Текст книги "Штормовая волна"
Автор книги: Уинстон Грэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 31 страниц)
Глава пятнадцатая
I
Джордж послал за Дуайтом только в четверг утром. Кэролайн из чувства добрососедства собиралась навестить Элизабет и взглянуть на малышку и уже прикалывала шляпку. Теперь же она её сняла, и Дуайт поехал один.
Доктор Бенна и Джордж сидели в зале, но друг с другом не разговаривали.
Джордж не спал и был бледен.
– Миссис Уорлегган страдает от сильной боли уже тридцать шесть часов. Вы не могли бы осмотреть ее и как-то помочь?
Дуайт взглянул на Бенну, который чопорно заявил:
– Родовые схватки развились в резкие боли подагрического типа в брюшной полости, что проявляется в сильных схваткообразных спазмах конечностей. Сделано всё возможное, но мистер Уорлегган полагает, что раз уж вы приняли роды, то вас следует пригласить и для дальнейшей консультации.
Дуайт кивнул.
– Что вы предписали?
– Кровопускание. Отвар из листьев ofairopa belladonna. Нюхательная соль полыни горькой и аммиака. Легкое слабительное, чтобы снизить избыточное давление нервной субстанции.
В голосе Бенны чувствовалось раздражение – обычно доктора не выдают деталей лечения своим конкурентам, и Дуайт поразился этой откровенности.
Из комнаты вышла старуха и проковыляла по залу. Дуайт с большим трудом признал в ней миссис Чайновет.
– Сэр, вы меня не проводите? – обратился он к Бенне.
Войдя в спальню, Дуайт в ужасе уставился на Элизабет – она как будто постарела сразу на десяток лет, черты осунувшегося лица исказила боль. В дверях Дуайт слегка принюхался, а затем подошел к кровати.
– Миссис Уорлегган, какая печальная перемена. Мы вскоре поставим вас на ноги.
– Конечно, мы скоро поставим ее на ноги! – Бенна стоял прямо за Дуайтом. Он презирал докторов, которые говорят пациентам, что те неважно выглядят. – Через пару дней вы поправитесь.
– Теперь расскажите мне, что за боль? Где болит?
Элизабет облизала губы, собираясь заговорить, но не смогла и пристально посмотрела на Дуайта. Тот склонился над ней.
– Мои... мои ноги, – прошептала она, – все тело болит, я никогда не чувствовала себя так плохо, не чувствовала такой боли.
Как заметил Дуайт, её язык распух и был покрыт налетом запекшейся крови.
– Вы давали ей опиаты? – спросил он Бенну.
– Да, немного. Но в этом состоянии намного важнее повысить эластичность вен и избавиться от болезнетворных элементов в кровотоке.
– Так холодно, – прошептала Элизабет.
Дуайт взглянул на огонь в камине. Рядом сидела Люси Пайп и покачивала колыбель. Дуайт приложил руку ко лбу Элизабет, потом пощупал пульс, оказавшийся учащенным. Пальцы на ее руке посинели и распухли.
– Я вас осмотрю, миссис Уорлегган. Постараюсь не сделать вам больно.
Он аккуратно откинул одеяло и слегка нажал пальцами на ее живот. Элизабет зажмурилась и застонала. Он откинул одеяло еще больше и осмотрел ее ноги. Дуайт сжал правую ступню. Потом взглянул на левую, а затем постучал пальцами от ступни к колену.
Он выпрямился и накрыл Элизабет одеялом. Теперь он понял, почему доктор Бенна так разоткровенничался по поводу лечения. Оно не принесло ничего хорошего.
Из колыбели донесся слабый плач.
– Унесите отсюда ребенка! – рявкнул Дуайт.
– Ох! – внезапно оживилась Элизабет. – Но почему? Почему?
– Потому что вы должны находиться в тишине и покое, – мягко сказал Дуайт. – Даже малейший шум может вас побеспокоить.
В комнату вошел Джордж и уставился на жену с сосредоточенным и хмурым выражением человека, опасающегося, что с ним играют в какую-то злую игру, а он не знает правил.
– И что же? – спросил он.
Дуайт прикусил губу.
