Текст книги "Стриптиз (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Глава 477

– Не мной сказано: «Разница между закоренелым грешником и святым праведником в одном – праведник успел раскаяться». А ты – не хочешь. Ты сам себя этого «успел» – лишаешь. Ну и кто ты после этого?

– Глупость толкуешь, Воевода. Мне, по грехам моим – никакого прощения быть не может. Велики грехи мои тяжкие. Неотмолимы, неискупимы.

– Ну, это не тебе и не мне решать. Вот то, что ты по той дорожке даже шажка сделать не хочешь, даже глянуть в ту сторону не пытаешься – то твоя забота.

– Да ты не об том толкуешь! Мне, по делам моим – смерть немедленная!

– Урюпа! Кончай слезу выжимать! Мозгой пошевели! Да не про баб, а про закон! Закон простой: с Всеволжска выдачи нету. Кто ко мне пришёл – всё прежние грехи – списаны! Ты ныне – как младенец чистый! Если только уже здесь не успел… замараться. И никто – ни закон русский, ни княжья воля, ни твой… боярин Радил – мне не указ. Я – Не-Русь! Понял?

– Э… Слыхал. Люди сказывали. Только… не верится мне. Городец вон, тоже от Руси далёко, Радил своей волей правит. А закон-то – русский.

– Тебе «Указ об основании Всеволжска» принести? С княжескими печатями? Суздальского, Рязанского да Муромского князей? Ты ж грамотный – сам, своими глазами прочитаешь.

– Дык… это… да. Не сочти за обиду, Воевода, а дозволь хоть одним глазком…

Пришлось поднимать задницу. Урюпа пергамент чуть на укус не пробовал, по шнуркам, на которых вислые печати привешены – носом проехался, с обеих сторон по-разглядывал. Тоже… «внимателен к путям своим».

– Эта… и правда. А чего ж, тогда ты, Воевода, меня Боголюбовскими застенками пугал?

– А того. Приказать мне – никто не в праве. Вон Радил тебя не выдал – это его преступление. Против закона Русскаго. А я не – Не-Русь. Не выдам – нет преступления. А вот если я тебя в Боголюбово пошлю… к Лазарю, к послу моему тамошнему… в кандалах, к примеру, чтобы не сбежал дорогой. А дорогой тебя суздальские цапнут. И запытают насмерть. То… закона нарушение – на Боголюбском будет. Я ему пальчиком погрожу, он – извинится. Чего промеж государей не случается? Подарков, поди, пришлёт. Во искупление. За-ради меж нами дружбы упрочения. Вот и прикинь – есть ли у меня причина такая, чтобы с тобой добром разговаривать? А не сменять тебя, жизнь твою – на стопку шкурок или, там, серебришка горсточку?

Да, причина – есть. Моё слово.

Догадается ли?

* * *

Я не отдаю своих людей. Я взыскиваю за вред, им причинённый. Но это мало «знать на слух» – нужно постоянно «держать в уме». А оно – «не держится». Для этого надо пожить у меня, вывернуть мозги по-новому.

Как крестьянская община сдаёт своих – «прими за мир муку, пострадай за обчество» – я уже…

Но и в благородном аристократическом средневековом обществе постоянно «сдают своих». Продают холопов, дарят любовниц, отдают смердов… это – «людишки». Хоть бы и свои.

Отправляют для удовлетворения личного глупого злобствования на лютую смерть. Как Курбский – своего стремянного Василия Шибанова. Новгородские бояре посылают посольство в Киев. Послам рубят головы. Новгородцы шлют следующих послов. «А что прежних казнил – мы не в обиде».

Сословное, местечковое, родовое общество. Стратифицированное. Иерархическое. «Свои», даже и среди тех, кто в твоём дому за столом с тобой сидят, вместе хлеб едят – не все.

Тамерлан спрашивает полонянку Авдотью Рязаночку:

– Кого отпустить с тобой на волю?

– Брата.

– Не отца с матерью? Не мужа с детишками?

Для Авдотьи более всех «свой» – родной брат. Остальных «своих»… она «сдаёт».

Она объясняет логику своего выбора и, очарованный её разумностью, Тамерлан отпускает всех.

Сказание. Сказка.

