Текст книги "Штормовая волна"
Автор книги: Уинстон Грэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)
– Я получил несколько предложений. Их недостаточно, но с вашим содействием...
– С нашими деньгами, и причем с немалой суммой. Яйца уже разбили. Мы, конечно же, можем выдать крупный кредит, и Паско за несколько лет его выплатит. Его банк всегда был небольшим, но крепким. Но Паско уже не молод, а сына и наследника у него нет. Мы можем выдать крупный кредит – пожалуй, тысяч двадцать, но можем найти этим деньгам и лучшее применение. Нет... Простите, Полдарк, я понимаю ваши чувства, но мне кажется, что слияние банков – это единственный здравый выход из положения. Всё могло бы быть и хуже. Как я понимаю, Тресидер Кинг уже предложил мистеру Паско должность в нашем банке.
– Должность клерка!
– Главного клерка. Я понимаю, это не вполне то, к чему привык мистер Паско, но уже кое-что. Возможно, через некоторое время мы предложим ему что-то более стоящее. Кинг молод, но вполне вероятно, подвернется и другая возможность.
Росс глубоко вздохнул. Похоже, он так и не достиг первой цели. Стоит ли еще попытаться и поговорить о второй? Трудное решение. Пока что беседа протекала на удивление ровно. Но если надавить, то всё может измениться. Да и как надавить на человека, который не желает поддаваться? Затронуть вопросы чести, и Бассет может разозлиться, и тогда всё будет потеряно. От этого человека не стоит ждать больше снисхождения к Харрису Паско, чем к Рисковому Хоскину. Нужно прибегнуть к дипломатии.
– Вы упомянули слияние, милорд.
– Да. Слияние и поглощение.
– Но сначала вы назвали первое слово. И раз уж так, то почему бы не предложить владельцу второго и более мелкого банка стать партнером в новом?
Бассет поднял брови.
– Еще сыра? Если мы так поступим, Паско принесет с собой ореол краха и ошибок, которые многие запомнили.
– Большинство, по крайней мере, люди порядочные, будут помнить только то, что крах произошел в результате стычки с Уорлегганами.
– Может, перейдем в гостиную? Окна там выходят на запад, а солнце нынче – такой редкий гость...
Росс последовал за Бассетом, который задержался, чтобы чихнуть и высморкаться. Три спящих спаниеля вскочили, чтобы его поприветствовать, и улеглись у ног хозяина, когда тот сел.
– Не многие порядочные люди, желающие процветания городу, могут спокойно снести мысль о том, что Уорлегганы станут самыми влиятельными предпринимателями графства.
– До этого еще весьма далеко.
– Что ж... Мне неприятно постоянно напирать на принципы, но каждая одержанная над обывателем победа оставляет всё меньше желаний у других обывателей бороться. Уорлегганы... готовы сожрать всё, что смогут, и разрушить всё, до чего не сумеют дотянуться. Начиная, разумеется, с недругов. Но они всё время движутся вперед. И постоянно наживают новых врагов.
– Не хотите ли понюшку табака? Нет?.. Я поразмыслю над вашими словами. Но справедливо будет указать, что, хотя я и старший партнер в банке, капитан Полдарк, у меня еще три партнера. Мой шурин, мистер Джон Роджерс, а также мистер Макворт Прэд и мистер Эдвард Элиот. Я должен советоваться с ними по важным вопросам и не могу принимать решений без их согласия.
– Правильно ли я понимаю, милорд, что мистер Тресидер Кинг, не являющийся партнером, мог принять решение, не посоветовавшись с вами?
Росс тут же подумал, что зашел слишком далеко. Бассет вспыхнул и бросил на него сердитый взгляд.
– Кинг облечен полномочиями действовать в наше отсутствие так, как считает нужным. Поймите, капитан Полдарк, весьма опрометчиво так нажимать, находясь в слабой позиции.
– Именно так я сейчас и подумал, милорд.
Бассет посмотрел на него и рассмеялся.