– Сначала я дам вам сильное обезболивающее, миссис Уорлегган. Доктор Бенна верно предположил, что всё дело в крови. Мы с ним совместно попробуем облегчить ваше состояние.
– И как это лечится? – властно спросил Джордж.
– Всему свое время, мистер Уорлегган, – отозвался Дуайт. – Сначала облегчим боль. Потом попытаемся... сделать всё остальное. Сейчас я дам ей сильные опиаты, а потом согреем ее ноги. Но как можно бережнее. Вас мучает жажда?
– Да... постоянно.
– Тогда лимонад – сколько она сможет выпить. Приложите к ее ногам теплые кирпичи, а руки нужно слегка массировать. Но кирпичи лишь теплые, и менять каждый час. Прежде всего нужно восстановить температуру тела. Это необходимо сделать срочно. Разведите огонь посильнее и чуть-чуть приоткройте окно. Вы останетесь, доктор Бенна?
– У меня есть в городе пациенты, но они могут и подождать.
Дуайт улыбнулся Элизабет.
– Терпение, мэм, мы постараемся побыстрее вам помочь. – Он повернулся к Джорджу. – Нужно подождать, мистер Уорлегган. Сейчас мы больше ничего не можем сделать. Доктор Бенна, могу я перемолвиться с вами словечком наедине?
Бенна хмыкнул и кивнул. Они прошли в будуар Элизабет с милыми розовыми портьерами и кружевными скатертями.
Бенна закрыл дверь.
– Ну что?
– Полагаю, вы не считаете это подагрой? – спросил Дуайт.
Бенна фыркнул.
– Излишняя возбудимость нервной субстанции предполагает серьезное подагрическое воспаление, что и вызывает наблюдаемые симптомы.
– Вы явно никогда не были в лагере для военнопленных, сэр.
– Что вы хотите этим сказать?
Дуайт поколебался. Он боялся даже произнести это слово.
– Что ж, для меня всё очевидно. Вы не чувствуете запах?
– Согласен, присутствует небольшой неприятный запах, которого я не чувствовал до полудня. Но это же не...
– Именно она. Хотя бог знает, что могло привести к подобному состоянию!
– Вы предполагаете, сэр, что причиной стало мое лечение?
– Я ничего не предполагаю...
– Могу заверить вас, сэр, что если бы роды принимал я, ничего подобного бы не случилось!
Дуайт смерил его взглядом.
– Мы оба врачи, доктор Бенна, и оба посвятили себя исцелению людских хворей. Наше лечение может отличаться, как два разных языка, но цели одинаковы, а честность, я полагаю, не подвергается сомнению. Так что уверяю, я ничего не сделал во время родов, прошедших без осложнений, как и вы теми методами лечения, которые вы мне описали, не сделали ничего, что могло бы вызвать подобные симптомы.
Бенна прошелся по комнате.
– Согласен.
– Сужение артерий, сокращение кровотока вплоть до полного прекращения. Вот что происходит. Частичное прекращение кровотока в конечностях. И для этого как будто нет причин! Роды, как я уже сказал, прошли обычно, хоть и преждевременные, но в остальном отличались только тем, что маточные сокращения были очень быстрыми и сильными. Но я принял это за особенность пациентки – в конце концов, на прошлой неделе я принимал роды у женщины, которая произвела на свет ребенка через пятьдесят пять минут после того, как начались первые схватки. Я подумал, что это могло быть результатом ее падения, и не усмотрел никаких патологических отклонений. А теперь вот это... Причина неясна, но диагноз очевиден.
– Вы слишком торопитесь с выводами, – сказал Бенна, взглянув на Дуайта.
– Молюсь, чтобы я ошибался. Вскоре мы всё узнаем.
– Надеюсь, вы не откроете свои подозрения мистеру Уорлеггану.
– Разумеется нет. А между тем, сомневаетесь вы в моем диагнозе или нет, но наверняка оспорите лечение?
– Нет... вреда оно не принесет.
