Текст книги "Стриптиз (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

Есть прецеденты. Но… Важно – как оценит мою просьбу Боголюбский.

* * *

Князь Андрей поступил разумно: послал своего человека в Городец. Разобраться на месте, судить не с моих слов. Вернее всего, посланный боярин и стал бы там наместником. Но тут прошла новость от Вечкензы о крещении мордвы.

Для Андрея укрепление православия – из важнейших вещей. Я знаю, что он заказывал молебны по этому поводу, сам горячо молился, благодарил Пресвятую Богородицу за предоставленную возможность быть соучастником в столь великом благом деле. По просьбе моей настоял на отправке ко мне проповедников из Владимира и Ростова, облачений, утвари церковной.

Молился в своей церкви в Боголюбово, отстаивал службы в самом высоком на «Святой Руси» (больше 32 м.) новеньком ещё, три года как расписанном, белокаменном Успенском соборе во Владимире. Истово, с искренними слезами радости на глазах. Но только получив подтверждение от своего боярина в Городце, узнав о крещении мордвы от верных людей со стороны, дал ответ:

«Бери Городец. Вези дань, как сказал. За три года. Спаси тебя боже».

Нормально: крещение мордвы – подвиг великий. За то тебе Иване, честь и хвала. Но серебра… давай. Втрое. И за три года вперёд.

Пришлось спешно – ледоход не за горами – снова собирать дружину, ближников, ехать в Городец. И там, оглядываясь на никак не уезжающих людей княжьего окольничего, запускать технологию, которую мы применяли в Балахне для Тверского каравана. Народное название: «передвижная вошебойка». Модифицированную, расширенную.

– Все, кто хочет уйти с Городца на Русь – путь уходят нынче же. А кто хочет уйти в земли Всеволжские – запишись у писаря. Долговые грамотки Радила – ныне у меня. Кто уходит во Всеволжск – долги списываются.

Аким Янович, поставленный воеводой, не снимал своей боярской шапки даже в сортире, чванился, чинился и кичился. Весь Городец, округа и прочая… «сарынь» – смогли полюбоваться на его постоянно торчащую в небеса «кичку».

Урюпа сумрачно делился с жадными до новостей местными – своим впечатлениями. Насчёт «бабы, тепла, хлеба, мира». Когда кто-нибудь начинал возражать:

– Да ну! Враньё всё!

Подносил к носу недоверчивого слушателя свой здоровенный кулак и спрашивал:

– Чем пахнет?

– Чем? Хлебом?

– Не. Хлебом – жизнь у Воеводы. А тута – смертью. Твоей. За брёх.

С пол-тыщи душ, прежде всего – гридни с семьями, Радиловы ближники, люди богатенькие – ушли вверх по Волге. Кто в Кострому, кто в Ярославль. Ещё с полторы тыщи, преимущественно бобыли, пошли вниз, во Всеволжск – «там баб дают!».

Каждую весну множество людей из Всеволжска отправлялось, с наступлением тепла, по лесам и полям. Вновь прибывшие удачно заполнили открывающиеся вакансии в моей промышленности.

Чуть позже, когда сошло половодье, мы провели ещё одни призыв переселенцев-добровольцев. Приманивая добрыми землями, белыми избами, стеклянными окнами, богатыми подворьями…

Затем Урюпа, поставленный мною градоначальником взамен вскоре отозванного Акима, провёл заключительный этап: всё оставшееся население было переселено на новые земли. Большая часть малодворок была разрушена, несколько селищ – перестроены и развёрнуты до привычного мне размера.

Полностью было переселены жители самого Городца. Для многих посадских это было катастрофа: ни железячники, ни горшечники – мне не нужны. Разве что – дети их. Если выучатся.

* * *

Хотя, конечно, были разные персонажи.

Феодоровский монастырь ещё не достроен. Но церковка уже поставлена, освящена. Внутри несколько икон. Одна из них привлекает моё внимание: явный новодел, краски яркие, копоти почти нет. Игумен, заметивший мой интерес, объясняет:

– Брат Хрисанф богомазит. Инок добрый, смиренный. Однако ж, временами, входит в него упрямство. Вот, де, я так вижу! И хоть кол на голове теши! Седмицу в холодной отсидел, а всё упорствует.

И игумен тычет в изображение.

