Текст книги "Урбанизатор (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

«– Скажите, а салат сегодняшний?

– Я вам больше скажу: он еще и завтрашний!».

Этнос свеженький! Ещё – недоваренный! Хотите ложечку?

Отряд вернулся через три дня. Все довольны – потерь почти нет, хабар взят, нескольких пленных притащили, селеньеце почти целое, там часть местных мещеряков оставалась, тиуна моего приняли без вопросов. А какие вопросы, когда рядом с дядей полсотни добрых молодцев с топорами да с саблями?

И я тут же отправляю 4 марийских еша. В Балахну. На поселение. Из разных волн мигрантов. А оттуда вывожу пару уцелевших семей в Лосиный городок. Мещера там отродясь не живала. А теперь будет.

Зачем? А я ж рассказывал: провожу этногенез методом рассыпания и перемешивания.

Глава 392

И вот я во всём этом. Не считая всего остального и тоже очень интересного.

И тут приходит новый вождь Яксерго.

Мда… Как-то густовато пошло…

Не сразу. «Сразу» в Средневековье – только кошки родятся.

Сработали куча «повешенных прежде ружей», «построенных цепочек», «завязанных ниточек»…

Проще – сработала «паутина мира».

Я ожидал от «уток» полноценной вендетты. «До последнего человека». «И как один умрём…». Но не учёл одной чисто местно-племенной особенности.

Заявляется кучка кудатей-уток к дальнему нашему селению, и начинают тамошних марийцев-лосей ругать и стыдить. Типа:

– Ах вы такие, плохие, нехорошие – со «Зверем Лютым» снюхались.

И дальше шпарят прямо по Евангелию: «Разве ваши сёстры не замужем за нами?».

Марийцы им пристойно отвечают: алаверды. В смысле: мари и эрзя – дуальные экзогамные фратрии. Ваши сёстры – там же. А вот вы, такие-сякие, нас – унжамеренам на съедение бросили.

Я уже говорил, что между племенами есть давние отношения. Сложные. Восходящие ещё к тем временам, когда они все отпочковывались от прародительницы-медведицы. То есть, классовая борьба и экономическая выгода – конечно рулят. Но – весьма деформировано. Потому как влияние былин, сказок и эпосов – очень сильное. Поскольку в них – все верят. И по вере своей воздают окружающим.

«Поработив» целиком марийский «род лося», я стал, в глазах окружающих племён – главой этого рода. А, с учётом брачных связей между мари и эрзя – родственником.

«Эй, родственник! Афоня мне рупь должен!».

В смысле: не основание для «любви и согласия» – родственные кланы постоянно воюют друг с другом во всех племенах. Но уже – не «чума ходячая». Сила, чужая, опасная, но… можно разговаривать. Не – «собака бешеная».

А разговаривать – надо. Потому как «Зверь Лютый», истребив унжамерен и подмяв под себя юго-восточные тиште мари, может и на «уток» снова пойти. А там и «петухам» попадёт.

То, что я ни за что не полезу в здешние дремучие леса – они не понимают. Леса как леса. Они же в них живут!

Раз – можно, значит – нужно. Разговаривать. Хотя бы – чтобы узнать намерения. Ну и прочую шпионскую инфу: сколько, чем вооружены, как обучены, какие хитрости готовят…

На четвёртый раз после первого явления кудатей пришлось и мне идти. Побеседовать с новым азором (вождём) «уток».

«Ошибка у него в одном:

Он голос путает с умом».

Этот – тоже путал. Бедняга разрывался между Салманом – здоровенным, страшным, в блестящих доспехах, басовитым – и Николаем в дорогой парчовой шубе, с внятным, громким, «хозяйским» тенором. Когда ему указали на меня – не поверил, обиделся, решил, что над ним насмехаются. Пришлось снимать мисюрку, подшлемник, косынку – хвастать своей лысой головушкой.

Поразительно, но вся округа наслышана. Что у меня поташ делают – им плевать, а что у меня волос не растёт – даже медведи в лесу в курсе.

На морозе… – не здорово. Пришлось… зайчиков по-пускать. Убедился. Но ещё долго он вдруг упирался взглядом в моих сопровождающих – всё никак не мог понять: ну почему этот молодой, серенько одетый парень – «Зверь Лютый»?!

