Текст книги "Мне бы в небо"

Автор книги: Уолтер Керн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Арт думает, что я жажду информации об этом человеке, но подробности его личной жизни меня утомляют. Я вовсе не из породы ищеек. Вот почему мне неинтересны детективные романы. Кто-то совершил преступление – вот и все, что я хочу знать. Кто именно, как и почему – лишь детали. В моем представлении, нет ничего скучнее лабиринта. Это всего-навсего структура, у которой нужно найти центр, – но, если приложить немного усилий, ты его отыщешь. И что? Единственные загадки, которые меня интересуют, это вопросы: «Вовремя ли я приземлюсь?» и «Будет ли посадка мягкой?» Когда рассекаешь пространство, вокруг и так уже достаточно тайн.

Я снова поглядываю на своего знакомца с Уолл-стрит; он сидит боком в своем кресле, откинув голову назад, через подлокотник, а девица продолжает его объезжать. Вскоре он посмотрит прямо на меня, вверх ногами.

– Какие именно пончики? – спрашивает Арт.

– Не знаю, не пробовал.

– Готов забраться в отдельный кабинет?

– Я хочу выспаться. Поезжай на конференцию и поговори с Марлоу, Арт. Останешься доволен. И скажешь обо мне что-нибудь хорошее, если тот тип снова позвонит.

– Я соврал, чтобы вытащить тебя сюда. Сегодня вечером я собирался оторваться по полной программе.

– Чистой воды фальшивка?

– Я несколько дней пил не переставая.

Вот – человек с Уолл-стрит меня видит. Он как будто хмурится – трудно разгадать выражение лица вверх ногами, когда губы находятся там, где должны быть брови. На мгновение наши глаза встречаются. Он опасается шантажа? Я мог бы выкупить у знакомой Арта любой компромат, но зачем? Обозначенная тайна имеет куда больше потенциала, чем разгаданная, и неважно, что именно девчонка может рассказать мне об этом мошеннике – он никогда больше не предстанет передо мной столь живописно развращенным. Арт тоже солгал. Но, по крайней мере, у него была на то причина.

Я отодвигаю стул и собираюсь уходить, по-прежнему наблюдая за человеком с Уолл-стрит, который висит на кресле, точно опоссум на ветке. Я привык полагать, что в таких местах есть своего кодекс. Ничего подобного. Что ж, пусть развлекаются друг с другом, а я ухожу. Посмотрю на оставленные ими следы и не стану скучать по этим людям. Никогда. Хотя было бы приятно, если бы кто-нибудь из них заскучал по мне.

Глава 5

В отелях сети «Хомстед» есть номера трех классов, их облик повсюду одинаков от Мэна до Техаса. Я предпочитаю останавливаться в номерах второго класса, которые имеют форму буквы Г. Накачайте меня морфином и завяжите глаза, но я все равно сумею выключить свет, найти телефон и отыскать розетку для «шумелки».

Впрочем, только не в Рено. Здесь другие номера. Намереваясь повесить пиджак в шкаф и чувствуя себя отяжелевшим и медлительным от обилия мяса и выпивки, я открываю дверь нестандартно крошечной ванной, где нет ни привычного двойного держателя для туалетной бумаги, ни ванны. Что еще хуже, вместо настольной лампы и парных регулируемых бра по сторонам большой кровати, есть только флуоресцентная лампочка на потолке, без плафона, достаточно яркая, чтобы допрашивать при ее свете какого-нибудь крупного мафиози. И всего один кусок мыла – с дезодорантом. Мыло с дезодорантом – для лица! Да они издеваются, что ли?..

Лежа в постели, я звоню вниз, но никто не отвечает. Я не столько сердит, сколько сбит с толку. Даже матрас на кровати кажется продавленным и каким-то кривым, а одеяло – из пышного нейлона, который как будто согревает, но не дает чувства защищенности. Я размышляю, не содрать ли шторы, чтобы закутаться, но они нужны для того, чтобы мне не мешали ночные огни Рено. Снаружи творится черт знает что, и шум становится громче с каждой минутой: короли Америки поглощают дешевые бифштексы и суют пятидолларовые бумажки в щель автомата с джекпотом из шести фигурок. Я включаю кондиционер на предельную мощность и съеживаюсь в постели, точно бродяга, укрывшийся газетой.

