Текст книги "Стриптиз (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

Увы – «мозговой свист» скоро кончался, ребятки начинали смотреть радостно, с ошалелым видом кидались курочить мой очередной измышлизм. Выметались от меня погружённые в «сношения ёжиков». Позже притаскивали мне такие реализации… Временами я плакал от хохота. Но всё чаще… крыть было нечем.

Мне оставались аварийные ситуации. Пожарник – не тот, кто спит 24 сутки. Это тот, кто 24 часа в сутки тушит пожар.

Конец восемьдесят пятой части

Часть 86. «Дианы грудь, ланиты Флоры, прелестны, милые друзья, но…»

Глава 468

Будучи занудой, я старался предусмотреть все возможные «возгорания». В разных областях деятельности. Особенно – в политической. В частности – в отношениях с племенами, в частности – с мокшей и шокшей.

* * *

Не слыхали про таких? Не можете отличить по вышивке на подоле? И до сих пор живы? – Поразительно!

Масса моих коллег-попандопул вляпываются в племенные сообщества. А хоть каких-то представлений об этнографии – не имеют. И знать не хотят! Что такое «хозяйственно-культурные типы» – даже не слышали. Можно, конечно, и без этого. Как ломились разные… колонизаторы. Но отказываясь от знаний – конкретно, исчерпывающе, в деталях – вы повышаете цену. Которую вам придётся заплатить. И в жизнях своих людей – тоже.

 
«Фиалка в воздухе свой аромат лила,
А волк злодействовал в пасущемся народе;
Он кровожаден был, фиалочка – мила…
Всяк следует своей природе».
 

Против Пушкина – не попрёшь. Ежели в вашей природе – «лить аромат», то и делайте это. Плещите, поливайте и разбрызгивайте. Но зачем же в попандопулолупизм вляпываться? А иначе – приходиться злодействовать. «В пасущихся народах». И делать это надо… не умножая злодейств собственной некомпетентностью.

* * *

Ещё весной, во время разговоров в Муроме с князем Живчиком и наместником Ионой, я «закидывал удочки». Найденный «клад в кувшинах» всех взволновал, они довольно благостно отнеслись к моим поползновениям.

Нашлись и люди, которые имели кое-какой вес в этих племенах и были заинтересованы в сотрудничестве со мной. Особенно, после перехода Живчика и Ионы в Рязань.

Я не давил, но Живчику остро не хватало людей на новых землях. Вплоть до того, что он намекал: а не хочу ли я взять под себя мордовско-муромское пограничье? Скинуть с себя местности, от которых дохода – чуть, а хлопот да расходов куча…

«Глазки завидущие, ручки загребущие» – русская народная. Про меня.

Я раскатывал губу, тянулся и облизывался. И сам себя останавливал: у меня тоже не было людей для таких дел. Только и смог послать пару групп торговцев.

Мои приказчики лазили по реке Мокша, устанавливали контакты с туземцами. Например – с шокшей.

Это такая этническая группа. Эрзя, но мокша. Язычники, живут по-мокшански, говорят по-эрзянски, понимают – по-русски.

Мокши, будучи более слабым племенем, живущие маленькими хуторами в дремучих лесах, не испытывающие мощного воздействия со стороны эмирата, стремящегося превратить эрзя в «пушечное мясо» в войнах с русскими, не имея ни богатых подарков «блистательнейшего эмира», ни проповедей исламских проповедников-баб, относились к соседям – муроме и русским – довольно лояльно. Что позволяло втянуть их в мои игры на моей стороне. В частности: преодолеть давнюю кровавую неприязнь между двумя племенами мордовского народа, между мокшей и эрзя.

Ванька-лысый – мордовский миротворец? – А жо поделаешь?

«Нужник согласия».

В смысле: мне нужно согласие окружающих племён. Со мной, естественно.

«Великие герои – всегда идут в обход» – мудрость Бармалея должна быть внесена в анналы. Или в ещё какое подходящее место.

Мои явные и ближайшие противники – эрзя, которым чуть-чуть не хватило темпа – пары столетий – для создания собственного государства, пары лет – для уничтожения меня и Всеволжска, со всем происходящим здесь прогрессом, оказались зажаты со всех сторон.

