Текст книги "Мне бы в небо"

Автор книги: Уолтер Керн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Глава 10

Я действую быстро, пытаясь достать билеты в Финикс через Денвер. Единственные доступные места – в эконом-классе. Агент хихикает, сообщая мне об этом; я уже имел с ним дело и знаю, что он сволочь. Болезненный тип, вечно чихает и кашляет и, несомненно, испытывает садистское удовлетворение, протягивая пассажирам покрытые микробами посадочные талоны. Если бы только Морс сознавал, как скверно влияют на его руководительский рейтинг подобные сотрудники – ворчливые, точно диккенсовские клерки, без всякого представления о прогрессе и фирменной благожелательности. Государственный уполномоченный по бейсболу? Никаких шансов. Уполномоченный по юношеской футбольной лиге – ну, может быть.

Агент берет трубку, когда я отхожу. Рапортует начальству? Понять невозможно.

По пути к выходу мы покупаем мокко и булочки с корицей. Двенадцать долларов. Джулия в ярости. Она пробует кофе и говорит, что он даже не горячий. Мой тоже, но я и не ожидал. Таков секрет удовлетворения. Джулия расспрашивает насчет книги, но я говорю: «Позже». Предполагалось, что я с ней побеседую. Но мы молчим. Мимо нас по транспортеру бегом торопится горластая компания моряков в униформе. Проезжает тележка, в которой сидит слепой, – его трость торчит вбок и чуть не задевает людей.

Самолет в Денвер – это «Боинг 727», с потрепанной обшивкой салона и вылинявшими крыльями, черные пятна ржавчины видны вокруг каждого болта. Самолет громыхает, когда пронизывает облака и вырывается в освещенную солнцем синеву, где полно неприятных воздушных водоворотов. Джулия стискивает мое запястье, а свободной рукой теребит серебряный крестик, который висит у нее под рубашкой, на груди. Что это за веяние? Она опять «родилась заново»? В последнее время Бог то и дело предъявляет права на людей. Я по-прежнему в его списке – или он пропустил мое имя? Самолет вновь подскакивает – Джулия опускает голову и не поднимает ее, пока толчки не прекращаются. От страха ее лицо приобретает здоровый оттенок.

– Я не могу вернуться. Конечно, собираюсь домой… но не могу. Я запуталась, – говорит она.

Видно, что сестра хочет поговорить, но здесь не то место. Невозможно свободно двигаться, жестикулировать. У перенаселения есть свой «потолок» – если разделить земную поверхность на сегменты размером с одно небольшое кресло. Еще один новорожденный – и здравствуй, каннибализм.

– Кейт слишком обо мне заботится. Из-за этого я чувствую себя… поднадзорной. Он никогда не допивает молоко – оставляет его для меня. Когда мы просыпаемся утром, я вижу, что одна занимаю почти всю кровать, а Кейт чуть не падает с краю.

– Семья – это закрытая динамическая система.

– Рассказать тебе кое-что? Мы покупали машину. Кейт сказал, мне нужно что-нибудь безопасное, с большим количеством пневмоподушек, а мне хотелось грузовой автомобиль, чтобы перевозить собачьи конуры. Продавец показывает нам минивэны, а я прошу, чтоб показал пикапы. В один я просто влюбилась. Спрашиваю, насколько они безопасны по сравнению с минивэнами. «Не очень», – говорит продавец. Я поворачиваюсь к Кейту и говорю: «Решай, милый», – а он не отвечает, просто стоит столбом. Мне стало неприятно. Как будто его вдруг хватил удар, или он впал в ступор. Наконец я сказала: «Ну ладно, давай купим минивэн». И ничего. Пустота. Буквально пришлось его трясти.

Она продолжает болтать, но я не слушаю. Облака внизу имеют замысловатые очертания – они покрыты вмятинами, извилинами, складками, с широкими эстуариями по краям. (Вот оно – наконец-то я использовал слово «эстуарий».) На земле – среда, но какой день в Небе? Иногда, по вечерам, летя на восток, я вижу, как на землю спускается ночь, и испытываю ощущение бессильного всеприсутствия. Знать, что и когда грядет, видеть места, где это уже произошло, – иллюзия мудрости. Но почему-то она не помогает.