В изножье кровати мерцает синим телевизионный экран. Все еще горя жаждой мести, я переключаю с канала на канал и застаю наконец последние несколько минут ежедневного шоу с Уолл-стрит. Хотя его, несомненно, записали в Рено сегодня днем, но задник изображает панораму вечернего Нью-Йорка. Маленький обман, который никто не раскусит, – но в один прекрасный день он все испортит. Мы посмотрим на часы и не поверим стрелкам. Нам пообещают солнце, а мы все-таки возьмем с собой зонтик.

Испытывая необходимость остановить вращение и обрести точку опоры, я звоню по бесплатной горячей линии «Грейт Уэст», чтобы проверить текущее количество миль. Я просматриваю длинное меню, когда вдруг звонит мобильник.

Это моя мать.

– Где ты находишься, Райан?

Ей кажется, что это важно. У мамы хорошо развито чувство пространства, карта страны у нее в голове вся поделена на зоны и окрашена в разные тона в связи с ее представлениями о морали и демографии каждого региона. Если я в Аризоне, мать предполагает, что я провел день среди стариков-фермеров и как минимум единожды побывал в Большом каньоне. Если в Айове, очаровательной благоразумной Айове, – то я хорошо питаюсь, ясно мыслю и завожу друзей. Хотя мать много путешествует и должна бы куда спокойнее относиться к американскому безумному разноцветью, у нее есть уникальный талант превращать новые впечатления в дополнительные аргументы для поддержки своих предубеждений. Однажды на заправке в Алабаме (она считает этот штат некультурным, бедным и расистским) мама заговорила с чернокожим адвокатом, который сидел за рулем «мерседеса» с откидным верхом. Он расплатился за бензин стодолларовой купюрой и вынужден был принять в качестве сдачи целую пригоршню монет. Вместо того чтобы отметить его богатство, мама в первую очередь обратила внимание на груду мелочи и сочла это актом унижения со стороны белого работника заправки.

– Я в Портленде, – говорю я. К Неваде мама относится нейтрально. – И уже очень поздно. Все в порядке?

Если нет, она не скажет – по крайней мере, не сразу. Чем хуже новости, тем старательнее она пытается совместить их с какими-нибудь анекдотами.

– Ты слышал, что Берт получил медаль? – Берт – это Душка. – Наш конгрессмен наконец победил бюрократов. Похоже, Морское ведомство решило дело в нашу пользу. Возможно, они устроят церемонию в Форт-Снеллинг.

– Прекрасно, – я кладу трубку на тумбочку, подхожу к минибару в поисках какого-нибудь тонизирующего средства, беру пиво, открываю и возвращаюсь к разговору, абсолютно уверенный, что ничего не пропустил.

– Им понадобилось всего тридцать лет, – продолжает мать. – И все из-за определения «военных действий».

– Как там подготовка к свадьбе? Волнуешься?

Мама откашливается и сморкается. Я попал в яблочко.

– Мы целый день обламывали шипы с чайных роз. У меня все руки в царапинах. На свадьбе мне понадобятся перчатки. А Джулия куда-то подевалась. Мы купили центифолии – такие красивые…

Главное сказано, и мать в любую секунду может повесить трубку. Мое дело – выжать из нее подробности. Ей снова станет больно, а я испугаюсь, что послужил тому причиной.

– И как долго нет Джулии?

– Часов десять.

– Они с Кейтом поругались?

– Нет.

– Мама, давай поговорим. Это не перекрестный допрос. Рассказывай.

– Кейт рядом со мной. Может быть, дать ему трубку?

– Да.