Дядя, честно: я и сам не пойму. Просто Иггдрасилом вот так зашпындорило.

Снова та же проблема: как они говорят. Не в смысле языка, не в смысле – что. В смысле – «как». Постоянно хочется уйти. Сделать чего-нибудь полезного, посмотреть чего-нибудь нового. В каком-нибудь другом месте. А потом я вернусь, и вы мне всё, вами сказанное, но в двух словах…

– В те давние-давние времена, когда земля была богата, зимы тёплыми, а люди и звери говорили на одном языке…

Понятно, что «зверский» язык был эрзянским.

Вопрос: на каком языке Создатель сказал: «Да будет свет!»? – Да на том же! На нашем, племенном. Трибоцентризм называется. «Тейповое мышление». Вот в нашем тейпе – люди! А в остальных… так, унтерменш. Хуже зверей – звери-то в старину по-нашенски балакали.

Прерывать нельзя, уйти нельзя… Кому нельзя?! Мне?!

– Кор-роче, азор-р! Что ты с под меня хочешь?

Только хуже стало. Подскоки, упрёки, намёки, экивоки… Я – не дипломат, факеншит, средневековый!

– Николай, Илья – выслушайте их. Мне от них ничего не надо. И я им ничего не дам. Будут наезжать – гоните в шею. Дойдёте до конкретики – позовёте. А я в селение пойду. Похоже, наши на стропилах экономят – плосковатые крыши делают.

Азор обиделся и ушёл. Потом был второй заход – уже без меня. Потом третий. Потом… по Калевале: «А на третий день, на четвёртую ночь – понял он…».

– Вы хотите назад свои селения? – Нет. Вы хотите виру за убитых в Каловой заводи – нет. Вы хотите освобождения полона, взятого в Кудыкиной горе – нет, вы хотите плату за эту землю – нет. Что ещё вы от меня хотите?!

– Э… ну… хлеба.

– ?!

– А ещё аксамитов, паволок, шелков, мечей, сабель, ножей, золота, серебра, поясов дорогих, шапок, халатов…

– А в морду?

– В морду, в мешках, в тюках, санями… Э… чего?!

Это – не чисто эрзянское, не чисто дипломатическое. Так, методом последовательного приближения, половинным делением от двух идиотизмов – продавца и покупателя, строятся все переговоры – и торговые, и дипломатические, по всему средневековому миру. Люди совершенно не ценят своё время, профукивают свои жизни. Зато – общаются.

Но ключевое слово прозвучало – «хлеба».

Всё-таки, война сильно прижала местные племена. Они – богатые, но – голодные. Тряпки и блестяшки – есть, а хлеба – нет. Жадность и глупость заставила их всю прошлую зиму кормить армию эмира в Бряхимове. Позже движение больших воинских масс распугало в здешних краях людей и зверей.

«День – год кормит» – русская хозяйственная мудрость.

Несколько таких «кормящих» дней были упущены. А напоследок я добавил. Избиением разных атей и сумбурной откочёвкой выживших на зимовья.

– Гоже. Тащите барахло – заплатим хлебом. И другими нашими товарами. И вот ещё. Присылайте мужиков с топорами. Найму лес валять.

Дальше – сплошные «лабы с коллоквиумами». Всего личного состава нашего торгового техникума имени Николая. От: «как при первом взгляде отличить продавца от пустобрёха», до: «увязка саней с грузом при движении по пересечённой местности зимой».

Я, честно, и половины его хитростей не знал. Николай это усёк, напыжился, загордился. Молодец мужик, классно работает. Но надо малость «спешить»:

– Николай, что-то наши горшки не берут. А давай мы им «третий бесплатно» сделаем.

– Э… Ну… А это чего?

У меня два амбара Горшениной продукцией забиты. Когда новосёлы приходят – мы оттуда берём. Амбары пустеют. Потом Горшеня, спешно, как на гонках, их заново набивает. Успокаивается и возвращается к своим поливам.

Когда «утки» начали менять «подарки эмира» на наш хлеб – мы цены несколько… подвинули. Впятеро. В каждую сторону. Как купцы рязанские пытались. Но мы вынесли на торг ещё и свои изделия.

– Горшочек? Чёрнолощёный? Хорошо. Пожалуй, возьму один.

– Возьми два. И третий – даром.