Икона – «Феодор Стратилат и Феодор Тирон». «Стратилат» – полководец, «тирон» – новобранец. Легенды о двух святых-тёзках, воинах-христианах, связывают их друг с другом и с св. Георгием. Изображения святых выполнены по канону: Феодор Тирон стоит по правую руку Феодора Стратилата, Стратилат вертикально держит копьё в правой руке. Греческие шлемы с высоким гребнем, круглые щиты, красные плащи и туники… Чем же игумен недоволен? Не сразу понимаю – Тирон изображён без бороды. Святые великомученики, воины христовы – должны быть бородатыми. Для передачи мужественности. А тут…

А ведь я это лицо видел. Феодор Тирон… Нет, таких знакомых у меня нет. И в ту древность я не вляпывался… Но этот фейс… Где-то… в башне… в Киеве… в первые мои месяцы после вляпа… граффити… изображение соития суздальского отрока и жены киевского мытаря Петриллы… после чего Долгорукого и отравили…

«Молодой парень, безбородый, безусый с тонкими чертами лица стоит на коленях с разведёнными смущённо руками. На лице – комичное выражение: и стрёмно, и куражно. Намёк на улыбку. На голове – колпак, на затылке колпака – ленты. Одет в кафтан, застёгнутый сверху до пояса на пять пуговиц. Нижняя часть тела полностью обнажена. Очень детально прорисован эрегированный член. Перед ним на спине женщина с разведёнными, согнутыми в коленях ногами. Дама прорисована слабо, парень – детально и качественно. Рисунок небольшой, 25 на 15 сантиметров».

На иконе… эрегированный член… не прорисован. А опознать по лицу… выражение другое…

Героя-любовника звали… Нечипко. А рисовальщика…

– Позови-ка мне этого… Хрисанфа.

Парень, промёрзший, голодный никак не мог отогреться. Трястись перестал, только когда я ему припомнил тот киевский рисунок. Замер не дыша. Перепугался страшно. Впрочем, я его успокоил:

– По делам твоим видно – господь дал талант. Будешь работать у меня. Мне ныне – много икон надобно. Дам место, краски, учеников. Богомазить будешь… по канону. И – по душе. А ты, игумен, собирайся. Пойдёшь с братией на Сухону. Надобно и в те края слово христово нести.

Игумен по-возмущался, начал, было, слов громких говорить. Потом затих: будучи из людей Феодора, возвращаться в Ростов он… очень не хотел. Через неделю монахи ушли ставить скит на Глядене, а Хрисанф приступил к созданию мастерской у меня во Всеволжске.

Человек талантливый, он не только основал новое течение в иконографии, но и воспитал множество учеников, создал множество икон, украсивших стены церквей. Рисовал он и портреты сподвижников моих, и орнаменты для наших изделий, и… и многое иное.

* * *

Детинец был срыт, ров засыпан. Разобраны и засыпаны те ямы-душегубки в посаде, которые они называли своими домами. Укрепления «Окольного города» – остались, не было повода разрушать. А сам городок и сельская округа застраивались и заселялись заново. Семьями из мари и эрзя, мокши и шокши, рязанцев и муромцев, московских литовцев и булгарских освобожденцев… Русскими людьми. «Стрелочниками».

Сам процесс реформирования этого анклава – оказался очень познавателен. Была наработана технология реализации «Каловой комбинаторики» применительно к русскому городку и сельской круге. С выделением двух типов добровольцев – «с вещами на выход» и – «в землю обетованную», с упреждающей изоляцией элиты и наиболее «авторитетных» персонажей, с временным закрытием церквей… вплоть до подчистки местности силами уже новосёлов.

Сформировалась группа людей – носителей такой технологии, которая, с моей подачи, получила название «команда ликвидаторов». Или – «могильщиков феодализма».

Городец Радилов был первым русским городом, взятым под мою руку. Не тукым, не кудо, не вели – город с сельской округой. Кабы не этот опыт – позже, войдя в Русь, в коренные земли – много бы ошибок наделал. Большой кровью несуразицы мои обернулись бы. А так… всё ж по-менее.

