Текст книги "Стриптиз (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

Часть 87. «Городец наш – ничего, населенье таково…»

Глава 474

– Приехал? Ну-ну… Герой, говорят. Победитель. Сказывают – цельную орду побил. Правда, что ль?

– Правда, Аким Янович. А ты чего такой недовольный?

– Я недовольный?! Я всем довольный! Аж мироточу! Из всех дыр. Ты пошто дом мой – бабью отдал?! Доброму человеку и голову приклонить негде!

– Аким Яныч! Баба – тоже человек! Им тоже где-то в тепле обретаться надобно! А ты – воин славный. Тебе стужа – не помеха. Или старость уже пришла? Кровь не греет?

– Что?! Ты мне…!

– Стоп. Отбой.

Факеншит! Ну что за человек?! Мы же оба – друг друга любим.

«Любовь – это когда дедушка и бабушка дружат. Хотя знают друг друга много лет».

Мда… Мы знаем друг друга уже много лет. Хотя, конечно, не так долго, как «дедушка с бабушкой». Мы же ценим, уважаем! Друг за друга – хрип перервём. Но как сойдёмся – только искры летят. И ведь дело не в жилье – строят у меня быстро. Хотя, конечно, бывают накладки, но зимницы точно свободные есть. Да и нормальные пятистенки можно найти.

Дело – в «чести». Самый высокий дом – «Акимов». Полуторо-этажный барак, который весной для меня построили, а Аким его занял.

– Какой отбой?! Кому это?! Ты – мне указывать будешь?!

– Тебе, Аким Яныч, доброму батюшке – нет. Как же ж можно? А вот тебе, старшему сотнику Рябине, голове Посольского приказа – очень даже. Изволь доложить – почему ты с Рязани без приказа ушёл?

Аким весь… аж вспетушился. Кажется – даже кафтан его взъерошился. Стал вдвое больше. Ростом, объёмом. Набрал воздуха полную грудь. Для достойного ответа. Сейчас ка-ак…

И – передумал. Военная косточка. Одно дело – своих домашних под настроение погонять, другое – в службе бардак учинить.

Фыркнул. Раз, другой. И, ещё не угомонившись окончательно, но на тон ниже сообщил:

– Нехрен мне тама делати.

– Решать – есть тебе хрен, или нет – мне. Воеводе Всеволжскому. Старшему по команде. Изволь объясниться.

Не уймётся – вышибу. При всём моём уважении и приязни. Я только с похода, с холода пришёл, смертную сечу пережил, два народа уполовинил…, а он мне тут… старческие истерики устраивает. Не уймётся – силком в разум приведу!

Аким уловил мой настрой. И перешёл к развёрнутым ответам.

– Нехрен, нехрен. Мастеровщины твоей хотелки исполнять? Обойдутся. Пущай там Николашка твой скачет. Я его с Живчиковыми людьми свёл, негораздов разных… по-унимал. Ничё. Смысленные люди, разберутся. Живчик-то противу тебя не пойдёт… ну, уж если особо сильно оборзеешь, не по чину хайло раскроешь…

И вдруг переходя в просительную, жалостливую отчасти, интонацию:

– Скучно мне там, Ваня. Вышки эти, фа… фактории. Не понимаю я в этом. Дело-то сделано. Победа – добыта. Калауза более нет, хлебный торг – вольно, Живчик – за тебя. А далее… не моё.

Ну вот. То о чём я говорил. Для боя – нужны одни люди. Для «переваривания плодов победы» – другие.

«Победителей – не судят». Точно. Их – задвигают. В тёмное прохладное место. До следующей надобности в победе. А человек – не селенит, в холодильнике – не улежит.

Аким – «адреналиновый наркоман». Нормальный русский человек – ему всё бы «погорячее». А расхлёбывать кто будет?

Вы думаете – Аким пришёл на Стрелку мне помогать? – Город строить, новые земли осваивать, людишек разных уму-разуму научать? Поддерживать в невзгодах и помогать в неприятностях? – Да он сам так думает! А на самом деле – он сбежал из Рябиновки от скуки. Ему приключений охота! Ему конфликты нужны! И, естественно, в них победы. Он всю жизнь так прожил. Без этого – как каша без соли, жвачка тошнотная.

Когда его в вотчину загнали, думал – всё, жизнь прошла. Поднять хозяйство, выбить «шапку», передать имение и честь внучку… Мыслящее удобрение для следующего поколения.