Джулия продолжает говорить. Я почти не слушаю, но остаюсь ее братом просто потому, что сижу рядом и испускаю тепло. Несомненно, она говорит о свадьбе, но лишь единожды ей удается расшевелить меня – своего первого героя и защитника. Мы говорим об отце так, как будто любим его, но знаем некий секрет, открывшийся лишь впоследствии; пока отец был жив, он по большей части доставлял нам проблемы. Он взял на себя слишком многое – дом, грузовики с пропаном, кредиты, мать, – и мы видели, что он слабеет. Отцовский бизнес был нашей защитой, всем, что мы имели, но ничто не защищало его самого, и это нас пугало. Мы приберегали свою любовь друг для друга, потому что остальное казалось полученным под залог, с большим риском.

– Райан?

– Что?

– Странный вопрос. Ты богат? Ты купил для меня билет вот так, даже не спросив цену…

– У меня есть сбережения. Все в порядке.

– У тебя есть девушка? Ты живешь половой жизнью?

– Хочется верить, что да. Сегодня вечером в Лас-Вегасе у меня свидание.

– С незнакомой женщиной? Не боишься заболеть?

– Снявши голову, по волосам не плачут.

– Наверное, ты не знаешь, как мы тобой гордимся. Все, чего ты достиг… книга, которую ты пишешь… встречи, на которые постоянно летаешь. Это потрясающе. Ты как будто стараешься объять необъятное, все сложить воедино. Наш посол. Мы читаем журналы и ожидаем увидеть тебя на фотографии, а если не видим, то знаем, что однажды ты там будешь. Ты должен там оказаться.

– Спасибо.

– Ты устал. Давай вернемся в Миннесоту.

– Я отправлю тебя туда завтра. И сам прилечу в пятницу. Но мне еще нужно сделать несколько остановок. Моя жизнь только кажется суматошной. Поверь мне, в ней есть ритм. Впрочем, нужно жить ею, чтобы его услышать…

Джулия засыпает.

Вечером в гараже не горит свет, не считая оплывшей свечи, которая освещает недавний квартальный отчет. Если верить цифрам, мир принадлежит ему. Его продукция доминирует на рынке. Его имя стало синонимом гениальности, качества и дополнительных ресурсов на основе спроса. Он может сейчас же бросить все, выйти наружу и услышать бурные приветствия – ему навеки гарантированы богатство и влияние. Гараж выполнил свою функцию инкубатора для замыслов, которые некогда повсюду отвергали и высмеивали; разумеется, он может сделать из него музей, где будет восхваляться непрерывное преобразующее движение ума, действующего в полном согласии с профессиональными качествами. Но, как только М. поднимается и шагает к выходу, что-то его отвлекает – чистый белый листок, который лежит на верстаке рядом с инструментами. Его пустота взывает о наброске, диаграмме, пометке, бездумном рисунке. Сквозь дверь М. слышит, как собравшиеся поклонники умоляют его наконец показаться, но, хоть он и бесконечно привязан к своим друзьям, чья бескорыстная помощь не позволила ему погибнуть, он после короткого размышления также понимает, что работа не завершена. Он берет карандаш…

Первое, что я делаю в Денвере, – звоню Дуайту. Он отвечает после первого же гудка. Это развеивает мои иллюзии. Я-то воображал Дуайта склонившимся над больным писателем – но, судя по всему, он один и ничем не занят. На заднем плане слышны возгласы и плеск. Бассейн. Ассистент Дуайта уверял, что у шефа срочная командировка, но, похоже, мой издатель снова удрал играть в гольф.

– Я еду, – говорю я. – Со мной сестра. Трудно объяснить. Наш рейс отменили, пришлось лететь другим, но мы, полагаю, без труда успеем к ужину.

– Где поселитесь?

– Думаю, нигде. Мне нужно будет отправить ее обратно в Миннесоту, а самому завтра быть в Лас-Вегасе. Конференция. Возможно, я просто вылечу туда пораньше.

– Книга чудесна.

– Вы получили? Прочли? Не только конспект? А я и не думал, что ее можно законспектировать. Это, скорее, гештальт. Я правильно говорю? Гештальт?

– Передо мной лежит контракт. Предложение. Мы обсудим сумму и условия. Вот максимум, что я могу сделать. Нужна только ваша подпись.

– И я готов ее поставить.