С севера, из-за Волги на них нехорошо смотрели подвластные мне мари. Разрушение экзогамии взволновало обе стороны. Но мари, переходя от дуально-фратриальной организации, распространённой в среде угро-финских племён, на нормы «Устава церковного» только удивлялись:

– А чего ж мы сами раньше не додумались?

и радостно венчались, отплясывая на множестве свадебок.

У эрзя… до зубовного скрежета:

– Жениться хочу! Аж зубы свело!

Увы – кудати требовали исполнения племенного закона. Но не давали девок для его реализации.

С востока – точили топоры дружественные мне оны черемис. Конфликты между племенами бывали и раньше. Но эмир, поддерживающий эрзя, регулярно грозивший черемисам своими сувашами из-за Свияги – самоустранился. А Воевода Всеволжский, который за службу хорошо платит – само-появился.

* * *

С запада расширялись мои собственные земли, смыкаясь постепенно с землями Муромского княжества, тоже мне дружественного.

Шли по Оке лодочки-барочки. А вдруг пристанут к берегу да селеньице выжгут? Шастали по бережку отряды егерей, поднялись сигнальные вышки – выглядывают чего-то…

Вдарить бы! Со всей силы. И снести плешивого с присными! Но пример Яксерго несколько притормаживал. Да и покойный инязор велел ждать…

Теперь и мокша с юга начали поглядывать в мою сторону с интересом. Нет, воевать за меня они не пойдут. Но и гадить… – не присоединятся.

Ситуация у эрзя шла к кризису. Все были обижены на всех.

Одни – потому что соседи не отомстили мне за мои гадости. Другие – потому что от них требовали такой родо-племенной мести. А у них и своих забот – полон рот.

Иные – потому что поверили Пичаю, вложились в него. А он взял, да и помер. Иные – потому что не вложились, не хотели идти под Пичая. Тот-то умер, но наследник его, хоть и не имеет такого опыта и репутации, пытается вести дела по образцу своего отца.

На эту родо-племенную психологию периода перехода к ранне-феодальному обществу, накладывались текущие чисто экономические проблемы. Простые, понятные, наглядно видимые в амбарах и чуланах почти каждого кудо в Эрзянь Мастор.

Это было предопределено объёмами полученного нами выкупа за Вечкензу. Пичай отдал не только своё, но и занял у всех своих сторонников.

Выгрести у половины эрзя все накопленные запасы основных экспортных товаров, скот, кожи, овчины…

С халата шёлкового – сыт не будешь, морозы в нём – не перезимуешь. Ещё во времена хунну один из китайцев-перебежчиков рекомендовал «бегать в шёлковых халатах по кустарнику», наглядно показывая бессмысленность дорогих подарков «желтого» императора.

Теперь «хуннская мудрость» стала актуальна и у эрзя.

Единство народа, племенная солидарность… Даже если у тебя лично полны сусеки – хватил ли этого на всех голодных?

Механизма русских «кусочников» у эрзя нет – расселение другое, не деревни с отдельными избами. Здесь – кудо. Люди придут не постоять у порога в надежде на кусочек – они придут жить в твоём доме. Не на неделю, как на «медвежий праздник» – на всю зиму.

Торжество взаимопомощи, разгул солидарности и кульминация единения.

Взаимопомощь – великая вещь. И ты должен накормить голодающих. Попавшихся на их собственной глупости – на ошибочно выданном кредите. Ты – умный, ты Пичаю в долг не дал. Но твоя «умность» – высыпается между пальцами. Как зерно из твоих закромов.

Это же «люди»! Члены твоего племени! Отказать – нельзя. Иначе ты – «нелюдь».

Ты им ничего не обещал. Но ты – родился. В этом племени. Поэтому обязан покрывать их убытки. Это – предопределено от твоего рождения. Принудительное компенсация чужой глупости как элемент наследственности? – А жо поделаешь? Все так живут.

«Ты – мне, я – тебе». И оба в ж…

* * *

Едут два ковбоя по прерии.