* * *

Урюпа покрутил головой. Будто ощутил шеей удавку палаческую. Вздохнул тяжко. И начал рассказывать.

Повторюсь: как же тяжело быть прозорливым!

Ещё тяжелее – когда отказываешь в этом свойстве другим. По идиотскому основанию: я ж – попандопуло! Я ж с 21 веку! Мы ж там все… огогуи и огогуйчики!

Мы все здесь – дурни бессмысленные. Даже зная – не туда смотрим. Не об том думаем, не то – важным почитаем. Не понимая оттенков, аборигенам – очевидных, само собой разумеющихся – не того боимся, не от того защищаемся.

Мне этот Радил – полу-легендарный персонаж. У американцев – «Билл с холма», у нас – «Радил с горки». Какой-то чудак, из «старины седой», который построил на какой-то «Княжей горе» «острог» с «оплотом». Да таких в России – десятки!

В лучшем случае – толковый командир, проведший успешный захват и укрепление важного плацдарма в эпоху «древности глубокой».

Ну и фиг с ним! Был такой «добрый молодец», честь ему и хвала. Мне-то что с того?! У него – его «архаические тараканы в голове», у меня – мои, «прогресснутые».

А он не «был» – он «есть»! Он живёт, думает, действует. Меняя жизнь людей вокруг себя, меняясь сам вместе с течением жизни. Развивая свои возможности и границы допустимости в сторону максимальной эффективности достижения собственных, тоже – меняющихся с годами, целей.

Тот молодой боярин, который, двадцать лет назад, вёл «прелестные речи» с киевским вече по воле князя Изи Блескучего, который двенадцать лет назад по приказу Долгорукого зацепился «острогом» за «Княжью Гору» и нынешний градоначальник – несколько разные люди.

«Я-утренний отличаюсь от я-вечернего больше, чем один человек от другого».

А уж как меняется человек за двенадцать лет жизни на передовой…

Будучи человеком умным, Радил осознаёт свои цели, свои интересы. Будучи человеком энергичным, деловым – действует для их достижения.

Пойми человека. Пойми его цели, возможности, границы допустимого. И станешь пророком.

* * *

«Основание Всеволжска» для Радила выглядело, на первых порах, как глупый каприз Боголюбского:

– Вымрут или вырежут. На Стрелке – такой силой не удержаться.

Мы – удержались. Цепь событий, каждое из которых выглядело странностью, случайностью – не прерывалась, раскручивалась. Позволяя городку не только существовать, но и расти. Быстро. Стремительно.

– Это – неправильно! Так – не бывает! Я же сам, здесь, в Городце – такой же! Я всё это прошёл! Они там нынче же передохнут!

«Да» – так не бывает, «да» – он такое прошёл. Только мелочь мелкая: я – не он.

«Люди – разные». Разные люди даже сходное дело делают – по разному. Уж на что, вроде бы простое дела – тряпку мокрую выкрутить! А и тут – всяк в свою сторону крутит.

Я громоздил одну несуразность на другую и проскакивал мимо катастроф. Само моё существование ставило под сомнение его собственный опыт, его собственные решения. Осмысленность, разумность всей его жизни. Недоумение Радила переходило в раздражение, в злобу.

Этот процесс – «прорастание чувства ненависти» и его осознание – протекал во времени, не был мгновенным, подталкивался внешними событиями и внутренними решениями.

Он ждал, он мечтал о моём провале, о гибели Всеволжска. А оно… всё никак.

«Что, Радила-мастер, не проходит у тебя каменный цветок?».

Расширяя своё влияние, я всё жёстче задевал его материальные интересы. Но главное – я своим примером показывал, что Городец Радилов, сходный во многом с Всеволжском, можно было основывать, строить, развивать… – иначе. Быстрее, эффективнее. Жить в нём – лучше.

«Можно – было».

Мой пример – «поздно». Его жизнь – уже прожита, главное дело его жизни – уже сделано. Сделано – «плохо»? Не переделать.

«Есть страшное слово – «никогда». Но ещё страшнее слово – «поздно».

Мы могли бы разойтись с Радилом по серебрушкам, по шкуркам, по данникам… Мы принципиально не могли мирно разойтись по образу жизни. Пока Всеволжск «взлетает как ракета», каждый день существования моего городка – Радилу стыд и упрёк.