– Как только побеседуем. В рукописи есть кое-какие шероховатости. Пришлось слегка поработать ножницами…

– Она не слишком коротка для этого?

– Огромное количество наших книг вообще издают в форме пересказа. Слышали о журнале «Экзекьютив аутлайн»? Они берут шесть-семь книг, срезают все лишнее и посылают в комплекте подписчикам, у которых нет времени на всякую ерунду.

У меня подергивается веко. Зуб, с которого слетела коронка, ноет и гудит. Я буквально чувствую, как он гниет.

– Когда конкретно вы приедете? – спрашивает Дуайт. – Вообще-то я уже выписался из отеля и в семь часов лечу в Солт-Лейк-Сити.

– В Солт-Лейк-Сити? Невероятно. Я только что оттуда. Вылетел час назад.

– Увы. Мы могли бы там встретиться. Жаль, что я не знал. Погодите минутку, официант принес мой чай…

Трамвайчик, которого мы с Джулией ждем, с грохотом вкатывает на площадку. Дверь открывается, и толпа пешеходов несется мимо нас к эскалаторам.

– Бингам?

– Если я хочу успеть на рейс, то должен бежать, – говорю я. – Наш самолет – за два терминала отсюда. Какое-то безумие. А что это у вас за внезапное мероприятие в Юте?

– Теннисный матч. Прошу прощения. Нельзя было отменить. Вы говорите, что возвращаетесь вечером? Давайте-ка подумаем…

– Я не хочу думать, я хочу вас видеть. Ну вот, наш трамвайчик только что ушел. Потрясающе, – обернувшись к Джулии, я закатываю глаза; она шепчет: «Что?» – и крепче сжимает пакет с мягкими игрушками, которые непонятно зачем приобрела в магазине на верхнем этаже. Сестре становится не по себе, если она проведет хотя бы час, ничего не купив. Впрочем, я бы предпочел, чтобы она их выкинула, – не люблю мягкие игрушки.

– Есть вариант, – говорит Дуайт. – Отель «Мариотт» в Солт-Лейк-Сити. Завтра. Ранний ланч. Возьмемся за дело, обсудим ваши идеи и посмотрим, удастся ли составить пересказ, которым мы оба будем гордиться.

– Значит, теперь все сводится к пересказу? Больше вы ничего не хотите?

– «Мариотт», в десять. Честно говоря, это наиболее желательный вариант. Меня уже практически пинками выгоняют из отеля. В десять часов вас устроит?

Придется постараться. Идет посадка на рейс в Финикс, но мы туда не летим. Джулия, у которой вновь проснулся интерес к Небу, грызет кренделек с карамельной глазурью и по-детски умильно посматривает на меня. Что дальше? Хотел бы я знать.

– В десять. Договорились?

– Хорошо. Увидимся. Честно говоря, я не в восторге. Если все представители вашей профессии таковы…

– Я не воплощаю свою профессию. И никогда этого не утверждал. Я издатель, Бингам. Всего лишь издатель. Если вы считаете наше маленькое братство слишком легкомысленным, безответственным, убогим…

– Я этого не говорил.

– Прекрасно. Потому что мне нравится ваша книга.

– Больше, чем «Горизонт» Морса?

– Странно, что вы спрашиваете.

Я молчу и жду. Тишина.

– Почему?

– Странно, и все. За ланчем я вам кое-что расскажу. И не вздумайте перебивать себе аппетит, буфет здесь первоклассный.

– Где вы сейчас? Только честно. Все еще в Ла-Хойе? В Нью-Йорке? Или просто притворяетесь, что ездите? Что еще за теннисный матч, который нельзя отменить? Это же всего лишь игра.

– Так рассуждают плохие игроки, – отвечает Дуайт.

– Пожалуйста, пообещайте, что будете в Юте.

– Пообещать? Как я могу это сделать?

Глава 11

Сложите некоторые маршруты пополам – и половинки окажутся зеркальными отражениями друг друга. Я проделывал такие путешествия, уподобившись игрушке йо-йо и останавливаясь на обратном пути там же, где останавливался по пути туда. В самых крайних точках, незадолго до поворота, всегда есть момент спокойствия, сгусток потенциальной энергии. Все, что нужно, чтобы пуститься вспять, – это взять со столика мелочь и бумажник, заправить рубашку и подписать счет. А если я этого не сделаю? Соблазнительная мысль. Бунт. Если отступлю и позволю веревочке натянуться вхолостую? Тогда я стану свободен, не так ли?