Ясно увидал я: власть местная – всегда, вся – мне враг. Кто из вятших «спит на топоре» – тот войной пойдёт или тайно извести попытается. Кто норовом тих или к миру привык – будет шипеть, злобиться, гадить исподтишка. С дальними иными, вроде боярина Гороха Пребычестовича в Гороховце, можно и миром дело вести. Пока он и выгоду от моих приказчиков получает, и опаску от Боголюбского имеет. Но чуть я в силу войду, чуть мои земли ближе придвинутся – в горло вцепится. Не потому, что он – плохой, а потому, что я – другой. Что дела мои – им во вред. Потому что от меня – перемены. А им – того не надобно. Им мои новизны – нож к горлу.

Я про иного и не думаю, никакого зла на него не имею, а ему, от дел моих, уже тошно. Уже мечтается «Зверя Лютого» закопать да и жить по-прежнему. Как с дедов-прадедов бысть есть.

И второе: люд простой, народишко – тоже против меня. Как та Буйна Суздалева. Пойдут убивать и умирать. За власть. Для который они – быдло. Против пользы своей пойдут, ибо её не разумеют.

Один зверь лесной мне в чащобах радуется. Что охоту запретил. А люди-то… злобятся.

Дружина вернулась из похода, Хохряковича кинули в застенок. Он и не запирался. Юлил, канючил, вымаливал… Всё, примерно, как я представлял.

Чудака взяли на чужой жене. А чего ж нет? Что с того, что не своя? А всё едино – сла-аденькая. Тут пришёл муж. Как в анекдоте, но по жизни. В потасовке Хохрякович разбил мужу нос.

Тот тут же, с соседями, отволок героя-любовника к воеводе на суд. Вира «за нос» по «Русской правде» не неподъёмная, но… Бабёнка вопила, что он её изнасиловал. Удвоили. Кафтан на муже порвал – добавили. Вкинули в поруб. Дали ощутить близость калёного железа и… необратимых последствий для здоровья. Поманили альтернативой:

– Послужишь мне – отпущу на все четыре стороны. Русь-то велика. Уйдёшь, к примеру, в Новгород. А там-то… с полной кисой… Заживёшь богато-счастливо. А если «нет»… Славно ль в Волге быть утопимому?

Хохрякович сдавал всё, что знал. К счастью – знал он не про всё. Какие-то слухи о братстве точильщиков до него доходили. Он попытался разговорить напарника. Тот удивился – этот перепугался. Люди Радила паренька попытались тихонько прибрать. Взяли, а он вырвался – кое-чему ребятишек учат. Была свалка. «Убит при попытке к бегству».

Тут у Хохряковича запекло по-настоящему. Уловив настрой Радила на уничтожение Всеволжска, он начал его в этом поддерживать. Изо всех своих соображательных сил. С его подачи Радил уверовался, что я пошлю послом Акима. И мстить за него буду без удержу. Что и позволит подставить меня под гнев Боголюбского.

Увы, страсти-мордасти – хороши с сударушкой на постелюшке. А в делах государственных холодная голова надобна.

Был суд. Был вердикт: «смертная казнь через отрубание головы машиной». По статье: «измена присяге с отягчающими».

В ночь перед казнью ко мне пришла Домна. На коленях стояла, просила:

– Ваня! Ванечка Не казни его смертно! Гада этого ползучего! Пожалей сволоту окаянную!

– Домнушка, ты вспомни. Сколь он тебе горя принёс, как сердце твоё рвалось-мучилось, как тебя помоями обливал, как унижал да небылицы выдумывал. Как хвастал твоей верой в него, твоей любовью… Насмехался, изгалялся. И ты простить просишь?!

– Ваня, ну… он же… в нем же и хорошее есть… Я ж… Ваня! Я ж люблю его! Подлеца окаянного…

– Я не сужу его за подлость, к тебе явленную. Меж мужем и женой разбираться – всегда в дураках быть. Но дела государевы, измена, предательство сотоварищей… Через него один парнишка погиб, у другого… на всю жизнь калека. Дружине моей в бой идти пришлось – павшие есть. На нём – смерти людей моих. Такому – жить не должно. Повинен смерти. Иди.

Единственное, что по её просьбе сделал – голову не отдал чучельникам. Так и закопали вместе с телом.

Конец восемьдесят седьмой части

Часть 88. «Запущены моих друзей дела, нет в их домах ни музыки, ни…»

Глава 481

Весна идёт, солнышко пригревает, у нас коров во дворы выгонять начали – на свету постоять, загару поднабраться.