II
Всю пятницу тринадцатого числа Росс провел в Труро, на втором собрании акционеров и гарантов Банка Корнуолла. О дуэли не упоминалось, хотя все наверняка о ней знали – это было очевидно по той простой причине, что никто не обратил внимания на малоподвижность его правой руки. Росс уже начал ей шевелить, но пока еще с трудом мог поставить подпись.
По большей части разговор был для него китайской грамотой, хотя он вежливо прислушивался. Росс мог бы пригодиться, когда дело касалось бы государственной политики. Хотя у лорда Данстанвилля наверняка были и другие источники в Лондоне, но Росс, как член парламента мог поспособствовать во многих делах.
Потом он поужинал у переночевал у Харриса Паско в Каленике, где тот пока что жил с сестрой. Старое помещение банка Паско предполагалось продать или снести, и Харрис подыскивал небольшой дом в центре Труро, откуда мог бы каждый день ходить пешком в новый банк. Новая жизнь пришлась ему по вкусу, и хотя ему недоставало престижности, ведь он больше не был сам себе хозяином, зато это избавило его от многих тревог и, как он объяснил Россу, будто оправдываясь, в его возрасте это не так уж плохо.
Росс выехал в субботу утром и к полудню был дома. Это оказался самый темный день в году, за всю зиму – хотя дождь так и не начался, небо тонуло в тучах, и рассвет с закатом казались лишь терминами, описывающими незначительное изменение условий видимости.
Дома Демельза сразу же сказала ему, что Элизабет серьезно больна. Вчера об этом стало известно от Кэролайн, и утром Демельза отправилась в Киллуоррен навести справки.
– Больше я ничего не могла сделать, – сказала она. – Если бы мы были соседями, как полагается...
– Она сказала, есть ли перемены к лучшему?
– К лучшему – нет. Дуайт уже уехал в Тренвит.
– Ребенок жив?
– О да, и здоров вроде бы. Родился раньше срока, но здоров.
Они встретились взглядами, но больше ничего не сказали.
Обедали обычно вместе с детьми, а теперь, когда миссис Кемп фактически переселилась в Нампару, также и с ней. Так что недостатка в разговорах не было. Клоуэнс, когда-то молчаливая, теперь соревновалась с Джереми в способности болтать без умолку, и не важно, слушает ли её кто-нибудь.
Росс ел мало, и посреди обеда шепнул Демельзе:
– Мне кажется, стоит туда пойти.
Демельза кивнула.
– Я думаю, ты должен. Только я боюсь за тебя.
– Я сумею держать себя в руках.
– Если столкнешься перед домом с Томом Харри, а у тебя рука не в порядке...
– Он не сможет меня удержать, если я буду верхом. А в такой момент Джордж наверняка меня впустит.
– Я бы... не стала на это полагаться, Росс.
– Пожалуй, – Росс вспомнил их предыдущую встречу. – Могу лишь попытаться.
– Мне пойти с тобой?
– Нет... Если посыплются оскорбления, я смогу их проглотить по такому случаю. Но если оскорбят тебя – то нет.
– Возьми с собой Гимлетта.
– Он и мышь не испугает. Толли Трегирлс – другое дело, но вряд ли я вытащу его из пивной, только чтобы он составил мне компанию для визита к соседу.
– Визита к больному, – поправила Демельза.
– Как скажешь... Наверное, я поеду, пока еще светло, если можно так сказать.
– Я зажгу свечи.
Под аккомпанемент многочисленных вопросов Росс встал и пошел за плащом и шляпой. Перед выходом он поцеловал Демельзу, что редко делал посреди дня.
– Не задерживайся, а то я буду волноваться. В безопасности ли ты, конечно же.
Он улыбнулся.
– В безопасности ли я.
На улице Росс бросил взгляд на море – оно уже успокоилось и напоминало приподнятую сквозняком промасленную ткань, лишь по краям остались грязно-белые лохмотья. Чайки радостно приветствовали темный день.
Когда Росс свернул к воротам Тренвита, в доме уже мелькали огоньки. Мало какие дома умеют так быстро подстроиться под перемены настроения, как Тренвит. Прошлым летом, в тот вечер полтора года назад, он бурлил и радовался, а теперь выглядит застывшим и холодным, как и в то Рождество, когда Росс приходил к тетушке Агате.