Следующий рейс обратно в Солт-Лейк-Сити – через час, а еще один – через три. Джулия ждет моего решения. Она стоит, прислонившись к перилам эскалатора, лижет йогуртовое мороженое, посыпанное красной корицей, и наблюдает за тем, как брат выбирает меньшее из нескольких зол. На ее лице – бесконечная покорность, а тяга к сладкому кажется неестественной, гормональной. Скоро Джулия раздуется в шар.

– Хочешь посмотреть мой офис?

– Конечно. А я думала, ты уволился.

– Я в процессе. Возьмем напрокат машину и поедем своим ходом.

Нужно выбраться из аэропорта. Немедленно.

Со своей карточкой «Маэстро даймонд» я без труда преодолеваю формальности, и десять минут спустя мы уже сидим в машине, смотрим, как в ветровом стекле вырастает Денвер, и покачиваемся в такт христианскому року. Джулия открыта любому приключению – это источник большинства ее проблем. Она плывет по течению. Обаяние сестры проистекает из ее постоянной готовности, и Кейт, если он действительно такой тупица, каким она его описала, никогда не зачерпнет из этого источника. Ну и хорошо. У Джулии есть свойства, о которых лучше не знать посторонним.

Для КСУ я уже умер, но они пока не в курсе; служащий на парковке приветствует меня, подняв большой палец, и поднимает шлагбаум. Мы спускаемся в катакомбы и занимаем привычное место, на котором еще видны пятна охладителя из моей злополучной «тойоты». Когда мы выходим, какой-то мужчина, которого я видел в коридорах и вестибюлях и неизменно считал ровней – хотя откуда мне знать? – замирает как вкопанный и смотрит на меня. Он поднимает руку в неуклюжем жесте приветствия, потом теребит галстук, разворачивается и уходит. Поблескивает начищенная обувь, слышится эхо торопливых шагов. Я запираю машину и иду вместе с Джулией к лифту.

– Ты уверен, что мы не зря приехали? – спрашивает она. – У тебя никаких неприятностей?

– А что?

– Твои плечи. Расправь их. Выдохни. Медленно.

– Массажная школа?

– Навык остается. Глаз становится тренированным. Там, в аэропорту, у людей как будто сокращается позвоночник. Они словно делаются на шесть дюймов ниже, чем на самом деле.

– Ты думаешь, вне аэропорта они станут выше?

– Они похожи на лилипутов. На крабов.

Смысл этого замечания остается для меня неясным. Мы поднимаемся на нужный этаж – ничего не изменилось, за исключением картин. Артемис Бонд, наш штатный мормон, пожертвовал фирме уйму написанных маслом пейзажей, которые, по слухам, стоят миллионы, хотя я сильно удивлюсь, если это правда. Здание фирмы, этаж за этажом, наводняют изображения трубящих лосей, пум на дереве и летящих куропаток; заметив водоплавающих птиц, я осознаю, что наступил сентябрь. Искусство – наша единственная связь с природой. Энергосберегающая обшивка окон лишает дневной свет всех красок спектра, так что кожа у людей приобретает оттенок старого тусклого никеля. Бумага, напротив, делается такой яркой, что на нее невозможно смотреть, и секретари обычно увольняются с астенопией. Один даже подал в суд и, возможно, выиграет процесс. Известные мне люди, которые убедили судей в том, что их уволили несправедливо, – это своего рода космонавты, они витают на орбите, точно в изгнании, и никто не ждет их на Земле.

Джулия следует за мной мимо целого ряда перегородок, за которыми сидят амбициозные младшие директора, в перенаселенную часть здания, где расположены кабинеты побольше – это значит, что мы приближаемся к святая святых. Воздух кружится и завихряется от знакомых мыслей – страх львиного логова, которое расположено чуть дальше по коридору, надежда на ничем не потревоженный краткий отдых у ксерокса или факса, соблазн свежесваренного кофе без кофеина. Мой секретарь отрывает глаза от работы – я споткнулся о какой-то провод – и пытается выставить себя в наилучшем свете – поддергивает обвисшую кожу вокруг глаз.

– Вот и вы, – говорит он.

