Текст книги "Урбанизатор (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

Глава 376

На Стрелке идёт «реставрация»: восстанавливаем прежние, из Пердуновки, технологии. С необходимыми модификациями.

Основной принцип: «сделать из дерьма конфетку».

– У нас этого… дерьма – девать некуда! Сказывай – куда выбросить!

– Много? Так зачем выбросить? Давай новое «конфетное производство» сделаем.

Воспроизвели, например, «поташное производство». Вычистили от золы и углей, под это дело, все костровые места, очаги. Процесс низкотемпературный, неспешный – вымачивание да выпаривание. Школа ответственности: держи градус. Пока не критично: запорол – исправил.

Мыла бы сделать… Нет жира. Овец, что взяли у Яксерго, прирезали и освежевали. Пустить их жир в пром. переработку… Мало его. Да и Домна мне голову оторвёт – его же есть можно!

В «Святой Руси» масса «товаров двойного применения». Можно переработать и получить что-то… прогрессивное. А можно перевести на дерьмо. Человеческое.

Попандопулы! Чаще заглядывайте в выгребную яму!

 
«Гляжусь в тебя как в зеркало
До головокружения
И вижу там судьбу всего
И думаю о нём.
Давай не видеть мелкого…».
 

Вот тут я не согласен. «Мелкое» – давайте видеть. По тому великому, который Микеланджело:

«Внимание к мелочам рождает совершенство, а вот совершенство уже не мелочь».

Так, об этом, в смысле – о выгребной яме, я уже…

В производстве – важен результат, в человеке – сам процесс. Пока процесс идёт – человек живёт.

Уточняю для знатоков: процесс превращения всякого чего, вкусного, полезного и прогрессивного – в натуральное удобрение.

Запустили «мазильное производство». Без мази – извести пока нету. Но – с улучшениями. Получаем полный набор: смолу, деготь, скипидар, ацетон, древесный уголь… Качественно и много. После доработки для отстоя дистиллята, пошла нормальная уксусная кислота – «древесный уксус». В пищу – не надо. С метанолом там – я ещё не разобрался. Но у меня есть техпроцессы, где уксуса потребуется много.

Под это дело вычищаем Стрелку от куч древесного мусора, остающегося на наших лесосеках. А то пройти нельзя – коряги да сучья под снегом лежат.

Врезали в стенку оврага такую… коксохимическую батарею. Нормального перегонного куба или железных бочек – тут найти… Кирпичные «реакторы» с глинобитным внутренним покрытием, железными донцами и крышками. Прокуй неделю матерился, расковывая в плоские днища забитые до обухов за осень топоры. Хорошо – на Бряхимовском поле много от битой мордвы осталось, до сих пор находим.

Главное: от прямого выжигания перешли к раздельному. Одно дерево – сырьё, его – греем. Другое – дрова. Соответственно – отдельная топка.

Тут, конечно, сразу всякие мысли о рацухе полезли. Газы, выходящие из камеры при выгонке смолы, горючи – возникла идея подвести их в топку для экономии дров.

Увы: стоило малость подумать…

Горючие газы выделяются на той фазе выгонки, когда внешний нагрев – не требуется, процесс в камере сам по себе идет с небольшим тепловыделением. Если при этом топка саморазогревается еще и горящими газами, то процесс самоускоряется по экспоненте, и получается «полный Чернобыль» – смола с газами летит из трубы как из пульверизатора, густой и едкий дым окутает все окрестности, без противогаза и не суйся. Даже при отсутствии подвода газов, этот момент надо ловить, и переставать подкидывать дрова.

 
«На бугре гуркочет трактор,
За бугром горит реактор».
 

Тракторов у меня нет – зачем мне остальное?

Горючие газы – испарившиеся легкие компоненты смолы, лучше уловить и сконденсировать. Для чего на конце трубы поставили железный «холодильник».

Из твёрдого и важного – имеем пятую часть по весу древесного угля. А не восьмую-десятую, как делают здесь углежоги. Зачем? – А куда я денусь без металлургии? Воздух есть, уголь – вот. Теперь бы ещё руды найти. И печку построить.

