Текст книги "Стриптиз (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Глава 476

– Ясно. Бери толмача и… сними с кугураков показания. Что да как городецкие делали и говорили. Идите. Стой! Шкуры… факеншит! К скорнякам пусть оттащат. А ты, Харальд, садись и рассказывай. Что понял из дел Городецких и немель-тукымских.

Тема дележа данников… ну просто в зубах навязла! Постоянная причина раздора между владетелями. Про Олега Вещего, сгонявшего хазар с северян – я уже… Через сотню лет русский князь из Герцике на Двине будет делить с немцами из Риги земгалов и латгалов – кому с них дань брать. Да и разборки «братков» в 90-е – из той же серии.

«Это наша корова и мы будем её доить».

Если бы дело было в деньгах, в шкурках, или там, кадях мёда – я бы попытался разойтись мирно. Но люди Радила случайно или осознанно допустили три ошибки.

Они рвали и топтали мои грамотки. Плевались в них. Даже подтереться пытались.

«Жестяная бумага» – не лучший материал для такого дела. Но попытка была. Я не хан Ахмет из Великой Орды, а десятник городецких мытарей не тянет на Ивана Васильевича Третьего, которого тоже Грозным прозывали. Но с «басмой лица моего» надлежит обращаться вежливо. Про символизм в дипломатии – я уже…

Конечно, доносчики могут врать. Или, вернее, преувеличивать. По всякому, подходящему, по их мнению, поводу.

То есть – не по всякому.

В Городце археологи найдут железное писало, в тукымах – навыка обращения с текстовыми документами нет. Лесовики просто не в курсе – какую бы гадость про письменность придумать.

Попытка подтереться бумагой свидетельствует о высоком уровне письменной культуры, о обширном опыте работы с литературными источниками. И о редкостном взлёте фантазии: ни писчей, ни, тем более – туалетной бумаги – в этих местах нет. Туалетной – в этом мире никто, кроме китайского императора, не видел и не применял.

Писалом (стилосом) процарапывают по бересте. Бересту для сортирных целей – не используют. Ею в богатых усадьбах дворы для чистоты выстилают. Чувствуете разницу? В требуемой мягкости и износоустойчивости?

Такое мог придумать только человек, многократно сталкивавшийся со средневековой рыхлой («отжатой») бумагой. Архивариус? На «Святой Руси» бумагу не делают и очень редко употребляют. Пытаться применять для гигиенических целей, когда вся страна… лопушком… дружно, как один… одну…

Кто-то из слуг очень больших людей из Ростова-Суздаля? Инок от Бешеного Феди?

Так подтираться – очень высокий уровень цивилизации.

Мораль: тукымчане – не врут.

Ещё они рассказывают о грабежах, поджогах, мордобое и изнасилованиях.

Труднодоказуемо. Надо вести нормальный сыск. Сделать это мне не дадут.

Говорят о трёх-пяти убитых. Как я понял, сперва – о трёх, второй раз – о пяти. Дальше – десятками счёт пойдёт. Сильно много быть не может: просто мало народу. Да и местные туземцы – ученные, с русскими, лоб в лоб… не. Но погибшие – были. Сколько-то. Из числа людей, принявших мою власть.

Тут у меня бзик: «мои люди – только мои».

 
«Я свою сестрёнку Лиду
Никому не дам в обиду…».
 

Надо будет – сам зарежу. Но – сам.

Это – вторая ошибка городецких мытарей.

Смерть – вещь необратимая. «Долг крови». Не поломанную полуземлянку новыми жердями перекрыть.

Мой заскок не оригинален. Если моего человека может казнить чужой начальник, то зачем я?

И есть ещё одна тема. Тоже – бзиковая. Рабство.

Городецкие утащили с собой десяток молодых девок и парней.

С девками понятно: окрестят и в жёны разберут. Переселенцы с Руси почти все – мужчины. А дом без хозяйки – не стоит. Станет «удыр» из еша – русской бабой в русской избе, нарожает русичей. Научит их жизни, обычаям, «что такое – хорошо, и что такое – плохо». Будут её потомки биться на этих кручах смертным боем с войском Едигея. Примерно такими же татарами, как они славяне. И плевать им на все генетические маркеры и антропологию! Они себя чувствуют «русскими людьми». Так они и есть – «русские люди».