Не потому, что «выскочка безродный» – «русские янычары» все такие. Не потому, что «милость государева не по делам» – Боголюбский нас обоих не сильно жаловал.

Потому что – превзошёл.

Удачей!

Ну не мозгами же!

Удачливее, успешнее.

«Ваньке-лысому – Богородица щастит!».

Это – не про конкретную женщину, Марию Иоакимовну, которая жила где-то в Палестине больше тысячи лет назад, не про лик женский, по-разному изображённый на тысячах икон по миру. Это про обобщённую Мировую Справедливость, которая, почему-то к соседу – благосклоннее.

«У соседа – корова сдохла. Мне-то что? А приятно».

А если наоборот – не дохнет? А моя-то… не доится.

За что?!! За какие такие… подвиги, труды, муки, молитвы, посты… Почему – ему?!!!

 
«Царят на свете три особы,
Зовут их: Зависть, Ревность, Злоба».
 

Я это понимаю. Так… философски-умозрительно-обобщённо. Что каждый «вятший» – мне враг. Даже не по вещам материальным, не по марксизму с классовой борьбой, но по психиатрии, по бедам душевным. Я им – всем! – живой укор.

Не – знаниями, умениями, «прогрессивностью»…

Своей успешностью, удачливостью.

«Живут же люди!».

А он – не может! Не умеет, не знает, не догоняет… «Господь не попустил».

Они не могли признать, даже допустить мысли о моём превосходстве: «плешак безродный набродный» – «вятшее вятшего»?!

Здесь – сословное общество, родовая знать. Две тысячи взрослых мужчин – бояр, глав семейств. Каждый из которых может любому из остальных, из восьми миллионов общего населения, грубо говоря – в морду харкнуть. По любому поводу или без оного. В абсолютной уверенности: так – правильно.

Основа аристократизма – ощущение превосходства, «я начальник – ты дурак». Изначально, от рождения. Презрение, гонор… Я – человек, ты – быдло.

Признать меня – крах всего. Вся жизнь, семейство, поколения предков… ошибка?

Они не могли сравняться со мной. И уже не могли загнобить, затоптать, придавить… Фиг вам! Поздно. С Дятловых Гор меня выковырять… урана сначала накопайте, придурки.

Они не могли хоть как-то, хоть внесистемно – вознести над собой. Нет явного, понятного им, пусть и редкого, экзотического обоснования. Типа:

– Дык… Это ж прямой потомок царя Соломона! В ём – пращурова кровь говорит. Где уж нам, сиволапым…

Им оставалось только «вынести за скобки» – «не наш человек». Нелюдь.

 
«Ребята, он не наш, не с океана!
– Мы, Гарри, посчитаемся с тобой, ой-ли, —
Раздался пьяный голос атамана».
 

Ну, звыняйти, хлопци. «И кровь уже текла с ножа у Гарри».

Но и признать полностью мою чужесть – они не могли. «Всё в мире делается попущением Господним». В крайнем случае – «происками сатанинскими».

Религия, сословное общество – системы тотальные, всеобъемлющие. Мне должна быть в них полочка, ящичек. Заявись я как пророк, как сын божий, супер-пупер инопланетянин… Они бы поняли. Но я-то вёл себя… живенько так. Подпрыгивал да поскакивал, а не воспарял и снисходил. Вполне земно.

Я – такой же, как и вы.

Только – лучше, удачливее, успешнее.

Умнее.

Свободнее.

Это бесило. Вызывало зависть. Бешеную. Вплоть до неадекватности. До – «просто назло». До – «себе во вред». А я – не понимал.

Дело не в попандопулолупизме – в моей личной эмоциональной инвалидности. Мне зависть – не свойственна. Ну, не выучили с детства! Да и вообще: в основе чувства зависти – сравнение. Как может законченный эгоист вроде меня, как-то сравнивать себя – СЕБЯ! – с кое-каким другим?!

Да хоть ты какой золотой-яхонтовый! Но у меня есть палец. Мой, указательный. И им – в моём носу – ковырять удобнее. Чем твоим.

«– А армяне – лучше.

– Чем?! Чем лучше?!

– Чем грузины».