«Реакторы» дают потихоньку весь спектр продуктов «сухой перегонки древесины». Уже с разделением по происхождению: дёготь – и сосновый, и осиновый, и берёзовый. Последнего надо много. В лекарственных и производственных целях: мазь Вишневского, лишаи, защита от гнуса и…

Во всём здешнем мире славятся булгарские кожи. Я уже Владимира-Крестителя вспоминал: «Поищем себе лапотников». Обидно мне за «лапотников», но – правда: хороши сапоги у булгар. Сам такие ношу – трофейные, на битых эрзя взятые.

Эмир Ибрагим, помнится, сильно насмехался насчёт манеры русских – обноски булгарские донашивать. Насчёт манеры – правда. И это – обижает. Надо басурманам нос утереть – пусть они обиженными ходят.

В мире юфть будут называть «русской кожей» (russian leather, cuir de Russie). Основное отличие от кож растительного дубления, выделываемых в остальном мире в 19 веке – единственная кожа, которая пропитывалась дегтем. Она не плесневеет, её не портят насекомые.

Хочу юфть. Чтобы на семь веков раньше так называть начали.

Хотеть-то можно… Извиняюсь за наглость: кож-то толковых ещё нет. Нужны кожи яловых коров или годовалых бычков. Более старые – слишком толсты, телячьи – тонки. Мездру с кож состругивать подобием рубанка-шерхебеля. Потом осаживать молотком-киянкой, парить в растворах, в тёплой воде, тащить гвоздями на вытяжной доске, сушить на печке, мять вручную. Скоблить рашпилем, дегтярить, сушить на веретке. Сыромятные – простые. Для юфти нужен дёготь (комбинированное дубление).

Ворвань ещё нужна. Китов на Волге… Где бы тюленей наловить? Каспийская нерпа осенью поднимается по Волге довольно высоко – выше Волго-Донской переволоки. Самому мне не дотянуться. Пока. Покупать? Подумаем. Но дёготь – уже гоним.

Насчёт «мази Вишневского». Из трёх компонентов – имеем дёготь берёзовый. Ещё видел заросли клещевины. В России она однолетняя, больше 2–4 метров не растёт. Только и успели собрать два мешочка семян. На рассаду. В торфяных горшочках разводить буду. Вырастет много – касторовое масло выдавлю и паром обработаю. И для «Вишневского», и против запоров, и вообще. А вот как бы из жмыха семян выделить рицин… Он же в 6 раз ядовитее цианистого калия! Как же такое пропустить?!

Как оружие в полевых условиях – нет. А вот для спец. операций… Помниться, Обаме как-то письма с такой начинкой посылали.

Симптомы начинаются через 16–24 часа, смерть – через 6–8 дней. Такое… отложенное воздействие. Функционально хорошо дополняет ряд моих спецсредств: быстродействующие цианиды, чуть более медленную говорушку, трёхдневную бледную поганку… И – не лечится совершенно.

Кстати, о «нейтронной бомбе» помните? Берём стрелу, в трубчатое древко под пятку наконечника вставляем стеклянную ампулу, пружинку, пробойник, фиксатор, дырочки в древке… И – заелдыриваем. При прилёте – ампула разбивается, синильная кислота через все дырочки – фонтанчиками.

ПДК 0,3 мг/м3 – появление первых симптомов. Подними концентрацию на порядок – потеря боеспособности противника. Все спонтанно блюют, падают и корячатся. Ещё в десять раз – можно хоронить. А у меня в ампуле не «мг», а просто – 30 г. Дыши – не хочу!

Пока – и не могу: стекла нет. Да что ж оно так на всяком шагу…!

Чего бы ещё прогрессивного уелбантурить? А вот, к примеру… давно ж собирался!

– Звяга! Ты круги Горшене сделал? Чем теперь занят?

– Э… Ну… У меня нынче вон тачки на одном колесе… ну… чтобы глину…

– Не нукай. Поздно – снег лёг. Нынче санки полезнее. Они у нас есть. А твою тачку до весны и подмастерья повторить смогут. В Пердуновке же делали. Ты Гапе стиральную машину построил?

– А то! Две!