Тут заявляются Кастусь с Елицей. Они, как я понял, до самого порога моего между собой спорили. То Кастусь хотел, чтобы она сама ко мне пошла, то, взревновав, решил один идти, то…

Заявились. От морозца да от ссоры красные. Сели по углам, друг на друга не глядят, пыхтят, носы воротят… Дети. Обиженные, раздражённые, испуганные.

– Ну, мóлодец с красавицей, с чем пожаловали?

– Пыф-пыф… Я учение закончил, уговор наш – исполнил. Теперь давай мне землю. Княжить буду.

– А ты что скажешь?

Елица щёчками розовеет, нос в потолок уставила. Потом понесла скороговоркой:

– Да что он выдумает! Не того просит! Это ж глупость явная! Ты ж никаких уделов у себя давать не будешь! Хорошо ещё – сунешь посадником! В болота, в чащобы глухие! Ну почему нельзя понять! Лучше бы в службу просился! Был бы на коне, с сабелькой! Как Чарджи…

– А! Так тебе тот чёрный торк – глаза застит?! Говорили мне, что ты на него облизываешься! Ты… ты…!

* * *

– Сарочка! Ваш муж гуляет!

– И что? Пусть гуляет – он тепло одет.

Это – доверие. Но Кастусь до этого ещё не дорос.

* * *

– Стоп! Всем – молчать!

Сейчас они сгоряча друг другу такого наговорят… Потом всю жизнь каяться будут. Но осадочек останется….

Сидят, дуются друг на друга. С чего они так сцепились? То ли – она не дала, то ли – у него не встал… С этим – ко мне припёрлись.

Чего это я так, чисто физиологически? Нет, я понимаю: секс – основа жизни. Человечество почкованием – пока не умеет. Но я-то чем могу помочь? Добрым словом? – В смысле – морально-политически?

Морально… получается так. Князь Московской Литвы Кестут довольно типичный придурок… э… виноват: образчик.

Я к нему – хорошо отношусь. Несмотря на некоторые… особенности. Поэтому говорить «придурок» – даже в мыслях – неправильно. Хотя, конечно, и умником называть… преждевременно.

Так вот, образчик социальной группы: военно-феодальная наследственная знать. Господин от рождения. Хуже – с зачатия. Ещё в околоплодных водах плавал, а уже примерялся ручонками – скипетр да державу держать. Господинничать для него – как дышать. Ничем другим он быть не может – так «судил рок»:

 
«Мы возмужали; рок судил
И нам житейски испытанья,
И смерти дух средь нас ходил
И назначал свои закланья».
 

Свой кусок здешнего «Судебного рока» он отхватил. Доли княжеской. Потерял отца с матерью, угробил сводных братьев. Были и «житейские испытанья», и «смерти дух» мимо виска – не один раз. Потерял свою Родину, свой народ. Но внутреннего стержня «я – князь» – не утратил. Поменять на что-то другое – не только не хочет – не может.

Это для него – как перемена пола. «Фу, гадость какая! Что за идиотские выдумки?!».

Попробовал у себя на Поротве власти и теперь без этого допинга – никак. Захиреет, помрёт. В ходе процесса захиревания – вынесет мозги себе и мне.

А Елица… хорошая девочка, но простолюдинка. Для неё власть – средство. Для безопасности, свободы, радости любимого человека… Она – нормальная, корзна в душе с внутриутробных времён – у неё нету.

Ей – что бусы с платьями, что ножики с палашами, что феоды с аллодами… Ножики ей – интереснее всего.

Ага. А ведь у меня уже есть человек… Для которого аллод – цель жизни и смысл существования. И зовут его – ярл Сигурд.

Тоже предполагал стать владетелем на моих землях. Но – передумал. Без топанья на меня ножкой и публичных ссор со своей любовницей. Умный, потому что. А ещё потому, что я предложил ему другую достойную цель – Гданьск. Цель и помощь. Сразу и после.

Я слишком пристально разглядывал Кастуся. Парень смутился. Заволновалась и Елица:

– Господине… мы ж не… Кастусь никогда… Нет! Ты не думай! Мы никакого… злого чего… Нет!