«Жаба» – великая сила. Особенно – у «простодушных дикарей». Которые всей своей «простатой души» только и мечтают меня нае… обмануть. Страстное желание, которое, как им кажется, исполняется. Даром же! Халява же!

Все довольны. Все – лучатся доброжелательностью и истекают приязнью. А остаток хлеба, который они могли бы взять вместо этой посуды, переходит на следующий торговый день.

Конкретный покупатель реагирует на красоту, на скидку, вовсе не на реальную нужду своего кудо. Была бы у них монополия, власть, государство – они бы на такие штучки не покупались бы. Они бы сами меня… развернули. Как я взул рязанцев.

Но… демократия форева! Каждый кудатя сам решает за своё кудо. А он сам, своим желудком – чувствуют голод последним. Зато есть другие приоритеты:

– У тебя внучек любимый есть?

– Как не быть. Трое.

– Так возьми им в подарок коников. Глиняных, крашенных. Не дорого – по лисице за штуку.

– Не, хлеба нужно.

– Смотри сам. Но… внучки таким редким подаркам – рады будут, дедушкиной заботе – по-умиляются. У других-то, у внуков – такого и близко… А для тебя… только тебе одному… но чтоб никому… особая… у нас говорят – акция. Третий – бесплатно. Даром! В уважение, значит. Чтобы у каждого внучека – свой коник. Чтобы в дому твоём, стало быть, было мирно да радостно. Мы ж тебе зла не желаем, пусть детишки порадуются.

– А, ладно, давай!

Годовое потребление хлеба хоть в 12 веке, хоть в 21 – около 7 пудов в зерне. У меня на Стрелке доходило до полутысячи голов. Но не постоянно, и состав другой – не средне-статистический. Ещё, чисто из-за моих привычек, люди предпочитают есть ржаной хлеб с отрубями, а не пшеничный тонкого помола. Не знаю насколько это их личное желание, но иначе… не кошерно.

– Господин Воевода – сам! Чёрный хлеб ест, а ты…!

А за пшеницу эрзя дают втрое, у них и в хороший год пшеница – малая часть. Снова: были бы на торгу простые мужички – брали бы «числом поболее, ценою по-дешевле» – у каждого свои детишки по лавкам сидят, в пустом горшке ложками дно скребут. А вот кудате… Ему лучший кусок. Всегда, без вопросов, «как с дедов-прадедов заведено». Так пусть «лучший кусок» будет ещё и просто лучше! Решать-то именно тому, чей «рот радуется».

Патриархальная демократия – отнюдь не всеобщее равенство. Люди-то разные. «Человек в авторитете» и кушать должен… «авторитетно».

Как пищевые привычки связаны с социальными ролями… да хоть на шимпанзе посмотрите.

«Торговый баланс» всё больше перекашивает в нашу пользу. А ведь я ещё всяких штучек из европейско-американско-русской торговли с туземцами не применяю. Их же ещё и спаивать можно!

Баланс – перекашивает. И тот кудатя, который коников внукам покупал, приводит трёх мужиков.

– Вот, Воевода, три работника. Сколько дашь за них?

– Ничего. Им – корм. Много. Работа – дерева валять. Инструмент и одёжка – своя. Старшой – мой.

– Не, ты обещал – хлебом заплатить.

– Я тебе обещал? Лучшие работники получат награду хлебом. А вот твои… как наработают.

Купивший глиняных коников кудатя не только отдаёт мне в работу своих… однокудотников, но и старательно, всем своим авторитетом, промывает им мозги по теме: работать надо хорошо, лучше всех, Воеводу и его людей слушать. «Не осрамите, братцы», а то вернётесь – ужо я вам…

Больше сотни лесорубов-эрзя начали валить лес на указанных мною делянках. Возле Стрелки, по Ватоме, на Ветлуге, в Балахне… Это было крайне необходимо – своих лесорубов мне уже пришлось перевести на другие дела: в начальники, в обслугу, в мастера, в строители… Нет людей!

Только эти, «отданные на прокормление», лесорубы эрзя вывели нас из состояния «с марша в бой». Точнее: «упало – положили». Только с этого момента мы смогли начать, в существенных объёмах, накапливать деловую древесину «правильно» – давая вылежаться и высохнуть.

Разница между работой с сухим и сырым лесом не только в допусках или «куда поведёт». Даже просто удар топором по сырому бревну и просохшему до звона… Приходилось позднее и «мастеров» этого года выучки… подправлять.

