Текст книги "Урбанизатор (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

Глава 388

У демоса есть три характерных свойства: демократия, демография и демагогия. Естественно, вырастают и мастера по деятельности в каждой их этих областей. Которые и «мастерят» при всяком удобном и неудобном случае.

Фенимору Куперу было легче: он воспроизводил речь только одного вождя. Здесь – речугу толкает каждый. Из более чем полусотни вождей и старейшин. Естественно – на марийском. Мы-то, в 21 веке, из речи туземного вождя в собрании, обычно помним только одно: «Хау. Я всё сказал». Но до этого ещё дожить надо.

Прямо скажу: только попандопуло с обширным опытом партийной, комсомольской и профсоюзной работы советского периода сможет пережить, без попадания в дурдом, демократический митинг в племенных условиях. Хоть – у гуронов, хоть – у марийцев.

Из развлечений: я решил совместить «слово и дело». Высказался? – Присягай.

Мадина с Самородом устроили такой миленький «походный уголок клятвоприношения»: плошка с землёй, чашка с водой, зазубренный колун и сальная свечка. Сбоку мой писарёнок примостился. Очередной кугурак поклялся, символы помацал, имя сказал, его записали, в пальчик укололи, отпечаток кровавый на бумажку поставили… следующий.

Тут опять крик: Мадину выгоняют. Буквально руками в грудь толкают. Бабе, де, не место.

– Не понял я: мы что, настолько неприличным делом занимаемся?

– Не положено! Баба не может…!

– Цыц! Мадина – не баба. Она – мой толмач. Не нравится – пошёл нафиг. Из этого амбара и с этой горы. Ещё раз увижу – уши отрежу.

Помогло. Отстали. А то Самород уже с ножом стоит. И он прав: у женщины боевая рана в груди. Не дай бог откроется. Я про рану.

Как же, однако, тяжело общаться с придурками! Виноват: с туземцами.

Я старательно пытаюсь донести то состояние тоски от совершенно бессмысленных и бесконечных задержек на фоне приближающейся неизбежной катастрофы и резни. Ведь в любой момент удмурты могут ударить через обнаруженный проход. Не разведкой в 2–3 человека, а всей массой! И тогда…

«Дедушка-посол» успокаивает: местные племена ночью не воюют. Какой-то ихний бог запретил. Но если сильно помолиться, то…

По мере того, как шёл процесс «похолопливания», формировались и выдвигались отряды «ополчения». В числе первых выдвинулся «урлык» – повёл Могуту с его ребятами на посты возле «удмурто-опасных» мест. Ещё с десяток местной молодёжи прихватили. Я и указывать не стал: они лучше разбираются, где там «удмуртно».

Двое оставшихся в живых вождя «горных» от «холопской» присяги отказались, но «боевую» – на оружии, «на верность в бою» – принесли. Их – в табор. Собрать всех боеспособных мужчин и притащить сюда. Или – немедленно гнать в три шеи.

– Илья, Салман. Помогите добрым молодцам. У дезертиров – отобрать оружие, снаряжение, продовольствие.

– Э… Но, Ваня…

– Илья! Твою…! Изволь обращаться правильно: Господин Воевода Всеволжский. Мне оружная бестолочь за спиной не нужна. Понятно? Исполняй!

Всех гражданских из селища – в табор.

Какой вой поднялся! У всей кугырзы семейства внутри этого частокола. Который они называют крепостными стенами. Самое, по их мнению, безопасное место. Толпа женщин и детей, с их свойством мгновенно впадать в панику… не хочу.

Дальше – по «Илиаде». Конкретно – по Агамемнону:

– Ну-ка быстренько разобрались! По родам и племенам!

«Из конца в конец колонны

По урлыкам! – донеслось».

Урлык и значит: род; группа людей, ряд поколений, происходящих от одного предка. Хотя можно разобраться и по тукымам.

Вывел ополчение на косогор возле этих… стен. Устроил смотр, проверил оружие, посмотрел командиров…

Вы чумового эвенка – который только что из чума – на танке представляете? А у этих… не только брони – щитов нет. Они, наверное, прекрасные охотники-рыболовы-грибники. И все – просто прекрасные ребята! Но в линейном бою…

Тут прибегает дозорный и с шагов сорока орёт… Что-то. На своей гадячей… Извиняюсь: на этом прекрасном, образном, мелодичном языке. У которого только один недостаток – я его не понимаю.