Сторожей поблизости не оказалось. Росс спешился и постучал в дверь. Почти немедленно открыл незнакомый слуга.
– Вы пришли... ох...
– Я пришел поинтересоваться здоровьем миссис Уорлегган. Мистер Уорлегган дома?
– Миссис Уорлегган... Э-э-э...
– Моя фамилия Полдарк.
– Ох...
Слуга прирос к полу.
– Что такое? – раздался голос за спиной лакея.
Это был Джордж. Его лицо оставалось в тени, но голос был ледяным.
– Я пришел с миром, Джордж, – сказал Росс. – Просто узнать насчет Элизабет. Надеюсь, ей лучше.
В доме раздавались еще какие-то звуки, но трудно было понять их природу.
– Выкинь этого человека вон, – приказал Джордж.
– Я просто хотел спросить, как она. Вот и всё. Мне кажется, на время болезни можно позабыть о застарелой вражде, даже самой жесточайшей.
– Выкинь этого человека вон, – повторил Джордж.
Дверь начала закрываться. Росс поставил в щель ногу и навалился здоровым плечом. Лакей покачнулся и налетел на столик. Росс вошел. Во всем огромном зале горела только одна свеча. В серо-стальном свете дня выглядела она как мерцающий желтый глаз.
Росс закрыл за собой дверь.
– Ради Бога, Джордж! Неужели мы настолько мелочны, что даже у постели больного будем собачиться, как шавки? Скажи мне, что ей лучше. Скажи мне, что она поправилась. Скажи, что говорят доктора, и я уйду! И уйду с радостью! Мне нечего здесь делать, осталась лишь одна давняя родственная связь – с этим домом и теми, кто в нем живет. Я родственник Элизабет по браку и желаю ей только самого лучшего...
– Будь ты проклят, – сказал Джордж, – и ты, и твоя семейка, и весь твой род до конца дней!
Он стал хватать ртом воздух и умолк, как будто и сам был болен.
Росс подождал, но никаких других объяснений не последовало. Лакей опомнился и поднял перевернутый столик.
– Я не уйду, пока не узнаю, что с ней, – сказал Росс.
– С Элизабет? – откликнулся Джордж. – Ах, с Элизабет... Элизабет умерла.
III
В последовавшей тишине лакей молча выскользнул из зала.
Зал был похож на церковь – холодный, отдающийся эхом, слабый свет из многостворчатых окон падал на большой стол и пустой камин. Горела одна свеча.
– Это... Ты же не... – выдохнул Росс. – Она не...
– Два часа назад, – произнес Джордж бесстрастным тоном. – Она умерла, держа меня за руку. Это доставляет тебе удовольствие?
Теперь Росс опознал тот звук, что слышал раньше. Это был женский плач, почти вой, как в древнем кельтском ритуале. Никто бы не узнал голос миссис Чайновет, с годами ставший более глухим.
– Элизабет... Я не верю... Джордж, это же не какая-нибудь...
– Шутка? О да, я время от времени шучу, но не по такому тривиальному поводу, как потеря жены.
Росс не шевелился, как будто у него отнялись руки и ноги. Он облизал губы и уставился на Джорджа.
– Ну же, подонок! – выкрикнул Джордж. – Поднимись к ней! Посмотри, что мы с ней сделали!
Из зимней гостиной вышел человек. В любое другое время Росс узнал бы в нем доктора Бенну.
– Мистер Уорлегган, прошу вас, не расстраивайтесь еще больше. Ничего нельзя было сделать, как ничего не поделать и сейчас...
Джордж обернулся.
– Здесь капитан Полдарк. Капитан Полдарк, член парламента. Он сомневается в моих словах о том, что моя жена, которую он всегда домогался, умерла. Думает, я шучу. Я предложил ему подняться и взглянуть.
– Мистер Уорлегган, если я могу предложить...
– Где она?
Джордж посмотрел на Росса.
– В розовой спальне с окнами во двор. Ты наверняка умеешь ориентироваться в доме, ведь ты всегда считал его своим. Поднимись и посмотри сам. С ней никого нет. И никого не будет.
