручка при подготовке к экзаменам, – сказал он Брыле. – Во взводах каждый учит материал сам по себе. А это плохо, не дает нужных результатов. Вы должны что-то предпринять! Это ваша задача, замполит…

Потом он уселся рядом с Брылой и начал подробно рассказывать о применяемой в офицерских училищах Советской Армии практике. Советовал, доказывая ее преимущества…

– Видите ли, возможности одного человека ограничены! – убежденно говорил он. – Допустим, во взводе найдется парочка отличников, в батарее – с десяток… А остальные? Будут выезжать на троечках! При коллективной подготовке все выглядит иначе! Курсанты будут проверять друг у друга знания, подтягивать отстающих. Достижение хорошего результата станет общим дедом. Коллектив – это сила!

В тот же день на совещании офицеров батареи Брыла представил проект создания «групп самоподготовки». Казуба и Романов поддержали его. И только Мешковский сомневался…

– Как бы не получилось наоборот…

– Что ты имеешь в виду?

– Сильные курсанты потеряют много времени и не успеют подготовиться как следует. А извлекут ли из этого пользу более слабые – это вопрос.

Несмотря на его сомнения, было решено проводить план в жизнь. После долгих раздумий взводы поделили на группы. В каждой из них лучшим курсантам вменялось в обязанность взять шефство над менее успевающими товарищами.

Мешковский решил, что период предэкзаменационной подготовки дает ему возможность окончательно реабилитировать себя в глазах курсантов. И он основательно подготовился: проштудировал заново все наставления по стрельбе и теперь мог доказать, что является хорошим артиллеристом. На тренажерах он отстреливался скорее, чем лучший математик взвода курсант Заецкий.

Но особое признание курсантов Мешковскпй заслужил знанием теории стрельбы. Здесь он чувствовал себя как рыба в воде, ведь математика – основа артиллерии – была его страстью.

– Мешковский – это голова! – пришли к единодушному мнению во взводе. – Знает теорию артиллерии, как таблицу умножения.

Быстро пролетела неделя, отделявшая курсантов от экзаменов. Накануне, в воскресенье, никто даже не попросил увольнительную в город. Только вечером, после долгих раздумий, туда решил отправиться Сумак.

– Я уже выучил все, что только можно! – пошутил он. – А перед экзаменом неплохо слегка проветриться.

Во время вечерней поверки Казуба предупредил:

– Хватит зубрить! С этого момента и вплоть до завтрашнего дня запрещаю прикасаться к книгам. Необходимо отдохнуть. И никаких ночных бдений! Дежурный проследит, чтобы все спали. Кто нарушит этот приказ, будет иметь дело со мной.

Несмотря на это, у дежурного офицера по батарее Романова ночка выдалась беспокойной – ведь нашлись и такие, кто даже в последние часы перед экзаменом пытался наверстать упущенное.

V

В окно заглянуло солнце. Покрытые изморозью стекла наиграли всеми цветами радуги. Ожили причудливые узоры, вытканные ночным морозом. За окнами царствовала зима.

Большая светлая аудитория с огромными венецианскими окнами поделена надвое. В одной половине находится макет полигона, точно отображающий висящую рядом на стене топографическую карту. В другой половине аудитории на полу белой краской нанесены квадраты, соответствующие координатам карты. В каждом из них виднеется треугольник – условный знак наблюдательного пункта или огневой позиции.

В одном из квадратов Мешковский устанавливает стереотрубу. Наклонившись к ней, наводит резкость. Расплывчатые очертания пейзажа на макете полигона приобретают четкость: он буро-зеленый, осенний, резко отличающийся от того, что за окнами.

Второй взвод дожидается своей очереди на экзамен по теории стрельбы. Мешковский нервничает. Временами ему кажется, что сдает его он, а не его взвод. Каковы будут результаты? Бросает взгляд на своих курсантов: видно, что они тоже волнуются. Сидят на поставленных вдоль стен скамейках, листают учебники и тетради, повторяют формулы.

В аудиторию торжественно входит капитан Воловский, даже усы у него торчат сегодня как-то по-особенному. Мешковский докладывает о готовности взвода к сдаче экзаменов, потом отходит и садится в углу. На этом его роль пока закончена. Теперь он может только слушать, как отвечают его подопечные, радоваться успехам и переживать неудачи. Подпоручник кладет на колени планшет, вынув из него общую тетрадь для проверки правильности ответов экзаменующихся.