Марийские и мерянские элементы хорошо видны в русских захоронениях вокруг Городца. Заимствовали женщин, заимствовали и, частично, обряды. Например, каменная подушка под головой, а иногда и под коленями усопшего.

А вот парней – продадут первому же каравану. Оставлять их в городке не будут – Линда слишком близко к Городцу, убегут. Саму долину реки русские поселения не накрывают. Даже в последующие десятилетия они останутся с западной стороны водораздела.

– Мда… Что скажешь, Харальд?

– Ой-ле! Стыд. Ущерб. Надо… фрйалз фолк ог така вейруна.

Очевидное решение: «освободить людей и взять виру».

– Радил не отдаст.

– Тогда… Скера. Аф оллу.

– Понял. Иди.

«Вырезать. Всех».

Хорошо нурманы живут. Просто. Как дети. У меня уже и Ольбег из этого возраста вырос.

Радил – человек Боголюбского. Бью Городец – «ответка» прилетит из Суздаля. Связка железная – как на грабли наступить.

Как же тяжело быть прозорливым!

Ваня! Откуда у простого эксперта по сложным системам – такая мания величия?! Я не про прозорливость, я про идиотскую уверенность, что у других её нет. Сам же в Янине показывал Боголюбскому, что каждый человек немножечко пророк! На примере падающего стакана.

Свойство предвидения – свойственно человеку. И большинству – стремление «соломки подстелить».

Иное – безалаберность. Радил – бестолочь? – Не верю.

Бестолковый воевода не построит город в пограничьи, не усидит в нём десятилетие. Расхлябанность, бездельность – допустимы только внутри Отчизны. Для чужбины… голову враз оторвут.

Радил просто обязан предпринимать меры для… для «подстелить соломки» для своего анклава. Фактически – собственного владения. Он непривычен сваливать проблемы на вышестоящих – автономен, удалён от власти. «Инициативен по нужде». Он – сам себе хозяин, сам решает вопросы. А проблем у него было три: Андрей Боголюбский, Феодор Ростовский и… и аз грешный.

– Эй, вестовой! Проветри здесь. А я пока к Ноготку схожу.

Мне нужен козырь против Радила. Что-то, чем его можно прижать. Чтобы он отпустил рабов, отдал им награбленное, компенсировал аборигенам убытки…

Моя вежливая просьба – «Радилушка, будь любезен, яви милость, отдай всё взад» – для него пустое сотрясение воздуха. Если я не найду чего-то… убедительного, как было с Калаузом, то будет… как с Калаузом.

Повторяться… плохо. Тем более, что за спиной Радила впрямую маячит Боголюбский.

А давай этого Радила – испугаем! Как раз – гневом княжеским! Шантажнём! Я ж это умею! Я ж уже много раз…!

«У каждого чиновника – рыльце в пушку», «в каждом домике – скелет в шкафчике»…

Какой может быть компромат на такого человека? Секс? Он, по годам, не… не слишком активен. Вдовец. Семейства нет, домашних – не зацепить. Сам… Холопка с задранным подолом… Не тема вообще. В других отклонениях от «линии партии», в смысле – от нынешнего понимания пристойности – не замечен.

Проще: козу по двунадесятым праздникам – не сношает.

Какая жалость! У меня так хорошо получилось с Горохом Пребычестовичем на Клязьме! Горох попался даже не на преступлении – на возможности подозрения. Главное – своевременно, в момент возможного изменения его судьбы. И уже не интересна пост-правда: «приятные возможности» были бы упущены.

А так у нас – тёплые, дружественные отношения.

Другой, сразу приходящий на ум мотив дискредитации гос. чиновника – казнокрадство. Сумочка какая-нибудь… с парой лимонов зелёных…

Увы, не пришивается.

Тут система такая: всё что можно взять – надо взять. Чуток отдать «крыше» – Боголюбскому, остальное потратить на себя. Включая обороноспособность города, жалование палачу, раздачу милостыни и прочие… благие дела.

«Святая Русь» – очень мафиозная система. Рюриковичи – ОПГ национального масштаба. Это – нормально. «Все так живут». Почти всё средневековье в почти всех странах.

Это – идеал просриотов и романтиков исконно-посконного феодализма. В это – зовут вернуться.

Оно же – мечта поклонников разнообразного средневекового аристократизма и благородства. Имперский конгресс – «сходка воров в законе». Цель множества попандопулов: жить среди бандитов, служить бандитам, стать главным бандитом самому.