Она в панике прижала молитвенно руки к груди, вся наклонилась вперёд, пытаясь отвести «гибель неминучую» от своего мужчины. Который, исключительно по глупости, по недомыслию… просто не так поняли, не то слово вылетело… никакой злобы-вражды! Мы ж чисто по ошибке… мы пойдём… А ты не думай! У нас даже и в мыслях…

– Сядь.

Интересно, с чего они так перепугались? Это как же они про меня думают? – Как-как… как про «Зверя Лютого». Труды мои не пропали даром – люди меня боятся.

Обидно.

Оттого, что поставленная цель – достигнута.

Хорошие же ребята, так-то общаемся нормально. Без всяких коленопреклонений и припаданий. Я ж – дружелюбен, дерьмократен и либерастичен. А вот… чуть прижало – страх вылез.

Жаль. А может – и нет.

– Князь Кестут. Князь Московской Литвы. Твои земли – отобрали. Твой народ – погиб.

Мда… Отобрал у князя главное – его народ. Кто – в земле гниёт, кто – дровами в топку этногенеза.

– История Московской Литвы – закончилась. Но не закончилась история князя Кестута. Раз есть князь – должно у него быть и княжество. Сделать тебе княжество в этих чащобах… нельзя. Ты – князь прирождённый. Тебе смердам указывать как поля пахать да канавы копать… Не княжеское это дело. Твое дело – володеть и княжить. Не пустой землёй, не дикими лесовиками – богатым племенем, славным народом.

Кастусь отзывался лицом на каждое моё слово. Грустью, расстроенностью при упоминании о гибели своего племени. Недоумением, надеждой – на «история не закончилась».

Елица вцепилась в меня взглядом. Недоверчивым, напряжённым. Лишь бы её Кастуся не обидели.

– Твой дед по матери – господин сембов, владетель Самбии, один из князей пруссов. Прямой потомок великого Видевута. Ага… Великий Видевут перед самосожжением разделил земли между двенадцатью сыновьями и тремя дочерьми – наследование идёт и по женской линии. Твоя мать имела право на долю в имении твоего деда? А ты? Ты бывал в Пруссии, в Ромове. Ты знаешь своего деда, а он знает тебя.

Давай, парень, думай. Для меня – это просто слова, для тебя – живые картинки, люди, места. Я не знаю конкретики, деталей. Не могу определить твоих возможностей там, цены, которую придётся заплатить.

– Я хочу… Я хочу, чтобы вы, ты и Елица, были счастливы. Она-то последует за тобой хоть в печи пылающие. А вот ты… Ты хочешь быть правителем. Князем. Это – часть тебя, твоей души. Лишить тебя этого – как сунуть в подземелье. Без солнечного света и вольного ветра. Уморить в тоске и печали. Я не могу дать тебе княжество здесь. Но я могу помочь тебе приобрести княжество там.

Как приятно говорить правду! Вот как думаю – так и говорю. Знаю, что многие, вятшие особенно, от этого дуреют. Всё ищут второй-третий смысл, обман, хитрости. А я ж простой! Прямой-бесхитростный! Как «удар сокола» в голову.

Хотя, конечно, и второй-третий, и пятый-десятый… есть. Но я никого не обманываю!

– Э… Ты хочешь, чтобы я… пошёл туда? К деду? Но там… как это… раскреститься? На землю пруссов никто не может приносить чужого бога. Так заповедали божественные братья-близнецы Брутен и Видевут перед тем, как вступить на костёр и вознестись к богам.

– Какому богу, Христу или Перуну ты будешь молиться – твой выбор.

Вот честное слово! Мне, как закоренелому атеисту – абсолютно пофиг.

«Лишь бы по согласию».

Парень выглядел потрясённым. Елица – не менее. Но недоверчивость, осторожность прорезалась у неё быстрее:

– «Помочь приобрести…». И как это сделать? Господине…

– Как? Ну например… Весной Сигурд с Самбориной отправятся к её отцу. Вы пойдёте вместе. Я дам вам корабли. Возьмёте с собой своих людей. Тех, кто захочет. Кому вы можете доверять. Я дам вам богатые подарки. И товары, которые мои приказчики распродадут в тамошних землях. Дам кое-каких мастеров. Которые будут работать на Кастуся и приносить ему богатство. Дам и попа. Для окормления этих христиан.

– Но Брутен и Видевут…

– Я помню. А вот помнишь ли ты такое название – Кауп?