И тут – я. «Попандопуло – глаз урагана». То мы – ведьму гоняем, то – волхвов бьём, то – «кусочников» строим… Интересно-то как! Живенько же! Жизнь-то ещё не кончилась! Жизнь-то… как борматуха – побулькивает!

Красота!

Бытиё имеет вкус! А также – цвет и запах. Аля-улю! Гони гусей!

Я из Пердуновки ушёл – Аким снова заскучал. Потому и пришёл сюда, на Стрелку. И если я ему постоянную «развлекуху погорячее» не организую – он сам… чего-нибудь отчебучит. Из лучших побуждений. С непредсказуемыми последствиями.

Каждая моя победа закрывала одну проблему. И порождала десятки новых. Не считая сотен и тысяч личных проблем людей, которых победа затрагивала.

Так и с безнадёжным посольством к Рязанскому князю. Аким осознанно шёл на Голгофу. Или «в дерьмо по ноздри» – правильнее? А тут… Гибель Калауза, короткое время «междуцарствия», когда Аким развернулся, приход Живчика, становление нового порядка, новых людей, решение кучи «горящих вопросов»… Его мнение спрашивают, ему думать, «душой болеть» – есть об чём. «Жарко», «остро».

«Но миром кончаются войны…» – накал проблем спадает, нужные места занимают нужные люди. Уже не с кем сцепиться, «очертить голову», «порвать хрип»…

Пошла равномерная, планомерная работа.

Да там – эмоций тоже выше крыши! Поводов для «мозгов завивки» – не перечесть! Но… чуть дальше, не – «на длину руки». Не его.

Ску-у-учно.

Вот от скуки он и сбежал.

* * *

Конечно, пристойный дом Акиму был тут же найден, протоплен и обустроен в соответствии с его вкусами и пожеланиями. Ну… в пределах разумного. Я отправил к Акиму Трифену. Для «нижайше просить поделиться с отроками неразумными премудростью боевой и житейской». Артёмий ухитрился публично, в кругу своих курсантов, разговорить Акима о проведённых битвах, об особенностях тактики в разных княжеских дружинах, общей и стрелковой. Что вылилось в целую серию… скажем так – семинаров. И – в учениях на местности.

Раскрасневшийся на морозце Аким ставил новикам задачи, оценивал найденные решения и указывал на огрехи. Остро-доходчиво. Вечером я поймал кусочек из разговора молодёжи:

– Теперь-то понятно в кого Зверь Лютый своим зверством пошёл. Лучше уж под Чарджи ходить, чем под этим… этой крапивой кусучей.

Драгуну было велено вызнать подробности о местах, где Аким бывал. А бывал он по всей «Святой Руси» и за её пределами. Правда, Драгун сбежал. Мотивируя тем, что «ныне многие из мордвы да с Рязанщины приходят – надобно про те места вызнать». Хоть Драгун и привык выслушивать малосвязный бред разного сорта бродяг, но вытерпеть повествования Акима… только если я сам за ухо отведу.

Точильщик формировал картотеку персоналий «Святой Руси» и расспрашивал Акима о рязанцах, смоленцах, киевлянах, волынцах… попадавшихся Акиму на его длинном боевом пути.

Как я уже объяснял, всё боярское сословие на «Святой Руси» не насчитывает и двух тысяч семей. Почти все друг друга знают, слышали, многие в родстве или свойстве состоят. Пара-тройка тысяч княжеских гридней тоже, в большинстве своём, хоть как-то, хоть бы и заочно, знакомы. Прошли через руки всего сотни мастеров, учителей, десятков конюших.

Наполеон знал в лицо всех в своей четырёхтысячной «Старой гвардии». Аким – не Наполеон, но – сходно.

Понятно, что большинство Акимовских сверстников уже не у дел или покинули мир земной, но иные ещё в силе. И возрастом своим вознесены на немалые позиции.

Нечто подобное, только в куда более простом варианте, я проделал в Смоленске, когда через Акима протолкнул сбыт колёсной мази с использованием тамошнего административного ресурса. Теперь «захват» у нас шире, и по площадям, и по возрасту, и менее конкретен.

«Хочу всё знать!». И – про всех.

Точильщик, как и положено в его деле, был «тихим занудой».

– Так ты, Аким Янович, сказывал в прошлый раз, что боярин Кучма Кышечеч – зело до девок лют. Толстых и белых.