Строй весь ка-ак… мда… как щепки в водовороте. И – разбегаться. Валят толпой на меня.

У меня даже нигде и не ёкнуло: принял двоих. На свои «огрызки». И слышу уже чуть сбоку сзади: хлюп-хлюп – Сухан топорами по мозгам отработал.

– Присягу принимали? Покинуть строй без приказа – измена. Измена – смерть. Становись.

Тут «горные» подошли. С трофеями из табора. Собрали «доблестных воинов» как-то… в шесть рядов. По урлыкам, примерно. Салман шапку снял, чтоб его головка тыковкой лучше видна была, между рядов ходит, каждому бойцу в лицо заглядывает. И улыбается так… харАктерно. Илья железки, у «отказников» отобранные, раздаёт. На некоторых ещё кровь свежая.

А Курт, как обычно, забрался повыше на крышу вуты (хлев), улёгся там, всех разглядывает, зевает и облизывается.

Короче, политработа эз из. Для озвучки я речугу толкнул. Типа: «все как один» и «не шагу назад». С упоминанием такого древнего явления как децимация. Ещё в римских легионах применялась. У Суворова очень эффективно шла. Самород переводил-переводил и рычать начал. Что-то он от себя добавил. Образного. Потому как народ сбледнул резко.

Поймали, наконец, того дозорного-крикуна. Он чего кричал? – Он же донесение доносил: враг идёт! Уже почти пришёл. Ну, сходили, посмотрели. На край обрыва.

Точно, идут. Длинная цепочка тянется по льду Ветлуги. На «посмотреть» ещё куча «онов» набежала. Начну порядок наводить… за «покинуть строй без приказа»… – останусь без младшего командного состава.

Тут и давешний «урлык» крутится.

– Ты почему здесь? Твое же место в лесу, переходы через бурелом охранять.

– Э… Там нет никого. Враг здесь. Воин должен быть где бой, бить врага.

Храбрый. Но – глупый.

– Что ты видишь?

– Враг идёт. Много. Будет жаркий бой.

– Видишь, но не понимаешь. Смотри: впереди три сотни «унжамерен». Сзади – сотня в этих… полосатых штанах – удмурты. Вопрос: где их вторая сотня? Ответ: они будут лезть через тот проход, который нашли. Или через другие. Набери ещё три десятка молодёжи и отправляйся в помощь тем, кто там остался. Твоя задача: удержать проходы. Пока я не скомандую – сидеть там. Заруби это себе на носу. Иначе я вырежу это на твоей шее.

Факеншит! Элементарщина! Но… устава – нет, строевой – нет, дисциплина… на уровне осознанной необходимости. А осознание у хомнутых сапиенсов… работает спорадически, волатильно и асинхронно.

Теперь это… ополчение. Картинка скверная. Вчера было сотен семь мари. С полсотни они потеряли в бою. А сейчас у меня перед глазами… чуть больше трёх сотен. А где вторая половина? А – вот. В смысле: отож.

Кстати, вчерашний соотечественник с битой мордой – слинял. Наши люди всегда отличаются умом и сообразительностью. Найду – прирежу. Подлость, трусость, идиотизм… аборигенов не вызывает столь сильного раздражения, как «сообразительность» соотечественников.

– Илья, Самород, идите сюда. Сейчас поведёте войско. Слушайте план боя.

Языковой барьер: я не могу командовать этими людьми. И они моих команд не поймут, и до меня их… реляции не дойдут. Поэтому назначаю командиров с лингвистическим бэкграундом.

Мультилингвы-командующие топают вперёд, спускаются по оврагу вниз, к реке, следом валит общая масса со своими «онами», в арьергарде – «горные». Волонтёры-черемисы очень обижены на мари за то, что их давеча бросили на поле боя. А сегодня они почувствовали моё уважение. И вкус своей власти – при чистке табора беженцев от «отказников». Теперь они, несколько жёстко, подгоняют отставших, помогают спуститься по оврагу.