Ну и как я, после этого, могу тебе завидовать? С неправильным пальцем – а туда же, жить собрался. Мучиться… Бедненький…

Коллеги! Если у вас сходная эмоциональная инвалидность, если вам незнакомы приступы бешеной зависти, злобы – даже и не пытайтесь. Попадировать. Хоть с какими шестерёнками пятерёночными, парожолями и старостратами! Вы будете оценивать мотивы аборигенов по каким-то материальным интересам. А они вас просто ненавидят! Просто по факту вашего существования. Успешности. Непохожести. Ненавидят – до потери инстинкта самосохранения.

«Такую сильную неприязнь испытываю! Кушать не могу!».

* * *

Радил ощущал мои успехи вполне конкретно – как язву, грызущую его тело и душу.

Урюпа был свидетелем двух нервных срывов, когда Радил, обычно довольно сдержанный, орал, ругался и брызгал слюной. По поводам, связанных со мною.

В начале лета Радил попытался заслать ко мне… информаторов. Я, вот честное слово! – ни сном, ни духом!

– Дык… у тя ж Воевода, так хитро устроено… Вот, к примеру, пришёл к тебе человечек. Вроде – жить просится. А твои-то его обрили. И всё.

– Что «всё»?!

– Всё. Назад ходу нету. Покамест борода не отрастёт. А то ведь в Городце-то – засмеют, зашпыняют. Боярин-то похвалит, наградит. А далее? «На чужой роток не накинешь платок». А жить-то не с боярином – с людями. Купчик идёт, ему в Балахне – стоп. Там торг и веди. Пройтить, глянуть и чтобы назад выйтить… Только ежели артелью. Так ты артель нашу городецкую вона куда – на Ветлугу заслал! И чего они с отудова углядеть у тебя могут? Или, к примеру, вот нас трое. Помыли-побрили – по зимницам. Хрена там чего углядишь-уделаешь. Во всяку минуту у людишек разных – на глазах. Чуть пообтёрлись – в работы. Опять же – не по своей воле, а по твоей нужде. В россыпь. В разбрызг. Оно, конечно, время прошло бы – мы б как-никак, а собралися. Да только… Меня-то от твоей житухи вона как торкануло. А подельники мои костромские – и вовсе… не шиши злокозненные.

Урюпа рассказывал о злобствовании боярина, не понимающего причины исчезновения «верных людишек». Потом пришёл епископский караван. И Радил взбесился совершенно.

Для Феодора, по большому счёту, не было разницы между Городцом и Всеволожском. И то, и другое – паства. Окормляемая и постригаемая.

Держать и доить. «Держать» – под своей рукой, «доить» – в свою кису. Уничтожать Всеволжск на радость Радилу… С какой стати?

Радил, однако, всунул своих людей в караван. В надежде на то, что епископа и людей его «примут по чести» – будет возможность посмотреть Всеволжск, вызнать судьбы «замолчавших агентов».

Урюпа в Балахнинском бое был ранен. Выбрался, отлежался. С установлением зимнего пути снова послан во Всеволжск.

– Тута, уже перед уходом нашим, он… Ну, Радил… и говорит: «А ещё вызнай из чего тую горючую воду делают. Которую ты в Балахне видал и мне сказывал. А как сыщешь – набери поболее. Да… да запали кубло это воровское! Чтоб всё пеплом пошло! Чтоб ничего там живого, чтоб место пустое…! А допрежь всего – запали дом, в котором зверевы сучки живут. Чтобы все ехидны те погорели! Чтоб самого Зверя – тоска взяла! А его, коль будет случай, прирежь! Намертво!».

– Вона как…

– Ха. А ты думал? Ты ж ему – будто кость в горле. Он же ж из-за тебя света белого видеть не может! Всякого разного обещал, коли сделаю.

– Много?

– Не. Много – я б не поверил.

– Ладно. Позову писаря. Ты ему это всё подробненько расскажешь. Чтобы записал. Как меня извести велено, как город мой спалить. Каких ещё подсылов слал. Другие дела его, с убиением, с грабежом, про которые знаешь.

* * *

Напомню: поджог и конокрадство – два тяжелейших преступления на «Святой Руси». За убийство – есть варианты установленных законом вир. За эти два – не откупиться. Только – «на поток и разграбление».