Надо ли пояснять, что кроме самой работы, случались и разговоры. Пропагандистские…

– Илья, ты ж их наречие знаешь? Поговори. Насчёт того, что жить – лучше под моей властью. Что «Лютый зверь» – «уткам» не враг. А у меня – и бабы свободные есть. Ежели кто надумал жениться. И вон – новосёлам хоромы ставятся. Конечно, по-первости – тяжело с непривычки. Но потом-то…

Нас трясло, колбасило и растопыривало. Вслед за первым обозом с марийскими «дезертирами» пришёл второй. Потом – совершенно больные, оголодавшие «вдовы и сироты» из ветлугаев, которых тамошние роды не приняли. Потом – просто марийские дети, отданные «в люди» от бескормицы. Отданные «в люди» – мне, «нелюди», «Зверю Лютому». Потом – ещё…

«Новосёлы» появлялись не только с востока, но и с запада. Могута, шастая по Заочью, наскочил на посёлок мещеры, управляемый беглыми «конюхами солнечной лошади». Выбитые с Муромских земель, они перебрались через Оку и подмяли под себя местных.

У Могуты в той прогулке большинство было из новонабранной молодёжи. Среди мальчишек мари есть очень толковые охотники.

Что не удивительно.

Но из-за неопытности ребятишек тихо разойтись с «конюхами» не удалось – двух мальчишек подранили. Один – тот пацан, который мне дорогу на Усть-Ветлужскую горку показывал.

Тут Могута озверел.

Могута – прекрасный, очень мирный, спокойный и добрый человек. Лес вообще сильных эмоций не любит. Иди, смотри, улыбайся. Будь настороже, но ласково. Ни сильная храбрость, ни сильная трусость…, а уж сильная гордость… в лесу?! – Тропка к собственной погибели.

Но Могута нагляделся на мои… военные экзерцисы этой зимой. А ещё он очень внимателен к своим подопечным. Даже больше, чем я.

Короче: «конюхов» не стало. Двоих притащили связанными и кинули Ноготку в подземелье. Учебный материал для его подмастерьев.

Остатки населения освобождённого поселка – сюда. Для санобработки, фильтрации и «пропускания через грохот». Пяток марийских семей, уже прошедших эту процедуру – туда. С моим новым тиуном.

«Всеволжск размножается почкованием» – таки да. И очень – энергично. У нас каждая неделя – «вербная».

По собственно производству – идёт тиражирование. Прежде всего – подворий и целиком селений по моим стандартам. Сами эти стандарты нарабатываются и формализуются. В форме инструкций, уставов, тех же «Уложений…». Плюс, естественно, вся начинка: печки-лавочки… Кое-какая наработка более отдалённого задела: прялки, хохлома, сортировка зерна на посев…

Тут… тут я всегда неправ. Народ меня не понимает и постоянно бурчит:

– А может – ну его? А может – позже? Лучше же дать людям отдохнуть! Сделаем всем хорошо, а уж потом, когда всё устроится…

У меня никогда не будет – «всё устроилось»! Если я не вижу как сделать лучше – всё, спёкся. Пора в «за печку». Так будет всегда. Я буду здесь, в Всеволжске, делать что-то новенькое. Более-менее истерично, напряжно, «пожарно». Потом оно будет тиражироваться, распространяться «для всех». А здесь будет что-то ещё, что-то круче.

«Нет в жизни совершенства». И не надо! Потому что «совершенство» – конец. Остановка. Смерть.

А мои… по-бурчат и перестанут. Даже не из страха перед «Зверем Лютым». Типа: кинется – хрип вырвет.

У меня уже есть репутация. Вот среди этих людей. В которой страх, прямо скажу – смертный страх, вплоть до обмороков – только элемент. Важный. Для некоторых – главный. Но только кусочек. Другой – абсолютная уверенность в защищённости.

– Как бы оно не было, а Ванька-то плешивый завсегда выкрутится. Уж сколь примеров тому. И своих – вытащит. Богородица щастит.

И – в моей правоте.

– С виду – хрень-хренью. А сделаешь – ё-моё! У Воеводы – завсегда так.