Те идут вниз, а перед воротами городища разворачиваются меченосцы моей хоругви. Всего ничего. Последний заслон на пути врага. Точнее – заградотряд. Ни врагов, ни «горных», ни «луговых» – наверх не выпустят. Битва будет там, в овраге. Между высокими и крутыми обрывами.

– Ну, что, Любим, как тебе такая позиция?

– Будто боженька босичком по душе! Ежели они до половины оврага войдут…

– Не жадничай. Довольно и четверти.

– Широковато, далековато…

– Не жадничай. Дай и другим вражьей крови попробовать.

Я уже говорил: в колчане – 30 стрел, мои стрелки выпускают полный колчан за 2–3 минуты.

Это и есть бой. «Момент истины». Апофеоз, кульминация.

Всё остальное… «подход-отход». Всё, что происходило за последние дни с момента появления «дедушек-послов» на Стрелке, многое, что случилось раньше, за годы моей жизни в «Святой Руси», куча всяких мучений, болей, трудов, переживаний и нервничаний – так, «притопы-прихлопы». Вот для этого. Чтобы поместить «правильных» людей с «правильным» инструментом в «правильное» место.

Два десятка луков, шесть сотен стрел… Лишь бы противник вошёл в устье оврага, над котором, на высоченном обрыве с левой стороны, Любим скрытно располагает стрелков.

Илья всё сделал правильно: вывел марийское воинство на лёд реки перед устьем оврага, заставил «онов» выдвинуть в первый ряд стрелков, построил пешцев плотными рядами. Я бы сказал: «сомкнув щиты», но… Ни здоровенных викинговских или древнеславянских дур, ни «русского миндаля во весь рост»… Маленькие тощие мордовского типа щиты, «мордовки». Одна на троих…

А что по этому поводу говорил Юрий Ким?

 
«Не видно даже брюк на них,
Одна „мордовка“ на троих,
И шорты, и шорты, и шорты».
 

Шорт – нету. Не сезон. А так – похоже: брюк – не видно, только – штаны.

Это же охотники! Не – воины. Они в «бега» шли, а не в битву. Даже у кого и было – третьего дня в «Великой Битве» покидали. Удирать со щитом неудобно. Остались – только у самых храбрых. И у самых жадных – своё же! Вот кто со щитом – тот и «на щите» будет. В смысле: в первый ряд.

«Унжамерен» очень грамотно выпустили вперёд удмуртов – у тех стрелки почти все. Первые стрелы с обеих сторон легли в снег, удмурты перебежали поближе. После третьего залпа марийские стрелки завопили и побежали к копейщикам, после пятого – копейщики тоже побежали назад.

Охотники – очень терпеливые люди. Без терпения – зверя не возьмёшь. «Без труда – не вытащишь и рыбку из пруда». Только терпение и стойкость… чуть разные свойства. Стойкости здесь – не наблюдается.

Полусотня «горных» попыталась остановить бегущих – их снесли, просто затоптали. Илья попытался как-то организовать… Здоровый мужик, но когда «свои» лупят со всех сторон… Долбанули по кумполу и сшибли с ног. Панически орущая и вопящая толпа, отплёвываясь редкими стрелами и копьями, валила по оврагу. «Унжамерен», понимая, что такое счастье – «ворваться на плечах противника» – упускать нельзя, вместе с удмуртами ринулись в атаку. Все ж охотники! «Лови перепелку!» – с молоком матери.

Когда основная масса втянулась в узость, Любим скомандовал «бой».

По сути – всё. Через две минуты внизу не осталось и десятка бойцов противника, из которого не торчала бы стрела. Из многих – две.

Тут я выскочил на край обрыва и истошно завопил:

– Ончыко! Пуштын пытараш!

Что должно было означать: вперёд, режь-бей-убивай. И прочее нехорошее.

Все всё поняли, послушались и пошли. Но не сразу.

Сначала мои гридни, стоявшие в верхнем конце оврага, рявкнули дружно и, опустив обнажённые сабли перед собой, двинулись шеренгой на толпу беглецов. В середине шёл Салман, в обнимку со своим здоровенным палашом, и радостно улыбался. Человек собрался заняться своим любимым делом: «потрошением придурков». Что ж ему не порадоваться? От предвкушения.

