Текст книги "Бич Божий"

Автор книги: Уильям Дитрих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

Гунн не ответил ему. Он ещё долго глядел то влево, то вправо и наконец проговорил:

– Я приехал как друг. За подарками.

– Первый министр приготовил для вас подарки, мой ДРУГ.

У менее высокой, но более старой стены Константина перед воротами Сатурнина находился рынок, и Эдеко принялся жадно рассматривать разложенные товары. Новый Рим стал перекрёстком мировых торговых путей, поэтому чего только не было на этом рынке! Всё изобилие продуктов, всё разнообразие запахов и вкусов! Его жёны задрожат от волнения и начнут хлопать руками, как гусыни крыльями, как только он привезёт им всё это добро. Когда-нибудь это обязательно случится, и он вернётся в Хунугури с трофеями, обагрёнными кровью торговцев. Его порадовала эта мысль.

Они прошли через ворота и очутились в самом центре притяжения Восточной империи, в суетливой столице с её златоглавыми соборами, выставленными напоказ дворцами, людными жилыми зданиями и шумными улицами. Эдеко внезапно почувствовал себя незаметным и словно уменьшившимся на глазах. Если за городскими стенами гунн вызывал страх, то на улицах и на рынке на него лишь изредка бросали любопытные взгляды. В Константинополь съезжались со всех концов света. Там можно было встретить чёрных африканцев, белокурых германцев, смуглых сирийцев, закутанных в бурнусы берберов[16]16
  Берберы – группа народов, населяющих главным образом страны Северной Африки, а также Центрального и Западного Судана. Древнейшее население Северной Африки.


[Закрыть], странствующих по миру иудеев, докрасна загорелых готов, медноволосых иберов[17]17
  Иберы – древние жители Испании, которая называлась в те времена Иберией.
  Иллирийцы – жители Иллирии, горной страны на восточном побережье Адриатического моря (приблизительно на территории Далмации, Боснии и Албании).
  Даки – группа фракийских племён. Центральная область расселения даков располагалась севернее нижнего течения Дуная (на территории современной Румынии).


[Закрыть], предприимчивых греков, гордых арабов, крикливых египтян, неотёсанных иллирийцев и даков. Они толкались, пробираясь сквозь толпу, распихивали друг друга локтями, громко расхваливали свои товары, назначали цены и торговались, обещая покупателям всевозможные удовольствия. Гунна словно втянуло в огромный поток, который он был не в силах контролировать. Вокруг пахло пряностями, духами, потом, угольным дымом, горячей пищей, вонью от сточных вод – все эти запахи дополняла разноязыкая какофония. Эдеко чуть было не стошнило, пока Бигилас с гордостью демонстрировал ему все богатства столицы.

Они двинулись по каменной дороге, и Эдеко решил, что этот римский обычай нелёгок для пешеходов, а ещё тяжелее для всадников. Середина дороги была открытой, но по обе её стороны высились мраморные колонны портиков, тенистых, уютных, но столь же людных, как рыночная площадь и прилегающие к ней переулки. Вершины колонн украшала резьба в виде ветвей и листьев, в подражание живым деревьям. Римляне использовали скалы вместо дерева и пытались сделать их похожими на дерево! В тени за портиками тянулась нескончаемая линия торговых лавок, соединённых с огромными зданиями, превращавшими улицу в некое подобие ущелья. Гунн не мог оторвать глаз от их крыш, ожидая засады, но толпы римлян проходили мимо и, очевидно, не чувствовали себя в ловушке. Казалось, им даже нравилась эта толчея. По мнению Эдеко, они жили неестественной жизнью и оттого казались странными: шумными, чересчур пышно одетыми, их накрашенные женщины либо прятали лица под вуалями, либо выставляли напоказ свои прелести, а среди мужчин было слишком много богачей и нищих в лохмотьях. Игроки и шлюхи шли рядом с монахами и монахинями, и все здоровались, окликали друг друга и с удовольствием переговаривались друг с другом. «Настоящий муравейник, – решил Эдеко, – и если его наконец сожгут, земля благословит этот пожар».

Бигилас болтал, как девчонка, пока они протискивались сквозь толпу. Он объяснял, что мрамор привезли из Трои, что они направляются к форуму по улице Месе, а сам форум называется Аркадием, как будто Эдеко было до этого дело. Гунн был занят совсем другим: он подсчитывал стоимость увиденных товаров, глядя на золотые украшения, на холмы, наваленные из ковров, на полотняные ткани из Египта и шерстяные – из Анатолии, на кувшины для вина, на красивую обувь, а то и на прочный металл благородного оружия. Там были чаши и вазы, постельное бельё и глиняные горшки, медь и железо, чёрное дерево и слоновая кость, сундуки с великолепной резьбой, предназначенные для того, чтобы вместить многочисленные покупки. Откуда у этих гнусных личинок появились такие вещи?