«Чтобы весь сходняк заткнулся и слушал».

Принципиальное отличие феодальной системы управления от 21 века – нет разделения властей. В частности: нет отдельного человека, который «выдаивает» население и сразу раскладывает «удой» на две «банки» – муниципальный и федеральный бюджеты.

Не зря ещё в Древнем Египте у фараонов было три «вертикали власти» – военная, канализационная (по каналам) и налоговая. В феодализме вертикали две – светская пирамида и церковная иерархия. Берут – обе.

Уточню. На Западе – реально две параллельные системы. Обе посылают своих сборщиков. «Десятая часть – церкви, двадцатая – лорду». На «Святой Руси» в эту эпоху – церковь налогов не собирает. Пожертвования, плата за требы, штрафы по «Уставу церковному», аренда с испомещенных на их землях крестьян, доходы от продаж «народных промыслов» – продукции собственных мастерских.

«Десятины» с населения – нет. Есть десятина от конкретного вида дохода (от погостов, от соли, от пригородных имений…), дарованного конкретной церкви (Новгородской Софии, Десятинной церкви в Киеве, Успенскому собору во Владимире…) конкретным князем.

Отдельной общегосударственной налоговой службы нет, местный государик отвечает за всё. Он и живёт с разницы между тем, что удалось выжать из нижних и тем, что пришлось отдать «наверх».

А отдавать-то не хочется. Отчего и имеем постоянные войны за «размер дольки». Ссора между Владимиром Крестителем и Ярославом Мудрым по этой теме – из самого начала отечественной истории.

Городец – в числе первых кандидатов в уделы. Отдалённость от других центров. Близость к вероятному противнику. Которую можно… капитализировать.

Через сто лет один из сыновей Александра Невского станет здесь удельным князем. Будет старательно добиваться милости ордынского хана, несколько раз с татарскими полками приходить и выжигать русские земли – владения братьев. После «Дюденеевой рати», станет Великим князем Владимирским.

Карамзин пишет о нём:

«Никто из князей Мономахова рода не сделал больше зла Отечеству, чем сей недостойный сын Невского».

Но пока… Пока Радил отдаёт Андрею оговоренную сумму – по деньгам его не придавить.

Что ещё? «Неправый суд»? – Нереально. Там нет и десятка человек, чей статус позволял бы им судиться с Радилом хоть как-то на равных. Посадские, смерды… а уж туземцы…

Зубы лесовику выбили? – Так сам упал. В ходе проведения «принуждения к миру». Девку снасиловали? – Так сама ж подлегла! Избёнка сгорела? – Так уголёк из очага выпал. И вообще: чего мы на нехристей время переводим?!

Ну, вломил Радил, в роли судьи, виру за, например, «езду на коне без спросу» крестьянского мальчишки. Боголюбский будет в этом разбираться? – Да. Если он (главнокомандующий, князь) решил убрать коменданта гарнизона (воеводу, посадника). Справедливость судебных решений есть лишь маленькая деталька общей картины военно-административного механизма.

Пока ворогов бьёт и дань даёт – пусть правит.

Это ещё мягкий вариант. Феодал может вообще не годиться в судьи, не иметь понятия о правосудии, о законах. В эту эпоху в Европе, как правило – неграмотен. Но «править суд» – его обязанность. И заменить его нельзя. Какие бы идиотские вердикты он не принимал. Нет разделения властей. И пока он – «верный вассал и славный вояка» – он своим людям – господин и судья.

Мече-махатель и копье-втыкатель – единственный легитимный источник правосудных вердиктов.

Прижать градоначальника можно бездельностью – город содержится ненадлежащим образом. Но приход булгар все огрехи списал: «это вороги сломали. А мы стараемся, восстанавливаем».

Как списываются потери и растраты во время войны… и в 21 веке…

По сути, есть только два реальных повода: измена Родине и исполнение языческих обрядов. Вот за это Боголюбский накажет больно. Вот этим можно на Радила наехать. А то лопочут:

– Скера! Скера!

Тут головой работать надо!

Сразу скажу: большинство моих измышлизмов оказались ложными. Не зная человека, я, подобно слепому котёнку, тыкался во все дырки, дёргал за все придумываемые мною «ниточки». Пришлось несколько изменить способ мышления, ввести в оборот новые понятия, «влезть в его шкуру». И – подыграть Радилу. Чтобы его угробить.