Капитан подходит к стоящей у стены кафедре и раскрывает журнал.

Кто будет первым? Об этом думают и Мешковский и курсанты. В аудитории напряженная тишина. Идти первым никто не хочет! В этом случае человек всегда больше волнуется… Другое дело – сдавать третьим или пятым, когда экзаменационная атмосфера становится привычной.

Воловский отрывает взгляд от журнала и улыбается:

– Сейчас увидим, кто как подготовился. Отвечайте спокойно, не торопясь…

В этот момент в аудиторию заходит начальник училища в сопровождении заместителя по учебной работе и незнакомого советского полковника. Инспекция!

Воловский командует: «Смирно!» – выходит навстречу прибывшим и докладывает. Затем начальник приветствует его и обращается ко взводу:

– Здравствуйте, товарищи курсанты!

– Здравия желаем, товарищ полковник! – отвечает взвод.

Инспектирующие садятся рядом с преподавателем. Переговариваются шепотом.

Хотя все знали о возможной инспекции, все же волновались. Одно дело – сдавать экзамены своему преподавателю, а другое – известному своей строгостью и высокой требовательностью начальнику училища!

Полковник Ольчик сидит спиной к Мешковскому. Вдруг поворачивается к нему и спрашивает шепотом:

– Ребята подготовились?

– Так точно… – не совсем уверенно отвечает Мешковский. Да и кто может предвидеть, что произойдет во время экзаменов?

В глазах Ольчика веселые искорки. Понизив голос так, что его слышит только Мешковский, спрашивает:

– А вы сами-то подтянулись?

Командир взвода не знает, что ответить. Положение спасает Воловский. Обращаясь к начальнику, он спрашивает:

– Разрешите начать, товарищ полковник?

Мешковский в раздумье. Полковник помнит его не слишком удачный дебют в училище! Если теперь у ребят экзамены пойдут наперекосяк, то Ольчик решит, что это вина командира взвода. Ну а как же иначе? Каков командир, таков и взвод. Звучит первая фамилия:

– Курсант Кшивка!

Мешковский едва не уронил планшет: «Неужели Воловский не мог вызвать первым кого-то другого? Он же знает, что Кшивке всегда трудно давалась теория стрельбы. И начал именно с него… Что будет? Ведь мог же вызвать кого-нибудь из лучших стрелков взвода – Заецкого, Сумака или Добжицкого…»

Тем временем капитан обращается к курсанту:

– Подойдите, пожалуйста, к стереотрубе… – и задумывается, выбирая тему.

«Дал бы ему что-нибудь полегче», – переживает Мешковский.

Воловский уже решил:

– Вы ведете стрельбу в следующем положении. Большой угол наблюдения…

Мешковский записывает исходные данные, которые диктует Кшивке преподаватель. Видит, как начальник училища заглядывает в журнал. Наверное, проверяет оценки Кшивки. А они не самые лучшие, красуется и двойка…

Кшивка что-то записывает в тетрадь, потом оглядывается. Мешковский не замечает растерянности на его лице. Сидящий неподалеку от командира взвода курсант Заецкпй удовлетворенно улыбается.

«Чего это он?» – с удивлением думает офицер. Если бы Ольчик не сидел так близко, командир взвода попробовал бы подсказать Кшивке. Заецкий, кивая и улыбаясь, вырывает листок из блокнота и через соседей передает записку Мешковскому. Тот читает: «Мы эту тему проштудировали от «а» до «z»! Он досконально знает ее!!!»

Командир взвода только теперь вспоминает, что Кшивка из группы Заецкого. А экзаменуемый уже начал отвечать.

«Неплохо, неплохо…» – отмечает про себя Мешковский. Кшивка ведет «стрельбу» хорошо. Да что там хорошо, просто отлично, грамотно и быстро, уверенно вводит необходимые поправки. Команды подает звонким голосом, от которого все в аудитории улыбаются. Когда он закончил отвечать, Мешковский взглянул на Воловского. Капитан удовлетворенно подкручивает ус и обращается к Ольчику:

– У вас, товарищ полковник, будут вопросы к экзаменуемому?

Мещковский не видит лица начальника училища, только замечает, что тот отрицательно качает головой. И одновременно слышит, как полковник в советской форме громко шепчет:

– Молодец!..

Эту оценку слышит весь взвод. Лица ребят светлеют. Каждый из них многое бы отдал, чтобы заслужить такую похвалу, но никто не чувствует зависти. Кшивка, как и Заецкий, заслужил ее. Сосед одобрительно хлопает его по плечу. Мешковский заговорщицки подмигивает Заецкому.