Две сотни людей. Каждому раз в неделю нужно чистое. Это не их вопрос – «хочу, не хочу». Это моя забота. Мои люди должны быть чистыми. Поэтому построили конструкцию типа бетономешалки: бочка без одного дна, установлена под наклоном, ребра внутри, привод – велосипедного типа, только без цепи. Как я понимаю, Гапа в одну горячую воду заливает – для стирки, в другую холодную – для полоскания. Главное: стирка идёт не в обычной холодной воде на ребристом врубеле с бесконечной колотьбой обо что ни попадя. И качество – лучше, и прачки в холодном не плещутся. Два калеки педали крутят, две бабы тряпьё кидают. На всю нашу компашку.

Пока не забыл: надо Прокую утюги железные заказать. В обоих вариантах: и с внешним подогревом, и с внутренней ёмкость под горящий древесный уголь. И посмотрим. Тогда добавить сюда гладильщиц. Мужики-то – ладно, а бабам и детям – бельё надо прожаривать обязательно. Снизит детскую и женскую смертность на 3–5 процента – это важно?

– А Домне – тестосмеситель сделал?

После помола, тесто – самое тяжёлое занятие. У Эврисака в Древнем Риме вымешивание шло в «устройстве», которое вращал осёл. Аппулей описывает условия труда рабов в пекарне:

«Кожа у всех была испещрена синяками, драные лохмотья скорее бросали тень на исполосованные спины, чем прикрывали их… лбы клеймёные, полголовы обрито, на ногах цепи, лица землистые, веки разъедены дымом и горячим паром, все подслеповаты…».

У меня такого маразма нет. Но ручное вымешивание теста в потребных объёмах – просто убийственно. Тем более, когда мы перешли с лепёшек на хлеб – потребовалось двукратное. Как для древнеримского «солдатского» хлеба: после подъёма теста его надо вымесить ещё раз.

Были разные варианты: Домна хотела «вилочную» конструкцию – более всего похоже на замес руками. У меня в голове бродили всякие планетарные и спиральные… Сделали проще – с горизонтальным валом и фигурными прорезными лопастями. Правда, каждый раз как дежу опрокидывать…

– Сделал. Два. Первый чан – сам. Второй – учеников погонял.

У меня всего делается несколько штук: по две, по четыре, по шесть, по восемь… Сначала – мастер сам. Потом – чертёж, запись, улучшение. Чтобы полученный опыт не пропал. Да я ж про это уже…!

– Тогда нынче делаем прялку. Да не простую, а…

– Золотую?!

– Ну, типа – «да». Высокопроизводительную.

* * *

Нормальная русская прялка – убоище. Виноват: произведение искусства. Где ему и место.

 
«В низенькой светелке
Огонек горит,
Молодая пряха
Под окном сидит».
 

Бедненькая. Скрюченная. Потому что – в пол-оборота. Сидит так часами, в неудобной позе, с поднятой левой рукой. Только клюковку пожёвывает. Для усиления слюноотделения – слюной смачивают пальцы руки, скручивающей кудель.

«Пожалуй, ни одно орудие крестьянского труда не украшалось так многообразно, любовно, как прялка. Дух захватывает от силы народной фантазии и искусства, когда видишь резные, инкрустированные (даже зеркальцами!) расписные (даже по торцам!), гребневые, теремковые, светлые и темные, детские и взрослые прялки, прялицы, пресницы всех уголков России!».

Факеншит уелбантуренный! Я убью тебя, украшальник! «Дух захватило»?! – Вот и не дыши! Никогда больше. Инкрустацию сделать можешь, а удобно – нет!

На «Святой Руси» в ходу две разновидности прялок: гребневая и лопастная. Мои-то «паучихи» в Пердуновке на гребневой работают.

«На осине сижу, сквозь клену гляжу, березу трясу» – русская загадка о прялке описывает используемые материалы.

Гребневые прялки обычно разборные: сам гребень, стояк и донце (гузно), куда он вставляется. На гузне прялки пряха сидит на лавке. Держит инструмент задом, чтобы всё не завалилось.

Расписывается, вырезается, изукрашивается эта «сидушка» сложнейшим ярким солнечным и травяным узором. Пряхе под задницу.

Потом, знаете ли, такие заковыристые отпечатки попадаются. На некоторых частях тела. А я удивлялся: и кто ж это так по бедняжке… с такой «силой народной фантазии и искусства» прошёлся? А потом на стенку вешают, как картину. Не отпечатки – гузно.

«Резное гузно как произведение искусства».