– Сказывал! Ты чего?! Голова с дырой?! Запомнить не можешь?!

– А не затруднит ли тебя, Аким Яныч, ещё разок повторить? Примеры тому есть? Может, имена какие, подробности…

Акима это бесило. Поэтому, когда как-то вечерком Точильщик начал яро проситься ко мне поговорить, то я решил, что они с Акимом опять… повздорили.

Отнюдь.

– Господин Воевода, нурман Харальд Чернозубый сильно просил меня помочь побеседовать с тобой. По весьма важному делу.

О! Фиксируем для памяти: авторитет Точильщика во Всеволжске после дел Калаузовых – сильно вырос. Никто ничего толком не знает, но народ его близость ко мне… чувствует.

Плохо: парень становится публичной величиной. Для его службы – вредно. Не думаю, что это от болтовни – он не хвастлив. Но мы часто встречаемся, беседуем наедине, я даю ему поручения… Люди это видят и воспринимают однозначно.

Моя ошибка. Придётся уменьшить количество контактов.

Нет, этого мало. Придётся устроить ему публичный выговор. За что-нибудь. «Явить немилость» для общего сведения.

Другое: у меня в окружении стала формироваться группа «давателей протекции». Типа: договорись со слугой, он тебя и к господину представит. Основание… Сперва – «дело важное», потом – «по дружбе», затем «с подношением», «за мзду»…

* * *

Патрик Гордон, приехавший в Москву в царствование Алексея Михайловича Тишайшего, был потрясён. У него бумага «с самого верха»! Всё прописано – звание, жалование, жильё… А получить – самим русским государем обещанное! – невозможно! К какому-то… ярыжке – на порог не пускают! Так и бился лбом в ворота. Пока земляки не объяснили. Насчёт «подлого обычая подлых московитов» – мзди сильнее.

Гордон – адаптировался. Мздел много и эффективно. Многократно компенсируя, естественно, свои личные расходы за счёт государства. И других… зависимых.

Это – смерть. Это смерть любому обществу. Даже если на самом верху предводитель «семи пядей во лбу». «Обратная связь» в социуме – важнейшая вещь. Как в исламе за отсутствие этого информационного канала правителей резали – я уже…

Человек с серьёзным делом – должен проходить ко мне беспрепятственно. Только… как отличить – серьёзное у него, или бред и брёх? Пока народу было немного – я мог выслушивать каждого. Теперь… Ящик для челобитных, как у Павла Первого? Рабоче-крестьянская инспекция, как у Ленина? Общественная приёмная, как в РФ?

Дела, которые идут снизу по структурам приказов, докладываются мне их головами. Но есть информация, которая не проходит сквозь такие иерархии. Например: воровство начальника.

На то есть спец. службы.

«Вышел ночью в поле с конём», сказал громко:

– Начальник наш – ворует.

Рассказал коню подробно причины такого своего мнения. И можешь спокойно отправляться спать: изложенные факты будут услышаны и проверены. Не конём, конечно, но – резво.

Ничего нового: Русь всегда «прозрачная» страна. При дерьмократах, коммуняках, кровавом царизме… И «Святая Русь» – тоже. Проблема не в «стуке», проблема в адекватной реакции на «стук».

«Посади друга» – эффективная сингапурская технология. «Скажи мне – кто твой друг, и скажу – кто ты» – русская народная мудрость. Вот как бы их совместить… Не доводя дело до «Большого террора», когда – «а приятель не поленился, позвонил»…

Забегая вперёд скажу, что подобная «общественной приёмной» структура была создана под эгидой Дворцового приказа. То есть – Гапы. Устоявшееся общее мнение:

– Гапка – врунов бьёт тапком. А Воевода – по ноздри заколачивает.

повышало достоверность сообщаемых сведений.

Исконно-посконное правило: «доносчику – первый кнут» у меня не действовало. Но лже-доносительство, как и вообще – лжесвидетельство, наказывались беспощадно. По Закону Божьему – «смертный грех», по моему привычному – «лыко – в строку», «за базар – отвечаешь».

По «стуку» не бывает «нулевого результата» – кто-то должен «сесть».

Эта команда занималась не только сбором жалоб и доносов, но и их проверкой. Несколько молодых парней и девчонок, не отягчённых семьями и родословными, вносили свою лепту в поддержание в тонусе моей административной машины.