Из людей Ростовского епископа в подземельях Ноготка оставалось немногие. Кого уже закопали, кого, по малости вин и информационной ограниченности, отправили к Христодулу или на дальние погосты. Была у меня гипотеза, что Феодор вёл с Радилом «крамольные речи». Может, они Боголюбского ругали матерно? Или ещё как нелицеприятно о государе высказывались?

Увы. Ничего похожего в расспросных листах не проскакивало. И персонажей, которые при такой гипотетической беседе могли присутствовать… как-то не просматривается.

Мда… Кажется, я пару голов несколько преждевременно срубил.

* * *

Радил был с Феодором – вась-вась. Епископу интересна не только «долька» с этого места, ещё интереснее перспектива – прочная власть, возможность «примучивания», крещения туземцев. Миссионеры пойдут в племена под надёжной охраной. А назад – с санями мехов и караванами рабов. Новый монастырь – база, склад, пересылка. Тут воевода с епископом – друг другу помощники.

Шестеро иноков свеже-основанного монастыря потихоньку поднимут обитель. С помощью и при благосклонности «отца-воеводы». И будут «отлистовать» владыке Ростовскому. Не ассигнациями, само собой, а шкурками. Владыко за боярина – словечко доброе в Боголюбово замолвит, пастырским благословением душу укрепит, грехи отпустит. Опять же – проповедь Христова здешних всяких «озорников» – по-утишит… А воевода будет дарствовать – жертвовать монастырю и епископу отнятое у местных жителей – иного-то у него нет, и прибывать в просветлении и умилении.

«Рука руку моет» – давнее русское наблюдение.

Абсолютно верное. Как «нога ногу чешет» – видел. А вот чтобы мыть…

Если интересы Радила и Феодора в Городце сочетались гармонически, то в отношении к Всеволожску возникал конфликт интересов.

Всеволжск Радилу – как нож к горлу. Прямо по РИ: основание Нижнего Новгорода на Стрелке уменьшает возможности роста Городца.

«Тыловая крепость».

У Феодора цель – Всеволжск под себя подмять да доить. У Радила – чтобы не было вовсе.

Дальше – подробности. Из-за меня к Городцу не проходят караваны – Радил теряет «навар». Уже одного этого достаточно, что бы он мечтал о моей смерти.

Смысл его существования – «передовой форпост», «страж-город» – после основания Всеволжска – теряется. Не сейчас, так через год Боголюбский это поймёт и кучу бонусов… урежет.

Радил часть мари прямо «доил», с частью – торг вёл. Такой… монопольный. Теперь я влез в племена. Опять мужику убытки.

Третье: собственно русские поселенцы. Раньше они по Волге скатывались, доходили до Городца и под властью Радила оставались.

Дальше – «пустые земли», дикие племена, там голову запросто оторвать могут. А здесь русская власть, защита. Радил их осаживал, помогал имущественно. И – «доил». Без фанатизма, но плотненько. «По обычаю».

Теперь они могут идти дальше, к Воеводе Всеволжскому. Да и уже там осевшие… у меня-то условия хоть и странные, но лучше. Пятистенок с белой печью против полу-землянки с крышей на четырёх столбах – хоромы боярские.

Радил – мне враг. По объективным основаниям.

Человек опытный, энергичный, самостоятельный. Рисковый и инициативный. Просто на бережку сидеть, в Волгу поплёвывать да вздыхать тяжело:

– Эк меня Ванька-лысый по-уелбантуривает!

не его стиль.

Да я сам такой! Я ж его понимаю!

Тут прошло обострение. В форме похода Ростовского епископа. С ожиданиями. «Обманутыми» – никто не мог ожидать, что я Бешеному Феде голову срублю.

Унять «плешивого» даже и епископу не удалось. И Радил форсировал ситуацию сам.

Был бы он пугливее, ленивее – он бы своих мытарей на Линду не послал. Но такой бы и не усидел на удалённом форпосте посреди племён.

На Линде он мне нагадил. Всё ли это?

Люди из Городца ко мне приходят. Разные. А нет ли среди таких «прихожан» – Радиловых соглядатаев? – Должны быть. А какие задачи он им ставил? Чисто посмотреть? Или… «решить проблему»?