Я указываю Джулии на свой кабинет, где есть кресло в форме сердечка. Точнее, укороченная софа. Ее форма – загадка для меня.

Секретарь двумя движениями откатывается от стола. Видимо, я представляю собой редкое зрелище.

– Есть сообщения?

– Парочка. С отелем в Лас-Вегасе все улажено. «Гора Олимп». Отель переполнен, так что пришлось взять номер из двух комнат. Говорят, там есть музыкальный автомат и стол для бильярда.

– Как мило.

– Вы так думаете? А у меня мороз по коже. Мистер Бингам, один, в номере отеля, оттачивает удар и прослушивает пластинки…

– Ничего страшного. Не звонила ли некая Алекс?

– Кажется, нет. Только та дама из авиакомпании, которая разговаривает как Женщина-кошка. Она каждые два часа звонит. Хочет ваш мобильный. Но я храню молчание.

– Это Линда. Что ей нужно?

– Она не сказала. У нее что, действительно такой голос?

– Никогда не обращал внимания. В следующий раз дайте ей мой телефон. Ничего насчет той встречи в Омахе?

– Нет. Из «Грейт Уэст» прибыл ваш чемодан. Я прислонил его к креслу. У вас галстук перекрутился.

У меня всего один чемодан, и сейчас он со мной. Я захожу в кабинет, закрываю дверь и вижу темно-красный чемодан с золотистыми застежками, который вполне мог быть в моем вкусе несколько лет назад, но только не после того, как я начал читать «Джентльмен куотерли». Ярлычок, свисающий с ручки, надписан мои почерком, выцветшими синими чернилами.

– Это не ты ли на фотографии? – Джулия сидит в кресле, с журналом на коленях.

– Я. Тот, кого они держат на плечах.

– А почему вы без рубашек? И что это за веревки?

– Мы лазили по скалам в Брис-кэньон. Это часть программы. Ответственность перед лицом природы. Мы ели дикие растения. И вырубали стрелки на камнях.

– Одна из тех штук, когда ты падаешь спиной вперед, а остальные тебя ловят?

– В этом случае тебя не ловят, а позволяют упасть. А потом становятся сверху.

Я поднимаю чемодан. Он легкий, но кажется полным. Трясу его. Бумага. На замке – комбинация 4–6–7. Некогда я возил с собой дорогой карманный нож – подарок от одной из топливных компаний в Уэйко, в благодарность за то, что им удалось безнаказанно уволить одиннадцать второразрядных менеджеров (трое из них меньше чем за год до того были включены в пенсионный план, который с тех пор приказал долго жить), – но его забрали охранники аэропорта, которые измерили длину лезвия и сказали, что я нарушаю закон. Я мог бы воспользоваться чем-то подобным, чтобы открыть чемодан. Я роюсь в барахле, лежащем в среднем ящике рабочего стола, – всякие дешевые рекламные безделушки – и ищу что-нибудь длинное, острое и достаточно прочное, но удается найти только серебристую линейку, которую я стянул на прошлогодней конференции «Цели и задачи». Эта штука не металлическая, она хрупкая, как вафля; когда я подсовываю ее под шарнир замка, линейка ломается.

– С возвращением из юдоли слез. Райан Б. Скорбное величие и пятна от кофе, которые так и не удалось вывести с помятого воротничка.

Я уже давно пришел к выводу, что этот человек недостоин того, чтобы ради него производить дополнительные мышечные усилия, но, возможно, в кармане у него есть нож, поэтому я поднимаю голову. Он неизменно оскорбляет мои органы чувств. У него раздутые, как у собаки, ноздри, которые неустанно вынюхивают кровавые следы. Клоунские брови, вечно поднятые и усыпанные отмершими чешуйками кожи, которые разлетаются, когда он смеется – он делает это, заложив обе руки в карманы, как будто где-то в районе мошонки есть выключатель, которым нужно щелкнуть. Крейг Грегори, начальник отдела кадров. Много лет назад он подошел ко мне в нашем корпоративном спортзале, положил на стойку гантели, с которыми я упражнялся, взглянул в мои чистые юношеские глаза и сказал: «Начинается спад. Топоры опускаются. Много вони. Много страха. Я знаю, однажды тебе снова захочется в отдел маркетинга, но сейчас королевская армия нуждается в гробовщиках, которые очистят поле брани. Говоришь, тебе это по нраву? Фокус-покус – получай отличную страховку, плюс покрытие расходов у окулиста. Ступай с богом».

