Текст книги "Бич Божий"

Автор книги: Уильям Дитрих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

Он стал трясти кости, висевшие у него на теле, и гунны застонали от восхищения.

– Это римлянин, распятый на кресте за то, что его друзья пытались меня убить. Послушайте этого римлянина с Запада, ибо у меня нет слов, способных сравниться с грохотом его костей. И они скажут вам, как я презираю его народ!

Мне сделалось дурно, и мои ноги подогнулись от слабости. Я понял, что голову Рустиция, должно быть, водрузили на один из шестов, стоявших вокруг дворца Аттилы, его густые каштановые волосы развевались на ветру, а прежняя дружелюбная улыбка превратилась в гримасу черепа.

– Вы были терпеливы, мои волки, и ждали весь год, – продолжал Аттила. – Вы утоляли вашу жажду крови водой и позволили заменить грабёж данью. Вы спали, потому что так повелел я.

Толпа застыла в ожидании.

– Но мир меняется на глазах. До Аттилы докатились новые волны. А значит, новые обиды, новые обещания и новые возможности. Должно быть, римляне считают нас народом глупых баб, если отправляют сюда несколько фунтов золота, надеясь меня убить! Римляне думают, что мы забыли, как надо сражаться! Но Аттила ничего не забывает. Он ничего не пропускает мимо ушей. Он ничего не прощает. Пейте вдоволь, мои воины, ибо для некоторых из вас этот пир станет последним. Крепче спите и глубже входите в женщин, чтобы зачать новых гуннов. А потом этой долгой, холодной зимой наточите ваше оружие. Пусть мир по-прежнему страшится его гуннских хозяев. Целый год вы отдыхали, но будущей весной мы выступим в поход. Ну как, гунны Кадисени, вы готовы скакать вместе с Аттилой?

– Кадисени принесут десять тысяч луков королю гуннов! – выкрикнул глава этого клана Агус. – Десять тысяч луков и десять тысяч наших коней, на которых мы домчимся от самого Рима в кишки и чрево Гадеса!

Толпа развеселилась, почти обезумев от пьянства и похотливого гула крови. Да и неудивительно: гунны умели только завоёвывать чужие земли и без устали странствовать по континенту.

– Готовы ли скиры скакать вместе с Аттилой? – воскликнул король.

– Скиры принесут двенадцать тысяч мечей, когда весной растает снег, – пообещал Массагет, вождь этого племени. – И эти двенадцать тысяч мечей первыми пробьют стену щитов, чтобы гунны последовали за нами!

Гости проводили его хвастливую речь криками и стуком тяжёлых подошв. Полководцы, расталкивая друг друга, бросились к Аттиле.

– А барселты готовы скакать вместе с Аттилой?

В образовавшейся толчее вновь раздались шумные возгласы. Я начал пробираться назад, объяснив, что должен принести побольше еды. Аттила предоставил нам с Иланой необходимое время.

* * *

Покинув ярко освещённую равнину, Плана сначала несколько раз споткнулась в темноте, но вскоре её глаза привыкли к тусклой мгле. Дальний свет костров отбрасывал на землю мерцающие красноватые полосы. Когда она приблизилась к Тисе, окраины лагеря показались ей пустыми. Ей лишь пару раз встретились гунны, которые несли пирующим очередной бурдюк с мёдом или хватали за попку свою девушку. Никто не обратил на неё внимания. Теперь ей предстояло доверить свою жизнь и будущее этому молодому римлянину и его другу-карлику! Так было нужно, а точнее, необходимо. Хотя Ионас и его соратники не сумели выкупить её, как она надеялась, он, во всяком случае, был молод, силён и мог бы помочь ей убежать в империю. Он даже признался ей в любви. Неужели мужчины так легко влюбляются? А любит ли его она? Наверное, если и любит, то совсем по-иному, не так, как своего жениха, дорогого Тасио, убитого стрелой при осаде Аксиополя. Она по-девичьи мечтала выйти за него замуж, и ей смутно представлялось счастливое будущее, дом, дети и его нежная страсть. Сейчас это всё кануло в далёкое прошлое, словно происходило тысячу лет назад. Она с трудом могла вспомнить, как выглядел Тасио, и её это втайне смущало. Она стала практичнее, во многом разочаровалась, по-своему отчаялась и теперь относилась к людям не без доли цинизма. Ионас из Константинополя действительно был удобным союзником. И всё же когда он поцеловал её с нескрываемой страстью, её сердце дрогнуло, хотя она и не осмелилась в этом признаться. Но зачем думать об этом, пока они ещё в лагере гуннов? Какая глупость! Но если им удастся скрыться вместе, попытается ли он вновь прижать её к своей груди и крепко поцеловать? И как она отреагирует, если он это сделает?