Мда… Видел я как-то художественно вылепленные из пластилина мужской и женский половые органы. Прилепленные в общаге на стену. Эстетично… Пили мы под ними. Профи работали: медики анатомию проходили.

Насчёт того, что у нас из всего «конфетку» – я уже… А тут-то всего-навсего: из гузна – «произведение искусства», не нравится – не ешь. Вы на унитазе с резным изукрашенным стульчаком, инкрустированном зеркалами, не пробовали…? – Ну и не надо, оставьте для эстетов и прочих… любителей «народной фантазии».

По Северу используют прялки с лопастью – лопаской. Тоже бывают составные. Но есть и цельные, из одного куска сосны или ели с корневищем – «корневухи».

Пряха бесконечно делает ряд однообразных движений. Производительность – низкая, положение тела – неудобное, руки, спина, задок на резьбе, всё тело – быстро устают.

Левой рукой тянет из кудели нить, скручивает (ссучивает) пальцами, смачивая своей слюной, правой крутит веретено. Вытянув нить достаточной длины, сматывает её на веретено, повторяет всю операцию сначала. Искусная пряха, работая от зари до зари, делает в день не более 300 метров пряжи. Средняя – сотню, один моток. Для 15 метров ткани нужно не менее 20 километров нити.

Чисто для объективности: «работая от зари до зари…» – прядут, преимущественно, зимой. В наших широтах… На Стрелке световой день в Солнцеворот – меньше 7 часов. И, конечно, «корову доить, щи варить, порты стирать» и прочая домашняя женская работа – никуда не девается.

У меня в Пердуновке есть Соня, которая даёт впятеро. И несколько её учениц, специально отобранных, обученных, организованных. Их эффективность есть результат редких личных талантов, подготовки производства и специализации – исключения мастериц из обычного повседневного женского крестьянского труда. А вот технических инноваций в этом деле… – «руки не доходили».

Нефиг «ходить руками»! Пора «вставать на ноги»! Пора дать русским бабам самопрялку!

Давно уже пора – изобретена в Индии вроде бы за полтысячи лет до РХ. В Европе… дикие люди – только с 14 века. На Руси – с 17-го.

Мда… У, какие мы… Впереди Европы всей. В части дикости.

Ну и ладно, зато прогресснём всё и сразу.

Прежде всего: колёсный привод через кривошип. Педаль для вращения колеса прялки в Европах – с 16 века. В первых европейских самопрялках колесо крутили рукой. Тысячи людей, каждый день… И – никто… Двести лет.

Ножной привод для самопрялки изобрёл каменотес Юргенс из Брауншвейга (1530 г.).

Мы кривошип с педалью уже в Пердуновке проходили.

Факеншит! Это ж сколько я всякого чего в Пердуновке понаделать успел!

А главное – человеков вырастил. Звяге уже отдельно объяснять не надо. А ведь я его при первой встрече – палкой по уху бил. Чуть не насмерть! А когда они с заимки уходить собрались, когда он мне в лицо говорил: «Глуп ты, боярич» – чуть не прирезал…

Как-то разошлись. По краюшку. И вырос – «Мастер». Он и сам по себе – мужик с руками и головой. Но «Мастером», с большой буквы – у меня стал. Подо мной, под мои задачи, под моё научение.

Я чётко понимаю – в мире нет другого такого. Плотники-столяры – есть и лучше. А вот первую «правильную» прялку – может только он. Потому что, кроме меня в этой дикой Европе – никто про самопрялку не знает, а он – единственный плотник, который может меня понять. Хоть не с полуслова – с десятка слов. Другим и тысячи не помогут – они меня не поймут вообще.

Те сотни часов за эти годы, которые мы провели вместе, когда он раз за разом, по чуть-чуть, воспринимал мои странные слова, мои завиральные идеи, мои вывернутые наизнанку картинки…

Парадокс: есть мастера и покруче. Только они мне… не сильно интересны. Всю жизнь искал ярких, талантливых людей. Чтобы – самый-самый… А здесь – «самый-самый» – не нужен. Собственно плотницкий талант… важен. Но много важнее – талант коммуникабельности.

Несколько странновато: все стремятся быть лучшими. А оказывается важнее – быть понимающими.

«Главное – чтобы тебя понимали».