– По крайней мере, вы объективны.
– Это всё, что мне осталось. Но если я и продолжаю в том же духе, пускай и из слабой позиции, то всё же имею кое-какие основания. Если мистер Паско войдет в ваш банк как полноправный партнер, он приведет с собой клиентов. Если же нет, то у некоторых, скорее даже у многих, возникнет искушение уйти в другое место.
– В другое место? К Уорлегганам?
И снова в его голосе прозвучала враждебность.
– Нет... Но есть еще «Карн и Ко» в Фалмуте. Для многих Фалмут – вполне приемлем, не меньше чем Труро. Лорд Деворан, мистер Дэниэлл, мистер Трефузис. Даже я ушел бы туда, если бы «Карн и Ко» стал бы «Карн и Паско».
– А, так вы уже завербовали сторонников.
– Лишь собрал мнения. Но мне кажется, если банк «Бассет и Роджерс» станет банком «Бассет, Роджерс и Паско», то люди, этому поспособствовавшие, приобретут популярность и престиж.
– Что ж, об этом не может быть и речи – я имею в виду название. И мне не нравится шантаж, сэр.
– Это всего лишь мои мысли. Я могу лишь апеллировать к вашей щедрости.
Повисла долгая пауза.
– А банк Карна пригласил Паско партнером?
– Пригласит, если я приведу туда клиентов, которых назвал.
– И вы утверждаете, что это не шантаж?
– Нет, милорд. В этом деле я полный профан. Я лишь пытаюсь помочь старому другу.
– У вас явно есть способности к этой роли. Это вас не оскорбляет?
– Напротив, я польщен.
Лорд Данстанвилль наклонился к спаниелю.
– У бедняжки Трикс язва на лапе. Нужно обратиться к вашей жене. Говорят, она умеет лечить животных. Послушайте, Полдарк, я ничего не могу сделать, ничего не стану обещать, совсем ничего. Я об этом поразмыслю. Посоветуюсь со своим шурином Джоном. И с другими тоже. Могу я взять это... это письмо? На следующей неделе у меня будет одна встреча, перед открытием больницы, и если я и смогу что-то для вас сделать, то именно там.
– Буду весьма обязан, милорд.
– Не благодарите. Я ничего не обещаю.
Глава тринадцатая
I
В день торжественного открытия больницы Элизабет поняла, что снова носит ребенка. Накануне она подозревала, но не была уверена. А теперь, помимо задержки месячных, начались приступы слабости и тошнота. Для женщины с такой хрупкой внешностью она обладала на удивление крепким здоровьем и испытывала нечто подобное лишь дважды: в начале 1784 года и летом 1793-го. Некоторое время после рождения первого ребенка она страдала от приступов слабости, но пусть с виду они были похожи, ощущения были разные.
Она была поражена и даже несколько шокирована, потом насторожилась, но затем обрадовалась. Итак, если всё пойдет хорошо, у нее будет трое детей. Джеффри Чарльз уже почти взрослый, Валентину около шести. Еще один мальчик? Ей бы хотелось девочку. Еще один ребенок, когда ей исполнится уже тридцать пять, почти тридцать шесть. И родится в том же месяце, что и Валентин.
И Джордж уж точно обрадуется. Элизабет знала, как он до сих пор ее ценит, а теперь скорее как муж, а не просто как неожиданно полученный трофей. Он поверял ей свои планы, по крайней мере некоторые, считая ее другом. Элизабет полагала, что заслужила это. Ей пришлось пережить нелегкие пять лет.
И значит, новый ребенок окончательно скрепит их брак, как не скрепило бы ничто другое. Нужно сказать Джорджу вечером. Или подождать еще немного, пока она не будет совершенно уверена.
Подождать? Но сколько? И зачем? Предположим, родится еще один мальчик?..