– Э… этот город сожгли полтораста лет назад.

– Да. Но город был. Пока не пришёл Кнут Великий из Дании. Разве там не было христиан? Там была церковь?

– Не… я не знаю.

– Христиане – датчане, готы, русские – живут на земле пруссов. Если нельзя поставить церковь во владениях сембов – попроси себе кусок. Остров, полуостров. Построй на нём церковь. С моим попом. И сотни людей придут к тебе. Одни – стремясь к истине Христа. Другие – к твоему богатству. Третьи – спасаясь от своих прежних бед. Придя – они сделают тебя богаче, сильнее. Всё в мире делается людьми.

– Но… жрецы… вайделоты, кривы… Они потребуют изгнания, смерти!

– Значит – не спеши. Пусть это случится тогда, когда ты станешь достаточно силён. Когда ты станешь князем Самбии. Как я слышал – у твоего деда нет прямых наследников.

– Э… есть. Но один мой дядя немножко… больной человек.

– На голову?

– Да. А второй – жрец. Из кривов высокого ранга.

– Вот и сделай так, чтобы твой дед назначил наследником тебя. А остальные… кандидаты – чтобы тебе не помешали.

* * *

Забавно – я вываливаю на ребят вариации схемы Сигурда. То, что обдумывалось, проговаривалось при обсуждении его исхода. Подобие возможного развития будущего моего Алу. Которое не проговаривалось, не обсуждалось. Но мною – продумывалось.

Сигурд – взрослый мужчина, скрытный, осторожный человек, опытный предводитель. Его цель «выросла» у него сама. Мне надо только помочь в уточнении, в средствах достижения.

Алу – до такой цели ещё не дорос. Навязать ему? – Будет конфликт. Его собственный внутренний конфликт. Который помешает ему жить, будет выпирать из него, будет ломать ему душу. Как чрезмерный груз ломает спину коня. Пусть чуть подрастёт, возмужает. Телом и мозгами.

Кастусь – не намного старше. Но у него уже есть опыт. Ему уже можно ставить такие цели. Точнее – объяснять неизбежность трансформации его собственных целей – вот в такое. И помогать ему надо значительно больше, чем Сигурду. Не только «больше» деньгами, ресурсами. Но и советами, целеуказаниями.

Схема простая: «Кукушонок».

Дальний родственник правящей особы приходит в дом. Не принять нельзя – «закон родства». «Возвращение блудного сына» или менее умилительно – неважно. Его принимают. «Пускают на порог». Бедным родственником. А он оказывается – не бедным. У него есть люди, слуги, воины. У него есть деньги, товары. Связи. Где-то там, «за горизонтом». Это проявляется не сразу, не мгновенно.

«Дайте воды напиться, а то так кушать хочется, что и переночевать негде» – русская солдатская…

Сосед-китаец. С гвоздиком, веревочкой, дохлой крысой… Сами сбежите.

Изначально – «яйцо». Как у всех лесных птиц. Может, чуть крупнее, чуть иначе раскрашенное. Мелкие отличия. В общем ряду. Родня.

У него есть опыт, которого нет у других. Он видел страны, он бывал в переделках.

– И тогда тысячи всадников, дико вопя и завывая, кинулись на нас, к Земляничному ручью…

– Брехня! Тысячных конных армий – не бывает!

– Это здесь не бывает. А там – Степь. Вспомните, что рассказывают кривы о войне с Атиллой. Это было в Степи, у гуннов была многотысячная конная армия. Я там был. Я там сражался. Подобно Германариху восемь веков назад, подобно другим древним королям нашего народа. Но лучше – мы победили.

«Кукушонку» дают место. И вокруг него собираются люди. Местные, «желающие странного», «ищущие нового», «бахрома вокруг летящего тополиного семечка»…

Собираются и не уходят. Потому что у него есть деньги. Чтобы их кормить. Есть силы. Чтобы защищать. Они, эти приходящие люди и становятся его силой, приумножают его богатства.

«Кукушонок» растёт, прирастает людьми, становится самым сильным, ему тесно в «гнезде», в общем ряду. А остальные родственники – не хотят. Признать его равенство, потом – превосходство. И их становится… меньше. Никого.

– Ой, вывалился! Ой, упал! Ой, разбился! Бедненький…

Родовое гнездо – только его, «Кукушонка».