Это не только гуманитарное утверждение. В технике без этого – просто катастрофа. Кто работал через языковой барьер… Или когда сержант в танке ставит подошвы сапог на плечи водителя и так управляет машиной… И куда ты с таким «урюком» уедешь от ПТРКа?

Звяга – не «урюк», он умеет правильно работать ушами, глазами, языком. Мозгами. Он меня слушает и слышит. Воспринимает. Сам объясняет и спрашивает. И это – важнее запредельных, уникальных талантов «в руках» при работе топором или долотом.

Я могу пересчитать насколько важнее. В днях, гривнах, человеческих жизнях.

«Не сеяно – не растёт» – русская народная мудрость. И про человеческие свойства – тоже.

Когда-то, четыре года назад, я начал вкладывать. «Инвестировать» в Звягу. Своё время, своё внимание. Свою душу. Себя.

«Мои года – моё богатство» – фигня! «Наше»! Наши, совместно проведённые года, наши, совместно сделанные штучки-дрючки. И теперь в мире нет другого такого плотника. Ни за какое злато-серебро – нету. Нет другого такого мастера! Которому можно спокойно за пару часов объяснить, а на другой день – получить уже готовое. Готовую вещь, которой в мире нет!

А ведь в самопрялке – не только кривошип с ножной педалью. Там ещё несколько фичей, от которых у любого нормального туземца – просто клинит мозги.

«Этого не может быть! Потому что этого не может быть никогда!». Ну, или там – «с дедов-прадедов…».

Звяга «прошёл мою школу». Не плотницкую – тут мне до него… «Школу» новизней.

– Прежде не было? – Нынче будет. Ты сделаешь.

Это утверждение для большинства здешних жителей – катастрофа. До уровня истерики с матюгами и хватанием тяжёлого и острозаточеного. До физиологии с холодным потом, сердцебиением, поносом и обмороками.

Его свойство, воспитанный, взращённый, уникальный талант – готовность к инновациям.

Собственно плотницкий талант – у него свой, он его сам растит, учится, опыта набирается. А вот – понимание и инновативность – от меня.

Вот чего я трясусь над «моими людьми»! Других таких – нет! И ни за какие деньги – не купишь, в тридевятом царстве – не сыщешь.

Смотри, Звяга, добавляем рогульку с крючками… и прядение уже не надо прерывать на намотку!

Стержень веретена – ось, на которой закреплены катушка и рогулька. Два конца рогульки выступают за катушку. Исходная «ровница», вытянутая пряхой, проходит через глазок в кончике веретена, через крючок одного из концов рогульки и идет на катушку. Катушка и рогулька связаны с приводным колесом двумя отдельными ремнями, каждая своим, из-за разницы в диаметрах шкивов рогулька вращается быстрее катушки. Рогулька скручивает ровницу в нитку, прежде чем последняя ляжет на более медленную катушку.

Две из трех операций: скручивание и наматывание нити – автоматизированы. Осталось ручное вытягивание.

Следующий шаг: Джон Уайт (1735 г.) изобрел вытяжной прибор, состоящий из пары вращающихся валиков, заменяющих человеческие пальцы.

Хорошо бы – пряхи не будут постоянно пальцы облизывать, всякую заразу в рот тянуть.

Нужен подготовленный материал: волокна предварительно уложены один к одному и вытянуты. Кардование. Нужна чесальная машина. Дальше можно сделать прядильную машину Аркрайта, объединив вытяжной механизм Уайта с наматывающе-крутильным механизмом ножной прялки Юргенса.

А вот «Дженни» с её прессом из брусочков… у неё нить рыхлая получается.

Факеншит! Почему ни одной русской фамилии?! У нас же всегда пёрли! В смысле – пряли!

А, ну да, крепостное право, «степные хищники», татаро-монгольское нашествие, которого не было…

У нас – 1480 г. – «Стояние на Угре», официальный конец ордынского ига. Ура! Победа!

«Ига» – не было. А теперь и вовсе не стало! Все – веселятся и празднуют! «Все» – из доживших потомков выживших предков.

А великий Леонардо – 1490 г. – изобрел многоверетенную машину с ручным приводом и со «стандартными» намоточными рогульками.

У нас 1942 г. – Сталинградская битва, величайший героизм и самопожертвование. «Сломан хребет фашистскому зверю»!