Беглецы сообразили, что тут будет хуже, чем в любом другом месте, вспомнили моё «наведение порядка в строю», и повернули назад. Затоптанные в склон оврага «горные», само-откопались, выслушали мнение Саморода о них самих, об их матушках и о прочих предках, вплоть до мифической медведицы, и побежали за ним. Прямо на немногочисленных и раненых воинов противника. А уж когда и Илья, крайне обиженный за свою пострадавшую голову, выбарахтался из сугроба, да вытащил свой широченный двуручник, да вылез на протоптанную в снегу дорогу…

«Дорога – это место, по которому русские собираются проехать».

Здесь – пройти. Он уже вполне собрался. И что ему тот десяток бедолаг, которые сдуру оказались на том месте, по которому он собрался…? «Раз махнёт – будет улочка. Отмахнётся – переулочек».

Катящиеся вниз по оврагу мари радостно визжали и тыкали копьями во всё «унжамеренское». А с каким восторгом они рубили раненных врагов топорами! За всё! За всё! За всё! И за свой недавний страх – особенно.

У противника с поля боя ушло едва ли десятка два бойцов. Ещё осталась цела та сотня удмуртов, которая так и не вступила в бой в буреломах на горе. Через час Могута сообщил, что они убрались из леса. Позже мы узнали, что в тот же день среди наших противников возникла ссора, в которой все выжившие «унжамерен» были перебиты.

Наши потери – около тридцати человек. Половина – затоптанные своими же раненные, из тех, кто словил вражеские стрелы в первой фазе битвы.

Что больше всего меня порадовало: дорезание, вырезание стрел и обдирание покойников – обошлось без меня.

Ещё было приятно видеть, как Мадина перебинтовывала Саморода – его, всё-таки, зацепило, и приговаривала:

– Как меня перевязывать – тебе можно, а как мне тебя – нет. Я тоже хочу. Чтобы ты знал, как это больно.

Ну и бог им в помощь. Кажется, мужик начинает выходить из своего… «русского нацизма».

Как я теперь понимаю Боголюбского в Янине! Победа – только очередной шаг. Она решает одну проблему и создаёт кучу новых.

Устроили в таборе такой… йумаш. По случаю победы. Тут я и конкретизировал. Объявил о ближайших имплементациях «моего закона» и происходящих от этого э-э-э… «казусах»:

– Вы присягнули мне, вы приняли мою волю, мой закон. Теперь вы его исполните. Велю: вся сегодняшняя добыча – моя. Тихо! У кого будет найдено хоть что с поля – вор. Вору – смерть. Молчать! Ещё: собрать и отдать мне всё цветное железо – золото, серебро, медь, олово, свинец, бронзу и латунь. Цыц! Кроме двух вещей: нательный серебряный крестик, как у меня. И обручальное серебряное кольцо. Крестик может носить каждый, принявший крещение, кольцо – венчанные. Ещё: сдать все драгоценные камни, шёлк и жемчуг.

* * *

«Имей совесть и ни в чём себе не отказывай» – всегда актуальное пожелание.

«Совесть» я поимел – пришёл, спас. Теперь – «не отказываю».

Этот пункт самый болезненный. Потому что – «отдай». И отдай – сразу. Но мне нужны цветные металлы. Золота у них почти нет. А вот грязного серебра, оловянистой бронзы… Придётся искать мастера по очистке. Нужен «кузнец по серебру».

Самоцветы, бриллианты… не здесь. Жемчуг… мелкий северный должен быть. Какие-то шёлковые тряпки… найдём. Десяток рубах, полсотни платков со всего народа.

«Крест и кольцо». Очень древние сакральные символы. Тут такие смыслы сыскать можно! Таких теорий накрутить! Но у меня цели чисто прикладные: чтоб к иконам прикладывались. Женщины без украшений жить не могут – вот и потянут своих мужей к попу. Что и сподвигнет сих язычников в веру христову. Ну, или куда-нибудь в ту сторону.

Конечно – они не отдадут. Попытаются. Но то, что на них одето сегодня – сегодня и заберу. Остальное они будут прятать. А я… потихоньку выдавливать. Выдавили же суздальские князья из славянских племён «бобровое серебро».