– Эй, Джо, говорят, ты за доллар удавишься. Даю сто. Если ты съешь вон ту лепёшку навоза.

Один – съел, другой – заплатил. Едут дальше. Одному стыдно, что съел, другому горько, что заплатил.

– Слушай, Сэм, спорим на сто долларов, что ты не съешь вон ту навозную лепёшку.

Поспорили. Съел. Заплатил. Едут дальше.

– Интересно… Кажется, мы с тобой оба – на халяву дерьма наелись…

* * *

Кредиторы приходили к Вечкензе, а тот делал «большие глаза»:

– Уважаемый атя, я тебе верю. Каждому твоему слову. Но мой отец, великий и мудрый инязор Пичай – умер. И мне ничего неизвестно о долге. Разве я занимал у тебя эти тридцать овчинных тулупов?

Напомню: у эрзя нет письменности. Всё – «на честном слове». Подкреплённом копьями и топорами. Конкретный язык, произнёсший конкретное «честное слово», гниёт в земле. Будем резаться?

Вечкенза не мог отдать долги – у него ничего не было. И тогда он, как и множество правителей до и после него, решил избежать неизбежного банкротства, которое, в здешних условиях, выглядит как уничтожение кудо, изъятие всего ценного, продажа «самого», чад и домочадцев в рабство на чужбину – путём «маленькой победоносной войны».

* * *

Как говаривал в январе 1904 года Вячеслав Константинович Плеве, российский министр внутренних дел и шеф жандармов:

«Чтобы удержать революцию, нам нужна маленькая победоносная война».

Война оказалась не маленькая, не победоносная… Русско-японская. Революцию… не удержали.

* * *

Рейхсбанку оставалось неделя до банкротства, когда Гитлер аннексировал Судеты.

Это не только спасло финансы Третьего Рейха, но и добавило материальную часть трёх бронетанковых дивизий чехословацкой армии к двум существовавшим в вермахте. Рейх сохранился и укрепился.

Так что… возможны варианты.

* * *

Вместо того, чтобы отбиваться от множества озлобленных соседей, он предложил им сотрудничество:

– Мы пойдём на войну! Мы захватим много добычи! Я, из своей доли, отдам все долги отца. Тем, кто пойдёт со мной.

Ничего нового. Сходное проповедовал сам Пичай. Имея ввиду сковырнуть Всеволжск.

Про страх потери в «аукционе по Гарварду», про «обезьяну с кашей в кулаке» – я уже…

В состоянии той голозадой «мартышки» оказалась примерно тысяча азоров и кудатей. Они быстро сообразили, что кто не пойдёт в поход – не получит ничего. Ни возврата долга, ни доли в новой добыче.

Ещё: у покойного Пичая была репутация удачливого полководца, а у самого Вечкензы – лихого наездника.

«Яблоко от яблони – недалеко падает» – много-народная мудрость. Предполагается, что и в части генштабистской деятельности «падалица» – там же.

Желание вернуть своё и приобрести чужое, вызвало в довольно миролюбивом народе волну военного энтузиазма. Тем более, что сначала речь шла о мальчишеской выходке: набеге молодёжи на соседей.

В каждом доме есть такие… искатели приключений. Бездельники. «Герои насчёт поговорить». Мои игры с марийско-эрзянской экзогамией добавляли этой категории населения – числа и возбуждённости.

«В семье не без урода» – русская народная мудрость.

Патриархальная семья – очень большая. Соответственно, «уродов»…

Общенародный поход, «консолидация нации» годами проповедовался, готовился Пичаем. Теперь на эту почву «идейно-психиатрического единства» наложилась «экономическая необходимость». И – «молодые лица».

Похоже на историю царя Филиппа и его сына Александра Македонского. Папа строил, готовил, объединял. Но…

«– Посмотрите на моего отца! Он собирается переправиться с войском через Геллеспонт. А сам не может перелезть с одного ложа на другое!».

Сынок с приятелями пошёл «сливки снимать». Включая пытки и казнь Филоты, убийство его семидесятилетнего отца – Пармениона.