«Нет человека – нет проблемы». Особенно, если этот человек – Ванька-лысый.

Не следует отказывать другим в праве на предусмотрительность. Особенно, когда имеешь дело с таким опытным, бывалым человеком, как Радил.

Когда понимаешь, что надо искать – находишь.

Поспрашивали епископских. Конкретно по теме. Да, были в караване люди от Радила. Почти всех посекли в Балахне. Но один, вроде бы, сбежал.

Логично: кто-то же донёс весть о разгроме людей Феодора. Радил послал гонца к Боголюбскому, тот отправил ко мне сына Изяслава с дружиной. От чего случилась «Шемаханская царица».

Радил видит цепочку: преступление (моё, разгром епископских) – донос (его) – каратели (от Боголюбского). Пока – всё штатно. Но дальше… п-ш-ш… Карательный отряд во главе со старшим княжичем – тихо убрался. Восвояси. «Не солоно хлебавши». Или наоборот – «очень солоно»: княжич как-то странно погиб. А «отдачи» нет…

Осторожный или более бюрократически продвинутый, поднаторевший в придворных интригах человек – здесь бы остановился. До выяснения подробностей «особых отношений» между князем Андреем и Воеводой Всеволжским. Радил, в силу своей рискованности и привычке к автономности, пошёл в «эскалаторы» – на обострение.

* * *

Даём описание утёкшего городецкого Драгуну.

– Э… Да. Был такой. Только назвался костромским. Их трое было. Двое-то – точно костромские. Как Феодор Кострому сжёг, так они и подались на низ.

Ага. Забавно. Подались «на Низ», да в Городце зацепились. Пережили спокойно проход епископского каравана. А епископ-то – костромских давил-топил-вешал. Но, придя в Городец, почему-то, беглых костромичей не сыскал. Радил не выдал? Они там грозу спокойно пересидели, обустроились, поди. И после, уже зимой, с чего-то подались во Всеволжск…

Бывает. Обстоятельства у людей – разные.

– А третий кто?

Подымаем записи.

– Есть такой. Толковый мужик, грамотный. На Керженце в десятских строителей трудится.

– А попутчики его?

– Костромичи-то? Один тут доски трёт, другой на Теше дерева валяет.

Взяли тихонько «доскотёра», показали ему, чисто для разговору, голову епископа Феодора в банке. Мужичок впечатлился, закрестился, понёс пулемётом – только записывай:

– Не губите! Я ж ничего худого…! Христом богом клянуся! Бес попутал!

Когда «десяцкого» с Керженца привезли – основное было уже понятно.

– Непохож, однако. Тебя ж Урюпой зовут. По-новогородски: неряха, разгильдяй, замарашка, хныря, хныкала, нюня, рева, плакса. А ты – одет прилично. Да и такую морду зверячью довести, чтобы хныкала да плакала – дашь ума.

Походил вокруг. Здоровенный, чуть сутулый мужичина. Перебитый нос, челюсть… хоть гвозди заколачивай. Из такого звероподобного бандюгана истину силой вынимать… Можно. Но возни будет немало.

– Мне с тобой, дядя, лясы точить – неколи. Про злодейства твои – всё понятно. Судьба твоя – в Боголюбовском застенке песни петь. Разница: или я отпишу князь Андрею, что ты злодей закоренелый, или – что злодей раскаивающийся.

Чисто для знатоков: по нормативам при дознании в застенке – признание не означает прекращение пытки. Оно должно быть в точности повторено ещё дважды. Тоже под пыткой.

– Не. Не надо. На Руси мне – смерть. Погибель мученическая. Лучше – сам голову сруби. Топором только.

Дальше я просидел ночь в роли исповедника.

Человек… с разнообразным жизненным путём. Подобно Генриху Штадену, напал на соученика с шилом. И нанёс ему «множественные ранения». Глупая подростковая ссора. С тяжёлыми пожизненными последствиями.

Родня его прокляла. Когда изгоняли из родного города, шурин, вышедший с ним к воротам, взял ветку и сказал: «Дай-ка я взбороню дорогу так, чтобы Урюпа не мог ее отыскать».

Тать, душегуб. Конокрад, поджигатель. Разбойник, святотатец – церковь ограбил, попа зарезал… Сбежал из-под стражи в Ярославле, прибился в Городец. Радил, хоть и имел на него «сыскную грамотку» с описанием внешности и деяний злодейских, но в Суздаль не выдал. Взял в услужение. Для особых поручений. Среди туземцев, в сельской округе, по караванам работал.