– В котором часу ты приедешь? Скажи номер рейса. Я позвоню на специальную линию и узнаю, вовремя ли ты прилетишь. Мне, в любом случае, нужен номер. Погода здесь ужасная, град и шторм, так что могут быть задержки…

– Я все выясню. Дай трубку Кейту.

Миннесотский акцент будущего зятя – тот самый, над которым так потешаются юмористы и который я, в отличие от остальных, не могу расслышать в собственной речи, – мешает мне толком оценить степень его беспокойства.

– Райан, скажу прямо – она сбежала. Нет, мы не поругались. Дело в ее работе. Утром в клинике у Джулии умерли две собаки. Они перепрыгнули через забор, наелись крысиного яда и умерли у нее на руках – так нам сказали. Картина, наверное, была не из приятных – они кашляли кровью. Джулия прыгнула в машину, и с тех пор от нее никаких вестей.

– Она не звонила Каре? Обычно она звонит сестре.

– Кажется, какой-то коп видел ее в Рочестере.

– Как там ее аппетит?

– Ела как лошадь.

– Сомневаюсь.

– Клянусь, это все из-за собак. С ними дурно обращались. Два бордер-колли, с ошейниками, вросшими прямо в тело. Может быть, не стоит беспокоиться? Она ведь уже такое проделывала? Твоя мать говорит, это нормально.

Она неправа. Да, сестра действительно сбегает, когда несчастна, но сейчас появилось нечто новенькое: ее привязанность к отравленным животным. Она полагает, что все узы временные, и до сих пор прекрасно переживала любые потери. Разводы проходили для нее безболезненно, Джулия просто отделывалась от мужей, ничего не требуя – ни денег, ни ключей от машины. Через несколько дней после похорон отца она выиграла конкурс караоке в местном клубе. Сестра начала работать в реабилитационном центре не потому, что славится добротой и мягкосердечием, а потому, что глава клиники – давний друг семьи, который не попрекает Джулию недостатками.

– Позвони, как только что-нибудь узнаешь, – говорю я.

– Кара сегодня прилетает из Юты. Она думает, что Джулия, скорее всего, сидит в каком-нибудь мотеле и рыдает.

– Она точно не переволновалась из-за свадьбы? В их клинике животные наверняка умирают каждый день.

– Я знаю, что ты хочешь сказать. Но твоя сестра изменилась, Райан. Теперь она из-за многого переживает. Помолись за нее, хорошо?

– Я и так молюсь не прекращая, – отвечаю я. – Дай трубку маме.

В ожидании матери я допиваю пиво. На вкус оно точно клей, на который лепят фотографии в альбом.

– У вас там дождь? – спрашивает мама.

– Здесь не бывает дождей. Это пустыня. А что касается истории с собаками… я не верю, мама.

– Портленд – не в пустыне.

– Я в Неваде. Джулию едва ли не насильно выдают замуж. Разумеется, она сбежала. Разве вы не понимаете? Дом, который для нее выбрала Кара, все приготовления… как будто вы выставляете Джулию в музее.

– Ты мне соврал, – говорит мама. – Где ты находишься, Райан? Точно не в Неваде, ведь так? Ты, должно быть, в Де-Мойне, в ста милях от дома, просто тебе лень приехать и помочь.

– Ты сама знаешь, что это не так, мама. Что бы ты ни думала, я все-таки в Неваде. И силовое поле продолжает действовать. Нам обязательно ругаться?

– Кара говорит, тебя уволили.

– Конечно, ей лучше знать. Ты это придумала.

– Просто хотела проверить.

– Я очень хочу, чтобы на этой неделе никто ничего не сочинял.

– Ты сам сказал, что ты в Орегоне.

– Я ответил ударом на удар. Давай лучше поговорим о Джулии.

– В первую очередь меня беспокоишь ты. Джулия, по крайней мере, знает, от чего она бежит.

– Как глубокомысленно. Полагаю, ты сейчас читаешь последний роман какой-нибудь знаменитой писательницы.