В руках Пармениона были войска и царская казна. А главное: авторитет успешного полководца при трёх поколениях македонских царей. За что ветерана и зарезали.

Мне это очевидно. Но здесь не читали Плутарха. И боевые сподвижники и соратники Пичая поддерживают его сына и наследника Вечкензу.

Мудрые главы семей кушали очередного медведя, пели «медвежьи» песни и долго, многословно обсуждали – кого пойдём грабить. В смысле: в героический поход.

Если бы в том городке над Тешой сидел Пичай – вопросов бы не было:

– Пойдём русских резать!

И пошёл бы мой Всеволжск дымом… Но Пичай тихонько гнил на родовом кладбище. А у нового инязора Вечкензы были свои планы. Точнее – мои.

* * *

За неделю до того, как мы отправили Вечкензу к его отцу, я как-то заскочил в их, с Самородом, опочивальню.

Весёлый смех затих с моим появлением. Самород подгонял обувь для предстоящего путешествия и рассказывал парню смешные истории. Увидев меня, его подопечный, как и положено обученному рабу, «пал на лицо своё», принял надлежащую позу и издал соответствующие звуки.

– У тебя уже хорошо получается, Вечкенза.

– Я старюсь, мой господин. Моё желание – служить господину, Воеводе Всеволжскому.

– Это – твоё первое желание. И оно исполняется. Ты хотел отправиться к отцу? Твоё второе желание исполнится через неделю. У тебя было и третье желание. Помнишь?

Сколько не били его за эти месяцы, но «удержать лицо» он не смог. Ярость, ненависть, злоба…

– Я хочу отомстить кипчакам! Которые меня украли. Которые меня… мне… мною…

Он стоял на полу в позе покорности, боясь пошевелиться, только провожая меня нервным взглядом через плечо. Снова ожидая чуда, как при новости о выкупном соглашении. На лавке у стены Самород отложил сапог с пришиваемым ушком и тоже внимательно уставился на меня.

* * *

Как выразился Энди Такер: «если поставить филантропию на коммерческую ногу, она даёт очень неплохой барыш».

«Филантропия… такое искусство, которое оказывает благодеяние не только берущему, но и дающему».

Понятно, что у меня тут филантропия с «рыбной» спецификой. Нашей, исконно-посконной.

 
«Меня есть три желанья
Нету рыбки золотой».
 

А, может, и я на что сгожусь?

«Приплыла к нему рыбка, спросила…».

Амплуа – «золотая рыбка», исполнение желаний пациентов – очень прибыльное занятие. Помимо приятности, пристойности и благорастворимости. Одно ограничение: клиент должен желать «правильное».

«К чему управлять людьми тому, кто может управлять их желаниями».

Третье желание парень озвучил – поработаем в образе премудрой селёдки.

* * *

Я уселся напротив и принялся размышлять вслух:

– Твои обидчики – кош Куджи, его «волчата». Они ходят в орде Башкорда. Можно потребовать от хана их выдачи.

Мои собеседники напряжённо переглянулись между собой.

– Не, воевода, худо ты придумал. Ежели требовать от хана выдачи его человека – нужно объяснять. Доказывать да показывать.

Мы с Самородом внимательно посмотрели на выпирающую кверху заднюю часть Вечкензы. У медведя – самая вкусная часть, отделяется на угощение женщинам. А как оно кипчакам?

* * *

– И шо ви хочите мне предъявить? Какие ваши доказательства?

– А вот.

И объективная улика отработано спускает штаны.

«Лёгким движением руки брюки превращаются в…» – в неопровержимое, процессуально корректное свидетельство.

* * *

Вечкенза представил картинку… судопроизводства. Резко смутился. И снова уставился на меня с ещё более сильной надеждой. Тем временем, озвучиваемые предложения Саморода – им же самим и опровергались:

– А ежели, к примеру, самим туды слазить… И всех тех поганых порезать… Ведь учуют же, собаки шелудивые! Ведь углядят-то! Хан следом явится, воевать зачнёт…

– Забавно. Ему (кивок в сторону Вечкензы) – нужна месть. А какая ж месть, если кыпчаки сами, войском сильным да многолюдным, в Эрзянь Мастор придут? Это уже не радость отмщения, а горечь разгрома будет.