В те ужасные дни после смерти тетушки Агаты, когда Джордж подозревал, что Валентин родился не семи– или восьмимесячным, а значит – не его сын, они дошли до крайности, и Элизабет поклялась на Библии и убедила мужа, или почти убедила. Но даже тогда, даже после этого он не избавился от ревности. Предположим, родится еще один мальчик. И уж точно – сын Джорджа. Возможно ли, что старые подозрения заставят его постепенно отдалиться от Валентина и уделять всё больше внимания новому отпрыску?
Между Валентином и Джорджем наверняка возникнет отчуждение, если появится младший брат, бесспорно сын Джорджа, и получит всю отцовскую любовь.
Элизабет обладала сильнейшим материнским инстинктом – ее всепоглощающая любовь к Джеффри Чарльзу привела к первой трещине между ней и Фрэнсисом много лет назад. И хотя Валентин по многим причинам не сразу занял такое же положение в ее сердце, теперь Элизабет всецело заботило будущее сына. Она бросила вызов Джорджу и одержала над ним верх скорее ради Валентина, чем ради себя.
Элизабет размышляла над этим всё утро, одеваясь на торжество. Пока Джордж убежден, что Валентин родился до срока, риск минимален. Во время напряженной и полной эмоций встречи с Россом три года назад, последний сделал одно весьма разумное предложение. Он сказал тогда: если ты ценишь брак с Джорджем, а даже если и нет, то для твоего же блага следует подарить ему еще одного ребенка и убедить в более позднем времени зачатия. Сделай это, и никогда не открывай тайны. Это несложно. Еще один ребенок, рожденный до срока, убедит Джорджа, как ничто другое.
Будет ли это сложно? В этот раз – едва ли. Ничего не случится, если она попридержит новости до следующего месяца или даже на два месяца. Приступы слабости быстро проходят, а по утрам ее почти не тошнит. К тому же Элизабет не сильно поправлялась во время беременности, несмотря на стройную фигуру. И до последнего дня она прекрасно себя чувствовала и двигалась как обычно. Джорджа будет легко обмануть. Нужно сказать ему о том, что ребенок родится в апреле. А когда ребенок родится в феврале, как и прежде...
Да и с доктором не возникнет непреодолимых сложностей. Как-нибудь в июле она вызовет его по пустячному делу и во время визита сообщит о том, что подозревает беременность. И скажет, что последние месячные были в июне. У него не будет причин ей не поверить, ведь ей нет никакого резона лгать. Джордж согласится с этим утверждением по той же причине. А когда в феврале родится ребенок, он может выглядеть вполне доношенным, как и Валентин, но и доктор, и Джордж решат, что повторились те же странности, как и в прошлый раз. И никто не станет этого оспаривать.
Церемонию открытия больницы назначили на десять утра. Чтобы угодить жене, Джордж внес от ее имени сотню гиней, а значит, Элизабет будет одной из немногочисленных приглашенных дам. Без четверти десять у крыльца остановилась карета Уорлегганов с нарядными форейторами в желтых ливреях, четверка серых лошадей зацокала по мостовой, покачивая головами. До больницы было недалеко, но Джордж настоял на том, что они должны прибыть в карете. Элизабет надела белое шелковое платье с турнюром, чтобы талия выглядела стройнее, узкий синий корсаж и бледно-голубую шляпку. Джордж выглядел элегантно в новом черном сюртуке с широкими лацканами и двумя рядами серебряных пуговиц. Он помог Элизабет подняться в карету, и они тронулись вниз по холму, влившись в вереницу остальных экипажей.
Общественный лазарет Корнуолла представлял собой длинное здание из серого камня, хорошо заметное со всех сторон. Прибывающих гостей проводили внутрь, в две палаты, расположенные одна над другой. В каждой стояло по десять кроватей вдоль стен, нижняя палата предназначалась для мужчин, а верхняя – для женщин. К ним примыкали комнатки для сестер милосердия, благотворительная аптека, мертвецкая, кухня и комнаты для доктора и его жены.