У них в том же году – фон Нейман сделал первый комп с классической пятиблочной структурой.

«Кому – хлеб чёрствый, кому – жемчуг мелкий» – русское народное наблюдение.

Как-то мне такой тренд… Не нравится. Даже и машина от Леонардо… Не буду фабрику разворачивать!

«Куплю билет и не поеду! Назло кондуктору».

Не совсем так – есть причины.

Томас Делон в середине 17 века описывал английскую мануфактуру:

 
«В одном просторном и длинном сарае 200 ткацких станков в ряд стоят,
И 200 ткачей, о боже, прости,
Трудятся здесь от зари до зари.
Возле каждого из них мальчик сидит,
Челноки готовит молча – мастер сердит…
В соседнем сарае вслед за ним
100 чесальщиц шерсти в душной пыли расчесывают шерсть.
В другом помещении – идемте туда —
200 работниц – дети труда,
Не зная устали, шерсть прядут
И грустную песню поют.
И рядом с ними на грязном полу
100 бедных детей
За пенни в день шерсть щипают,
Грубую от тонкой отделяют».
 

Хорошо бы повторить: скачок прогресса на полтысячи лет. Но… не догнать мне британцев, не потяну.

Да и зачем догонять? Когда можно перегнать! Есть же удачные отечественные решения!

В 1760 в Серпейске механик Глинков построил гребнечесальную и многоверетенную прядильную машины для льна, приводимые в действие водяными колесами.

Гребнечесалка, обслуживаемая двумя рабочими, заменяла труд 30 человек. Впервые осуществлены подвижной тисочный зажим, переменная скорость прочесывания волокон, обеспыливание процесса гребнечесания.

«Обеспыливание»… Какое прекрасное слово! Особенно после английского: «100 чесальщиц в душной пыли…».

Прядильная машина в Серпейске имела 30 веретен с катушками, вращающимися с большой скоростью (1260 об/мин). Использован принцип непрерывного прядения. Производительность труда повышена в пять раз. Позже обе машины были ещё улучшены.

Я так сделаю. Не сейчас. Зато мои самопрялки будут жужжать в каждой избе!

 
«Или бури завываньем
Ты, мой друг, утомлена,
Или дремлешь под жужжаньем
Своего веретена?».
 

Даже Пушкину в «Святой Руси» таких слов не сказать! «Буря» – есть, «мглою» – кроет, а «веретено» – не жужжит! А вот теперь, после Ваньки-прогрессиста… Давайте, Александр Сергеевич, высказывайтесь! Нынче – можно.

Ещё пара деталей.

Мы делаем не «чухонку», а «русскую самопрялку» с вертикально поставленным колесом. И «заваливаем» вершинку на пряху.

Всё понятно? Вместо того, чтобы наклоняться вперёд, сутулиться часами изо дня в день, женщина может откинуться назад, опереться спиной. «Плач» о женских спинах, сорванных тяжёлым крестьянским трудом, многочисленными беременностями… нужно повторять? Да просто: у большинства женщин после 18 лет центр тяжести уходит от оси, на которую рассчитан позвоночник хомнутого сапиенса. Просто по анатомии с механикой.

Усугублять? – Я похож на феминистку, которая думает, что у мужчин и женщин всё одинаково?!

Самопрялку делаем вариантной – хоть под левую руку, хоть под правую. Устала – переверни. Педаль качается одной ногой. Правда, сидеть надо близко: ноги – раздвинуть, колесо – между. Что, впрочем, не ново. Я – не про колесо.

Навесила кудели и лежи-отдыхай. Только чуть ручкой – пошевеливай, ножкой – покачивай. А прялка – сама прёт, сама жужжит. Вторая рука – не нужна. Вторая нога – ни к чему, даже и второй глаз – без надобности. То была – увечная да калечная, а то – мастерица-добытчица.

«Какова пряха, такова на ней и рубаха» – русская народная мудрость.

Будут у меня все бабы в добрых рубахах. А там и мужикам сыщется – чем срам прикрыть.

Одна беда: на Руси принято маленьким девочкам, для лечения от ночных кошмаров, класть прялку под подушку. Мои-то не положишь… Но ведь обходятся же как-то и нынче – на цельной «корневухе» только страшный сон присниться может!