«У дверей сыграли будто бы туш Никанору Ивановичу, а затем гулкий бас с небес весело сказал:

– Добро пожаловать, Никанор Иванович! Сдавайте валюту.

…

– К сожалению, ничего сделать не могу, так как валюты у меня больше нет, – спокойно ответил Дунчиль.

– Так нет ли, по крайней мере, бриллиантов? – спросил артист.

– И бриллиантов нет.

Артист повесил голову и задумался, а потом хлопнул в ладоши. Из кулисы вышла на сцену средних лет дама, одетая по моде, то есть в пальто без воротника и в крошечной шляпке. Дама имела встревоженный вид, а Дунчиль поглядел на нее, не шевельнув бровью.

…

– В лице этого Дунчиля перед вами выступил в нашей программе типичный осел. Ведь я же имел удовольствие говорить вчера, что тайное хранение валюты является бессмыслицей. Использовать ее никто не может ни при каких обстоятельствах, уверяю вас. Возьмем хотя бы этого Дунчиля. Он получает великолепное жалованье и ни в чем не нуждается. У него прекрасная квартира, жена и красавица любовница. Так нет же, вместо того, чтобы жить тихо и мирно, без всяких неприятностей, сдав валюту и камни, этот корыстный болван добился все-таки того, что разоблачен при всех и на закуску нажил крупнейшую семейную неприятность. Итак, кто сдает?».

Смысл понятен? Реализуемо без всякой чертовщины. Бедные мари – они же незнакомы с Булгаковым.

Средневековые законы против роскоши построены по принципу – «запрещено носить». Советские – «запрещено владеть». Я – совейский человек? – Таки да. И шо ещё вы с под меня хочите?

Есть сию-местная и сию-моментная фича: полная прозрачность всего – имущества, отношений, планов и намерений – в патриархальной семье.

 
«От людей на деревне не спрятаться,
Нет секретов в деревне у нас.
Ни сойтись, разойтись, ни сосвататься
В стороне от придирчивых глаз.
Ночью в рощах такая акустика,
Уж такая у нас тишина,
Скажешь слово любимой у кустика —
Речь твоя всей округе слышна.
…
За полями, садами, за пасекой
Не уйти от придирчивых глаз.
Тем, кто держит свой камень за пазухой,
Ох, и трудно в деревне у нас».
 

Особенно, если этот «камень» из цветного металла. В здешних селениях такая «акустика»…! Только язык надо знать.

* * *

– А равно – сдать все вещи, покрытые письменными знаками. На чём бы они не были сделаны. И на каком бы языке.

* * *

В здешних краях могли осесть очень разные раритеты и артефакты. Учитывая мой специфический интерес к электрическому оружию в форме Ковчега Завета и лазерному в виде икон святых… Надо смотреть.

* * *

– Сдать всё боевое оружие. Шлемы, оплечья, наручи, щиты, рогатины, боевые луки и стрелы, длинные клинки, боевые молоты, чеканы, клевцы, булавы, кистени, секиры, брони, панцири, кольчуги и тегиляии.

* * *

Монополия на насилие принадлежит власти. И наоборот: кто насилует – тот и власть. Власть здесь – я. И нефиг примазываться.

Охотничье оружие довольно сильно отличается от боевого. Всё-таки, человек, вооружённый, в строю – очень специфическая добыча.

Конечно, есть те же короткие копья, длинные ножи, топоры…

Снова – фича мелкая, сиюминутная. В отличие от охотника-любителя 21 века, здесь занимаются «промыслом». Основная масса добытого – из силков, ям, ловушек, капканов, а не – «догнал-убил». Основной убойный инструмент – дубина, делать дополнительных дырок на шкуре – товар портить.

Разница между боевым и охотничьим… Англичане продавали ирокезам ружья. А французы гуронам – нет. И ирокезы истребили гуронов. А ведь весь остальной охотничий инструмент у обеих сторон – одинаков. Булгары продавали местным поволжским племенам длинные клинки. Пришли русские, клинки в захоронениях закончились, но охота-то осталась. Инструментарий для охоты и для боя – существенно различен.

* * *

– Сдать все вещи из шкур пушных зверей. И сами шкуры. Можете оставить себе коня, корову, козу и овцу.