Знакомые приветствовали друг друга – ведь здесь собрался весь цвет местного общества: граф Маунт-Эджкамб, лорд и леди Данстанвилль, мистер Ральф-Аллен Дэниэлл, мистер и миссис Джордж Уорлегган, мистер Трефузис, мистер Эндрю, мистер Макворт Прэд, мистер Роджерс, капитан Полдарк, мистер Моулсворт, мистер Стакхаус, преподобный доктор Холс. Доктор Энис тоже присутствовал, с неохотой представляя свою жену, которая пожертвовала значительную сумму, но не смогла прибыть по очевидным причинам. Доктору Буллу, врачу лазарета, было всего двадцать девять, он приехал из Лондона. Доктор Бенна стал приглашенным врачом.
Всего было тридцать с лишним мужчин и восемь дам – не слишком большая компания, чтобы избежать нежелательных встреч. У Элизабет екнуло сердце, когда она дважды оказалась достаточно близко от Росса Полдарка, чтобы с ним заговорить. Разумеется, она не стала этого делать, как и он, поскольку Джордж находился неподалеку. Радуясь своему новому состоянию, Элизабет не желала портить день. Джордж, не ведая о ее новостях, был также весьма доволен тем, как складываются дела, в особенности успехом замысла дяди Кэрри, тем более что цель была достигнута без потери репутации, а Джордж не горел желанием публично скрещивать шпаги с соперником. Что касается Росса, он пребывал в такой ярости, что понимал – если он что-то сейчас предпримет, то неизвестно, чем это кончится. Но он по-прежнему надеялся на лучшее, а затея с Фрэнсисом Бассетом не выгорит, если затеять ссору, даже словесную перепалку, на открытии больницы Бассета.
А тем временем граф Маунт-Эджкамб, лорд Данстанвилль и доктор Гектор Булл объявили больницу открытой. После чего все вышли на солнце и снова покатили в каретах вниз по холму, к церкви святой Марии. Общество выглядело весьма колоритно, и горожане таращились с открытыми ртами.
– Что ж, – бодро обратился к Россу Дуайт, – это только начало. Мы могли бы справиться и с сотней коек, но двадцать всё же лучше, чем ничего. Доктор Булл кажется вполне достойной кандидатурой. Надеюсь, принимать пациентов будут не по протекции.
Росс отметил, как постарел Дуайт. Он ведь потерял и ребенка, и жену, и последнее обстоятельство подкосило его не меньше, пусть это всего лишь временно. Дуайт был предан профессии и никогда этого не скрывал, но его сострадание к бедам других людей не умаляло личных привязанностей, и Росс гадал, понимает ли Кэролайн, насколько ее отъезд повлиял на мужа.
К тому времени как Росс с Дуайтом оставили лошадей на конюшне, церковь святой Марии почти заполнилась, поскольку на задние ряды пустили простых обывателей, но всё же они нашли пару мест рядом и преклонили колени в молитве. Росс не думал, что Дуайт на самом деле молится – вероятно, его вера была крепче, но они оба были далеки от ее догматов, в особенности из-за того, что проповедь читал преподобный Холс. Росс знал многих приятных в общении священников, но об обоих представителях Труро нельзя было сказать ничего подобного. Даже этот честолюбивый человек с тяжелым взглядом был лучше покойного викария церкви святой Маргариты. Если на небесах можно получить несколько должностей сразу, Оззи наверняка подаст прошение.
Доктор Холс выбрал отрывок из Книги Иова, тринадцатый стих седьмой главы: «Утешит меня постель моя, унесет горесть мою ложе мое» и продолжил терзать публику описанием недугов, которые должна лечить новая больница.
– Невозможно передать словами, – вещал он, – ужасающие сцены человеческих несчастий, так часто предстающие в виде искалеченной руки какого-нибудь нищего, коего хворь и изнурительная жизнь приковали к постели, или медленно тающего из-за лихорадки, страдающего от мучительной боли или заживо гниющего, но при этом лишенного медицинской помощи, даже самых необходимых вещей, не говоря уж о комфорте, не имеющего друзей. Такие люди оказываются в тисках нищеты, причем самой кошмарной, и под конец угасают в раздумьях о тяжкой доле своей жены и детей, оставшихся без всяких средств к существованию, обреченных на нищету и повторение судьбы отца! Неужели мы будем безразлично взирать на подобную нужду, неужели это не заставит нас задуматься и вспомнить о справедливости?