Два условия. Ключевых среди множества важных.

Мозги «кукушонка». Разумность, проницательность, предусмотрительность. Удачливость. И – приток ресурсов со стороны в необходимом количестве и в нужное время.

Ресурсы… У меня нет тысячи воинов, которых собрал норвежский Хакон для возвращения Владимира, ставшего потом Крестителем, на Русь. Но кое-что у меня есть.

Мозги… Я бы не отправил в эту авантюру одного Кастуся. Хороший парень, но, временами, не догоняет, не видит. Мешают заложенные в детстве стереотипы, каноны.

«Каркас младенческих ценностей».

Жизненный опыт, пребывание в князьях и обучение здесь – несколько расширили диапазон восприятия, мышления, но… Канонический племенной вождь. Храбр, вынослив, энергичен. Живуч. Очень. За последние пять лет он должен был, по моим прикидкам, умереть раз шесть. Последний – в сече на Земляничном ручье. Был там… момент.

Одного – не отправил бы. А вот с Елицей…

У неё тоже… свой коридор восприятия и решений. Но – другой. Умная, бесстрашная, решительная, уже – взрослая женщина. Которая для своего мужчины снесёт горы и царства. Просто – чтобы он был. Чтобы он её любил. Мне уже жаль тех придурков в Самбии, которые вздумают задирать носы, насмехаться над князем без княжества, над её Кастусем. Господи, даруй им тихую смерть! Пока их не одарила смертью эта женщина.

Она тоже прошла путь Кастуся. Делила с ним тяготы и опасности его жизни. И переживала множество собственных, дополнительных. Возникавших из-за того, что она – женщина, чужеземка, простолюдинка, господская наложница.

«Вера размером в горчичное зерно движет горами»… А любовь? – Иссушает океаны?

Третий член бригады – Фанг. Да, Авундия лучше оставить здесь, а Фанг в курсе игр с Перуном, с Велесом, с «носителями калины». Он добавит Кастусю авторитета своими сединами, знаниями, песнями боевого волхва.

Уникальный воин: сочетание навыка лесного боя, воспитанного и отточенного в святилищах Велеса, и боя в помещении, в усадьбе – приобретение времён междоусобицы на Наре, когда каждый праздник, пир, попытка примирения сторон – заканчивались резнёй.

Команда – сработанная. Свою эффективность доказала. Задача несколько другая… Хотя… Смысл-то тот же – захват власти. Чуть в других условиях.

Для учёта специфики – добавить людей. И мелочёвки всякой – товары, корабли, деньги…

* * *

Многовато я на ребят вывалил. Вон как загрузились. Все обиды свои забыли. Им бы сейчас бросить меня, заняться планированием похода, возможных войн, государственных переворотов. И любовью, конечно. От полноты чувств. Не надо мешать естеству. Ишь как их друг к другу потянуло. Мне уйти или как?

– Вы – поняли. Составляете план похода. Люди, шмотки… Всё, идите.

Они выскочили от меня, начав громко обсуждать предстоящее мероприятие ещё в прихожей.

Прежние их заботы – как водой смыло. Молодёжь стремится в будущее. Это старикам интересно только давно прошедшее. А своё будущее – они сделают себе сами. С моей помощью, конечно. Но – сами.

В моих делах редко бывает одна цель. Жизнь коротка, чтобы решать проблемы по одной. Здесь три:

1. Личная. Ребятам – моим – должно быть хорошо. Пусть они добиваются своей цели. Пусть добьются. Пусть будут счастливы. А я помогу.

2. Внешняя. Послать своих людей. Пусть смотрят, разговаривают. «Хочу всё знать». И там – тоже.

3. Внутренняя. Убрать из общины… неуёмных. Которые – не унимаются. Которым здешняя жизнь – впоперёк. Кого не устраивает мои новизны – пусть ищет себе свои. На стороне. На дальней.

Ещё есть цели учебные, технологические, торговые, финансовые… Дальний поход – сложное мероприятие, многие промахи – станут видны. И – исправлены.

* * *

Запущенные в конце осени пилорамы, вылавливаемые из реки стволы, разобранные на брёвна хлебные учаны – позволили зимой создать избыток пиленого леса.

Про «конфетку из дерьма» – я уже… Надо только установку по переработке правильную поставить.