И люди – уже сотни людей! – вместо обычного, привычного, «что было, то и будет» делают моё. В этом мире – невиданное. Вот – прямо сейчас, вот на ужин – не нужное. Нужное – мне. В нужное мне время.

В 21 веке приличные страны тратят на НИОКР 2–3 % ВВП. Но мне-то естественно применять нормы отраслей «около-компьютерного взрыва». А там – 20–30 %. У меня идёт процесс создания одновременно и экстенсивной, и инновационной экономики. Мне приходится не только выжимать из людей всё, чтобы, например, они быстрее и лучше строили нормальные «белые печки» привычного мне «русского типа» образца второй половины 18 века. Но и – «на шаг вперёд».

– Альф, у тебя толковый мальчонка найдётся? Думающий и не зашоренный. Давай его сюда. Смотрите. Любая печь состоит из топливника, конвективной системы и дымовой трубы. Задача топливника – полностью сжечь топливо, конвективная система – для поглощения выделившейся теплоты. Дымовая труба – для создания «тяги».

– Воевода, чего это ты? Мы ж их делаем!

– Делаете да не понимаете. Вы делаете нормальную русскую печку. Она – канальная. Горячий воздух из топливника последовательно протаскивается по дымооборотам, вертикальным и/или горизонтальным, передавая стенкам печи тепло. Так?

– Ну. Я ж говорю – мы ж про печки всё знаем!

– Альф, потом дашь своему выученику наряд вне очереди. За «всё». Про печку «всё» – знает только Господь Бог. А мы все – чуть-чутушную малость. Дальше. Кроме канальных печек бывают бесканальные.

– К-как это?

– Второй наряд – за то, что старших без разрешения прерывает. Костёр видел? Как от него дым уходит? В бесканальной печке – аналогично: струйка горячего воздуха в окружении холодного, поднимается, а струйка холодного в окружении теплого – опускается. Что из этого следует?

– Ну…

– Понятно. Если накрыть костёр колпаком – холодный воздух не сможет «продуть» нагретый колпак. У донца колпака изнутри – всегда будет оставаться воздух – горячий. Колпаковые печи как бы имеют собственную «воздушную задвижку» – менее чувствительны к неаккуратной эксплуатации. Протапливается она за полчаса-час. А не три. Ещё: колпаковые печи обладают очень небольшим сопротивлением потоку, что позволяет делать печи с невысокими трубами. Кирпичник, итить тебя… Трубу в половину меньше ростом – ты всё про это знаешь?!

– Я… ну… эта…

– И я про то. Вот так делается «русская теплушка». Двухколпаковая печка. Вот эта часть работает всегда – для готовки пищи. Вот эта – зимой, для отопления. Сюда, в топливник – дрова. Да хоть что! Она – и с соломой, и с кизяком работает. Отчего у нас люди печки не любят? – Угореть боятся. Здесь, смотри, прямой ход. Сюда и сюда задвижка – топливник проветривается, а печка не стынет.

– Эта… А чем нонешняя-то хужее? Ну, научить их. Чтобы, ну, топили правильно.

– У нонешней – низ помещения, пол плохо прогреваются, стены внизу отсыревают. И жрёт она в 2–3 раза дров больше. Нынче нам дрова эрзя рубят. А когда сам да на своём подворье… кому охота попусту горбатиться?

– Дык… ну… понятно. Тута – топливник этот. И, вроде, всё.

– Невнимателен. Я сказал – два колпака. Один – как обычно, на поде. А второй где?

– Ой… Дык… Ну… Тута.

– Молодец. Снизу от пода. Крышка нижнего колпака есть основание пода верхнего. Как эту крышку сделать?

– Эта… А ежели… ну… Как в здятной печи – кружало и прокалить.

Я рассказывал: когда делают глинобитную печь – здят – делают такой… плетёный из прутьев полукруглый туннель по форме печного горнила. Потом его обмазывают глиной или обкладывают кирпичом-сырцом и внутри запаливают дрова. Глина твердеет и становится печкой. А корзина из прутьев – выгорает.

– Можно. Но не нужно. У нас есть хороший прокалённый кирпич. Ставим столбики. Сюда же ничего совать не надо. Только горячий воздух будет между ними ходить. Они нагреются, и будут тепло сохранять. Их перекрываем. Свод делаем чуть… выпуклым. А вот под – гладеньким. По нему горшки таскать будут. Всё понял?