Время от времени с Месе открывался вид на широкие площади с круглыми зданиями. Бигилас называл их форумами. Около зданий или в их нишах стояли статуи застывших людей. Эдеко не знал, зачем, с какой целью их там поставили. Высокие колонны устремлялись к небу, но ничего не поддерживали. На вершине одной из них тоже стоял застывший человек. Бигилас объяснил, что это статуя императора Константина, основавшего город.

На перекрёстке Анемодулион гунна куда больше заинтересовала монументальная четырёхсторонняя арка с флюгером наверху. Эдеко с изумлением наблюдал, как орёл указывал разные направления ветра. Ну и глупцы! Только римлянам могла понадобиться игрушка, говорящая, откуда дует ветер.

Бигилас также показал ему мосты и каналы под арками, назвав их акведуками. Эдеко вновь подивился тому, зачем римляне построили новые реки, вместо того чтобы жить на берегах одной. Мать-земля даёт людям всё необходимое, однако римляне, не щадя жизни, трудятся и умножают дары природы. По мере того как они двигались к вершине полуострова, дома, дворцы и монументы становились всё величественнее, а шум всё громче. Лязг, доносившийся с медеплавилен, напоминал сильный град в степи, а вой мраморных пил был почти невыносим. На Эдеко произвели приятное впечатление лишь ворота ипподрома. За ними виднелась песчаная площадь, окружённая огромной овальной трибуной с бесконечными ступенями.

– Что это?

– Место, где устраивают игры и бега на колесницах, – ответил Бигилас. – Во время состязаний здесь собираются восемьдесят тысяч зрителей. Вы видите эти шарфы и ленты? Это наши фракции: зелёные – для простолюдинов и синие – для знати. На ипподроме кипят страсти, участники соперничают, держат пари. Иногда дело даже доходит до драк и резни.

– Из-за чего?

– Из-за того, кто победит в игре.

Так вот как они тратят свои силы: играют в войну! Нет чтобы воевать по-настоящему.

И тут они приблизились к дворцу Хризафия.

* * *

Первый министр Восточной Римской империи жил как и все, занимавшие столь привилегированное положение, в соответствии со своими причудами, страхами и жёсткими, трезвыми расчётами. Подобно многим в эту новую эру римского правления, Хризафий был евнухом. Благодаря службе с юных лет и покровительству красавицы жёны императора Аэлии – а оно стало возможным только для кастрата – он сделал блестящую карьеру и, по мнению некоторых придворных, был теперь могущественнее самого императора. Почему бы и нет? Наблюдая всю жизнь за хитрыми женскими уловками, министр давно пришёл к выводу, что отсутствие яиц нисколько не мешает храбрости и способствует ясности ума. Император Феодосий был вполне нормальным, полноценным мужчиной, но неудачливым генералом и не умел как следует вести переговоры. Он всю жизнь находился под сильным влиянием своей старшей сестры, женщины, столь уверенной в должном порядке вещей, что она презрела зов плоти и посвятила себя служению Господу. Подданные уважали Пульхерию за чистоту и набожность, но побаивались её сурового нрава. Они знали, как жестоко она может отомстить любому противнику. Иными словами, Пульхерия была полной противоположностью бестолковой и распутной сестре императора Запада – Гонории. По слухам, эту дурочку застали в постели с её собственным слугой! Если бы только Пульхерия могла выказать подобную слабость! Но нет, казалось, плотские соблазны были безынтересны ей в той же мере, что и самому Хризафию, и потому она внушала первому министру всё большие опасения.

Первым делом Пульхерия постаралась избавиться от очаровательной Аэлии и, обвинив жену брата в супружеской измене, отправила её в позорную ссылку в Иудею. Хризафий едва избежал наказания в связи с этим скандалом, ведь как-никак Аэлия была его покровительницей. Однако умение вести переговоры сделало его незаменимым придворным, а кастрация стала неоспоримым доказательством его непричастности к подобного рода делам, так что даже Пульхерии не удалось сместить его с высокого поста. Тем не менее их силы были равны, и Хризафий, в свою очередь, не смог убедить императора в том, что показная праведность его сестры – всего лишь маска, скрывающая её подлинную сущность, исполненную злобы и зависти.