Я не закрывал и прежние ручные «доскотёрки» – приток новосёлов требовал достаточно рабочих мест.

Про воспитание трудом, совместной регулярной деятельностью – я уже… «Человек – не селенит, в холодильнике – не улежит». Давай-ка дружок, потаскай по 12 часов вертикальную пилу. А мы поглядим – на что ты годен.

Строительство не съедало всё. Когда на Крещение ударили морозы и лесопилки встали, стало понятно, что есть возможность ещё чего-нибудь новенького… уелбантурить.

У нас хватало «душегубок», было достаточно «рязаночек» и учанов. Весь этот «реч. флот» перебирался, сортировался, стандартизировался, смолился и чинился. Без присмотра – всё сгниёт.

Мне не хватало ещё нескольких типов плав. средств. На потихоньку создаваемой «судоверфи» построилась копия «Белой ласточки» – «Чёрная ласточка». Один в один, с минимальными изменениями.

Тогда же начата была большая, длиной в 50 метров, шириной – 10, расшива. Основной тип волжских судов до пароходов. Грузоподъёмность – от 400 тонн. Одну такую со Стрелки вытолкнуть с моим товаром – до самого Каспия не раскупят. Правда, нерешаемый вопрос: как её потом назад тащить? Такие лоханки – под бурлаков. Для бурлаков – нужна единая власть. Безопасность по всему пляжу. «Одна шапка» – отсюда и до моря.

«О, господи. Не доживу!»? – Поглядим.

Мне не хватало ещё одного типа речного кораблика – ушкуя. Пришлось разобрать один из захваченных новгородских и, по образу и подобию, сделать свой вариант. На два аршина длиннее, на пол-аршина – шире, «чердаки»-настилы – на носу и на корме. Хоть судёнышко и килевое, но не со штурвалом, а с кормовым веслом. Только и рискнул, что румпель пришпандорил.

Хоц, которого я выдернул с лесопилки и водил по верфи, показывая, фыркал, сопел.

– Чего сопишь? Бочки делал, бондарил? Теперь лайб надо понаделать.

– Чего?! Это ж… Это ж – не кадушка!

– Точно. Это – корабль. Тоже – воду держит. Только не внутри, а снаружи. Разница… мачта да вёсла. Назовём… «Грач». Грач – птица весенняя. Как весна придёт – так грачи и полетят. Белый, чёрный, серый, пёстрый, полосатый, крапчатый… Потом по цветам: красный, оранжевый, жёлтый, зелёный, голубой…

– Воевода! Голубых грачей не бывает!

Ой! И правда! Как-то я грачей-гомосексуалов…

– И чего? Не было – теперь будет. Доски штабелями – вон. Ты ж сам пилил! Дерево на кили и рёбра-шпангоуты – лежит. Паруса – ткут, железо – куют. Люди, инструменты, рисунки-чертежи… Хоц! Не морочь мне голову! Бери это дело, разбирайся. Через три дня жду с планом. И учти: к концу ледохода мне нужно десять «грачей». Мне на них ещё команды собирать, кормщиков учить.

Приличные люди так не делают. По хорошему – сперва модель. После – строят первый экземпляр, проверяют. А уж потом – серия.

Но у меня есть смягчающие обстоятельства: проверенный исходный образец – ушкуй новгородский. Изменения незначительные. Главное – чтобы остойчивость не потерял, не перевернулся. Да и сама лоханка… когда знаешь что к чему – не сильно сложно. А если будет, там, «тяжёл на ходу», «черпает воду при сильном ветре», «плохо слушается руля при повороте в фордевинд»… Им ходить по рекам – не смертельно. А на десятке экземпляров я сразу все недостатки увижу.

Начатая ещё с конца осени работа по организации конвейерного выпуска «грачей» дала результат: первый мы получили в середине февраля. И дальше – каждую неделю – очередной.

Ага. Только спускать их на воду некуда.

Я постоянно подкалывал Хоца, предупреждая, что если лодейки будут воду пропускать – самого всю выпить заставлю. Мужик багровел. А потом перестал: кто-то из умников подсказал. Выпросил тёплый амбар, выкопали внутри яму, залили её водой и принялись купать в ней тринадцатиметровые корпуса «грачей» с загрузкой под борта. В смысле: груз такой, что корпус уходит в воду почти полностью, под уключины.