Особенно – недопущением коррупции. Тема – та же: забивает информационные каналы, блокирует эффекторы.

И приходит социуму – п-ш-ш…

Надо понимать полную «не-русскость» моей администрации. На «Святой Руси» «кормиться от должности» – само собой разумеющаяся аксиома. Как одевать шапку или креститься. «Все так живут».

Принимая людей в службу, часто видел я в глазах их изумление: казна ещё и платить будет?! И ещё большее потрясение: от кого другого – брать нельзя. Столь непривычна было сия новизна, что иные – пугались и от службы отказывались. Иные же соглашались, но правило моё не исполняли. За что я взыскивал. Многих добрых людей, просто недостаточно умных, чтобы сиё понять, я потерял, прежде чем выросли в приютах моих сироты. Коим закон мой с младых ногтей внушён был.

* * *

Харальд торчит маковкой под потолок моего балагана. И смотрит оттуда… встревоженно.

«Обдирание» Тверского каравана не прошло для нурманов бесследно.

Дело – не в барахле, шмотках, оружии. Многим из них доводилось в жизни терять всё имущество. В боях, в кораблекрушениях. Хуже – они Родину свою потеряли! В ходе тамошней династически-гражданской войны.

Дело в непонимании моей системы, здешнего образа жизни. Как можно – нурмана! – за пару шкурок! – взятых у вонючих туземцев! – ободрать кнутом?! Ладно, такое в воинских отрядах временами бывает – неисполнение приказа наказывается. Но сунуть в колодки, в «известь тереть»?! Воина!

Да ещё и кузена этого Харальда! Родовая честь! – Пшла в задницу.

Сигурд сумел хорошенько промыть своим парням мозги: «нонече – не как давеча». Мои хохмочки с прошлогодним перегрызанием хрипа на пару с князь-волком, пересказанные и приукрашенные старожилами, нынешние игры с головой епископа, «Ледовое побоище» в формате «трое против тьмы», лодочка эта косопарусная… Ребята ведут себя осторожно. Чтобы не нарваться по незнанию. Потому-то с таким восторгом пошли в лесные походы этим летом – подальше от «психа лысого».

Сходили они хорошо. Лучше всех – сам Сигурд.

Это счастье моё, что внятный мужик оказался! Маршрут Ветлуга-Вятка-Кама-Волга – пройден успешно.

Дорогой имели место быть разные негоразды, хеппенсы, трамблы… а также – случаи.

Удмурты помнили и своё участие в Бряхимовском походе под знамёнами эмира, и союз с унжамерен, который закончился общим разгромом.

И что они – к нам ходили, и что мы – их побили.

Помнили и не простили.

Проводники из мари, которые называли местных вотяками, вызывали озлобление, вид вооружённых нурманов – опасение. Комбинируя эти два качества, дополняя их нашими товарами и скоростью движения, Сигурд сумел поставить пару погостов на Ветлуге, присмотреть ещё с десяток подходящих мест, описать огромный полукруг по лесным рекам и перевалить в Вятку.

Тут… моя ошибка – низко он на Вятку вышел. Надо было не от истока Ветлуги, а раньше к востоку уходить. Там речка есть. Со знакомым названием – Молога. А так выскочили прямо по Пижме на булгарский погост.

Официальный отчёт содержал фразу типа:

«Мы поговорили, поторговали и расстались в любви и согласии».

В рассказах всё выглядело несколько… разнообразнее. К устью Пижмы собралось до двух сотен вооружённых вотяков, которые край хотели порвать чужеземных находников.

«Чтобы неповадно было! По нашим рекам ходить».

Гарнизонная команда булгар в составе аж 4 инвалидов, тоже не возражала «порвать». У Сигурда не было к этому моменту и тридцати человек, из которых бойцами можно было назвать десятка два. Половина – нурманы.

Тут Сигурд велел своим воинам надраить доспехи.

Объясняю: нурманы получили назад своё собственное вооружение. С моими «панцирями за подкладкой» – такая штука не прошла бы.

В 1251 г. в походе Даниила Галицкого на ятвягов русские приготовились к бою:

«Щите же их, яко зоря бе, шелом же их, яко солнцю восходящу, копиемь же их дрьжащим в руках, яко трости мнози, стрелцем же обапол идущим и держащим в руках рожанци свое, и наложившим на не стрелы своя противу ратным».