Крейг улыбается и держит одну руку в кармане. Вторая нырнет в другой, как только я чего-нибудь попрошу.

– Ты подвел нашего техасского клиента. Ничего страшного. В Штате одинокой звезды, на фоне неба, жизнь течет так медленно, что через год эти лентяи-ковбои будут по-прежнему стоять у той же кормушки. А еще они выписали несколько неразборчивых чеков, поэтому я скажу – хрен с ними. Пропади они пропадом.

Я бросаю взгляд на Джулию, которой вовсе не нужно это слышать. Она встает. Старая семейная телепатия по-прежнему работает.

– Где туалет? Мне нужен ключ или что-нибудь такое?

Обе руки в карманах. Крейг Грегори готов к бою. Это в его вкусе – игнорировать постороннего, пока он не сможет обратить чужака в ничто.

– Пароль. «Сезам, откройся, я очень хочу пи-пи».

– Спроси у секретаря, – говорю я. – Крейг, это моя сестра Джулия. Доказательство того, что я родился от женщины, а не развился из споры, как ты.

Они соприкасаются руками, и Джулия исчезает. Надеюсь, ее не будет долго.

– Я серьезно, Райан. Ты был прав насчет Техаса – они не просто сокращают размеры, а идут ко дну. Здесь, в КСУ, не принимают игрушечных денег. Абсолютное доверие и кредит в банке «Паркер бразерс» – этим сыт не будешь. Старая тактика. Никаких pro bono, [4]4
  Ради общественного блага (лат.).


[Закрыть]пока сам Господь не распорядится иначе.

– Буслер уже вернулся из поездки?

– Разумеется. Поймал много тунца. Пофлиртовал с уймой девиц. Отсосал нескольким большим шишкам. Вопрос в том, когда тынаконец вернешься?

– Я здесь.

– Частично. Давай передохнем. Я устроюсь у тебя в кресле и принесу в жертву свои командные высоты в обмен на задушевный разговор, как это водится у людей, работающих в одной команде. Которые вместе идут, вместе действуют и связаны друг с другом. Какого хрена с тобой творится, дубина? Они нам звонили.

– Прости, если не присоединюсь, пока ты будешь отдыхать. Наверху воздух свежее. Кто звонил?

– Они. Мозговой трест. Операция «Гамма-лучи». Великолепная семерка. Или как там они теперь себя называют, чтобы замаскировать абсурдность своих бессмысленных устремлений. Иллюминаты из Омахи.

– «МифТек»?

– На этой неделе они сперли нашу кормушку, «Корона-Ком». Плавательный бассейн, который мы строили. VIP-зона на стадионе «Бронко», с баром и общим ящиком для сигар.

– Повезло.

– Тебе повезло, если ты к ним поступишь. «Бингам?» – спросили они. Так нагло, как будто мы тут, блин, бейсбольными карточками обмениваемся. «Чем он может быть нам полезен? Он перспективен? Оцените по десятибалльной шкале его эмоциональную устойчивость и билатеральную маневренность. И кстати, раз уж мы говорим откровенно, – что он скажет, если командовать им будет чернокожая женщина?»

– Кто звонил? Это непохоже на их обычную процедуру.

– Я – сила и тайна. Я – великий хан.

– Люциус Спек?

– Этот педераст с придурью? Маленький розовощекий странный тип в круглой шапочке?

– У тебя случайно нет с собой ножа?

Крейг Грегори облизывает губы. Они быстро высыхают.

– Никто не звонил.

Я ставлю чемодан на пол.

– Я ищу, Райан. Прикрываю фланги. Они разграбили «Делойт». Они всех грабят. Я сегодня целый день бегаю по этажам в поисках потенциальных дезертиров. Не думай, что ты особенный. Мы – консервативная фирма и гордимся этим. Мы понимаем, что всякие инновации – песня сирены.

– Ты врешь. Они все-таки звонили.

Снова обе руки в карманах. Крейг Грегори смеется.

– Смешно. Забавная штука – моя работа. Искусство трахать мозги. Ты ведь будешь на «Целях и задачах»?

– Я там выступаю, – напоминаю я. – Если хочешь, приходи послушать.