Человек жил годами – как зверь лесной. На всякий шорох оглядывался. Последние годы – одной милостью боярина.

Каждый день – как последний. Дожил до вечера – «Господь попустил», утром проснулся – «Богородица смилостивилась». Ни кола, ни двора.

А тут попал ко мне. Где каждого – всякого! – моют-бреют, кормят-одевают. Где: «что было – то сплыло, что будет – сам сделаешь». Где за кусок хлеба соседу хрип рвать не надобно – Воевода корм даёт. Где кафтан парчовый даже и спереть – чисто «лихость показать». Ни продать, ни, тем более, носить…

Понятно, что сотоварищи косятся – злодея по ухваткам видать. Но тут через одного – люди с… с историей. Бригадир взглядом смерил:

– Руки-ноги целые? Мозгой за пни не цепляешь? Вот топор – вон делянка. Валяй.

Валяет. На валке леса работают бригадой. Двое – пилят, двое подсекают да обрубают. Мужик здоровый, не ленивый. Привычка в главарях ходить – есть, навык… «привести к общему знаменателю» – имеется.

Ему на «пьедестал лезть», всех под себя гнуть – не интересно. Что он, подросток прыщеватый, чтобы «вятшизм» свой доказывать? Ему бы потихоньку-полегоньку… пересидеть, не маячить…

Во всяком артельном деле сам собой прорезается «авторитет». Кому-то надо сказать:

– Тут – ты слева… пилу сильнее тащи… теперь – вон та сосна…

Один молчит и делает. Другой – тоже делает, но не молчит. Советует, подсказывает, командует… «Тянет на себя одеяло». Если «не молчит» по делу – к нему начинают прислушиваться.

Не всем такое нравится.

– Почему его слушают, а не меня?!

Возникают конфликты. Их… решают. Кто как умеет. Одному набил втихаря морду – остальные сами поняли, начали шустрее суетиться. Бригада – норму даёт, начальство – присматривается:

– Э, да ты ещё и грамотный?! Будешь десятским.

Карьеру у меня – быстро делают. В нормальной артели в головники выбиться – десятилетия. Обычай такой:

– Твой батя в головниках ходил, твой дед хаживал. Теперь и ты в возраст вошёл. Вон – в бороде седина видна. Прими на себя крест тяжкий – за артель в ответе быть.

Я не против традиций. Но у меня нет столько лет. До «седины в бороде».

Тут Урюпа понимает, что если вести себя минимально прилично: хорошо работать и не убивать по дури всякую не понравившуюся морду, то он уже не «голодный волк в зимнем лесу» с рывком-прыжком на каждое поскрипывание, а уважаемый авторитетный человек. Разговаривают с ним «по вежеству», норовят «-ста» добавить, благодарят за всякую мелочь от души, а не со страхом в глазах – как бы убежать побыстрее.

Уважают. За дело, а не за страх.

И начинается в душе «дикого лесного зверя»… томление. А вокруг идёт трёп. О том, как здоровски скоро будет.

– Вот зима кончится – выпрошу у Воеводы подворье в этом селище. Места тутошние мне глянулись. Бабу свою привезу, детишек.

– Да твоя-то нынче на городе с половиков пыль выколачивает. Под всяким встречным-поперечным.

– Не. Моя не такая. А хоть бы и так? Всё едино – надо восемь детей в избу ввести. А у меня только двое покудова.

– Воевода-то избу даст. Дык ведь и отдавать придётся. Пупок не развяжется?

– А ты прикинь. Сколько дадено, сколь отдать надобно.

Зовут этого Урюпу – грамотный же. Считают. До крика. Как ни крути, а получается, что у Воеводы – куда как выгоднее, чем у того же Радила, к примеру.

Почему? – У меня централизованное обеспечение, индустриальное производство, воинские победы да иные хитрости с прибылями. Вон, с пол-мордвы коров пригнано. Но добивает спорщиков реза – процент по кредиту. Ну нет же такого нигде! В Святом Писании сказано – пятая часть, пятина. А у Воеводы – десятина!

* * *

У Вершигоры есть эпизод.