– Я не хочу гадать, где мой сын. Мне это неприятно, Райан. Не исключено, что ты в Японии и у вас уже наступило завтра. Увидимся в пятницу. Мы перегружаем линию.

– Я тебя люблю. И неважно, что ты думаешь. Поздравь Берта и держи меня в курсе насчет Джулии.

– Ты надолго приедешь? Только на выходные? Или дольше?

– Я перемещаюсь отрезками. Скоро и до вас доберусь. Ты плачешь?

– Да, чуть-чуть.

– Я тоже.

– Знаю.

Я наливаю себе воды, чтобы выпить в постели, но она пахнет хлоркой, поэтому я беру мелочь и выхожу в коридор купить содовой. На ручке двери висит бумажное меню, и я просматриваю несколько вариантов раннего завтрака. Кофе, сок, булочки – без изменений. Если бы вдруг стены сделались прозрачными, во всех номерах было бы одно и то же – люди спят с включенным телевизором, оставив вещи у постели, приготовленная на завтра одежда висит на спинке стула. Мы путешествуем поодиночке, но имя нам – легион.

Аппарата с колой нет там, где он должен стоять, – в нише у лестницы. Я разочаровался в «Хомстеде» – они упускают такие вещи. Их марка – предсказуемость, и если бы я давал им консультацию, то лишил бы этого звания все, что не соответствует шаблону.

Я спускаюсь этажом ниже и возобновляю поиски. Обычно я избегаю употреблять кофеин на ночь, но вести о Джулии не дадут мне уснуть. Наверное, отчасти я желаю, чтобы она и дальше оставалась в тени. Где бы ты ни была, сестренка, – не сходи с места. Обнимай подушку. Не подходи к двери. Кейт – хороший парень, и Кара желает тебе добра, но это ведь твоя жизнь. Просто позвони мне, ладно? У тебя есть мой телефон? Позвони, Джулия.

Наконец я нахожу красный аппарат с кока-колой и бросаю в щель четвертаки. С глухим стуком выпадает банка. Говорят, если бросить монетку в колу, она растает. С тем же успехом можно пить неразбавленный растворитель.

– Вот вы где, – говорит женский голос.

Это Алекс, моя знакомая с самолета. Я машинально застегиваю пуговицы на рубашке.

– Какой сюрприз, – говорит она. Алекс в мешковатой розовой пижаме, от которой пахнет сухими простынями. Она меньше ростом, чем я помню, изящная и похожая на котенка, волосы собраны в растрепанный пучок. Мои нервы возбуждены пребыванием в стрип-клубе, во мне пробуждается вожделение, и я делаю шаг назад, чтобы наши ауры перестали смешиваться.

Я спрашиваю, как поживает ее кот.

– Он у ветеринара. Вы были правы, зря я взяла его с собой. Я ошиблась с дозой. Наверное, следует вернуть его в питомник. Я не умею обращаться с животными.

– Мне очень жаль. Это жестокий урок.

– Как прошла встреча?

– Без особых трудностей. А ваше мероприятие?

– Собрали сто тысяч. Моя стерва произнесла речь насчет льготного страхования. Нашла о чем говорить. Впрочем, я не рассчитала с едой. Половина осталась.

Свет от аппарата окрашивает алым лицо Алекс. В коридоре приоткрывается дверь, и высовывается чья-то рука с меню. Мы понижаем голос. Отель все глубже погружается в сон, а я перевожу взгляд на босые ноги Алекс – она поджимает и расслабляет пальцы, пока мы болтаем. Некогда она покрасила ногти на ногах, но лак облупился, не считая нескольких красных крапинок возле кутикул. Я помню эту картинку со времен старшей школы, и мне она нравится.

Вдруг становится очевидным, что именно сейчас произойдет между нами; единственный вопрос – как. Удалиться в один из наших номеров значит – забыть, что мы не студенты, а взрослые люди. У нас есть свои правила, нормы, житейские соображения. Если мы хотим сохранить самоуважение и поддержать образ осторожного, опытного, зрелого человека, преодолевающего любые трудности, нужно пойти куда-нибудь еще, а потом вернуться в отель.