* * *

Вот это – очень серьёзно. Совсем голыми они не останутся. Но подвижность населения в эту и следующую зиму существенно снизится. По домам сидеть будут – холодно. Резко подскочит потребность в тканях, расширятся посевы льна и конопли. А у меня уже пойдут массово прялки… Поднимется животноводство. Овечек с коровками больше держать станут. Соответственно – пастбища и укосы. Пойдут росчисти, корчёвка. Это требует соответствующего инструмента. Который будут делать у меня.

Последовательно на всех уровнях – инструмент-сырьё-полуфабрикат-продукт – пойдут товарно-денежные отношения. Что увеличит связность населения и уменьшит племенной сепаратизм.

* * *

– Не торговать, не продавать и не покупать, ни у кого, кроме как у моих купцов. Не пропускать через свои земли других людей, кроме моих.

* * *

Монополия внешней торговли – азбука. Ленин об этом достаточно внятно писал по поводу хлеба. Здесь – чуть шире. Напомню: здешним лесовикам, как и черноногим Саскачевана, по-настоящему – ничего не надо. Натуральное хозяйство.

Ещё: пока я с ними не разобрался, не «пропустил через грохот, отделяя избоину» – «железный занавес». Сперва мои «говоруны» вырастут, всем мозги промоют, потом уж и с чужими проповедниками… посмотрим.

* * *

– Вы будете исполнять работы по слову моему. Там, тогда и столько – сколько и кому я укажу.

* * *

Надеюсь, без этого удастся обойтись. Хотя бы – в больших объёмах. Работники из лесовиков… так себе. Сходно с ситуацией на Антильских островах: негров туда пришлось завозить, потому что местные индейцы просто вымирали от непосильной работы.

Мне нужны рабочие руки. По типу привлечения моих крестьян в Рябиновской вотчине. Хоть бы – по месту, хоть бы – на самые простые дела. Копать канавы, валить лес. Потому что других работников у меня мало, привезти их неоткуда, а обустраивать эту землю – нужно.

Снова: внеэкономическое принуждение. Не – рабство, что на «Святой Руси» повсеместно есть, не – крепостничество, что будет повсеместно в Императорской России, не – «труд заключённых», что грядёт в Советском Союзе, что уже применяется у меня на Стрелке. Здесь – в форме государственных повинностей. Что и являлось столетиями неотъемлемым элементом функционирования Русского государства. Общий труд для нашей общей пользы. В указанном мною месте, времени и количестве.

* * *

– Со следующего года вы будете платить мне десятину во всём. В скотах, хлебе, рыбе, мёде, воске, мягкой рухляди, людях…

* * *

Страшно звучит. По-батыевски. И они, естественно, тоже платить не будут. Или кто-то думает, что рязанцы – самые крутые? С их ответом монголам: «Когда нас не будет – всё возьмёте». Не все так вслух говорят, но думают-то так – многие. «Самоналогообложение» – это из рассказов про «красных купцов» с постоянно собранной корзинкой для домзака.

Очевидный элемент этой «батыевщины» – перепись, баскаки, присутствие налоговиков. Даже не для сбора подати – для исчисления налогооблагаемой базы. Провокация конфликтов одним фактом существования, одним их видом.

Провоцирование – полезно. «Держать руку на пульсе народного гнева». В нужное время, в нужном месте, в нужном размере. И отсекать проявившуюся «избоину» до того, как она станет повсеместной «паршой».

Прикол в том, что мне, по большому счёту – критична адекватность населения моим инновациям, а не налоговые поступления.

Ме-е-дленно.

Мне не нужны налоги.

Я – не князь, не эмир. Я не буду обдирать людей для наполнения своей мошны.

Цель: создать народ «мои люди». Они должны быть адекватны моим правилам. Прежде всего – они должны «быть».

Для этого – они должны «приходить». Потому что «под моей рукой» – хорошо. Сыто, богато, безопасно. Чем быстрее они будут достигать желаемого ими уровня благосостояния, при достижении желаемого мною уровня адекватности – тем для меня лучше.

«Драть с них три шкуры» – как самому себе нож в ногу засадить. Я похож на дурака?