– Капитан Полдарк... – начал Бенна, но Росс уже поднимался по лестнице.
Пошатываясь, он прошел наверх. В глубине дома было темно, в конце длинного коридора опять горела единственная свеча. Бывшая спальня Верити, бывшая спальня Фрэнсиса, бывшая спальня тетушки Агаты... Путь преградили тени. Росс наткнулся на старый комод. Пол скрипел под его ногами. А вот спальня, где когда-то он занимался любовью с Демельзой. Пять ступенек наверх. С этой лестницы упала Элизабет перед рождением Валентина.
Росс подошел к двери, но не мог собраться с духом и открыть ее. Семь лет назад он пришел к Элизабет именно в эту комнату – тогда-то и начались все беды. Внезапно, будучи неверующим и уж точно не католиком, он захотел перекреститься.
Он открыл дверь, и в лицо ударила стена вони. Там горели две свечи и стояла кровать, а в ней Элизабет. В камине до сих пор потрескивал огонь. Шторы были опущены, но окно слегка приотворено. Розовые шторы колыхались в вечернем ветерке, но больше ничто в комнате не шелохнулось. На столике у постели стояли песочные часы, кувшин, высокая детская бутылочка и лежали два лимона. На туалетном столике – гранатовое ожерелье, стакан с тремя пиявками, ножницы, бутылка с водой и ложка. Перед камином – домашние туфли Элизабет и чайник с поднимающимся из носика паром.
Росс ухватился за дверную ручку и скорчился в рвотном позыве. Элизабет не шевельнулась, чтобы его поприветствовать. Его снова и снова одолевали позывы к рвоте, Росс вытащил платок и закрыл рот и нос. Он смотрел на свою первую любовь. На сквозняке от открытой двери свечи замигали.
Росс медленно подошел к постели. Смерть стерла с лица Элизабет боль, усталость и лихорадку. Лишь кожа пожелтела. Непричесанные волосы на удивление аккуратно обрамляли бледное аристократичное лицо. Лишенное всякого выражения, оно сохранило прежнюю красоту, которая так восхищала многих мужчин. Как будто ее веки вот-вот дрогнут и глаза откроются, а губы сложатся в приветливую улыбку. Только кожа пожелтела.
А под простыней, почти не скрываясь, находился ужас разложения и гангрены. Пока она была жива, с каждой минутой этот кошмар пробирался все выше. До какого предела? Она гнила заживо, будто погребение запоздало на много дней. Росс проглотил подступившую рвоту, убрал с лица платок и поцеловал Элизабет. Ее губы напоминали холодную и загустевшую оконную замазку.
Снова закрыв нос платком, Росс вдохнул и чуть не упал. Комната поплыла перед глазами, и он схватился за стул, потом развернулся и выбежал прочь. Дверь глухо хлопнула за его спиной – дверь склепа. Склепа, который нужно очистить от всего живого.
Росс промчался по коридору и вниз по лестнице, не взглянув на Джорджа, стоящего там. Вылетел из дома и уткнулся лбом в шею свой лошади, не в силах на нее взобраться.
IV
– Назовите сумму, которую я вам должен, – сказал Джордж.
– Всему свое время. Вернемся к этому в свое время.
– Дайте знать, когда привести вашу лошадь.
– Уже снова смеркается, – неловко произнес доктор Бенна, – я бы предпочел переночевать здесь. А кроме того, перед отъездом стоит взглянуть на ребенка.
– Она больна?
– Вовсе нет. Но я не уверен, что кормилица справляется как следует. Эти сельские девушки...
– За такое короткое время лучше нам не найти.
– Да, она вполне годится. Я дал миссис Чайновет большую дозу опиатов, теперь она заснет. Женщины наверху?
– Да, наверху.
– Думаю, гроб следует закрыть как можно скорее.
– Полагаю, они тоже так считают.
Где-то неподалеку Валентин спорил с няней. Он ничего еще не знал кроме того, что мама нездорова.