Плана на мгновение забылась, погрузившись в свои девичьи размышления, и, опомнившись, застыла на месте, поскольку ей почудилось, будто она налетела на стену, и её охватил страх. Но нет, стена расступилась и заржала. Очевидно, она совсем сошла с ума, если чуть не столкнулась со скачущей лошадью. Сидевший в седле гунн пьяно качнулся, наклонился и с усмешкой проговорил:

– Какая красавица пришла меня встретить на пути домой! – Его голос был ей знаком. – Ты ждала меня, Плана?

Её сердце ушло в пятки. Что же это за чудовищный поворот судьбы? Скилла!

– Что ты здесь делаешь? – чуть слышно спросила она. Плана была уверена, что он отправился в Константинополь сопровождать униженное римское посольство.

Он нагнулся ещё ниже, и бурдюк с кумысом соскользнул с его плеча. Да и сам Скилла едва не свалился с лошади.

– По-видимому, ищу тебя. И вот нашёл, – ответил он. – Ну и возвращение! Сперва я заметил, что вся равнина в праздничных кострах. Затем дозорный отдал мне этот чёртов кумыс. Им нельзя больше пить, а не то они прозевают проезжих и их за это распнут на крестах. А после я поехал по берегу реки, чтобы мой усталый конь поскорее добрался до лагеря. Значит, ты побежала мне навстречу?

– Это страва в честь греческого лазутчика Евдоксия, и ты тут ни при чём. – Плана лихорадочно обдумывала дальнейшие шаги. – Меня послали принести гостям побольше камона.

– А я-то решил, что ты пошла меня встречать, – с пьяным упорством повторил он. – Знаешь, я думал о тебе всю эту тысячу миль пути. Только о тебе и ни о ком более.

– Скилла, нам не судьба быть вместе.

– Так зачем же боги послали мне тебя в эту ночь? – усмехнулся он.

– Ну пожалуйста, пожалуйста, – умоляла она, – только не это и не сейчас. Мне надо идти.

Плана попыталась обогнуть лошадь и всадника, но Скилла опередил её и схватил за руку. Даже изрядно выпив, он не потерял сноровки.

– Где ты возьмёшь пиво в этой темноте? – возразил он. – По-моему, судьба и велела нам встретиться. Чего ты боишься? Я хочу лишь одного: оказать тебе честь, сделать своей женой и осыпать подарками. Почему же ты смотришь на меня свысока?

Она застонала.

– Но я не желаю быть твоей женой.

– Я спас тебя.

– Скилла, ты был с гуннами, убившими моего отца. Ты взял меня в плен...

– Но такова война.

Он нахмурился.

– Теперь я – твоё будущее. А не этот римский раб.

Плана вытянула шею, ища помощи. Она знала, что должна каким-то чудом вырваться и убежать от него, но переволновалась. Ионас мог появиться в любую минуту, и тогда схватка двух мужчин погубит все планы. Плана толкнула гунна, и они закружились в дикой пляске.

– Скилла, тебе нужно протрезветь. Отпусти меня.

Его позабавил этот стыдливый флирт кокетливой женщины. Он резким рывком прижал её к себе и вздохнул. От него пахло дорожным потом и едкой пылью. Скилла жадно вобрал в себя её нежный аромат.

– На страву? Но там-то мужчины и сходятся с женщинами.

– У меня есть обязанности. Я служанка жены Эдеко.

Её ответ возмутил Скиллу.

– А я племянник господина Эдеко и сам – будущий господин, – гаркнул он и вывернул ей руку. Пусть запомнит, кто здесь хозяин.

– Скоро такие, как я, будут править миром и всем, что в нём есть.

– Только если ты это докажешь. И совсем по-другому...

– Ты могла бы стать королевой. Разве тебе это не ясно?

Она с силой ударила его свободной рукой. Звук был громким, словно от хлыста. Её рука горела, как в огне, а плечо дрожало от широкого размаха. Но Скилла, казалось, не почувствовал боли. Он лишь злобно ухмыльнулся.

– Я не желаю быть твоей королевой. Поищи себе другую. Тысячи женщин хотели бы стать твоими!