– Мы будем биться! Мы не сдадимся! Эрзя умрут, но не отступят!

Мда… тянет на нац. героя.

– Самород, где у тебя корчажка с маслицем? Дай нашему… полудевку. Давай, Вечкенза, спусти штанишки да смажь дырочку. Ты так жарко, так страстно рассуждаешь о геройской гибели твоего народа. «И как один умрут в борьбе за это». Ты своё «это» – смажь и растяни чуток. Для большей приятности. И постоянной готовности.

Вечкенза, оборванный мною в момент высокого духовного подъёма, пафосности и патриотизма, в процессе представления единовременной массовой геройской смерти своих соплеменников во имя спасания нац. чести, несколько растерялся от конкретизации выражающей эту «честь» анатомической подробности.

Губы его задрожали от едва сдерживаемых слёз. Он умоляюще уставился на своего старшего товарища, любовника и защитника – на Саморода. Тот кивнул, подтверждая обязательность исполнения приказа хозяина, парнишка послушно развернулся к стене и приступил к стадии подготовки. Вдруг сегодня господин снизойдёт… попробовать? Надо ж соответствовать! Ублажнуть по высшему разряду!

Но Самород, хоть и сунул маслёнку парню, упорно гнул свою линию:

– А как же-то? Ежели тех, ну… вырезать. А другие узнают да прискочут… Кыпчаки-то конные, быстрые. А мордва-то пешая, шагом ходит. В чистом поле им-то и вовсе смерть. Строя не держат, щитов больших не носят, сильных луков не знают. Степняки-то поганые… наших-то поганых… издалека стрелами истыкают, а как толпа-то смерти не выдержит, да побежит – рубить с коней зачнут. Аки зайцев степных. Смертоубийство одно, бестолку.

Он прав: степная триада. Прореживание пешего противника – стрелами, пробивание строя – копьями, рубка бегущих – саблями. Классика. «Это ж все знают».

Только… я бы не стал начинать разговор, если бы не имел чего-то, чего не «все знают».

Забавно: Самород пытается отвлечь моё внимание. Это – ревность собственника, или сочувствие защитника? Зря нервничают ребята – здесь закручиваются дела куда как более важные. Чем жирно поблёскивающая свежим маслом дырка «для их наслаждений» даже и «наследного принца Мордовии».

– Я и говорю: думаешь ты, да не додумываешь. Смотри: сказать хану – нельзя. Вырезать один кош – нельзя. Значит – воевать с ордой целиком. Воевать в поле – нельзя. Ну? И чего делать?

Здесь три подряд «нельзя». И – наплевать.

«Если нельзя, но очень хочется, то можно» – базовый русский принцип.

Другое дело, что надо ещё нейрончиками с аксончиками пошевелить. И придумать – «как».

Самород – толковый мужик. Но думает… линейно. А брать надо – интегрально. Рассматривая субъект совокупно. Например:

– Чтобы сохранить власть отца, чтобы укрепить свою – тебе, Вечкенза, придётся воевать. Иначе… твой отец занял у очень многих. Отдавать – тебе. Но – нечем. Нет войны – инязора Вечкензу порвут в клочья. Свои же азоры. Тебе нужна добыча. Много добычи. Никто из соседей тебе столько не даст. Мурома, мари, черемисы, суваши, буртасы… Никто. Если только храбрые эрзя не отправятся штурмовать города Рязани или Булгара.

– С чего это? Они мордвины, а не идиоты.

– Правильно, Самород. Поэтому единственная возможная цель – кыпчаки. Точнее – орда Башкорда. В которой ходит кош Куджи, твои мучители.

– Х-ха!

– А ты как думал? Сразу в одну точку сходится и месть, и возврат долгов, и прибыль, и слава, и власть… Всё в одном месте – в победе над кипчаками Башкорда.

– Дык… Воевода, я ж те толкую: не выстоит мордва против кыпчаков! Кыпчаки-то конные! А мордва-то пешая! А в чистом поле им-то и вовсе смерть…

– Я пойду! Я всё равно пойду! Я их всех убью!