Сильная речь, подумал Росс, не любивший старика за черствость, но все же в этом случае он явно потянул за нужные ниточки. Подобные речи хорошо воспринимаются в Палате общин.
Но нужные ли это ниточки? Быть с бедняками щедрым и снисходительным, построить им больницу для бесплатного лечения новейшими методами – всё это достойные цели, заслуживающие восхищения. А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше [8]8
Библия, Первое послание к Коринфянам, 13:13.
[Закрыть]. А как насчет надежды? Все собравшиеся здесь сегодня – добрые люди, готовые облегчить чужие страдания. Но многие ли задумываются о том, чтобы их предотвратить? Не просто давать деньги бедным, а создавать условия, чтобы бедняки могли сами заработать на хлеб. Неужели требовать этого – нечто совершенно иное?
Среди паствы, внимающей мощной проповеди, оказались все три представительницы семейства Чайновет, хотя теперь все они носили другие фамилии и сидели в разных местах церкви, не только по личным причинам. Элизабет Уорлегган – в первом ряду, вместе с мужем. Слева от главного прохода, в задних рядах – Ровелла Солвей, тоже рядом с мужем.
Синяки и ссадины на лице и теле зажили, и, не считая выбитого зуба, что становилось заметно, только когда она широко улыбалась (теперь весьма редко), выглядела она прекрасно. По ее лицу всегда было трудно что-либо прочитать, в особенности в последнее время. После того как Артур обнаружил ее измену и избил жену до полусмерти, она простила его и снова обрела прежнее интеллектуальное превосходство – правда, больше не намекала на превосходство моральное.
Однажды вечером, через две недели после той кошмарной ночи, они начали потихоньку двигаться к примирению, Ровелла рассказала мужу о том, как мистер Уитворт соблазнил ее в своем доме, и в красках обрисовала, как с тех пор он ее преследовал, чуть ли не шантажировал, чтобы возобновить эту связь.
Но лишь невнимание к ней Артура, пылко заявила Ровелла, невнимание к ее телу, его неспособность быть настоящим мужем в конце концов заставили ее сдаться. Артура это ошеломило, он снова рассвирепел и бросил в ответ, что он ограничивал себя в плотских желаниях из деликатности, ради ее же блага. И с тех пор они поладили. Иногда в те дни он сильно уставал от работы в библиотеке, но начал принимать настойку под названием «Тонизирующий бальзам для восстановления сил» и стал чувствовать себя намного лучше.
С тех пор они ни разу не упомянули Осборна Уитворта и его безвременную кончину. Ровелла отметила, что найденная у тела священника дубинка похожа на пропавшую с кухни, но не стала о ней спрашивать и не встречалась с ведущими расследование констеблями. И пусть муж так зверски ее избил, на то были причины, и когда инцидент позабылся и остался в прошлом, Ровелла даже с теплотой думала о том, на какие бурные чувства, оказывается, он способен. Он был человеком пылким, но обычно это скрывал.
Третья представительница семьи Чайновет, овдовевшая с помощью той же дубинки, сидела с другой стороны прохода, вместе с напыщенной свекровью. По ее лицу также нельзя было ничего прочесть, но если мысли Ровеллы нельзя было угадать с тех пор, как она научилась думать, Морвенна в девичестве была открытой книгой, скорой на реакцию, наивной и импульсивной, лишь жизнь в браке ее изменила. Теперь в ее глазах не отражалась душа, они были пусты, затуманены и ни к чему не выражали интереса. Как потускневшее зеркало.