– Ну-у…

– Не нукай. Откуда труба должна идти?

– Ну… ой… э-э-э.

– Труба – от того места, где горит. Вот отсюда. Снизу. Тут – шесток, устье, перетрубье. Тут заслонки. Вот печная, вот воздушная.

– Дык… ну… Всё понятно.

– Я за тебя рад. Потому что мне – куча ещё непонятного. Я показал самую простую систему. Их… штук пятнадцать. Одна другой краше. Сюда, куда-то, надо бы посадить водогрейную коробку. Чтобы в дому всегда была горячая вода. Железа… пока нет. Но надо понять – куда. Здесь надо бы сделать отсыпку. Из песка речного? Если работает только верхняя половина, то два варианта: или горят дрова в топливнике и горячий воздух идёт в верхний колпак. А дальше куда? Или дрова горят прямо в горниле, как в обычной печке. Горячий воздух уходит не в трубу, а вот по стеночке, остывает и… и вниз. Значит, в поде должны быть отверстия. Какие, сколько, где? Ещё. Что в русской печке, что в этой «теплушке» стенки «играют». Печной свод при нагревании расширяется и поднимается. От этого – трещины в боковых и задней стенках. В семидесятую долю вершка. Видел?

– Ну…

– Ну и? Мастер-ломастер. Печь сделал, а она сама себя ломает.

– Ну… эта… Так это ж у всех! Все так живут!

– Мне все – не указ! Думай! Ты! Как сделать хорошо!

Пусть думает. Базальтового картона у нас нет. Шамотный кирпич… если доживём. Но до двухконтурности… должен дойти.

– Сделать. Проверить, как оно работает. Понять ошибки и варианты. Повторить. 3–5 раз. Выбрать лучшее. Посчитать всё и записать. Там будет примерно 12 рядов, 1200 кирпичей, полтораста пудов глины и песка. Больше-меньше… смотрите. Думайте. Особо – по железу. С Прокуем потолкуйте.

Можно посчитать трудозатраты, или СО-два, или снижение заболеваемости, особенно среди маленьких и бесштанных… Не буду. Просто: «теплушка» – «правильнее». Сможем – сделаем. Для наших «пятистенок» которые начали ставить после бараков – самое то. «Теплушка» нормально греет помещение в 50 кв.м. А наши «хоромы» как раз близкой площади.

Кроме «НИОКРа» спешно, аж бегом, идут очевидные вещи: вышки поставили до Ветлуги, в Балахне. По Оке начали, как с «утками» помирились…

Где сигнальщиков брать?! На вышку нужно трое, вахта-подвахта, по 4 часа. Внизу ставим хуторки. Бабу, курочек, коровку, собачку… добавляем для хозяйства. Ну и прочее необходимое. По марийскому берегу Волги стало спокойно, можно делать. По эрзянскому… Не сейчас.

Повтор с модификацией принципа порубежных гостиниц. В Рябиновке мы это реализовали двумя постоялыми дворами на границах вотчины, на нижнем и верхних краях по Угре. Польза была очевидной – повторяем.

Я уже говорил: на Святой Руси нет нормальной пограничной службы. Есть «богатырские заставы» на «поганско-опасных» направлениях. Нету и пограничной таможни: мытари стоят в городских воротах или шляются по торгу. Меня это не устраивает. Здесь – особенно.

В договор между Андреем и Ибрагимом впрямую забито: «… а тому Воеводе Всеволжскому мыта с проходящих мимо Стрелки купцов не брать».

Вот эти слова: «мимо Стрелки» – я сам туда вписал. Государи, не доверяя ни друг другу, ни мне, требовали отказа от любого транспортного сбора. Оба посчитали эту формулировку – отказ от мыта на Стрелке – своей личной победой. Порадовались, погордились, «удобрились»…

Я же вежливый человек! Я же всегда согласный! Только уточнил мелочь мелкую: где именно «не брать».

Теперь вокруг Всеволжска разворачиваются две концентрические окружности. Ближние постоялые дворы. На Оке, на Волге – выше и ниже. Для купцов, для прохожих, для переселенцев. Посторонних в город пускать…? – Да. Если у меня будут на то – существенные основания.

Вторая окружность: таможенные посты на границах контролируемых земель. Тут я буду «драть мыто». Не на Стрелке! Договор – не дозволяет! А про Ветлугу – уговора не было.