Мы вырабатываем план, который только кажется спонтанным – на самом деле он напоминает обратный отсчет перед пуском космического корабля и рассчитан на то, чтобы в час ночи мы легли спать и успели на свои ранние рейсы. Мы оденемся, встретимся в вестибюле и отправимся через улицу, в казино «Золотая лихорадка». Мы расходимся по комнатам, чтобы быстро прополоскать зубы мыльной водой. Слышно, как вступают в действие принятые прочими постояльцами таблетки успокоительного, когда я прохожу по коридору.

Я надеваю ботинки. В кои-то веки они на моей стороне. Угол между пяткой и подошвой поддерживает позвоночник, выпрямляет плечи и грудь. Проблема в брюках. Они утратили форму. Я обычно собираюсь впопыхах и небрежно обращаюсь с вещами – скатываю их в трубку, вместо того чтобы складывать.

Алекс одевается просто, по-мужски – в джинсы и черную футболку. И часы. Знакомая фирма – я консультировал четверых ее сотрудников – и мне жаль выброшенных на ветер денег. Это – вина КСУ. Чтобы помочь компании с продвижением товара на рынок, мы вынудили ее взять лицензию на использование престижного имени одного покойного европейского дизайнера. Внутренняя начинка этих приборов, которые продаются в одном ряду с «ролексами» и «гуччи» в беспошлинных магазинах аэропортов, осталась прежней, но цена возросла вчетверо. И бедная Алекс пала жертвой обмана.

Мы беремся за руки. Улица переполнена вдохновенными стариками, которые несут ведерки с мелочью и пластиковые стаканчики с кофе. Очень важно оставаться бесстрастным и спокойным. Мы повторяемся – мы уже разыгрывали то же самое с другими партнерами и неизменно с тем же печальным итогом – но вовсе не обязательно привлекать внимание к этому факту, как и отрицать его. Мы проходим через толпу. Останавливаемся на тротуаре перед казино и пересчитываем наличные – четыреста долларов, бумажками по двадцать. Всем этим мы готовы рискнуть.

Вокруг столов – давка. Сначала мы подходим к рулетке. В углу играет оркестрик – кучка музыкантов, которые исполняют неуклюжий классический рок. Я покупаю фишек на двести долларов для каждого из нас и сразу же замечаю, что мы складываем их по-разному. Алекс делит на четыре кучки, а я строю башенку.

– Красное?

– Как хочешь. Только не ставь на однозначные.

Через десять минут она выигрывает, хоть и немного, а я вот-вот удвою прикуп. Главное – не ошибиться, удача всегда дает о себе знать, и приобретение – вовсе не синоним выигрыша. Мы сделали верный выбор, придя сюда сегодня, и колесо рулетки это подтверждает. Я поднимаю среднюю сумму, делаю рискованную ставку на угол и выигрываю.

Официантка приносит бесплатную выпивку – слабоалкогольное пиво – и я дарю ей фишку. Почему-то это очень приятно. Мистер Богач.

– Я должна кое в чем признаться, – говорит Алекс.

– Ты замужем.

– Нет. Я тебя знаю. Мы уже встречались. Я однажды слышала твою лекцию.

Я смотрю на нее, кося одним глазом на рулетку в надежде, что шарик упадет туда, куда мне нужно.

– Три года назад. Семинар в Техасе. Ты говорил о карьерном росте, помнишь? Кажется, это называлось «Учись быть главным».

Выпадает черное, и я снова выигрываю.

– Я провел всего несколько семинаров. Они помогают мне сохранять форму на основной работе. Обманывать людей.

– Я пошла туда с подругой. Точнее, она меня вытащила. Ты отлично говорил. Я тогда была совершенно опустошена. Только что расторгла контракт с известным бизнесменом, который сколотил кругленькую сумму на моем самоуважении. Я сидела в дальнем конце комнаты, потому что стеснялась, но казалось, что ты обращаешься лично ко мне. Я запомнила кое-что – «Меняйся сам, прежде чем тебя заставят измениться». Это называется автономия. Дело именно в автономии.