Приказ: «запали кубло воровское!» допустим только на войне. Радил – чиновник, наместник Суздальского князя. Боголюбский начал против меня войну? – Нет. Телеграфная линия на Боголюбово заработала нормально. Каждый день, если нет тумана или снегопада, я получаю от Лазаря сообщение.

Похоже, Радил превысил свои полномочия, начал «частную войну».

Это – не про Blackwater. «Частная война» – довольно распространённое явление в средневековье.

Простой человек взял в руки оружие и пошёл убивать соседа – убийство, разбой, мятеж, восстание. То же самое делает государь – государственная война. А вот если за дело берётся чиновник или аристократ среднего уровня, то война «частная».

Какой-то чудак послал людей сжечь город в сопредельном государстве, убить государя…

Прямо – «Выстрел в Сараево»! Хуже! Чистый casus belli – «случай (для) войны».

Только воевать с Суздальским княжеством я не хочу. И, соответственно, не могу – с Радилом.

Не худо придумано: если у Урюпы «дело выгорит», в смысле – Всеволжск сгорит, то можно будет прийти на Стрелку с «гуманитарной миссией», «помочь погорельцам». По-соседски, по-христиански, по-русски: Городец – ближайшее русское христианское владение, очень естественное действие.

И… прибрать оставшееся.

Если Урюпа попадётся на поджигательстве, то я, в порыве возмущения, кинусь к Городцу сносить Радилу голову. И стану злобным агрессором, «нападанцем на Святую Русь». Которого – «давить купно».

А если «проглочу молча», то можно будет ещё какую гадость придумать. Главное: «взлетать как ракета» – перестану, буду тратить силы и время на защиту, на восстановление.

Радил не предусмотрел одного – Урюпа заговорил. До убийства, до пожара. Ни пытками, ни подкупом – толку от него было бы не добиться. А вот вкус свободы… Вкус «бабы, тепла, хлеба, мира»… Вкус прощения прежнего. То, о чём Радил знал, но не ощущал: с Всеволжска выдачи нет, прежние прегрешения списываются, все пришедшие равны…

«Видят, но не разумеют».

Он – знал. Но «разуметь» – учитывать при планировании, предусматривать последствия, возможные варианты… Не хочет, не может. Тошно, противно… Как всё, связанное со мной.

Первое, что пришло мне в голову: а не стукануть ли Боголюбскому?

Тема-то чисто бюрократическая: подчинённый превысил свои полномочия. Вышестоящий применяет соответствующие дисциплинарные меры, дабы привести чудака в русло общей «генеральной линии».

Ага. Считаем возможные исходы.

1. Боголюбский не поверит. Обругает меня дистанционно, велит прекратить распрю. Радил притихнет. И станет гадить… изощрённее. Например… Весной будет, вероятно, караван с Верху. Ярославцы, новгородцы… Я его ниже Балахны не пропущу. Придумаю причину. Купчики возмутятся, Радил «огонька» добавит. Какая-нибудь провокация с кровопролитием… И я – в дураках. В смысле: противу государя – вор.

При уже установившейся, после «ложного доноса», неприязни… и моей от Андрея зависимости… будет больно.

2. Боголюбский мне поверит. Радилу – укажет. Выговор. Можно – «строгий, с занесением в личное дело». Тот – извиняется, кается. Дальше – см. выше. Тот же вариант «с гаденьем изощрённым».

3. Боголюбский Радила с Городца снимает. В опалу или на плаху – не существенно. Придёт новый посадник. И будет – по-прежнему. Конфликт-то интересов между Городцом и Всеволжском – объективный!

Или Городец – «передовая крепость» Ярославля, или – «тыловая крепость» Всеволжска. Ну, или – Пустой Городец. Как после Едигея.

О! Дошло. Слава марксизму! Который заставляет понимать «классовые интересы», здесь – сословно-групповые. Что позволяет делать предположения о поведении совершенно неизвестного человека. Просто – он из той группы. Класс – средневековая аристократия, феодалы. Подкласс – служилое боярство. Ещё бывают: военное, родовое, торгово-ростовщическое. Кто с чего преимущественно живёт. Они, конечно, все разные. Но общее видно: цель – аллод.