Тут у меня погранцы и таможня. И, тут же – фильтры для прохожих и новосёлов. С осмотром, досмотром, промывкой и подстрижкой. Кому чего надобно. В соответствии с моими представлениями о «правильно». А «нет» – пшёл вон.

Снова: я ввожу в оборот понятие «санитарная безопасность». Смысл – туземцам понятен. Но практики применения, кроме как в условиях катастрофы, эпидемии – нет. У меня – чисто чуть-чуть маленькое дополнение. Совсем даже не обычное «святорусское» насилие над прохожим купцом. Не – имущественная конфискация, насильственное крещение, взыскиваемые налоги… Отнюдь! Просто банька с цирюльней! Принудительно предоставляемая услуга?

«– Вас постричь?

– Ага.

– Вас побрить?

– Ага.

– Вас поодеколонить?

– Ага.

– С вас триста рублей.

– Ого!».

Такая… двухступенчатая система фильтров. С очисткой от личного, лишнего и ценного.

Чисто для непонятливых: мне не нужна торговля. Не так. Мне не нужна здешняя средневековая торговля. Чтобы убедить нынешних купцов вести торг по моим правилам, не по старине, не «как с отцов-дедов» – придётся «взять их за горло». Понятно, что радости с их стороны я не ожидаю. Но… каганата, который смог, после походов Вещего Олега, устроить тридцатилетнюю торговую блокаду Руси – уже нет. А то, что нынче тут осталось… перетопчутся. Для меня критичен только один товар – хлеб. Всё остальное… к «предметам роскоши» я равнодушен.

Это обговаривается и планируется с Фрицем и строителями. Нижний пост по Волге выносим аж к устью Ветлуги. Понимая, что по правому берегу – эрзя. Отчего на реке могут быть… негоразды. Верхний – предполагаю к Балахне. Хорошо бы прихватить Городец… А то и Кострому… Это уже княжеские города. Как Боголюбский скажет… По Оке… не решил ещё. Хочется, конечно, к устью Клязьмы, а лучше к устью Теши – в стык к Муромским землям.

Не… Не прожую.

Ещё тема: мельницы. Всю зиму на Стрелке работали ручные меленки. На «пехлеванной тяге». Как-то джигиты и пехлеваны… заканчиваются. Под чутким Доменном руководством. Нужны новые двигатели. Менее… пужливые.

С весны заработают две водяные верхнебойные мельницы в оврагах. Рельеф позволяет построить высокие плотины. Третью, ветряную Фриц строит на «Гребешке». Первый в мире ветряк с горизонтальной осью! Лет через 20 похожую где-то в Голландии… или в Бельгии?

Не важно – наша первая. Для чего…? Честно – не знаю. Цель – отработка технологии, накапливание опыта. Ветровая энергия – нестабильна. А я тяготею к непрерывным, устойчивым производственным процессам. Чтобы такое к ней подцепить, чтобы она стоит месяц – и ладно? Что-то такое… не сильно нужное? Надо смотреть. Хотя бы оценить продолжительность штиля в этой местности.

Другая заморочка с ветряком – место. У нас же тут не Голландия с её равнинным рельефом, с морскими ветрам. У нас – горы. Точнее – речной обрыв. Ветер на «Гребешке» – то ли есть, то ли нет. А таскать сырьё на 100–120 метров вверх – обязательно. Почти весь грузопоток идёт по рекам.

Вот пришла по Оке баржа с зерном. И – встала. У берега. Стоит-ждёт. Попутного ветра. В смысле – хоть какого-нибудь. Чтобы ветряк раскрутился.

Плохо: «платёж за простой» – в первой жизни проходил. Да и по сути: посудина стоит без пользы, какие-то люди её стерегут, зерно возле воды сыреет… Сгружать в какие-то склады на берегу? – Ещё хуже. Да и снесёт их в половодье. Надо сразу тащить наверх. Чем? – «Фурункулёром»? Тогда желательно уменьшить нагрузку на подъёмник. Что-нибудь такое… воздушное.