Джордж бродил по холодному, молчаливому и сумрачному дому. То, что сейчас с ним произошло, противоречило всему его жизненному опыту. К сорока годам он испытал несколько неудач, и все они были делом рук человеческих и могли быть исправлены. И большую часть он со временем исправил. Следует принять отказ и поражение, а потом шаг за шагом уменьшать масштаб этого поражения и так всё устроить, чтобы в конце концов обойти препятствие. Конечно, иногда и он, и его родители болели более или менее серьезно, и стоило смириться с тем, что все стареют и умирают. Но до сорока лет он никого не потерял, уж точно никого настолько важного.
И с этим поражением он не мог смириться. С двадцати лет он стремился получить Элизабет, хотя она и находилась так далеко, за пределами всех его возможностей. Но он ее получил, несмотря ни на что. И это стало его величайшим триумфом. Пусть с тех пор в нем и разгорелись ревность и подозрения, испортившие их совместную жизнь, всё это возникло вопреки его воле, и он мог контролировать свой гнев. А когда в редких случаях ревность выливалась в яростную ссору, Джордж был готов отступить при первой же угрозе, что Элизабет может его покинуть. Возможно, он не был с ней счастлив, возможно, страстно желал сделать такой же мучительной и ее жизнь, но никогда и в мыслях не держал, что будет жить без нее.
Потому что она была единственным человеком, ради которого он трудился – чтобы угождать ей, наблюдать за ней, критиковать, советоваться, даже оскорблять, показывать обществу, делать подарки, а главное – производить на нее впечатление. Других таких нет. А теперь, когда яд тетушки Агаты перестал действовать, когда отравленный шип наконец-то вырван и они могли бы жить друг с другом в согласии, когда у них родилась дочь вдобавок к сыну, когда жизнь заиграла новыми красками, в особенности когда он вот-вот получит последнее доказательство своих заслуг, рыцарство, это он-то, Джордж Уорлегган, внук кузнеца... рыцарство... сэр Джордж... сэр Джордж и леди Уорлегган... и все бы оборачивались при их появлении... один из богатейших людей Корнуолла и один из самых влиятельных, член парламента, владелец избирательного округа и рыцарь, а под руку с ним грациозная и аристократичная Элизабет, леди Уорлегган... и вот тогда-то он ее лишился.
Это невыносимо. Джордж огляделся и понял, что очутился в гостевой комнате, хотя не понимал, зачем сюда пришел. Комната находилась рядом с бывшей спальней Агаты, и Джордж быстро перешел туда. Это Агата его прокляла, это она! Всё это время на нем лежало проклятье, а теперь, когда Джордж почти от него избавился, она прокляла его снова, и жизнь превратилась в руины.
После ее смерти мебель по большей части осталась на своих местах – там стояла и кровать, на которой она умерла. Джордж яростно пнул туалетный столик, сломав одну ножку. Потом сбил его, и столик с грохотом упал, по полу рассыпались осколки стекла и туалетные принадлежности. Он распахнул дверь гардероба и дернул его. Шкаф медленно накренился и рухнул с гулким звуком, задев кресло и разорвав шерстяную обивку. Принесенная им свеча покосилась на полке и тоже чуть не свалилась.
Дом проклят, Джордж с удовольствием спалил бы его дотла – всего только поднести свечу к шторам и к краю постели, тут полно старого дерева, и оно быстро загорится. Подходящий погребальный костер для Элизабет и всех этих дважды проклятых Полдарков, когда-то здесь живших.
Но несмотря на бушевавшую в нем ярость, уничтожение собственности было не в характере Джорджа, тем более собственности, теперь по праву принадлежащей ему. Он огляделся, руки его еще дрожали от приступа бешенства. Он сорвал со стен две картины и бросил их на пол. Наверное, завтра ночью или даже сегодня нужно отправиться к церкви в Соле и осквернить ее могилу – пусть два человека расколют надгробие, выкопают сгнивший труп и выкинут останки на поживу воронам. Что угодно, лишь бы отомстить за рану, отмщение за которую невозможно.
Дрожащими руками он взял свечу и вышел из комнаты, свечное сало стекало по его пальцам и капало на пол. Джордж постоял в коридоре, не в силах сдержать гнев, но и не находя объект для его выхода. Он бы пошел еще раз взглянуть на Элизабет, но понимал – лучше дождаться, пока две женщины закончат ее обряжать и очистят комнату хлоркой. Джордж не знал, сможет ли даже после этого туда войти.