После смерти мистера Уитворта она сдалась на милость свекрови. Делала всё, что та прикажет, молча и покорно. Потому она и пришла сегодня на службу. Для нее это не имело значения. Имело значение лишь одно – посещение мистером Уитвортом ее спальни в прошлом месяце дало свои плоды. Она снова вынашивает его ребенка. Очередного маленького Оззи. После окончания службы паства покинула церковь, но попечителей и жертвователей больницы пригласили в трактир «Красный лев» на торжественный обед, который начинался в половине четвертого.
Дуайт сказал, что не будет присутствовать, Росс тоже предпочел бы уйти, но остался, потому что Бассет до сих пор не дал ему никаких намеков на свое решение относительно банка. Тогда Дуайт передумал и остался с другом. И слава богу, поскольку его посадили рядом с Элизабет, а Росса – напротив, через одно место. Справа от Элизабет сидел Джордж, совсем рядом с Россом. С одной стороны от Росса оказалась мисс Кэтлин Бассет, сестра лорда Данстанвилля, а по другую руку – Роберт Гуоткин. Правда, когда начали подавать блюда, в гуле голосов с трудом можно было что-то расслышать, тут уж не до враждебных стычек. А кушанья следовали одно за другим. Сложности начались в половине шестого, когда немногие дамы удалились, оставив пустые места, мужчины сдвинулись теснее, и по кругу пошли бутылки портвейна и бренди. Теперь, пока наливалось спиртное, наступали краткие периоды тишины, мужчин разморило от сытной пищи.
Во время одной из таких пауз Гуоткин произнес:
– Я слышал, вы возвращаетесь в политику, мистер Уорлегган.
Трудно сказать, была ли эта реплика вполне невинной или с подвохом.
Джордж чуть-чуть повернул голову.
– Когда вновь соберется парламент, я буду представлять Сент-Майкл.
– Так значит, Уилбрам уйдет?
– Нет, Хоуэлл.
– Я не знал.
– Это еще в будущем.
Гуоткин покрутил бренди в бокале.
– Приятно знать, что нас будет представлять больше местных. Слишком уж часто парламентарии ничего не знают о нуждах Корнуолла.
– Полагаю, эти карманные округа довольно дорого обходятся, – сказал мужчина рядом с Гуоткином. – Не то чтобы их было накладно купить, сэр, но прежде чем избрать нужного кандидата, выборщики начинают требовать то да сё. А потом, не дай бог, если вы не будете осторожны, то в Палате объявят, что вы получили место с помощью подкупа.
– Вы слышали, что сказал Бёрк? – спросил кто-то с другого конца стола, сменив тему. – Слышали, сэр? Будто бы республиканцев во Франции погубит шпага популярного генерала! И это событие не замедлит себя ждать. Теперь, когда Бонапарт потерпел поражение в Акре, он вряд ли надолго задержится в Египте. Во Франции есть дела и поважнее!
– Не говоря уже о Джозефине, – последовал ответ.
Все засмеялись.
– Но есть еще и пресвитериане в Белфасте. И все как один республиканцы! Они отвергли католиков не потому, что те еретики, а потому что поддерживают деспотию!
– Люди в Ольстере не похожи на французских республиканцев.
– Такого я никогда не говорил – ничего подобного. Но им не нравится находиться под пятой англичан и не нравится коррупция политиков. Нет налогам без представительства в парламенте – вот их боевой клич. А мы знаем, откуда это взялось!
– А вам, капитан Полдарк, понравился первый год в Вестминстере? – поинтересовался Гуоткин.
– Да, – коротко ответил Росс. – Но это не совсем верное слово. Я там многому научился. Немного поскучал. Сначала я подумал, что от меня есть прок, а потом снова задумался.
– Вы считаете, там много коррупции?
– А разве нет?
– Боже! Какой цинизм, сэр!
– Политика по природе своей – дело грязное, – заметил еще один из присутствующих.
Росс осушил бокал и промокнул губы салфеткой.
– Но выбирать между политикой и другой формой власти не приходится. В Вестминстере есть всё – от высоких идеалов до самых низменных побуждений. А разве в этом городе по-другому? В меньшем количестве, но в том же масштабе.