Я никогда не произношу одну и ту же речь дважды, поэтому не помню. Впрочем, я польщен. Я перекладываю фишки, кончики пальцев у меня теплые.

– Ты просто взяла и пришла на семинар? Безо всякой причины? Из любопытства?

– Чистое совпадение. Мы, кажется, выигрываем?

– Я собираюсь удвоить ставку.

Мне невероятно везет – я встретил поклонницу и выиграл пачку денег – и, возможно, это означает, что пора сматывать удочки. Везение – странная штука. Когда удача со мной, особенно если такого давно не происходило, я порой чувствую, что вот-вот получу должное и что это отнюдь не случайность, а справедливость. Мироздание расплачивается со мной. Моралисты, наподобие моей матери и старшей сестры, сочли бы это опасной иллюзией, но я отчасти язычник – я верю в успех, во вспышки космического благорасположения. Бывают подъемы и спады, а иногда – сплошные подъемы.

– Когда мы сегодня сошли с самолета, – говорит Алекс, – я спросила себя: отчего я не сказала, что знаю тебя? Это слабость характера. Я предпочитаю прятаться и выжидать. В Техасе ты показался мне довольно нахальным, и я надеялась, что твой семинар провалится.

– Похоже, у тебя на меня зуб.

– В общем, нет. Просто трудно признать, что посторонний человек, который говорит о каких-то вещах, которые кажутся наивными и явно ниже твоего уровня, на самом деле помог тебе выправиться и вырасти.

– Ты преувеличиваешь. Форт-Уорт, ты сказала?

– Ты меня не заметил?

– Обычно я не отрываюсь от своих заметок, когда говорю на публике. Предпочту не заметить вспышку выстрела.

– Выстрела?

– Я тебе сегодня соврал. Моя основная профессия – консультации по вопросам смены профессии. Ты умна, так что сама поймешь, что это значит. Увольнения.

– Прости. Я не знала, что это больная тема. Ну, сколько ты выиграл? Может быть, остановимся?

– Еще разок.

– А у тебя отлично получается.

Разве может быть иначе? Чтобы доказать, что я могу бросить в любую секунду, я ставлю все фишки на красное. И выпадает красное. Алекс вслед за мной идет к кассе, где обменивают фишки на бумажки, которые впоследствии вновь превращаются в пластмассу. Служащий отсчитывает десять стодолларовых купюр, новеньких и жестких. Мы богаты. Куда теперь? В бар.

Посетители бара, вместо того чтобы смотреть друг на друга, глазеют на мониторы, где идет игра в покер – экраны создают нечто вроде ширмы для их стаканов и подносов. Стекла очков блестят, когда карты сдают. Музыканты играют «Любовный радар» и держат гитары так, как прожженные уголовники в ножных кандалах держат лопаты, швыряя гравий.

– Невероятно, – говорит Алекс. – В этом как будто было нечто противозаконное – в том, что ты сделал.

Она сбита с толку. В этом суть большой ставки – даже если бы я проиграл, эффект оказался бы таким же. Мы ничего не в силах контролировать, детка. Это лишь интуиция.

– И как же конкретно я помог тебе вырасти?

– Убедил заняться собственным бизнесом. Вроде как направил на нужный путь. У меня было странное детство – не что чтобы тяжелое, но полное обид и неуверенности. У моего отца была вторая семья, и мы это знали. Он работал шофером, с ними такое иногда случается. Когда он уезжал, мать слонялась без дела и проводила время в барах. Это положение вещей их вполне устраивало, но главную проблему представляла я. Меня постоянно швыряли туда-сюда. Несколько раз я даже ездила с отцом в Миссури, к другой его семье. Та женщина была секретаршей, поэтому они жили богаче, чем мы, а еще они были католиками. Я научилась приспосабливаться. Прогибаться.