– Но мне нужна ты. Я захотел обладать тобой, когда впервые увидел тебя около горящей церкви в Аксиополе. Я хотел тебя всё время по пути в Константинополь в эти последние недели. Когда подгонял глупца сенатора, сидевшего задом наперёд на осле и ненавидел его за то, что он разлучил меня с тобой. И столь же сильно хотел тебя, возвращаясь сюда, в лагерь. Ты повисла на мне, как тот мешок со щебнем, висевший на шее у Бигиласа, от которого у него согнулись плечи и сгорбилась спина. Сперва он ещё держался, но после еле брёл, спотыкался на каждом шагу и плакал, а сын вёл его за руку. Как я тосковал по тебе и как устал от этого дурацкого ожидания!

Что ей делать? У Скиллы была железная хватка. Наконец она придумала предлог:

– Прости, что ударила тебя. Я просто очень удивилась. Да-да, я знаю, что мы должны пожениться.

Он засиял, как победитель, и жадно поцеловал её.

Плана отпрянула и отвернулась от него.

– Но Эдеко сказал, что ты обязан дождаться согласия Аттилы и только тогда сможешь взять меня в жёны! Нам нужно повременить, Скилла. Ты и сам это знаешь.

– К чёрту Аттилу.

Он искал её трепещущие губы. Илана подставила ему лишь щёку.

– Я им это передам. Я скажу, что ты оторвал меня от срочных дел. Я скажу, что ты напился по пути в лагерь. Я скажу...

Обезумев от нетерпения, он что-то рявкнул и с яростью толкнул её, точно противника в бою. Илана упала, от порыва ветра её платье задралось, и она стукнулась головой о засохший кусок торфа на дороге. Ей было дурно, и, когда она посмотрела на Скиллу, перед её глазами заплясали крохотные огоньки. Он опустился на колени, обхватил её и начал стаскивать с неё платье.

– Нет, Скилла! Подумай!

Он потянул её платье, и оно разорвалось, завязки отлетели, как скошенные колосья пшеницы, а её грудь высвободилась, открывшись прохладным поцелуям ночного воздуха. Илана зарыдала от отчаяния. Ей сделалось совсем плохо. Скилла рвал в клочья ткань, прикрывавшую её бёдра. Он был в бешенстве. Чем больше она извивалась, сопротивляясь, тем сильнее возбуждала его.

Она впилась в него ногтями, и он расхохотался.

– Я говорил им, что ты меня царапаешь.

Илана взвизгнула, понимая, что этот визг сольётся с шумом ночного пира. Скилла буйствовал, раздирая её и свою одежду. Допустим, он её изнасилует, и что это будет значить? Она была пленницей и рабыней, а он – гуннским аристократом.

Затем что-то ударило Скиллу, сбило его с ног, словно порыв ураганного ветра, и покатилось вместе с ним по траве и грязи. Послышались негромкие проклятия, бурчание, а затем тёмная фигура приподнялась над Скиллой и стала его избивать.

– Илана, беги к реке!

Это был Ионас.

Гунн что-то рявкнул, привстал и перекувырнулся. Ионас не ожидал такого кульбита. Он потерял равновесие и распластался на земле. Скилла, извиваясь, как росомаха, подполз к римлянину и дотянулся до его горла.

– И как они тебя ещё не убили?

Теперь наверху оказался гунн, но внезапно Ионас поднял кулак, и голова Скиллы откинулась назад от мощного удара. Его хватка ослабела, римлянин смог подняться, и противники расцепились.

– Беги к реке, – повторил он, с трудом переводя дыхание.

Если она добежит до реки, у неё ещё есть возможность скрыться. Карлик поможет ей отыскать дорогу, а Ионас сумеет совладать со Скиллой. И всё же у неё не хватило духа сдвинуться с места, хотя отчаяние побуждало её это сделать, и она продолжала глядеть на боровшихся мужчин. Неужели её чувства к римлянину глубже, чем она считала?

– Я тебя не брошу! – прокричала Илана и осмотрелась по сторонам, пытаясь найти палку или камень.

Гунн выплюнул кровь, сочившуюся из порезанной губы, по-медвежьи раскинул руки и вновь набросился на соперника. Ионас присел на корточки, поднял руки и нанёс Скилле серию новых, сильных ударов – слева, справа и после опять слева, пока гунн готовился к обороне. Он стоял, глупо разинув рот, а Ионас колотил его. Наконец Скилла растерянно пошатнулся и отпрянул назад, но в следующее мгновение упрямо и неловко рванулся к римлянину, и тот едва устоял на ногах. Послышался тяжёлый гул, и Скилла свалился на землю.