– Замолчь! Поставили раком – так и стой! Тишком! Пока цел ещё! Эта… Мордва в лесу хороша биться. Да ведь в лес кыпчаки-то не пойдут.

– Ой ли?! Так ли уж степняки в лес не ходят?

Под перекрестием двух пар изумлённых глаз я стал излагать… ещё не план военной кампании – просто мысли по поводу.

* * *

Времена сплошного кругогодичного таборного кочевания для половцев давно прошли. Каждая орда ходит в своей области – 80-100 тыс. кв. км. Башкорд, задвинутый в угол Волжско-Донского водораздела, ежегодно кочевал в три шага.

Весной вся орда дружно выкатывалась с зимних становищ на высокие места – на водоразделы левых притоков Дона.

Это большой праздник, это недели, когда люди в орде встречаются, общаются, держатся рядом. Таких площадок несколько. На них формируются курени. Близкородственные, дружественные роды ежегодным общением подтверждают своё согласие, общность.

Потом, ближе к середине лета, когда трава выгорает, курени распадается на коши – большие семьи, они спускаются к речкам. На многочисленные, относительно малые, разбросанные площадки. Отары, табуны и стада пасутся там. На подпитываемой речной влагой лугах.

Пошли дожди, становится холодно, начинается обратная откочёвка. Коши снова сливаются в курени. К зиме степняки прижимаются к лесу. К огромному непроходимому лесу, который здесь называют мокшанским. Дальше к западу он идёт к Пронску и называется Чёрным, дальше… брянским, Росью…

Вот к этому лесу в его восточной части и прижимается с юга орда Башкорда.

Зимой в лесу прокормиться легче, чем в голой степи. И человеку, и скотине. Кони копытят лесную подстилку, люди охотятся или орехи у белок отбирают. Медведи, кабаны, лоси, олени, зайцы… Но главное – топливо. Огонь в юрте горит непрерывно. Юрта – не изба, очаг – не печь. Греть надо сильнее. Иначе – смерть. На юге можно обойтись лепёшками из кизяка. Здесь, в континентальном климате, на севере… охапки хвороста каждый день – условие выживания.

Еды мало, и курени, после откочёвки к лесу, снова рассыпаются на коши, становятся длинной редкой цепочкой по опушке. Из года в год. Там оборудованы зимние кочевья, места присмотрены и натоптаны.

Часть кошей остаётся южнее – у малых рек. Там тоже есть леса – пойменные. Когда голодной зимой из Степи идут волки – они их первыми и встречают.

* * *

– Как ты сказал: они – мордва, а не – идиоты? Вот и не будем идиотизмом заниматься. Если кипчаки в Эрзянь Мастор прорвутся – мало не покажется, тамошняя степь им – любо-дорого. Бить их надо в лесу. Так ведь они сами же к лесу и придут! По опушке мокшанского леса встанут. У Башкорда орда слабая, половинная. 60–70 кошей. Все – не полнокровные. Половина становится южнее – по речушкам. Остальные – избушкой Бабы-Яги перед русским богатырём – к степи передом, к лесу – задом. К зимнему, заметённому лесу. Непроходимому. Это ж все знают.

Я внимательно оглядел собеседников. Судя по открытому рту Вечкензы и напряженному лицу Саморода – я прав. Общая уверенность в непроходимости зимнего леса – устойчива.

– Мордва – лесовики. Которые по такому лесу ходить умеют. Снегоступы, лыжи… У степняков – ни таких приспособ, ни навыка. Я пошлю купцов – они высмотрят места зимних стойбищ. Снег ляжет, метель всё заметёт. Ты, Вечкенза, ведёшь свои отряды через лес. Они бьют кипчаков – в их дому, в юртах, внезапно, в спину. Как вы и умеете. Конного боя – нет. Снег в лесу глубокий, конный – пешему на лыжах – не помеха.

– А хабар? Его ж по лесу не потянешь!

– О! Уже и добычи захотел?

У ребёнка – рефлекс глотательный, у «племенника» – воина племени – рефлекс хватательный.