– Похоже на то. Ну и бардак.

– Я справилась. Порвалась на несколько частей. Адаптировалась. А потом мне стукнуло восемнадцать, я оказалась предоставлена самой себе, и мой основной талант был невостребован. От меня хотели последовательности, а я непоследовательна.

– Кто-то узурпировал мою личность, – говорю я.

– Что?

– Узурпировал. То есть украл.

– Потом я поступила в колледж…

– …и вот что я хочу знать: если какой-то жулик делает покупки по моей кредитке, то кто получает мили? Готов поклясться, они вылетают в трубу.

– Между прочим, я рассказываю. И еще не закончила.

– Я просто провел параллель. Продолжай.

Алекс отставляет пиво.

– Теперь я начинаю злиться.

– Я просто хотел развить твою мысль.

– Может быть, пойдем? Рейс в шесть.

Мне неохота покидать шумный и людный бар. Казино предоставляет столько возможностей – например, сюда внезапно может войти Джулия, – в то время как сценарий под названием «комната Алекс» имеет куда меньше вариантов. Если она действительно мною восхищается, то перестанет, как только мы закончим. Может быть, именно таков ее замысел? Раздеть меня и сократить разрыв. Не вижу большого смысла в этом свидании. Алекс полна планов, как она сама признала, а я счастлив здесь и сейчас, с большим выигрышем – в кои-то веки.

Я уступаю. Ее номер меньше моего, он дешевле; хотя Алекс пробыла здесь всего несколько часов, она успела превратить комнату в некое подобие грота. Задрапировала настольную лампу фиолетовым шарфом, поставила на комод две свечи. Она зажигает их спичками, взметываются два одинаковых огонька. На кровати, рядом с открытой книгой, лежит велюровый игрушечный единорог, изрядно полысевший от обниманий; поверх покрывала расстелена мохеровая накидка. Мне никогда и в голову не приходило устраивать нечто подобное в номерах отелей, я принимаю их как есть – какими их сотворил Господь.

– Включи магнитофон, если хочешь, – на подоконнике. Пойду помою руки.

Я подчиняюсь, и слышится загадочная, звенящая, бесформенная музыка – фортепиано, колокольчики, струнные, – она похожа на журчание воды. Номер прибран для спиритического сеанса, для гадания на картах таро; я пытаюсь расслабиться, но плечи, как всегда, напряжены. Я не уверен, что готов.

Алекс выходит в купальном халате. Лицо у нее меняется – оно разрумянилось и меньше напоминает фарфор. Она похожа на молодую фермершу, которая только что поила скотину. Интересно, она слегка накрасилась или, наоборот, смыла макияж?

– А ты сделала эту комнату уютной, – замечаю я.

– Всегда пытаюсь придать вещам немного тепла. Я скучаю по своей спальне. Наверное, как и все мы.

Я молчу. Пусть думает, что ничто человеческое мне не чуждо.

– Сними свои дурацкие ботинки и сядь, – говорит она.

Вопрос всегда в том, до какой степени и как быстро раздеться. Наверняка этой проблеме посвящены целые сборники мудрых советов. Я остаюсь в трусах и футболке, потом снимаю ее. Алекс не возражает и не смотрит на меня.

– Ложись на живот. Я сделаю тебе массаж. Ты весь стянут в узел.

Она садится верхом мне на бедра и массирует шею. Надавливает костяшкой пальца на больное место.

– Мускулы – хранилище воспоминаний, – говорит Алекс.

Это верно. Вот я несу на плечах пятилетнюю Джулию, чтобы она могла полюбоваться ярмаркой. Я шагаю в палатку, где показывают Ледового человека – отец утверждает, что это не «чудо», а просто обман, звериная шкура или чучело обезьяны. Я покупаю два билета, поднимаюсь на несколько ступенек, останавливаюсь за перегородкой и смотрю вниз. Глыба льда мешает разобрать подробности, но внутри виднеется тело, сморщенное, темное, волосатое – оно свернулось на боку, точно новорожденный теленок. Весьма убедительно. Джулия стискивает мою голову, и что-то капает мне на темя. Она плачет. Я изгибаюсь, чтобы посмотреть, но сестра не пускает. Шея у меня становится влажной. «Там девочка, – говорит Джулия. – Они убили девочку».