Их вражда продолжалась, и оба знали, что примирение невозможно. Алчный и коварный Хризафий нажил себе немало других, не столь опасных противников, а будучи евнухом, не мог рассчитывать на популярность ни в Константинополе, ни в провинциях империи. Он собирался сделать какой-нибудь решительный шаг, способный укрепить его позиции в борьбе с Пульхерией, и ждал подходящего момента. Этот момент наконец настал, и неуклюжий варвар Эдеко сидел теперь за его столом. Пока что события развивались по плану, и Хризафию нужно было лишь соблазнить гунна роскошным убранством своего дворца, а затем склонить его к измене. Бигилас встретил гуннского вождя за городом и провёл его по Константинополю, а теперь утверждал, что тот был потрясён великолепием римской архитектуры, богатством византийских рынков и шумными городскими толпами. Разумеется, варвар поймёт или уже понял, что никакой армии не по силам завоевать Новый Рим. Эдеко явился во дворец Хризафия, разглядывая, словно простой крестьянин, его мрамор, парчу, гобелены, ковры, бассейны, фонтаны и резные кедровые двери. В освещённых ярким солнцем внутренних двориках благоухали цветы, совсем как на зелёных лугах в степи; спальни напоминали моря из шёлка и полотняных тканей, а на боковых столиках возвышались принесённые слугами горы фруктов, хлеба, мёда, мяса и сверкающих оливок.

Гунн бродил по комнатам, точно бык по травянистому пастбищу.

Хризафий позвал двух своих рабынь, и они с кокетливым смехом попытались уговорить гунна помыться в одной из ванн. Министр подумал, что ему будет легче общаться с вымытым и надушенным варваром, но ошибся: Эдеко заподозрил неладное и отказался.

– Они боятся духов воды, – шёпотом объяснил переводчик.

– Да как они могут жить и плодиться в такой грязи? – простонал Хризафий.

Бигилас всё-таки убедил Эдеко снять его меха и снаряжение и накинуть поверх туники мантию из египетской шерсти, расшитую золотыми нитями и отороченную горностаевыми шкурками, украшенными россыпью драгоценных камней. Гунн выглядел в ней нелепо: настоящим медведем в шелках. Руки у него были грубыми, как у плотника, а волосы походили на космы старой ведьмы, однако в новой для него надушенной одежде он чуть естественнее вписывался в обстановку триклиния[18]18
  Триклиний – 1) обеденное ложе для трёх лиц; 2)столовая, обеденный зал.


[Закрыть] с видом на Мраморное море. Множество ламп и свечей окутали комнату сияющей дымкой, с моря дул прохладный ветерок, а кубок гунна постоянно наполнялся вином, так что у него заметно улучшилось настроение. Пришла пора обратиться к Эдеко с предложением.

Хризафий прекрасно знал, что гуннам не чужда была любовь к роскоши, и пусть они были всего лишь всадниками-разбойниками, не привыкшими к городской жизни, их тоже манили дорогие товары и великолепие столичных дворцов. Они ненавидели римлян из зависти, а значит, подкупить их будет нетрудно. Не сложнее, чем ребятишек, мечтающих о вазе со сладостями. Первый министр целых десять лет боялся нанести решительный удар и уничтожить их властителя, Аттилу. Более того, он старался задобрить этого безумца щедрой данью и лишь растерянно моргал, когда её размер увеличился сначала от трёхсот пятидесяти фунтов золота, выплачивавшихся при жизни отца Аттилы, до семисот фунтов – в годы правления брата Аттилы, а затем более чем до двух тысяч – по требованию самого Аттилы. Таким образом, ежегодная выплата составляла сто пятьдесят тысяч солидов[19]19
  Солид – золотая монета, её стоимость равна 25 денариям.


[Закрыть]! В 447 году для того, чтобы выплатить шесть тысяч фунтов, необходимых для заключения мирного договора, городским торговцам и сенаторам пришлось расплавить драгоценности своих жён. Кто-то в порыве отчаяния покончил с собой. Более того, в казне осталось слишком мало денег для оплаты роскошных предметов во дворце Хризафия. Именно при Аттиле разрозненная масса кочевых племён, промышлявших набегами, превратилась в алчную и хищную империю. И это Аттила заменил разумную выплату дани откровенным грабежом имперских запасов. Стоит лишь убрать Аттилу, и союз гуннских племён разрушится сам собой. Один удар кинжала или нацеженный в кубок яд – и эта мучительная проблема Восточной империи будет решена.

Евнух благосклонно улыбнулся гунну и, кивнув переводчику Бигиласу, проговорил:

– Вам нравятся наши эпикурейские деликатесы, Эдеко?

– Что? – откликнулся варвар с безобразно набитым ртом.

– Еда, мой друг.