Устрашённые зрелищем «яко солнцю восходящу», ятвяги не выдержали и отступили без боя.

Вотяки тоже разбежались.

Может, зря я требую, чтобы мои воины были малозаметными, навязываю маскировку, защитную окраску? Выйти в схватку смертную блестя и блистая – это ж так по-русски…

Потеряв туземных союзников, булгары стали разговаривать.

Пара проживавших там купцов, изошли на желчь. От одного вида чужаков в их исконно-посконной кормушке. В смысле: на их рынке. А вот булгарский десятник…

Есть разница между купцом и воином. Воину конфликты – свою личную голову подставлять.

Туземные вожди шипели и рычали:

– Уг яра! Уг яра! (Нельзя! Нельзя!)

Но булгарин помянул аллаха, шикнул на неверных и сообщил:

– Приказ от эмира – блюсть порядок. Русские порядка не рушат. Грабежей, убийств – нет. А торговать им дозволено. Беспошлинно. Вон, у них и печать есть.

Сигурд старательно плямкал, «бил себя пяткой в грудь» и доказывал, что он не просто так, не «нурман с бугра», а слуга доброго друга пресветлого эмира Ибрагима – Воеводы Всеволжского.

– Да разве ты не видишь?! Меж нашими государями – мир да любовь! Мы ж – русские люди!

И тыкал пальцем в своих «русских людей» – сборную солянку из нурманов и тверяков, мещеряков и мари…

Булгарин посчитал количество клинков, прикинул рост бойцов, впечатлился, порадовался на подаренную ему латку – глиняный аналог сковородки с рельефными изображениями коней на боках, дал проводника и расстался с Сигурдом весьма дружественно.

Дальше караван шёл спокойно – проводник из булгар первым выскакивал из лодки на берег, вопил, махал руками и тем успокаивал очередной погост, Сигурд миролюбиво плямкал, приказчики предлагали товар, а картографы вели съёмку местности.

Биляр, как известно, стоит на Малом Черемшане. Который впадает в Большой Черемшан, который впадает в Волгу аж вона где… Много ниже Камы. Так что Сигурд скромно прошёлся по северному краю булгарских земель, полюбовался издалека на отстроенный заново Янин, поглядел на суету на холме в устье Казанки, устроил днёвку на крутом острове в устье Свияги… и пришёл домой. Попутно ухитрившись мирно посадить погост в устье Илети. Обозначив, таким образом, нашу новую восточную границу.

Остальные левые притоки Волги мы постепенно накрывали сверху, от Всеволжска: Большая Кокшага, Кувшинка, Кудьма, Керженец…

Едва первые «землепроходцы» находили в устьях пристойные места, как туда посылались серьёзные отряды с инструментом и провиантом. Впрочем, я об этом уже…

Сигурд ухитрился за четыре месяца пройти огромный маршрут при минимальных потерях. Успел вернуться перед самым ледоставом. Отогревшись и отъевшись в Усть-Ветлуге, принял очень достойное участие в битве на Земляничном ручье.

Не так ярко, с потерями, отработал и отряд, посланный к устью Юга. Тоже поставили три погоста. Самый дальний – на Глядене. Что для меня – и радость, и забота – как бы не вырезали, как бы не вымерли.

* * *

Историю отряда князя Семёна Болховского, посланного Иваном Грозным на подмогу Ермаку и полностью вымершего от голода в первую же зиму – повторять не надо.

Большие отряды – зимовок в пустынных местностях не выдерживают. Известнейший пример – экспедиция Франклина. После чего Чарльз Диккенс яростно заявлял о «принципиальной невозможности каннибализма среди моряков Королевского британского флота».

Диккенс оказался неправ. Он литератор – ему можно. А мне, администратору, следуют избегать даже возможности возникновения подобных… эксцессов.

На Руси, в отличие от британских моряков Франклина, или польско-литовских солдат в Москве – такой способ прокормления не принят. Строчка: «А четвёртого – толстого съели» – из песен времён «оттепели», дерьмократности и просвещёбнутости. И не надо менять нашу «архаическую» традицию на ихнюю прогрессивно-европейскую!

* * *

В начале зимы Самборина родила сына. Такой… крепенький Сигурдович получился. Последовал несколько сумбурный банкет по столь радостному поводу. На удивление – довольно мирно. И недолго – на один вечер.