– И это правильно. Выйти в нужное место, подобраться – через лес. А уходить – степью. С хабаром, скотом и полоном.

– Дык! Они ж прискочат! Они ж-то с других кошей прилетят! Всю-то степь снегом коню по брюхо – не завалит!

Не дошло. Я говорю о нескольких отрядах, Самород пока представляет только один – против коша обидчиков.

– Экий ты, Самород, быстрый. Тебя бы не Самородом, а Скорородом звать. Бить их надо сразу. В один день. Точнее – в одну ночь. Здесь, под лесом – 30–40 зимовий. Их надо вырезать одновременно. Всех.

Я внимательно оглядел завороженных слушателей. Медленно провёл над коленом рукой с растопыренными пальцами. И резко сжал кулак. Они вздрогнули. Образ тихо раздельно идущих через чащобы отрядов, их внезапное, синхронное нападение, объединение, победа… И захваченная, зажатая в кулаке добыча… Запомнилось.

– Сможем – ответки не будет. Их останется мало. Мстить – не посмеют. По другим ордам разбегутся. Думайте.

Я оставил их, ошалело переглядывающихся. С всхлипом от полноты чувств вздохнувшего – Вечкензу, почёсывавшего затылок – Саморода.

На следующий день, когда они уже немного освоились с кругом предложенных идей, повторили уже спокойнее. С кучей вопросов:

– А как сказать людям?

– Никак. Пока глубокие снега в Степи не легли, всякая новость идёт со скоростью скачущего коня. Обеспечение секретности – безусловно.

– А сколько надо воинов?

– В орде – 30 тысяч голов, 70 кошей. Половина – встаёт у леса. В коше – сотни четыре. Но мужчин мало. Пацанва. Не 70–80, как должно быть, а 50–60 бойцов. Значит в отряде, нападающем из засады, должна быть… сотня. Иначе кипчаки мордву… замордуют. Потом батыры-победители сядут на коней и поедут выручать соседей. И это уже катастрофа. Потому что лесовики в степи против конницы…

Так, про это мы уже…

– Итого, с учётом маразмов и несуразностей… нужно тысяч пять. Осилите?

Напомню: эрзя может выставить, при тотальной мобилизации, восемь-десять тысяч боеспособных людей. Отцы ешей, бобыли, юноши.

Поговорили о проводниках из мокши и шокши. Лес этот, и вправду, непроходим. Даже для эрзя. Но если с проводниками из местных… Мои новые тамошние «завязки», дружественное влияние Живчика, мои товары и богатые подарки…

Привлечение воинов из других племён, снаряжение и припасы, пути подхода и отхода, условные знаки и проверка готовности…

И снова: как обеспечить секретность, синхронность, внезапность… и как «вытащить кулак из кувшина с кашей».

– А уходить как? С южных-то кошей прискочут следом.

– Вот именно – «следом». По следу отрядов. Возвращаться – через лес. В одном удобном месте. «Удобном» – чтобы степняки туда вошли, «удобном» – чтобы их там положить. Чтобы их – «не было».

Не надо иллюзий – это авантюра. Орда разворачивает кочевья на триста-четыреста вёрст вдоль леса. Обеспечить секретность и синхронность… при здешних средствах коммуникаций…

Есть «смягчающие обстоятельства»: у племенных командиров свои преимущества – они не «хрены с бугра толпами». Они понимают друг друга лучше, чем командиры регулярной армии. Взаимодействие более обеспечивается не текущим, сиюминутным общением:

– Ландыш, Ландыш, ответьте Первому

а общностью предыдущего опыта совместной, сходной жизни.

– А куда это он пошёл? А я знаю – куда!

Командиры племенных ополчений очень хорошо знают своих людей. А привлечение мокши – даст уникальное знание местности, будущего ТВД во всех, вплоть до мельчайших, подробностях.

Ещё: задачи ведения согласованных боевых действий на таком пространстве – в племенах не ставятся. Такого не бывало! В мордве. Но ведь и у кыпчаков – тоже! «Наши поганые» не умеют так нападать. Можно попытаться научить. «Ихние поганые» – не умеют так оборонятся и контратаковать. И учиться им придётся самим, в ходе боевых действий.