Скачок производительности… у меня каждая будет нитку давать впятеро! Как Соня!

А что ж я раньше это не сделал? А вот из-за Сони. Она и так мастерица. Ей переучиваться – ну никак! «Лучшее – враг хорошего». Вот я и оставил «лучшее» – на потом.

Здесь ситуация другая. Здесь у меня десяток молодых девок из вотчины, да два десятка из Яксерго. Конечно, они все прясть умеют – девочек этому учат лет с пяти-семи. Но они молоды, непрофессиональны, их ещё можно научить новому. Особенно мордовок: они с «сидячими» прялками меньше дело имели.

Здесь, ещё больше чем на Руси, в ходу «портативная» прялка. Вроде верхней части гребневой – без донца, без стояка, упирается при ходьбе в бедро. Девушка, идя в поле на работу, брала с собою прялку и по пути, особенно когда встречала много людей, пряла. Потому как – оберег.

Ну, типа, «да». Такие бывают ухватистые инструменты… как бейсбольная бита.

А из негатива что-нибудь есть? Помимо отмирания исконно-посконного, высоко-художественного и дух-захватывающего? – Есть. Пряслени.

Веретено фиксировано в станке, навешивать на него глиняное колечко-грузик – не нужно. Отомрёт.

Мораль? – Быстренько-быстренько лепим кучу прясленей, которые здесь деньги, и толкаем по округе. Пока не началось.

Эх, глину бы мне подходящую…

* * *

Прелесть момента заключалась в том, что у меня нет ни тресты, ни кудели, ни шерсти. Прясть – не из чего. Совершенно впустую потраченное время? – А вот не скажите! Едва выпал первый снежок, как начали заявляться молодые. Не в смысле возраста, а в смысле статуса.

– Господин Воевода Всеволожский! Дозволь жениться!

– По согласию? Дозволяю.

– Тогда – благослови!

Э-эх… Доводилось мне и в первой жизни икону со стены снимать…

«– Матушка, матушка, образа снимают,

Сударыня матушка… Меня благословляют…

– Дитятко милое, господь с тобою!».

Ну, или: «Бачили очи шо купували – ишти хочь повылазти!».

Трифина «перво-Лукинишна», «Исполнение желаний» – и запылиться не успевает! А с меня – подарки. У девчонок-то и прялок нет! А без этого – никак нельзя. На Руси семья без прялки – не семья. Должно быть!

Это жёстче, чем кольца обручальные. Во многих местностях на Руси даже и в 19 веке – важнее сговор, помолвка, а не венчание. Церковь вполне штатно разводит невенчаных. Плата за такой развод – половинная, 6 гривен. Жить – можно и без венчания. Но прялка – должна быть. И не только на Руси – у сербов молодая прядёт после первой брачной ночи на поданной ей свекровью прялке, «чтобы богатее жить». У болгар деверь дарит расписанную прялку в качестве оберега. А у меня-то – почти все сироты. Я им – и за папу, и за маму, и… за всю остальную родню.

Хотя представить себе – себя в роли… свекровь с тёщей в одном флаконе… При всём моём уважении.

«На сиротство – и деверем станешь» – можно так сказать?

Работы в городе много, тяжкой, в надрыв. Без праздников – никак нельзя. Скиснут люди. Вот и выкаблучиваюсь: свадебки играем, прялки невиданные дарю – ни у кого в мире таких нет.

«Ни у кого в мире нет» – стало рефреном, повторялось многократно. Не только о прялках-самопрялках – о множестве вещей. Не где-то там, в княжьем тереме, в воеводском войске, в божьем храме… Здесь, в каждой избе крестьянской! Невидаль невиданная! Возвеличивая «моих людей» и отделяя от всех прочих. «У Зверя Лютого и прялки заколдованные – сами жужжат, сами прядут!». Давние народные сказки о волшебных прялках, которые за нерадивой пряхой сами собой в церковь приходят, к венчанию лентяйку не пускают – такой славе способствовали.

Ещё по теме: «Ни у кого в мире – нет, а у нас – в каждой избе».

Опять же – не сильно горит. Но очень хочется. Молодятам в радость. А мне… ну, наверное – в прибыль. Но – чуть позже.