* * *

Я сравниваю со своим. Когда у меня в первой жизни дочка родилась – общага три дня гуляла без перерыва. В городе незнакомые люди подходили, поздравляли, пропускали в очереди за водкой. Приятель ухитрился так чихнуть в рюмку, что кусок яичницы пришлось вынимать из глаза. Из его собственного глаза. А доктор, проведший эту операцию, был обнаружен на следующий день на коврике у дверей. Спящим. А не затоптанным. Толпы народа туда-сюда сутки напролёт – а он целый!

Все три дня мы непрерывно варили тазами вишнёвое варенье без косточек. Кажется, более всего потрясло жену, после возвращения из роддома, что варенье так и не подгорело. Ну, и дом не спалили.

* * *

На пиру Сигурд несколько захорошел. Сотрапезники громко пили за отца-молодца, за здоровье княгини, за нового народившегося ярла. А я, подтянув Сигурда поближе, стукнувшись своим кубком с его, негромко уточнил:

– И – за нового князя.

До ярла дошло не сразу, он напряжённо смотрел мне в лицо, пытаясь прорваться через хмельной туман, уловить смысл.

– За… какого? Э… чего – князя?

Я улыбался, глядя в его раскрасневшееся, внезапно напрягшееся лицо.

– Не знаю. Чего захочет. К примеру… Гданьск, говорят, хороший город.

– Так… это… аннар сонур (второй сын).

– И что? Там, я слыхал – и другие… хорошие города есть. Тебе Волин, к примеру, как? Не понравился? А Славно?

– Волин, Славно? Я там никогда не бывал.

– Не бывал? Тем интереснее. Побывать. Никогда не говори никогда. Лучше – пока ещё.

Мы пропустили кучу подробностей. Что Сигурд с Самбориной здесь, на Стрелке, а не там, в Гданьске. Что в Гданьске правит её папа – князь Собеслав. У которого – свои планы. Что, будучи наследственным князем кашубов он, уже лет 15, поставленный королём Польским наместник Восточного Поморья. Что там растут княжичи, наследники, Самбор и Мстивой. Что княгиня – вторая жена Собеслава – сестра воеводы мазовецкого Жирослава из рода Повалов, рода – знатного и воинственного. Что Волин – вообще Западное Поморье, а не Восточное. И там есть свои княжеские династии…

– Ты, Сигурд, скажи мне – чего ты хочешь? Прикинем способы, посчитаем цену… Но я тебе – ничего не говорил. А ты – думай. И, пока… давай-ка ещё накатим.

Разговор был беглый, бездельный, шутошный… Но Сигурд – понял. Что он здесь… не нужен.

* * *

Мне не нужны выдающиеся люди.

Все слышали? Возмутились, возбудились и обплевались? – Можете покурить и оправиться. А я пока уточню.

«Выдающиеся» в феодальном смысле. Дело не в титулах или длине родословной – в привычке насаждать вокруг себя феодальные порядки, в существовании замкнутых на них, преданных им лично, людей. В «культиках личностей». В целях и ценностях.

Способ мышления, стереотипы заставляют, даже неосознанно, стремиться с созданию собственного аллода – наследственного феодального владения. Господин аллода имеет безграничную власть в своих землях. Есть здесь, в средневековье, тип людей, для которых аллод – не мираж на горизонте, а вполне реальная, постоянно манящая цель. Как для лейтенанта – уйти на пенсию в папахе.

* * *

Для Сигурда эта цель была частью его души. Он был достаточно умён и осторожен, чтобы не ввязываться в авантюры. Но выбить из него это стремление… – разломать его душу.

Не хочу – мне он вреда не делал. И хорошо бы – «соломки подстелить» – создать условия, при которых он получит желаемое, а мне – ущерба не принесёт. Лучше – пользу.

Особенностью Сигурда было то, что «его люди» – нурманы и примкнувшие к ним – очень медленно растворялись в «стрелочниках». Отделяемые внешностью, языком, верой, обычаем, образом жизни, общим специфическим опытом, они постоянно норовили «слипнуться», общаться между собой, но не с остальными.

«Один за всех и все за одного» – прекрасный принцип. Но в эти «все» они включали только «своих». А не – «моих».

В повседневной жизни это приводило к взаимной неприязни разных групп «стрелочников», к потоку мелких конфликтов, глупых, зряшных ссор. Которые мне приходилось гасить. Предвидеть, не допускать условий возникновения… Думать, просчитывать, тасовать… Тратить своё время и силы.