Экзамен продолжается. Через два часа все курсанты уже «отстрелялись», и никто во взводе не получил неудовлетворительной оценки.

Уходя, Ольчик подзывает к себе Воловского и командира взвода.

– Я доволен, – говорит он. – Благодарю вас, товарищи офицеры!

– Во славу родины, товарищ полковник! – отвечает Мешковский.

VI

В перерыве после каждого часа экзаменов Казуба переписывал у преподавателей оценки курсантов, складывал их, делил и умножал. Полученный средний балл каждого взвода и лучшую личную оценку он старательно вычерчивал на специально приготовленной таблице.

С первого дня экзаменов стало ясно, что борьбу за первенство поведут между собой взводы Мешковского и Романова. Чаша весов склонялась то в одну, то в другую сторону. Разгоряченный Мешковский бегал ежечасно в батарею и обеспокоено следил за появляющимися на таблице результатами.

Взводы Виноградова и Чарковского отставали, что беспокоило Казубу, который волновался за общий исход соревнования между батареями дивизиона. Два раза в день он подсчитывал средний балл всей батареи, а потом с равнодушным видом, который, впрочем, уже никого не мог ввести в заблуждение, отправлялся на разведку в другие батареи дивизиона. Настроение у него было отменным: шестая батарея шла впереди.

Наконец наступил последний день экзаменов. Он принес победу третьему взводу. Не зря Романов был на фронте командиром подразделения топографов. Преимущество, проявленное его курсантами в этом предмете, оказалось решающим.

Когда Мешковский узрел на таблице цифры, отображающие разницу в баллах, набранных вторым и третьим взводами, он покраснел и недоверчиво принялся за расчеты, чтобы самому убедиться в их правильности. За этим занятием его и застал Казуба. Мешковский исподлобья взглянул на него и продолжал считать. Наконец огорченно вздохнул – расчеты оказались верными.

Подошел всегда спокойный Романов, только на этот раз его глаза весело блестели. Мешковский протянул ему руку:

– Ну что ж, поздравляю.

Появился и Брыла. Уже издалека он крикнул Мешковскому:

– Проиграл, браток!

– Что делать, не повезло.

Мешковский произнес это с такой досадой, что хорунжий захотел приободрить его:

– Не огорчайся, это ведь только первый семестр. Посмотрим, как будет на финише…

Мешковский прищурился и тряхнул головой:

– Я из кожи вылезу, но в следующем семестре мой взвод займет первое место. Спорим на планшет и парабеллум.

Казуба аж крякнул и ударил себя по колену.

– Ну, Ромашка, – так ласково называл он Романова, – пользуйся случаем! Парабеллумы на дороге не валяются!

– Идет! – протянул руку Романов. – Только не вылезай из кожи. И вообще, исход соревнования зависит прежде всего от ребят, а уж потом от тебя.

* * *

Казуба сиял. Брыла также поддался общему настроению. Майор Мруз присутствовал на экзамене по страноведению.

– Экзамены ваша батарея сдала хорошо. Налицо результаты проведенной вами работы, – отметил он.

– Это просто ребята молодцы, товарищ майор, – скромно заявил Брыла.

– Да-а-а, – проворчал Мруз.

Хорунжий сразу понял, что имеет в виду майор.

– Я думаю, что с тем уже покончено. Это, наверное, была работа дезертиров.

– Вы так думаете?

– Так точно. Я почти уверен в этом. Теперь мы хозяева положения.

Майор пристально посмотрел на него.

– Запомните, борьба только началась. Враг затаился, но использует любой наш просчет…

Вскоре были оглашены окончательные итоги экзаменов, и хорунжий вместе с другими офицерами батареи праздновал успех своего подразделения. Шестая батарея заняла первое место в дивизионе как в общем, так и в личных зачетах, где результаты соревнований оказались неожиданными. Первое место занял Чулко. Добжицкий, который считался основным претендентом, занял только четвертое место, вслед за Бжузкой и Сулимой. Но самым удивительным было то, что он не очень-то переживал по этому поводу.

– От этого еще никто не умирал, – отшучивался заместитель командира взвода.

«Скрывает свои истинные чувства, – думал Мешковский. – Ведь он чертовски самолюбив».