Партизанское соединение совершает рейд на Западную Украину. Дорогой принимают к себе местных. К комиссару приходит один из таких «новиков». С доносом на боевых товарищей.

– Они, пан комиссар, явно из панов. Антисоветский элемент.

– Как узнал?

– Они между собой разговаривали. Вспоминали, как до войны жили. У одного патефон был, у другого – пиджак. Каждый день в смазных сапогах ходили! Явно ж – не трудовое крестьянство. Простой працювник так не живёт! Эксплотаторы! Кулачьё!

«Наши люди на такси в булочную не ездят».

Разница в уровне жизни основной массы населения в сельской местности в Восточной и Западной Украине к 1941 году – била в глаза.

* * *

И начинают у мужичка помороки съезжать. Куда я попал? Зачем я сюда пришёл? А может, плюнуть на Радила, да, вон как этот парень, выпросить себе подворье, корову там, бабу… Свой дом, детишки… жить-поживать, добра наживать…

Бабу… мягкую, добрую, жаркую… Свою! Чтоб именно на меня одного глядела, чтоб меня одного ждала… Не посадскую, там, потаскушку за ленточку на разок, которая и именем чужим назовёт по запарке, а… хозяйку. Своего дома.

– В общем, встал я, Воевода, посередь твоего житья – в раскоряку. И дело сделать надобно. Коль обещался. И жизнь у тя… бабой пахнет. Хлебом, теплом, миром…

– Это на лесоповале-то?!

– Да хоть где! Я, слышь-ка, сунулся к главному нашему. Вроде – замолви словечко, чтобы избу тута дали. А тот – не. Тебе, грит, учиться надобно. Ты, де, муж смысленный. Весной на месячишко в училище загоним. Ежели не дурень – выйдешь с казённым кафтаном. Лето в полу-начальниках походишь, на зиму, ежели бог даст, уже и сам артель поведёшь. Воеводе много разумных людей надобно, сам видишь, строят у нас всё более.

Мужик как-то хрюкнул носом, махнул головой. И продолжил, звеня от эмоций голосом:

– Меня мать, когда дитёнком был, в ученье розгой загоняла. И всё! И никто никогда более… Ты… Ты, хрен лысый! Ты понять не можешь! Тута на горе сидишь – жизни не видишь! Я всю дорогу об чём думал? Как ножиком подрезать по-тихому, как кистеньком завалить накрепко… Я ж… я ж душегуб! Каин проклятый! У меня ж руки – в крови человеческой по плечи!

Подёргался, высморкался с душой. И не поднимая на меня глаз, высказался:

– Сволота, ты, Воевода. Добром прельщаешь. Покоем да сытостью. Душу рвёшь, колдунище злокозненный. Я ж ведь от житухи своей ничего, окромя гадости да муки не ждал. День да ночь – сутки прочь. Чего завтра случится – и думать неча. Сыт, жив, цел – то и ладно. А тута ты… Ох, и тошненько мне. А назад-то не отыграть! Жизнь-то прожита! Крови-то напролито! Нету мне на земли прощения.

Вдруг, вскинув глаза, вглядываясь прямо в меня, с некоторой надеждой в голосе, спросил:

– Может ты меня… сказнишь? А? Как-нить… по-быстрому. Топором, там. Стук-грюк и всё. А то душе… муторно. И чтоб отпели. Ну… как всех. Как нормальных. А?

Уловив мою недоверчивость, начал угрюметь просветлённым, было, лицом.

Снова замкнуться, сделать обычную зверскую морду, я ему не дал:

– Головушку твою срубить – дело не хитрое. Простых путей ищешь, лёгких. А далее-то что? Как ты, с грузом дел таких, к Богородице на глаза явишься? Полюбоваться как, на тебя глядючи, Матерь Божья слезами заливается? Стыдно, Урюпа. Душу твою, какая она ни есть, а всю – стыд сожжёт, в куски порвёт. Это ж такая мука будет… Мои застенки с дыбами хитрыми да клещами калёными против того – перины пуховые.

Можно ли этому Урюпе верить?

* * *

Попандопулы всё больше об разных парожоплях волнуются. А ведь главный вопрос любой коллективной деятельности – вопрос доверия. Можно ли вот этому конкретному человеку верить? Этому человеку, в этот момент, по этой теме…

Верно сказал царь Соломон: «Глупый верит всякому слову, благоразумный же внимателен к путям своим».