Тогда… Остаётся четвёртый вариант.

4. Радила – убрать, Городец – взять.

Хреновастенько… Где тут моя губозакатывательная машинка…? – Факеншит! Есть другие варианты?!

Радила надлежит… иллюминировать. Просто отзыв, перевод в другое место – не годится. В Городце и селищах вокруг – полно его должников, клиентов, «милостников». Даже будучи удалён из Городца, он будет, через своих людей, продолжать гадить. Просто – «по злобé».

Взять Городец… Не допустить появления в нём другого… экземпляра со сходными классовыми интересам. Иначе – опять.

Чёртов марксизм с его неизбежностью!

Взять Городец под себя без согласия Боголюбского – нельзя. Убедить? Ничего в голову не приходит. Делать «Пустой Городец»…? – Что я – Едигей какой-нибудь?

* * *

Для начала я провёл «зондаж с информированием» – нормальные игры в эпоху «развитой бюрократии».

Выжимку из информации Урюпы отправил в Боголюбово. Лазарь там доложил, через день пишет:

– КАЮБ ВВИ вел сла он Урюп др вор БЛ. (Князь Андрей Юрьевич Боголюбский Воеводе Всеволжскому Ивану велел слать оного Урюпу с другими ворами в Боголюбово).

Андрей хочет сам проверить достоверность информации. Путём пытки её носителя.

Я, естественно, отвечаю, что Урюпе, по прежним делам его – от Боголюбского ничего, кроме казни под пытками, быть не может. Иначе выйдет, что Андрей собственный закон на своей земле не исполняет. А я человека «на суд и расправу» не выдам. По его же, Андрея Боголюбского, решению. Которое «Указ об основании…».

– Не верит мне – пусть шлёт своего человека. Хоть бы того же Маноху. Поговорить – дозволю, пытать… только с моего разрешения.

Боголюбский от такой моей наглости… замолчал на три дня. Снова: его само-державность входит в конфликт с «закона исполнением». Его собственного закона.

Я же обдумывал ещё одну тему.

А как так получилось, что у меня под боком такая «вражья сила» образовалась?

* * *

Разбор показывает – сам дурак. Что не ново.

Точнее: неверная оценка динамики изменения приоритетов в условиях ограниченности ресурсов.

Все соседи – мне враги. Просто по Макиавелли: не «наследственный государь», не привычный. Это – мне понятно. Но уровень опасности конкретного соседа, точнее – её изменения – оценен неверно.

Заблаговременно уничтожать все потенциальные опасности по всем азимутам на любой дистанции…? – «Уничтожалку» оторвут. Вместе с головой.

Общая угроза со стороны Суздальского княжества мною оценивалась постоянно. Для чего, в частности, в Боголюбово сидел Лазарь. Не дешевое, кстати, удовольствие.

Я не учёл уровень автономности Радила. Скачок злобы, когда ему стало понятно, что Феодор мне «укорот дать» – не смог. И сам Боголюбский за явное преступление – казнь епископа – … промолчал.

Радил утратил надежду на устранение проблемы (в моём лице) – внешними силами, решился исправить положение сам.

Это – с его стороны. С моей…

Моим мотивом является развитие Всеволжска.

Городец мне не интересен. На этом направлении меня интересовала, пока, только Балахна. Даже поход на Линду был не специальным мероприятием, а одним из общего ряда – все «в мари пошли» – и туда за компанию.

Не по нужде, а по возможности.

Мне постоянно не хватает обученных, проверенных, надёжных… «внятных» людей. На это накладываются стереотипы здешнего общества. Где мужчина без бороды – не человек. Он, по определению, второй сорт, чей-то слуга, кастрат, дитё, отрок. Не субъект во всяком серьёзном деле.

Нечто подобное я проходил в Пердуновке.

А у меня нет бородачей! Потому что у меня молодёжь – дети учатся быстрее и лучше. А мне всех – надо учить. Да и просто борода, в нынешних условиях – не гигиенично. Хотя, конечно, тепло-защитно и комаро-предохранительно.

Приход нурманов Сигурда, необходимость рассовать их по мелким группам, создал уникальную ситуацию – временный избыток взрослых мужиков, пригодных для общения с «нормальными» средневековыми аборигенами.