– После Тони Роббинса или раньше? Или одновременно с ним? Прости, тогда не приду. Я должен коснуться одеяния моего гуру. Должен покрыть его большие ноги благодарными поцелуями и восхвалить за то, что сделал меня из червя королевской коброй.

Я скрещиваю руки на груди.

– Что такое «Истинный оранжист»? Объясни.

Крейг Грегори упирается руками в колени и медленно, как будто на шарнирах, встает с кресла.

– У тебя за спиной, – говорит он. – Твоя сестра. Смиренно ждет. Ее устрашили мускусные феромоны Грегори.

Я оборачиваюсь. Здесь все лица кажутся серыми. Снова смотрю на Крейга.

– «Истинный оранжист»? Какая-нибудь минералка, наверное.

– Это маркетинговая группа, которая консультирует «Грейт Уэст»?

– Хотелось бы мне верить, что все корпорации Денвера у нас под колпаком. Искренне на это надеюсь. Слушай, ты выглядишь черт знает как. Классные ботинки, но в остальном ты одет как гватемалец. Если бы я был гомиком, то пригладил бы тебе волосы. И твое «я слишком занят, чтобы чистить зубы» не прокатит. Может быть, среди навахо это норма, но здесь цивилизованная Америка. Страна «Колгейта».

– А если я скажу, что сейчас держу в кармане диктофон и собираюсь отослать расшифровку в Комиссию по равным возможностям? Из-за тебя КСУ вчинят иск. Так что следи за языком.

– Я? Первый выпускник тренинга по толерантности? Я надежно защищен, братец. У меня есть сертификат в рамочке. Пожертвуешь денег в фонд борьбы со СПИДом?

Надо уйти. Вытащить свое письмо из стола Буслера, встать на стул и прочесть его вслух. Собрать всех ассистентов. Уборщиков. В письме есть несколько словесных завитков, которыми я весьма горжусь и намерен извлекать из них выгоду во время устного выступления. Будь у меня миллион миль, я бы непременно это проделал. Но КСУ ничего не стоит пресечь мои путешествия, а я не могу рисковать потерей санкции на разъезды. Я повторяю текст письма в уме.

– Значит, увидимся на конференции. Пока. На сборе всех племен.

Крейг Грегори уходит. Уходит. Уходит, крутя задом. Когда-то я ему нравился. Он посылал мне огромные поздравительные корзины, доверху полные сырами и выдержанным уксусом. Однажды он даже нарочно проиграл на корпоративном теннисном турнире, благодаря чему я вышел в финал. Подобные знаки внимания трогали меня. Может быть, мой отец вовсе не был таким уж любящим. Может быть, я пытаюсь заполнять лакуны.

– Это твой шеф? – спрашивает Джулия.

– Понятия не имею. Здесь столько новых непонятных должностей…

Я пришел за чемоданом, теперь я его забрал, так что можно уйти и не возвращаться. Я смотрю на стол и мысленно сканирую его заброшенное содержимое. Семейные фотографии? Я не принадлежу к числу людей, которые держат их в офисе, – предпочитаю, чтобы здешняя публика не знала в лицо тех, кто мне дорог. Иначе они могут прибегнуть к вуду. В одном из ящиков я припрятал небольшой пакетик марихуаны, которую некогда сочетал с шумовой машинкой во время особенно изнурительных поездок. Теперь она, разумеется, превратилась в окаменелость, ни одна специально обученная собака ее не учует. Что еще? Степлер. Старые ингаляторы. Крем, который я купил однажды, когда у меня чуть не отнялись ноги, – он предназначался для стимуляции кровообращения, но вызвал сыпь. Не считая этого – визитки, микрокассеты, брелоки с логотипом КСУ, куча скрепок, загадочным образом соединенных друг с другом в некое подобие головоломки, из тех, что так радуют смышленых детей. Стоит ли хранить это и дальше? Все, что там есть, включая записки с напоминаниями?

Человек получает уйму вещей, когда поступает на работу, и искренне (но тщетно) надеется, что будет ими пользоваться.