Ещё одна «конфетка сделанная». Из подручного материала. Материал: хорошо просушенная бросовая (не строевая) древесина (ольха, липа, береза). Токарные станки – у меня в Пердуновке были. Местные-то станки… с возвратно-поступательным ходом от подпотолочной пружины типа «очеп». Да я ж рассказывал!

Один – оттуда привезли, парочку Звяга – здесь построил.

Совмещаем отбросы (дерево) с нестандартом (станком). Получаем… – «бельё». Вы деревянное бельё видели? Что, даже носили?! На себе?!! И нигде не жмёт, не трёт?! – Тогда у вас – другое бельё.

Здесь – заготовка деревянной посудины после токарного станка. Наше «бельё» – сушим и грунтуем. Про белую жидкую глину у Горшени – я рассказывал. Втираем. Про олифу из льняного масла – говорил. Привезли мне чуток. Покрываем. Сушим при 60–70 градусах. А теперь – лудить!

Не паяльником – нету. Нанести на липкую поверхность проолифленной обмазанной глиной деревяшки тонко протёртый порошок олова. Хорошо бы, конечно, алюминия. Но с алюминием… – как с паяльником.

Тампончиком его равномерно. До полного обсерения. В смысле: у заготовки ровный серо-серебряный цвет. Для грунтовки хорошо использовать тампоны из капроновых чулок – которые… Там же, где алюминий. Однако вполне годятся и куски овчины с подстриженной шерстью.

Просушить и расписать.

Расписывать беличьими кисточками. Колонковые кисти – хороши, но… Колонки – это не то, что над ухом орёт, это звери такие, у нас на Стрелке не водятся. Жаль – хорошую кисть дают. Но и белка тоже даёт. Из хвоста.

Набили мы их тут множество. И постоянно продолжаем. Ну я ж рассказывал!

Отлично подходят для работы с жидкими красками. Волос в пучке прямой и упругий, не ломается, держит форму, вымывается под струей проточной воды. Хотя выглядит неброско – серо-пегий цвет.

Можно расписывать: бумагу, холст, дерево, фарфор, фаянс, глину. Отменно набирает и удерживает влагу и краску, равномерно отдает её на поверхность; используется для прорисовки тонких деталей, контурных линий – идеально тонкая вершинка (за счет сужения самого волоса, а не пучка в целом); след равномерный, без потеков и пятен – волоски не разъединяются. Конечно, за счет нежной структуры, изнашивается быстрее, чем колонковый.

Соединяем бросовую древесину, типа «подсохшее бельё в грунте», и выдранные волосики из шкурок «нарвавшихся на дубину сдуру» белок. Для росписи масляными красками.

Красная – киноварь. Где взял?! – Где, где… Украл!

Точнее – нашёл в конфискате из каравана. В Средней Азии свои месторождения есть, но тут – наша. В смысле – кыпчакская. Или аланская? Из-под будущей Горловки. Очень даже вполне. Выживу – доберусь до той Никитовки. Я там с железнодорожной станции в первой жизни несколько раз ездил, местность… припрёт – вспомню.

Чёрная – сажа. Это – основные цвета. Но пробуем и составы с желтой, коричневой и зеленой.

Роспись сразу проверяем в обоих вариантах.

Верховое письмо – нанесение ажурного узора поверх золотистого фона. Просвечивающий сквозь рисунок фон, делает изделие похожим на золотое.

Фоновое письмо, наоборот – мастер наносит вокруг элементов орнамента одноцветный тон, а сами элементы образуются непосредственно из золотистого фона заготовки.

Имеем очередную «лютозверскую» фишечку: «золотая» посуда.

Подобно чернолощеной посуде, где глина прикидывается металлом, так в хохломе дерево изображает золото.

Для «золота» – последний этап, закалка.

Высохшую роспись покрываем тонким слоем лака, после чего – в печь при температуре 270–300 градусов. Чем температуру мерить – я уже… Масляный лак желтеет, и серебряные (реально – оловянные) узоры на изделии становятся золотистыми. Для более насыщенного золотого оттенка процедуру повторять несколько раз. Повторное нанесение лака и закалка придают пленке дополнительную прочность.

Дерева – хоть завались, глины – хоть захоронись. Станки сделаны, печка поставлена. Олифы… мало. Олово… трём крестики оловянные. Из «брошенного в морду» разными туземными язычниками.