Деточка, ну что ты так на меня вылупилась? Ты, что, с Луны свалилась? У нас никогда прямые подати с людей большей части доходов не составляли. Даже и по сю пору – малый кусочек. Другие же способы есть. Куда более полезные да добровольные. К чему мне народ свой податями давить, охоту к труду отбивать? Ты вспомни: в какие земли мы не приходим – везде, перво-наперво, прежние налоги да мыта, да повинности – складываем, недоимки – прощаем, счёт рез – останавливаем. Потому народы разные и зовут нас. Дабы мы их дурней-правителей по-уняли, по-утишили.

А казну наполнить… думать надо да крутиться. А я чего делаю?

Вообще, идея формировать бюджет государства за счёт взимания налогов – не самая разумная. Основная задача фискальной системы – не наполнение бездонной государевой казны, а модерирование и модулирование экономики.

Кстати, умные люди здесь – это понимают. Тот же Свояк с его тысячными табунами и тысячей пудов запасённого мёда. Приторговывал помаленьку. Конечно, с учётом использования административного ресурса. А вот Иван Грозный с этим ресурсом заигрался: огромные запасы хлеба, накопленные в царских поместиях, не были выброшены на рынок в голодный год. Ждал он, понимаешь ли, дальнейшего повышения цен. Отчего, со слов иностранных наблюдателей, случились бунты и мятежи. Подавляемые, естественно, государевым войском.

Мастер обоерукого грабежа: одной рукой – в карман, другой – в морду. Или, по-культурному: «конфликт интересов».

Мало казну набить – надо ещё и подданных не заморить. Хотя бы – не в чересчур большом количестве. Насчёт «чересчур» – всегда бывают разные мнения.

Мне более важно – втянуть этих лесовиков в создаваемое мною общество. Чтобы они хотя бы просто знали: есть такой город, такие товары, такие возможности. Не дурели от одного непривычного вида, не кидались в драку с зубовным скрежетом: «чужие пришли!». Не покупались на «сладкие речи» и прочие провокации всяких… разных.

И привыкли «исполнять свой гражданский долг».

Чётко разные цели: не – «полна калита», а – «гражданское общество». Хоть бы и в около-средневековом исполнении. Соответственно, разные следствия и методы.

* * *

– Так будет шесть лет. Которые вы будете жить в тех местах, в которых я дозволю или укажу вам жить. Те же, кто перейдёт в другое место без спроса, кто убежит от уплаты мне дани – будет наказан. Те из вас, кто будет верно исполнять мой закон это время – станут моими людьми. Они не будут платить далее, будут ходить везде свободно, смогут делать любое дело, которое делают мои люди. Я буду учить вашу молодёжь, с тем, чтобы они смогли вернуться в ваши селения и учить закону, и вере, и языку. Пока же я пришлю вам учителей из своих. И они будут учить вас, а вы – их слушать.

* * *

Привязка людей к земле. «Крепостничество по Пердуновски». Не имперское, не московское. Без отдачи земель и людей с ними в частную собственность. Без барщины и оброка. Государственное крепостничество. Кратковременная принудительная локализация населения. Без этого – ни налогообложение, ни трудовая повинность – невозможны.

Только бы не заиграться, не начать переводить подданных, «государственных крестьян», «чёрные сотни» – в частных, в помещичьих. Как было в Мордве после Ивана Грозного, на Украине при «крепачихе» – Екатерине Великой.

«Кнут и пряник». Кнута они попробовали в форме «унжамерен». В форме резни, грабежа, пожарищ. Впереди – голодная зима. Это нынче для них всего важнее. А что будет через год… или через шесть… Кто доживёт, тот и думать будет. Но «пряник» нужен обязательно: должна быть ясная перспектива изменения к лучшему. Не – «нынешнее поколение будет жить при коммунизме», а конкретно: все подати – только шесть лет. Потом… благодать наступит.

Не только всем – потом, некоторым – сразу. Главная «благодать», после избавления от «смерти неминучей» в лице «унжамерен» – избавление от того же, от «смерти неминучей» – в форме голодовки.