Если бы накопление миль было моей главной задачей, я бы отправился в Солт-Лейк-Сити на взятом напрокат «вольво», зарабатывая по пятьсот бонусных очков за календарный день. Честно говоря, это и есть моя главная задача, особенно сегодня, в три часа дня, раз уж остальные семена покуда дремлют в почве. Дуайт тянет с «Гаражом», концепт «Зоны Пинтера» еще жив, но кажется мне чересчур неопределенным, «МифТек» витает где-то за стеной облаков, Алекс не позвонила насчет свидания в Вегасе, и я начинаю сожалеть о том, что мы условились. Если замерзшие, ватные ноги мне не лгут, то сомневаюсь, что я смогу восстановить кровообращение настолько, чтобы достойно завершить наш вечер в номере. Мой секретарь был прав, это очень одинокое место, даже с женщиной в перспективе. Музыкальный автомат играет песню Синатры. Шары щелкают. Ты говоришь подружке: «Отличный удар». Бурлит горячая ванна. А тем временем во всех направлениях, у тебя над головой, люди, с которыми ты встречался или мог бы встретиться (но этого не произойдет), занимаются своими вечерними делами, в которых ты не участвуешь и никогда не будешь участвовать. Потому что у тебя были сомнения, и ты их озвучил – а еще устал. И пальцы на ногах онемели.

Впрочем, сейчас, впервые за много лет – или даже за всю жизнь – я предпочел бы не лететь самолетом. Морс, ты слышал? Твой бычок увернулся от лассо. Он сидит за рулем машины. Пользуется общественной автострадой. И тем не менее продолжает зарабатывать баллы и вгонять тебя в долги при помощи «Маэстро». Не считая миль, которые я пожертвую на благотворительность в надежде на то, что какой-нибудь больной ребенок вырастет большим и пырнет тебя на улице ножом ради пары монет, остальные я просто приберегу. Чтоб ты и дальше был мне обязан.

Джулия тоже предпочитает ехать, а не лететь. Она проделала большую часть того же маршрута вчера, но в темноте, и теперь ей интересно, что именно она пропустила. Поездка займет около восьми часов, по подсчетам сестры, совсем как в старые времена, в папином «шевроле», с той разницей, что никто не будет морить нас голодом.

Кара угрожающе маячит вдали. На Нью-йоркской фондовой бирже прозвонили оба колокола, аэропорт О’Хэйр выпустил десяток рейсов в Азию, мемфисское отделение «Федерал экспресс» рассортировало миллион юридических отчетов и запоздалых подарков на день рожденья – но по-прежнему никакой весточки от старшей сестры. Несомненно, она сочла мой поступок непростительным. А для меня это мучительно. Чем дольше мы избегаем Кару, тем громче она говорит. Я слышу ее голос, когда машину заносит на гравии.

Чемодан, все еще закрытый, лежит в багажнике. Где-нибудь по пути можно разжиться отверткой. Новая версия – что это действительно мой чемодан, я забыл его несколько лет назад на борту самолета во время одного из тех мгновенных приступов амнезии, которые настигают меня после особенно интенсивных периодов работы в КСУ. Чемодан странствовал с тех пор параллельным курсом в багажных отделениях «Грейт Уэст». Не ожидаю особого катарсиса (кассета номер девять, «Язык литературы и искусства»), когда открою его. Скорее всего, там носки, трусы, рубашка и, возможно, несколько разрозненных страниц конспекта с семинара Сэнди Пинтера – того самого, где участники щеголяли в разноцветных шляпах, изображая собой Шесть когнитивных стилей. Их попросили пройти по танцевальному залу отеля, не касаясь ногами пола. Непростое задание для людей, не занимающихся акробатикой; было много разочарований и смущения, пока руководитель семинара не намекнул, что ноги отделены от пола подошвой ботинок – очевидный факт, который все мы прозевали. Подтверждение одного из принципов Сэнди Пинтера: лихорадочные попытки решить проблему – обыкновенно знак того, что никакой проблемы не существует.

А может быть, в портфеле лежит отслеживающее устройство Морса, и я могу спятить от радости, стоит мне отковырять «жучок» от подкладки. Найти «жучок» – как это, должно быть, восхитительно. Обрести физическое воплощение своих страхов. Держать в руке маленького злобного бесенка, слушать его гудение, жужжание или тиканье и понимать, что он работает, – а потом вдруг гаркнуть прямо в ухо врагу. Хотел бы я повидать человека, который такое проделал. Наверное, в результате он обрел несокрушимый дух. Я предложил бы ему стать корпоративным лектором.