– Что ж, сэр, если вы упомянули местную политику...
– Политику или предпринимательство. Скорее последнее.
– ...Три миллиона, сэр! – раздался голос. – В Ирландии три миллиона католиков или около того, и все, помимо привилегированного меньшинства живут хуже диких животных!
– Еретики!
– О да, согласен, но должен заметить, даже негр Вест-Индии в день съедает больше, чем иные из этих людей в неделю.
– То же самое можно сказать и об английских рабочих. Не нужно так далеко ходить, – вставил Ральф-Аллен Дэниэлл. – Война принесла крайнюю нищету, и многим приходится выбирать между воровством и голодом.
– Боже ты мой, не понимаю, мы тут о патриотизме говорим или подстрекаем к бунту?
– Вы говорите о городских делах, сэр? – обратился к Россу Гуоткин. – Полагаете, они ведутся грязно? Как именно?
Росс помедлил, взял графин с портвейном, налил себе и протянул его Дуайту.
– Я про банкротство банка. Оно произошло не из-за ошибки со стороны банка, а было инспирировано извне, по злой воле тех, кто обычно прячется в тени. Обычно ядом пользуются змеи, но человеческий яд таков, что посрамил бы любую гремучую змею, опустив ее на уровень слепого червя.
Росс ощутил, как Дуйат предупреждающе наступил ему на ногу, передавая графин через пустой стул Джорджу. Гуоткин выглядел озадаченным.
– Я не живу в городе и потому, вероятно, не в курсе событий. Но я не понимаю. О ком вы говорите?
– Его же убили! – воскликнул кто-то. – Совершенно точно, как пить дать. Трезвого и уравновешенного священника вроде молодого Уитворта! Он никогда бы не свалился с лошади без посторонней помощи! Да еще эта дубинка и порванный плащ!.. Но я всё равно не согласен с вами, Дэниэлл, что число преступлений выросло. Думаю, их можно сократить, если повесить побольше мерзавцев!
– Мне так жаль юную вдову. Она довольно привлекательна, но вряд ли снова найдет мужа, с тремя-то детьми и почти без денег.
– У семьи есть деньги – у его семьи. Хотя, по всей видимости, не наличными.
Росс сделал над собой усилие и произнес:
– Я говорю о тех, кто поступил бесчестно. Их имена мне неизвестны, мистер Гуоткин, поспрашивайте деловых людей. И они расскажут, если их не запугают, об анонимных письмах, которые среди них распространяли.
– Мне всё это кажется бурей в стакане воды, – вставил Джордж Уорлегган. – Попыткой найти козла отпущения для совершенно обычного банкротства. Я ценю твою преданность другу, Росс, но, как это часто с тобой случается, ты в слепоте своей не видишь фактов. – Он зевнул и прикрыл рот рукой. – А факт в том, что Харрис Паско – старый глупец, не умеющий обращаться с чужими деньгами. А если когда-то и умел, то те дни давно миновали, раз Нат Пирс сумел воспользоваться крупными суммами из трастовых фондов и...
– Ты лжешь, – сказал Росс.
На секунду повисла тишина. К счастью, это расслышали немногие, потому что вели разговоры на другие темы. Но прежде чем Джордж смог ответить или Росс добавить что-то еще, за их спинами кашлянул лакей. Дважды.
– Прошу прощения, сэр. Доктор Энис, сэр. Прошу прощения, мистер Уорлегган.
Джордж развернулся и посмотрел на слугу.
– В чем дело?
– Прошу прощения, сэр. Миссис Уорлегган. Она упала в обморок.
III
Прошел месяц. Небо озарилось летним светом, сено наконец-то поспело. По всей округе ждали уборку поля – по краям уже скошенные, но не посередине. Выглядели они, как вышитый носовой платок. Сидящие на столбах ворот чайки кричали, как нескладные стражи, а ветер ворошил их хвосты. По небу плыли похожие на синяки облака.