Ещё: племенное мышление. «Мы люди – они нет». Перебежчики в такой ситуации – редкость. «Разговорчивый язык» – аналогично. Какой смысл выдавать свои секреты вожаку волчьей стаи? Всё равно сожрут – волки же. А просто болью… Для «белого индейца» исполнить «песню победителя» у пыточного столба среди врагов – редкая честь.

…

Вернувшийся после смерти отца в родной Пичаев городок, уничтожив мачеху, её детей и сторонников, что обеспечило минимальное прокормление «своих», Вечкенза надувал щёки, делал загадочное лицо и звал всех на войну. Неизвестно с кем.

– Так не делается! Я не пойду неизвестно куда!

– Ты не веришь инязору? – Твоя забота. Мы все – вольные люди. Не ходи. Но когда мы будем делить добычу… Конечно, ты получишь свой долг. Если останется.

Слухи ходили…! Мне 8 раз донесли, что эрзя вот-вот, вот буквально в это воскресенье – явятся к Всеволжску с многотысячным войском. Князь Юрий Владимирович Муромский (Живчик) присылал человека: не слыхал ли я – с чего это мордва и мурома в поход на Муром собралась? Даже в Булгаре интересовались:

– Эти придурки-язычники так на нас обиделись, что воевать собрались? Мир с ними со всеми.

Пичай не потянул бы такого похода. Но Вечкенза не знал, что это невозможно! У него не было другого выхода, и он делал. Не только потому, что страстно желал. Он не мог остановиться – его бы съели сразу.

«Кто скачет верхом на тигре – очень боится с него слезть» – китайская зоологическая мудрость.

Вечкенза – не китаец, но тоже – не слезал.

Ему оставалось только обещать светлое будущее:

«Я набью ваши рты – мясом. Я оберну ваши животы – шёлком».

Готовьтесь и терпите. Осталось чуть-чуть.

Его невозвращаемый долг подталкивал азоров их жадностью – к соучастию. Его молодость и неопытность – будила надежды. На возможное занятие его места. Мало ли чего в походе может случиться.

«Кредит доверия» нарастал. Переходя в «ажиотажный спрос».

Скоро Вечкенза перестал уговаривать. Уговаривать стали его:

– Э… почтенный инязор. У меня в кудо есть несколько юношей… не возьмёшь ли ты их в свой поход?

– Присылай, добрый человек. Если они хорошие воины – почему нет?

– Э… а куда направит свои стопы храбрый сын мудрого Пичая?

– Туда. Где есть достойная добыча. Посмотри на стены, посмотри по сторонам, почтенный. Батюшка не одобрил бы. Он был скромный человек, но избегал бедности.

– О, да, Пичай был мудр! Он заботился о своём народе. Слава богам, которые дали эрзя достойного наследника мудрого Пичая!

Гибель Калауза и объединение Рязанского и Муромского княжеств добавили остроты в этот супчик.

«Русское присутствие», давление княжеских людей на здешние племена – ослабело. Муромские вятшие делили рязанские земли, рязанские – старались не попадаться.

В племенах одни утратили уверенность в защите княжеской дружины. У других снизилось чувство опасности:

– Ура! Русские в Рязань убрались! Фсе!

И тут же возросло: другие-то соседи остались.

Шокша, например, чётко искали моего покровительства. Мокша и некоторые правобережные роды муромы тоже подчёркнуто выражали дружелюбие.

У эрзя – подскочило ощущение свободы, безопасности. Безнаказанности.

– Эти-то… в Рязань ушли. Ура! Ответки не будет! Разнесём всех по пням и кочкам!

В треугольнике основных местных племён – мурома, мокша, эрзя – должна была начаться свара, у Живчика была бы куча проблем. Но мне, хоть я и не планировал, не думал о таком раскладе, удалось, через «своего инязора», канализировать «прилив эрзянской лихости» в другом направлении.

«Делать из дерьма конфетку» – моё постоянное занятие. Ситуация складывалась дерьмовая. Оставалось слепить из этого «эклер».