Зачем мне «головная боль» на десятилетия?

Количество одновременно переживаемых «головных болей» – ограничено. Лучше я эту, долгую – вытолкну, а на её место, каких-нибудь других – загружу.

Я не выгонял Сигурда, не гнобил. Наоборот – увеличивал его свободу. Перспективами Гданьска или Волина.

Я же – фридомайзер! Особенно – под водочку.

Надежды получить аллод на моих землях – у ярла не было. У него хватило ума это понять и не устраивать… негораздов.

Сигурд спокойно согласился оставить Самборину после родов у меня во Всеволжске. Фактически – заложницей. Если бы захотел – именно так бы и подумал, начал бы… буруздить. Не захотел. Не устраивал скандалов при использовании «его людей» в продолжившихся, после установления зимнего пути, походах.

Я уже говорил, что если малые реки снегом заметает по берега, то по большим рекам зимой – самая езда. Гужевые обозы по Волге и Оке, по низовьям Клязьмы и Ветлуги, мы гоняли регулярно. Прихватывали, по мере возможности, и другие речки в округе. Нурманы в этих делах принимали уместное участие.

* * *

Идёт себе, от устья вверх по Керженцу, например, санный обоз в десяток саней. Вдруг с берега крик, визг и стрелы по сугробам. Из пары первых дровней вываливается на снег по паре нурманов, скидывают шубы, поражая окружающих сверканием доспехов, и элегантно-профессионально сдвигают в «стену» щиты, обтянутые красной кожей с рисунком «стоящего на четырёх ногах белого лиса, что означает живость и остроту ума, причем о нем говорится: слово и дело суть одно и то же».

Сигурд выбрал себе такую эмблему. Ну, не львов же! Тот зверь – в гербе его противников в Норвегии.

Что нормальной геральдики ещё в природе нет, что местные в ней понимают не больше, чем в авокадах – неважно. И так всем ясно: к вам, ребята, пришёл пушистый полярный лис. Который омоет лапы в вашей крови.

Здоровенные, пускающие солнечных зайчиков шлемами и наплечниками, «песцы» с обоюдоострым и длинномерным в руках, покрасовались, потоптались, обустраиваясь в сугробе, и интересуются:

– Татысь нюлэс куараос сыѣе юрѣым нош кин та вераське? (А кто это в здешних лесах таким противным голосом разговаривает?)

Всю дорогу учили. Выучили.

Лесной народ от таких знаний в таком исполнении – дуреет. А тут уже и наш переводчик прибежал, скромненько из-за щитов выглядывает, уместные вопросы задаёт:

– Пудолэсь тазалыксэ? Нош кышноез? (Здоров ли твой скот? А жена?)

Дальше уже можно разговаривать, вести торг, обмениваться новостями и заниматься «приголубливанием». В направлении «Каловой комбинаторики».

«Каловая» – не по цвету или консистенции, а по месту первой публикации – Каловой заводи на Оке. «Выберите любые два из трёх».

* * *

Сигурд очень хорошо показал себя, с большой частью своих людей, в битве у Земляничного ручья. Нурманы дорвались до своего любимого дела: сечи в ограниченном пространстве. Бой на засеке, с противником за которым не надо гоняться – сам к тебе прибегает, мечный, близкий, «грудь в грудь» – позволял в наибольшей мере проявить их преимущества: превосходство в вооружение, в выучке, в длине рук и клинков, в силе удара. Бесстрашие и ярость.

Славно бились.

На обратном пути, посреди заснеженной равнины, покачиваясь в седле, едучи рядом со мной, выдирая из усов и бороды сосульки, Сигурд вдруг спросил:

– Думаю, как лёд сойдёт, отвезти жену к её отцу. В Гданьск. Что скажешь?

– Думаю… Если просто отвезти – глупость. Если перебраться в Гданьск и там обустроиться, то… Тебя и твоих людей мне будет не хватать. Но – понимаю. Чем смогу – помогу. И – сразу, и, коль бог даст – и после.

Хорошо, что он не стал затягивать с этим разговором. Потому что мне уже доносили. О беседах, которые он ведёт с разными людьми.

Далеко не все, пришедшие с Тверским караваном, соглашались отправиться в новое «приключение». Кто-то – умер, кто-то – прижился. Но собственно нурманы собирались идти со своим ярлом в новый поход.