– Она хорошая.

Эдеко взял ещё одну пригоршню фруктов.

– В Константинополь приезжают лучшие повара мира. Они состязаются друг с другом, изобретая новые, удивительные рецепты. Их блюда – истинный праздник вкуса.

– Вы хороший хозяин, Хризафий, – одобрительно заметил гунн. – Я расскажу об этом Аттиле.

– Как лестно. – Министр пригубил глоток из кубка. – А вам известно, Эдеко, что человек с вашим положением и с вашими способностями может питаться подобными блюдами каждый день?

Тут варвар наконец помедлил и переспросил:

– Каждый день?

– Если бы вы жили у нас.

– Но я живу у Аттилы.

– Да, я знаю, но вы когда-нибудь думали о жизни в Константинополе?

– А где я буду держать моих лошадей? – хмыкнул гунн.

Хризафий улыбнулся.

– Разве нам нужны лошади? Нам теперь незачем куда-либо ехать. Весь мир приезжает в Константинополь и привозит сюда отборные товары. Блестящие умы, лучшие художники, благочестивые священники – все они стремятся в Новый Рим. Здесь живут красивейшие женщины империи, да вы и сами видели моих рабынь и служанок в ванной. К чему вам здесь лошади?

Эдеко догадался, что ему собираются сделать какое-то предложение, и пересел поближе, выпрямившись на обеденной кушетке. Он попытался сосредоточиться и побороть лёгкое опьянение.

– Я не римлянин.

– Но вы можете им стать.

Варвар недоверчиво огляделся по сторонам, словно всё окружающее могло мгновенно исчезнуть.

– У меня здесь нет дома.

– Но он тоже мог бы появиться, генерал. Человека с вашим военным опытом высоко оценят в нашей армии. А человек с вашим положением мог бы иметь дворец, ничем не уступающий этому. Человек вроде вас, согласившийся служить императору, станет первым среди нашей знати. Наши дворцы, наши игры, наши товары и наши женщины – все они могут быть вашими.

Глаза гунна сузились.

– Вы хотите сказать, если я брошу свой народ и присоединюсь к вам.

– Я хочу сказать, если вы решитесь спасти ваш народ, равно как и наш, Эдеко. Тогда вы займёте истинное место в истории.

– Моё место – рядом с Аттилой.

– До поры до времени. Но разве мы должны встретиться в следующий раз на поле боя? Мы оба знаем, что именно этого хочет Аттила. Ваш правитель ненасытен. Ни одна победа не удовлетворяет его. Никакой дани ему не достаточно. Он подозревает всех, кто ему предан. Пока он жив, ни один гунн и ни один римлянин не почувствуют себя в безопасности. Если его не остановить, он погубит всех нас.

Эдеко перестал есть и с недоумением посмотрел на Хризафия.

– Чего же вы хотите?

Первый министр положил свою тонкую, мягкую руку на грубую ладонь гунна и сжал её.

– Я хочу, чтобы вы убили Аттилу, друг мой.

– Убил его! Да он заживо сдерёт с меня кожу.

– Нет, ничего не случится, если вы сделаете это тайно, удалив охрану. Например, во время переговоров с римскими послами, где вы станете ключевой фигурой. Он умрёт, а вы покинете зал для обсуждения спорных вопросов. Всё пройдёт незаметно, и хаос воцарится лишь позднее, когда его найдут мёртвым. К тому времени, когда гунны выяснят, кто отвечал за его безопасность и кто мог бы быть виновен в преступлении, вы уже вернётесь сюда, в Константинополь, и прославитесь на весь мир. Вы станете настоящим героем. У вас будет дворец вроде этого и женщины вроде тех, которых вы видели. Вам хватит золота на всю оставшуюся жизнь. Вы даже согнётесь под его тяжестью.

Эдеко пытался скрыть жадный взгляд.

– Много ли золота вы мне дадите?

– Пятьдесят фунтов, – улыбнулся Хризафий.

Гунн затаил дыхание.

– Это всего лишь задаток. Мы дадим вам куда больше золота, и вы станете одним из богатейших людей нашего города, Эдеко. Вам будет оказано достаточно почестей, чтобы жить в мире и роскоши. Ну что вам стоит решиться? Вы один из немногих приближённых Аттилы. Он вам доверяет, и вы сможете остаться с ним наедине. Никто из гуннов не осмелится поднять руку на Аттилу, а вы сделаете это без колебаний.

Гунн облизал губы.

– Пятьдесят фунтов? И ещё больше?

– Разве Аттила не убил бы вас за такую цену?

Эдеко пожал плечами, как будто допуская подобный исход.