* * *

– Те, из ваших людей, которые стали сиротами, или вдовами, или не могут прокормить себя – должны быть отвезены, вместе с их скарбом, ко мне во Всеволжск. Где я дам им необходимое. Также все ваши шаманы и все ваши оны, вместе с чадами и домочадцами, должны быть привезены ко мне. Мы будем разговаривать, и я помогу им занять достойное место среди моих людей. Те, из людей ваших, кто ушёл от меня, кто не принял моей присяги, кто не будет исполнять закон, кто будет призывать других к неисполнению закона, кто даст им кров или корм или иную помощь – должны быть взяты силой и привезены ко мне. Не печальтесь об их судьбе. Все знают, что я не продаю людей. Ваши соплеменники получат долю себе по свойствам своим. Каждый – по себе. Глупые и ленивые пребудут в унижениях и мучениях, умные и трудолюбивые возвысятся и устроятся.

* * *

Я не могу одномоментно полностью изъять всю местную «кугырзу» – некем заменить. А вот специфические ветви власти… и их носители… должны быть… элиминированы. Макиавелли прав: все гадости правитель должен делать сразу после захвата власти. Пока народ потрясён и испуган. Сейчас – они не осмелятся напасть. Да и просто не за кого восставать: шаманы разбежались, «оны» – частью убиты, частью продемонстрировали свою профессиональную некомпетентность. Среди оставшихся… я всегда говорю правду – я хочу с ними потолковать. Может быть, кто-то и окажется полезным. Под моими знамёнами. Или – «на кирпичах».

Вдовы и сироты… Отдавать чужаку соплеменников… «Как же так?! Родная кровь, брат за брата…».

Но есть детали мелкие. Не за брата, а «за сестру». Или вообще: «дочь троюродной сестры из соседнего тиште от второго брака».

Сэняша, в мордовском эпосе, готова выкупить свою голову у злого убийцы своей юной дочкой, колдунья «дочь тому бы отдала бы» за меленку Сампо в эпосе финском. Я об этом – уже…

Чем ты будешь их кормить? Хочешь посмотреть, как твоя троюродная «родная кровь» подыхает с голодухи рядом с твоей родной «родной кровью»? Выбирай: единая судьба со всем народом в форме голодной смерти. Или – надежда на выживание своих. Спасение твоего личного еша.

Война – не только смерть или рабство попавшимся, это – смерть многим выжившим при собственно набеге. Прояви «братские чувства». И попади в категорию: «голодная смерть». Не обязательно впрямую от голода. Можно – «жертва эпидемии, распространившейся среди истощённых». Применительно к ленинградским блокадникам попадалась формулировка: «Замёрз от голода». Это когда человек настолько ослабел, что не имел сил развести огонь, затопить печь.

Я уже говорил: на каждую голову, проданную на невольничьем торгу, нужно считать десяток умерших вокруг этой сделки. Историки оценивают количество русских, проданных на рынках Черноморья с 14-го по 18 век в 5 миллионов.

Пятьдесят миллионов… для сравнения – это численность населения Российской империи в первой половине 19 века. Вместе с Варшавой, Гельсингфорсом, Тифлисом и Аляской. Без учёта их возможных потомков. Времена Пушкина.

* * *

– Я обещаю защищать вас от врагов, установить мир, научить полезным вещам, помогать вам в тяжёлые времена. Я беру за себя все ваши земли. Теперь весь край – моя земля. Вся. И я позволяю вам жить на моей земле. Ныне многие из ваших селений пусты. Я велю вам расселиться в них. В любом свободном, любого рода. И всё, что вы там найдёте – ваше. Кроме сказанного раньше для отдачи мне.

* * *

Да, пусть заселяют опустевшие кудо. При этом значительная часть общин «рассыплется» сама собой. И в такую, «свежую», ещё не стабильную, смесь я буду добавлять новосёлов, присылать попов, тиунов, строителей. С ними местные перестроят селения по моему стандарту, переймут новые для них агротехники и ремёсла, раскорчуют, распашут окружающие земли, смешаются.

Кто с кем? – А все со всеми. Станут моим народом.

Так в мой «стрелочный» народ добавилась ещё одна категория. «Стрелочники», которые никогда на Стрелке не бывали, «новосёлы», большинство из которых никуда не переселялись, «новообращённые», никогда не слышавшие «благой вести».