Она его покинула. Она его покинула. Он не мог в это поверить.
Не мог вынести мысль, что вернется в комнаты наверху и столкнется там с этим бесполезным докторишкой или, чего хуже, с еле стоящим на ногах отцом Элизабет со скорбным лицом. Если Джордж увидит его, то непременно спросит: а почему вы еще живы? Какой мне от вас прок? Почему бы вам и вашей жалкой жене тоже не умереть?
Из двери вышла девушка и уставилась на него. Это была Полли Оджерс.
– Прошу прощения, сэр. Я не знала, что стряслось... В смысле, что еще стряслось... Услыхала шум, грохот и всё прочее. Я не знала, что это.
– Ничего, – ответил он сквозь зубы. – Это ничего.
– А... Спасибо, сэр. Простите.
Она собралась уходить.
– Шум разбудил ребенка?
– О нет, сэр, она такая соня! А аппетит-то какой! За четыре дня уже так подросла, точно вам говорю!
Джордж последовал за ней в комнату. Миссис Саймонс, юная кормилица, присела в реверансе.
Он посмотрел на малышку. Урсула Уорлегган. Но Элизабет его покинула. И это всё, что после нее осталось. Она оставила ему Урсулу.
Он долго стоял не шевелясь, и девушки за ним наблюдали, стараясь не отвлекать от размышлений.
Когда Элизабет умирала, он держал ее за руку. Бенна сказал, что надежды нет, и тогда Джордж вошел в омерзительную, тошнотворную комнату, сел рядом и взял Элизабет за руку. Одна ее рука ужасно распухла, но другая осталась белой и тонкой, как прежде. Он решил, что Элизабет без сознания, но она шевельнула пальцами. Это была левая рука, с обручальным кольцом, с его кольцом, объявляющем о гордости от этого завоевания, кольцом, которое он надел ей на палец в старой и обветшалой церкви Майлора у реки Фал менее семи лет назад. С гордостью и ликованием. И вот чем всё кончилось.
Ближе к концу она повернулась и попыталась улыбнуться пересохшими и обескровленными губами. Потом улыбка исчезла, а лица коснулась смерть.
– Джордж, – прошептала она. – Так темно! Я боюсь темноты.
Он сжал ее руку, как будто хотел удержать в этом мире, вырвать у кошмара, утаскивающего ее в могилу.
Джордж вспомнил всё это, глядя на младенца, которого оставила ему Элизабет.
Он не был философом или провидцем, но если бы был, то удивился бы тому, что его прекрасная, хрупкая и белокурая жена родила троих детей, и ни один ничуть не похож на нее. Хотя Элизабет была достаточно крепкой физически, вероятно, вырождение старинного рода Чайноветов стало причиной того, что она не передала свою внешность детям, они были больше похожи на отцов. Джеффри Чарльз уже сейчас был вылитым Фрэнсисом. Валентин с возрастом станет всё больше похож на человека, только что покинувшего дом. А маленькая Урсула вырастет коренастой, сильной и с крепкой шеей, как у кузнеца.
Девочка заворочалась в колыбели, такая крохотная, такая хрупкая. «Позаботься о детях», – прошептала Элизабет. Хорошо, он это сделает, какой теперь прок от ненависти. Ему нужна была жена, та, ради кого он старался, краеугольный камень его существования. Все его труды, все планы, схемы, накопления и переговоры, все достижения... без нее всё это бессмысленно. Он мог бы опрокинуть колыбель, как только что мебель в комнате Агаты, перевернуть вместе с хрупким содержимым, ведь вся его жизнь перевернута с ног на голову, разрушена и пуста в результате одного удара судьбы. Джордж винил судьбу, так никогда и не поняв, что должен винить себя.
Полли Оджерс наклонилась и убрала край одеяльца с ротика малышки.
– Какая милашка, – сказала она.
– Урсула, – пробормотал Джордж. – Маленькая медведица.
– Что-что?
– Ничего, – ответил Джордж.
И впервые достал платок, чтобы вытереть слезы.