А! Конечно! Ржаная солома! Софрон обещался из Рязани притащить. У нас-то пока своей нет. Наверху солому стаскиваем в накопитель. И ждём ветра. Ветряк раскрутился – сделали сечку. Потом её промыли, проварили в глицерине и прессанули. Пресс – тоже от ветряка. Получили бумагу. Мою звонкую, «жестяную». Нет ветра – ну и фиг с ним. Ветер уходит не мгновенно – есть время корректно завершить на всех стадиях. Если здесь бывают месячные штили – сделать двухмесячный запас бумаги. Процесс – не критичен.

Позже перейдём на свою солому. Её будут телегами с молотилок таскать. Лошадкам в гору… тоже тяжеловато. Снова: лучше – солому.

Отдельно прорабатывается вариант наплавных мельниц. На плотах. В протоках возле островов: Гребенские пески на Оке, Печерский – на Волге. Начнём на Оке под рязанский хлеб. Прикидки сделаны, места для якорей выбраны, брёвна для плотов нарублены, плотники колёса строят, два жернова уже есть – нужно ещё четыре-шесть. Надо дождаться низкой воды. Начинать в половодье… боюсь – не удержим, снесёт.

Река несёт кучу всякого мусора. Включая крупногабаритный. Пускать в протоку вывороченные деревья нельзя. Сваи у верхнего конца в дно вбить? Сети в приповерхностном слое натянуть?

У Христодула как-то дело стабилизировалось, кирпич пошёл валом, все проблемы по этой части закрыли. И я тут же всунул ему задачу по глиняной черепице. Первая тысяча штук у него уже есть. Сейчас стает снег и начнём менять крыши – под глиняную черепицу нужна более мощная обрешётка.

Сколь много я возился с шинделем, с черепицей деревянной! Сколько страстей было! Разных деталей-подробностей, соображений-изобретений!

«…Щепа-заготовка проходит операцию торцовки по бокам… Затем подстругивается с внутренней стороны. Край, который выступает наружу – толще, а край, который лежит под следующими слоями – более тонкий. На краю каждой дощечки снимается фаска – капельник, чтобы на краю не застаивалась вода и снег… Дощечки должны подсушиваться в сушильных камерах до влажности 18 %… Шиндель укладываются на крышу трёхслойно. Крыши, у которых по стропилам и вылетам уклон крыши больше 71®, можно покрывать с выполнением двух слоев…».

Всё это продумал, прошёл сам, сделал инструмент, научил людей. Построил технологию, улучшал. Группа работников устойчиво даёт полтысячи штук в день. У нас же все строения этим шинделем покрыты!

А теперь – переделывать. Потому что у шинделя: «Масса одного квадратного метра деревянной кровли составляет 15–17 кг, поэтому не требуется установки сложной и громоздкой конструкции стропильной системы».

У глиняной черепицы – 40–60 кг.

Прежнее – долой. Включая стропильную систему. Нужно – новую. «Сложную и громоздкую».

«От добра – добра не ищут» – русская народная мудрость.

Ну, значит, я – дурак. Потому что – ищу.

* * *

В первой жизни мне пришлось много раз переживать схожее. Переходя от 155-ой серии к микропроцессорам, от Clipper к SQL, с C++ к Java и обратно, с меди на оптику, с локалок к сетям, виртуалкам и облакам… Пребывание в поле профессиональной деятельности, где каждые 5 лет случаются «революции», после которых остаются только «базовые принципы», а весь инструментарий… Где здесь ближайшая свалка? – А, у меня в голове.

Умение без личностных катастроф отказываться от своего, понятого, сделанного, вымученного, прочувствованного… От части своего успеха, своей гордости. «Наступать на горло собственной песне». Ради чего-то нового, часто, в первый момент – сомнительного. Возможно – полезного, но для тебя лично, вот «здесь и сейчас» – нового, чуждого, менее эффективного, удобного, привычного…

– Генерал? – Сымай погоны, в общий строй и на турник. Курс молодого бойца. Профессор? – К первоклашкам и на последнюю парту, чтобы детям не застил.

Понты? Гордыня? Прежняя слава? Медальки и дипломки? – Проглоти. Или – сам «в запечку», мемуарничать.

Для попаданца-прогрессора такое умение – обязательно. Прогресс – не одномоментное «воссияние царства божьего на земли». Это цепочка состояний, как в технологической, так и в социальной сферах. Ряд последовательных шагов, которых надо пройти. Ибо без предыдущего не будет последующего. И каждый последующий – «отрицает» предыдущий. Диалектика, итить её ять!