Французы повсюду отступали. Австрийцы заново набрали армию и нанесли поражение французам при Маньяно. Разнесся слух, что русские под командованием эксцентричного, но блестящего полководца Суворова оттеснили французов и вошли в Милан. Население приветствовало их, как спасителей. Русско-турецкий флот захватил Корфу. Французы покинули Неаполь и начали медленно отступать на север. Все завоевания Бонапарта оказались под угрозой.
Все мыслили теперь прямо противоположным образом: не о вторжении Франции в Англию, а о нападении Англии на Францию или на одного из ее союзников. В Вест-Индию, где свирепствовала тропическая лихорадка, почти никого не послали. Там создали полки из чернокожих, в качестве награды предложив им свободу, несмотря на сопротивление плантаторов. Новая британская армия осталась дома, готовясь к более близким и важным сражениям.
Обморок Элизабет оказался совсем некстати, учитывая ее план. Но за этим последовало нечто худшее – ее стало тошнить по утрам. И хотя она солгала Дуайту, задавшему ей очевидный вопрос, от Джорджа ей свое недомогание утаить не удалось. И когда он вызвал доктора Бенну, Элизабет пришлось признаться в своем положении. Джордж, разумеется, был рад, как и предполагалось. Он тоже хотел девочку (что успокоило Элизабет, ведь значит, он наконец-то признал Валентина). Более чем когда-либо муж стал относиться к ней, как к драгоценности, оберегать ее и заботиться, словно она несла в себе священное семя.
Элизабет забыла о том, что не удалось обмануть Джорджа относительно даты, и отбросила все страхи и сомнения, настолько непринужденно он себя вел. Он воспринял ее беременность, как естественный плод своего процветания. Дэвид Хоуэлл попросил назначить его управляющим Чилтерн-Хандредс, и округу Сент-Майкл предстояло выдвинуть нового члена парламента. Мистер Джордж Уорлегган выдвинул свою кандидатуру, и скоро предстояло оглашение. Почти наверняка он получит место без проведения выборов. На зиму Джордж уже снял дом на Кинг-стрит в Мейфэре. Элизабет могла бы родить в Лондоне.
Лишь одно событие в конце июня омрачило безоблачный горизонт.
IV
Это событие давно ожидалось, но произошло лишь в результате скрупулезных переговоров и бесконечного взвешивания преимуществ и недостатков. Росса дважды приглашали в Техиди, и на последней встрече присутствовали остальные партнеры банка. Дважды он посещал Бассета без приглашения. Он много ездил по графству, собирая собственные силы и наращивая их вес. Осторожно, стараясь не блефовать, он проглатывал очередной пренебрежительный отказ, хотя всё в нем восставало против этого. Но Росс отказывался принять поражение, казавшееся таким неминуемым, и преодолевал препятствия по мере их появления. Демельза никогда не видела его столь решительно настроенным.
В последнюю пятницу июня в «Меркьюри» вышло объявление, позже повторенное местными листками, имеющими хождение в деловых кругах Корнуолла. Там говорилось, что с первого июля 1799 года банк «Бассет, Роджерс и Ко» в Труро сливается с Банком Паско из того же города и меняет название на Банк Корнуолла. Партнерами нового банка стали: барон Данстанвилль из Техиди, мистер Джон Роджерс, мистер Макворт Прэд, мистер Генри Стакхаус, мистер Харрис Паско и капитан Р. Полдарк.
Последнее имя добавили буквально в последнюю минуту, но раз предложение исходило от лорда Данстанвилля, никто не стал возражать. Даже Росс, для которого это стало таким же сюрпризом, как и для всех остальных, явно колебался, но не оспаривал это решение. Джон Роджерс как-то сказал мистеру Стакхаусу, не присутствовавшему на последней встрече: «Разумеется, он не принесет денег. Даже в будущем. Он не из тех, кто способен делать накопления. Но у него прекрасная репутация. И он становится значительной фигурой в графстве. Кто бы мог подумать, да? И дело даже не в его поступках. Скорее в характере».