– Здесь больно? – спрашивает Алекс.

– Да.

– Ты весь дрожишь. Может быть, сегодня просто не наш день…

– Все в порядке. Моя младшая сестра училась на массажиста.

– Не дергайся. Я нашла очень важную точку.

– Джулия работала в спортивном клубе Миннеаполиса. Продержалась неделю. На нее напали. Директор целой сети обувных магазинов. Копы даже не рассмотрели ее жалобу.

– Почему ты об этом вспомнил?

– Моя сестра делала массаж. Сейчас ты именно этим и занимаешься. Неужели все должно происходить по какой-то причине?..

– Нет. – Алекс нажимает между позвонками. Никаких воспоминаний, только боль. От тысяч самолетных кресел.

– Я следила за тобой, Райан. Ты упомянул, что остановишься в этом отеле. Вечером я собиралась сама тебе позвонить. Я сумасшедшая, да?

– Я тоже такое проделывал.

– В основном, я надеялась, что мы поговорим, – продолжает она. – Просто поговорим. Как будто твое выступление в Техасе положило начало… диалогу. Хотя ты, конечно, не слышал моих реплик. А я приняла близко к сердцу все, что ты тогда сказал. Я этим жила, Райан. Мне хотелось рассказать тебе, что произошло, чему я научилась. Я не предвидела, насколько мы устанем. Слишком устанем…

– Да, это не наш день.

– Прости.

– Не стоит. Я слишком долго играл.

– Да, долговато. Но ничего страшного. Ты все время занят. И напряжен. Это естественно.

– В том-то и проблема. Так говорила моя бывшая… – Я позволяю Алекс растирать мне спину. – А где ты будешь в четверг?

– Дома. В Солт-Лейк-Сити.

Она сможет за час добраться до Лас-Вегаса. Мне придется отменить свидание за ужином в четверг, но я и так уже об этом подумывал. Ее зовут Мила Сирл, она талантливый менеджер и заправляет целой сетью казино. Мы вместе застряли прошлой весной в Спокане, когда всю ночь бушевала буря – аэропорт закрылся, и нам пришлось спать на голом полу в зале ожидания, перед большим телевизором. Было похоже на войну – съежившиеся беженцы, бесплатная вода в бутылках, синие огни снегоуборочных машин в окне. Когда месяц спустя наши пути пересеклись в Финиксе, мы целый час вспоминали Спокан, а потом замолчали. Больше у нас ничего общего не было.

– Давай встретимся в Лас-Вегасе в четверг. Прилетай ко мне. Посмотрим шоу. Никаких азартных игр. Мы отдохнем и поговорим. У меня целый вечер будет свободен.

Алекс выпускает меня, а я хочу, чтобы она продолжала. Я тянусь к ней и щупаю через халат. Она позволяет моим пальцам подняться по бедру – не дальше.

– Я знаю твой маршрут. И уже разведала насчет билетов, – говорит она. – Это тебя не пугает?

– Если сидишь рядом с тем, кто тебе нравится, то приходится притворяться. Люди быстро движутся. Хороший человек может уйти.

Алекс стискивает мою руку, потом кладет ее обратно и нажимает на основание шеи ладонями.

– Когда ты кого-нибудь увольняешь, тебе грустно, Райан?

– Больше всего меня подавляет то, что я привык.

– Ты гадаешь, что сталось с этими людьми потом?

– Я научился не думать о них. Обманывать свое сознание.

Она снова нажимает большими пальцами. Больно – но, возможно, это к лучшему.

– Ты учишься двигаться скачками. Мысленными.

– Расслабься.