Жизнь в училище вернулась в свое обычное русло. И уже на следующий день утихли разговоры о недавних успехах и неудачах. Последний день экзаменов пришелся на четверг. На следующий день стало известно, что в субботу третий дивизион устраивает вечер художественной самодеятельности и танцы.

Мешковский все еще никак не мог прийти в себя от своей «неудачи». Это заметил Казуба и сказал ему:

– Янек, не теряй времени и дуй к своей девушке. Пригласи ее завтра на танцы. Считай, что это приказ. Пора и нам с ней познакомиться.

* * *

Пятница была в госпитале днем посещений. В приемном покое было многолюдно.

По горло занятый дежурный только после неоднократных и настойчивых просьб отправился позвать Ольгу. Когда она появилась в дверях, Мешковский обеспокоенно подумал: «А вдруг не примет приглашения?»

Увидев его, Ольга обрадовалась. Офицер взял ее под руку и отвел в коридор. Здесь они были одни.

– Знаете, Ольга, – объяснил он ей цель своего прихода, – завтра в училище устраивают танцы. Я хочу пригласить вас. Придете? Прошу вас, не отказывайтесь…

– Увы! Не могу…

– Ольга!

– В самом деле, не могу. Завтра у меня дежурство.

– Такая возможность, Ольга! Я просто горю желанием потанцевать с вами. Может, кто-нибудь вас подменит?

Ольга задумалась.

– Подождите немного, пойду поговорю с подругами. Когда она вернулась, Мешковский уже издалека понял, что ничего не получилось.

– Увы… – произнесла девушка.

– Жаль…

Он выглядел таким расстроенным, что девушка залилась смехом.

– Не расстраивайтесь, я пошутила. Мне удалось найти себе подмену.

* * *

Дневальный, увидев Мешковского, крикнул:

– Вас ищет поручник Казуба!

«Что-то случилось», – подумал Янек, направляясь в канцелярию. Там он застал командира батареи и старшину. Зубиньский что-то выписывал из журнала дежурства.

– А-а… это ты, – проворчал Казуба, увидев его. – На нашей улице опять праздник. Очередной караул!

Мешковского охватило недоброе предчувствие.

– Когда?

– Завтра.

– Черт побери! – выругался командир взвода. – Сорвались у ребят танцы. Всегда самые паршивые караулы выпадают на долю нашей батареи. И завтрашний вечер пропал, и воскресенье…

– Ничего не поделаешь, – пожал плечами Казуба и обратился к старшине: – Значит, выставляем караул в том составе, который наметили. Что касается офицеров, то я буду дежурным по училищу, а хорунжий Брыла – начальником караула.

– Кроме того, мы должны направить в гарнизон еще двух офицеров: старшего патруля и проверяющего.

– Так, – задумался Казуба. – Пусть это возьмут на себя Романов и Виноградов.

Мешковский напряженно слушал. Задействует ли его Казуба?

– И еще караул в тюрьме, – напомнил старшина. Казуба заколебался. Многозначительно поглядел на Мешковского.

– Может, ты возьмешь его, а?

– Я только что договорился… – волнуясь, проговорил командир взвода.

– Ничем не могу помочь…

Вмешался Зубиньский.

– Подпоручник Чарковский свободен… Он смог бы… – добавил он.

Казуба, склонившись над столом, молчал. Старшина подмигнул Мешковскому:

– Вы уже были в карауле в тюрьме. А подпоручник Чарковский и тогда не привлекался, и сейчас…

Мешковский выжидающе посмотрел на Казубу. Командир батареи все еще колебался. Наконец решил:

– Ладно. Пусть тюрьму возьмет на себя подпоручник Чарковский.

«Все же старшина хороший малый, – подумал Мешковский. – Помог найти выход из затруднительного положения. А мне почему-то казалось, что он относится ко мне с антипатией…»

* * *

Брыла не был в восторге от распределения караулов.

– Чарковского не следовало ставить на тюрьму…

– Так получилось, – объяснил Казуба. – Во-первых, Мешковский уже был там в карауле, во-вторых, у него завтра свидание с девушкой.

– Это еще не повод…

– Конечно, – согласился Казуба. – Но, видишь ли, старшина обратил внимание, что Чарковский прошлый раз был свободен от караульной службы. Поэтому я не мог не назначить его: пойдут разговоры, что для него создаются какие-то особые условия.

– Что теперь-то говорить об этом! А кто разводящий?

– Добжицкий.

– Ну, это меняет дело. На него можно положиться.