– И где это золото?

Хризафий щёлкнул пальцами. В комнату вошёл его раб – высокий германец, принёсший тяжёлый сундук, настолько тяжёлый, что было видно, как мощные мускулы раба напряглись.

Он опустил сундук и открыл крышку. Перед глазами гунна замелькала россыпь золотых монет. Министр позволил ему задержать на них взгляд, а затем дал знак рабу захлопнуть крышку.

– Вот она, ваша возможность, Эдеко, жить подобно мне.

– Если я вернусь верхом в Хунугури и привезу всё это в седле, Аттила сразу поймёт, что вы мне обещали. И меня распнут на кресте в нашей долине.

– Я это понимаю. И расскажу вам, каков мой план. Давайте сделаем вид, будто мы не сумели договориться. Разрешите мне отправить римского посла к Аттиле вместе с вами. Пусть туда поедет и переводчик Бигилас. Сейчас вы получите немало даров, и Аттила ничего не заподозрит. Для переговоров, как всем известно, требуется время. Вы снова сблизитесь с тираном. Аттилу нужно убедить в том, что римляне верны данному слову. Предложите ему в знак гарантии отпустить Бигиласа, чтобы он привёз в Хунугури своего сына, который останется у вас заложником. Бигилас вернётся не только с сыном, но и с вашим золотом. Когда вы увидите его и поймёте, что я вас не обманул, нанесите удар. А потом возвращайтесь к нам и живите как римлянин.

Гунн задумался.

– Это рискованно.

– Любое вознаграждение требует риска.

Эдеко опять осмотрелся по сторонам.

– И у меня будет дом вроде этого?

– Вы сможете жить в этом самом доме, если захотите. Он засмеялся.

– Если мне достанется этот дом, то рядом с ним появится пастбище для моих коней.

* * *

Эдеко провёл две ночи во дворце Хризафия, пока римляне организовывали посольство. Затем они торжественно вынесли гунна на носилках, точно женщину, и он опять оказался за чертой города.

Как же противно, когда тебя несут! Надо будет рассказать об этом гуннам, и они вволю посмеются. Скилла и Онегез отказались от приготовленной для них за городскими стенами виллы и разбили лагерь чуть поодаль. Эдеко привёз подарки и поделился ими со спутниками. Они получили немало яркой парчи, затейливо вырезанные шкатулки, кувшины со специями, духи, кинжалы, украшенные драгоценностями, и золотые монеты. Эти дары помогут каждому из них подкупить свою сеть сторонников, как только они возвратятся домой.

– Что сказали римляне? – поинтересовался Онегез.

– Ничего, – ответил Эдеко. – Они хотят, чтобы вместе с нами к Аттиле поехали их послы и провели переговоры в Хунугури.

Онегез нахмурился.

– Его не порадует, что мы не закончили дела в Константинополе и не привезли отсюда дань. Он подумает, что римляне тянут время.

– Римляне везут много даров. Гораздо больше, чем дали нам. А у меня есть кое-что ещё. Лучше всяких подарков.

– Что же?

Эдеко подмигнул своему племяннику, молодому воину Скилле. Его включили в состав миссии, чтобы он научился вести переговоры.

– Заговор с убийством.

– Что?!

– Они желают, чтобы я убил нашего короля. Эта девка в штанах, их первый министр, думает, что я согласился и попытаюсь уничтожить Аттилу! Как будто мне позволят пройти хоть сто шагов и не схватят прямо на месте и не сварят заживо! Аттилу очень позабавит эта новость, но затем он, конечно, разозлится и начнёт выжимать из них ещё больше золота.

Онегез улыбнулся.

– И сколько же они вам заплатили?

– На первых порах пятьдесят фунтов золота.

– Пятьдесят фунтов! Солидный улов для одного человека. Возможно, вы решитесь обагрить свой нож в крови, Эдеко.

– Ба... Как бы не так! Я получу от Аттилы ещё больше и буду жить в своё удовольствие.

– А почему римляне думают, что ты предашь своего короля? – полюбопытствовал Скилла.

– Потому что они предают своих. Не люди, а гнусные личинки. Поступают как им удобно и любят лишь комфорт. Придёт время, и мы раздавим их, словно жуков.

Римлянин-перебежчик с сомнением поглядел на высокие стены и как будто дал понять, что расправиться с Восточной империей будет совсем не просто.

– А пятьдесят фунтов золота?

– Их привезут позднее, чтобы Аттила ничего не заподозрил. Мы подождём, а когда золото прибудет, расплавим его в огне и вольём в лживые глотки римлян. И отправим назад Хризафию новые мешки с жертвами.