Нурманы настолько неместные, что даже и обритыми – воспринимаются адекватно – как нурманы. Есть ли у него борода на лице или рога на голове – без разницы.

Посылать же моих воспитанников к аборигенам, хоть – к русским, хоть – в племена, без предварительной промывки мозгов и поддержки местных властей – нарываться на конфликты.

Кровавые.

Которые придётся «закрывать» военной силой.

Сейчас ситуация меняется. Мари, меря, удмурты, черемисы, эрзя, мокша, шокша, мурома, мещера – попробовали уже моей силы. Уже знают – сами нюхнули или рядом постояли – Воевода Всеволжский за своих людей бьёт больно. И не важно – с бородой или без.

На Окском направлении мои люди прикрыты благосклонностью Живчика.

Обругал безбородого – тот ответил. Ты ему в морду – он в княжий суд. Вердикт – проще не бывает: имать и везть. С семейством. К Зверю Лютому пожизненно.

Неприязнь, презрение, злоба – не проходят, наоборот – усиливаются. Но тема для шуток… как-то пропадает.

Сходно на Клязьме: плюнул в сигнальщика, в мальчонку сопливого. Половцы Асадука тут же разложат и так плетей ввалят… третьей дорогой «зверят» обходить будешь.

Лесовики Могуты уходят далеко выше Балахны. Приводят туземцев под руку Воеводы Всеволжского. Уговаривают роды мещеры, приказчики ведут торг, проповедники – проведывают. «Приголубливают». Нижнее междуречье Волги и Клязьмы постепенно становится моим. Там бывают… негоразды. Мы их… купируем. «Малой кровью» – серьёзно биться мещеряки не хотят и не могут.

В Заволжье – сходный процесс с мари. Егеря Фанга двигаются от Ватомы, к Волге не выходят, вблизи русских селений не появляются.

Итого: моего интереса в Городце – нет, опасности с их стороны, как казалось – тоже.

Прохлопал. Исправляем.

* * *

– Точильщик, у нас люди в Городце есть?

– Конечно. Трое. Приказчик торговый, мой парень да слуга.

Выясняю подробности.

Ещё летом в Городец ходили мои мастера посмотреть место под сигнальные вышки. Радил их принял спокойно – грамотку от Боголюбского показали, где написано – «Ставить!». Единственно в чём упёрся – не в городе.

Это постоянная тема конфликтов. Вышкам нужно высокое место и защита. Такие места изначально занимают местные владетели и ставят там свои укрепления. Защищённые места быстро заполняются населением, плотно застраиваются. Кто бывал в средневековых городах – понимает.

«Друг у дружки на головах живут».

В русских деревянных поселениях – чуть свободнее – пожары регулярно прореживают. Но в Городце и после пожара – плотненько. А уж на самом удобном месте – на обрыве «Княжей горы», в детинце…

Штатный, повсеместный конфликт. На Клязьме – я сообщал о несогласии местного владетеля, Боголюбский – присылал Асадука, очередного боярина – «нагибали», ребята – строили.

Здесь я делу хода не дал. Это направление – пока бесперспективно. Расстояние между Городцом и Балахной, где моя вышка стоит – невелико, существенной выгоды не будет. А тянуть линию дальше… Между Городцом и Ярославлем одно существенное русское поселение – Кострома. Всё остальное – сотни вёрст пустого, враждебного пространства. Где к вышкам нужны будут ещё и гарнизоны, и карательные походы…

У меня нынче все четыре бригады, которые вышки ставят, работают на Оке. Закончат – нужно с двух сторон, от Ветлуги и от Илети, ставить вдоль Волги. Нужно тянуть линию по Теше к Пичай-городку – контакты с Вечкензой следует интенсифицировать. Нужно ставить на Двину, к Гляденю…

Линия по Клязьме важна возможностью быстрой связи с Боголюбским. А вот кольцо через Суздаль-Ростов-Ярославль-Кострому-Городец… мне пока неинтересно и накладно. Да и самому Боголюбскому… Весть о приходе булгар – он получит. А со Стрелки или из Городца…? Велика ли разница? От меня удобнее – ещё и Оку с выходом на Клязьму перекрываю.

Я ж говорил: с основанием Всеволжска – значение Городца уменьшается.