Римлянин устало выпрямился. Илана вспомнила, что ей нужно отдышаться. Она поняла, что гунн не знаком с приёмами бокса, которым обучали всех римских мальчиков.

Скилла покатился по тропе и встал на колени, оказавшись к ним спиной. Он опять закачался из стороны в сторону: очевидно, на него подействовали сквашенное молоко и барабанный бой ударов. Затем он слабо свистнул разбитыми в кровь губами, призывая Дрилку, и гуннский конь вновь, нервно пританцовывая, появился из мрака.

Скилла навалился на порядком потёртое седло, развернулся и достал меч из ножен. Он был готов убить соперника.

– Мне надоели твои уловки, римлянин.

Илана отыскала шест для сушения мяса и вернулась с ним к мужчинам.

Ионас согнулся и передвигался кругами, крепко сжав кулаки. Он посмотрел на лезвие меча, прикидывая, как бы от него уклониться.

– Илана, не трать время даром и не задерживай меня. Беги, беги скорее. Постарайся скрыться.

– Нет, – прошептала она и присела, не выпуская шест из рук. Вид у неё был решительный. – Если он убьёт тебя, то убьёт и меня.

В эту минуту до них донёсся новый голос – басовитый, как раскаты грома. Он сразу перекрыл остальные звуки.

– Эй вы, остановитесь!

Это был Эдеко. Скилла подпрыгнул, словно мальчишка, укравший фиги и пойманный на месте преступления. Он выпрямился и опустил меч. К ним приблизились и другие гунны с зажжёнными факелами. Струившийся от них свет упал на лицо воина, и все увидели на нём синяки и кровоподтёки. Дядя Скиллы выступил из толпы, и тут до Иланы внезапно дошло, что она полуобнажена. Она выронила шест и натянула разорванное платье, чтобы прикрыть грудь.

– Чёрт побери, Скилла. Что ты здесь делаешь и почему не доложил мне о своём приезде?

Гунн указал на Ионаса.

– Он на меня набросился, – злобно пояснил он дяде.

– А он набросился на Плану, – откликнулся Ионас.

– Это правда? – осведомился Эдеко.

Она осмелела и позволила себе распахнуть изодранное платье.

– Видите, он разорвал мою одежду.

Некоторые гунны уставились на неё, а другие засмеялись. Толпа окружила её, Ионаса и Скиллу. Там были мужчины, женщины, дети и собаки. Она почувствовала их едкое дыхание.

– И ты собирался убить безоружного римлянина? – с презрением спросил Эдеко.

Скилла сплюнул кровь.

– Он нарушил закон, напав на меня, и боролся не по правилам, а бил или увёртывался, точно обезьяна. Любой другой раб давно был бы мёртв. Да и что ему делать здесь, в темноте? У него полно обязанностей, пусть он их и выполняет.

– А что делал ты сам? Пытался изнасиловать женщину из дома твоего дяди. Его прислугу, – не остался в долгу Ионас.

– Это не было насилием. Это было...

Эдеко подошёл к племяннику, вырвал у него меч и брезгливо отшвырнул его в сторону. Меч описал круг в воздухе и упал на траву.

– Пусть Аттила во всём разберётся и скажет, кто из вас виноват.

Полководец с отвращением принюхался.

– Я чувствую, что от тебя пахнет кумысом, племянник. Неужели ты не мог подождать и выпить на страве?

– Я ждал. Только я успел подъехать к лагерю, как она встретилась мне по дороге. Вышла ко мне, чтобы повидаться...

– Это ложь, – прошипела она.

– Молчать! Мы идём к Аттиле!

Но король гуннов сам явился сюда, словно ночной кошмар, от которого некуда спрятаться. Он грубо растолкал толпу и направился к нам. Кости Рустиция больше не висели у него на груди, но дьявольские рога по-прежнему возвышались на голове. Он выступил вперёд, как карающий бог, и занял центральное место на этой «сцене». Нависло долгое молчание, пока он пристально разглядывал то Скиллу, то Ионаса, то Плану.

Затем Аттила произнёс:

– Двое мужчин и одна женщина. Такого никогда не случалось в мировой истории.

Собравшиеся весело заорали, а лицо Скиллы покраснело от обиды. Он с ненавистью посмотрел на Ионаса.

– Эта женщина – моя. И моя по праву. С тех пор, как её взяли в плен в Аксиополе, – возразил он. – Всё это знают. Но она мучает меня своим высокомерием и ждёт защиты от римлянина.

– Мне кажется, она в ней нуждалась, и он её хорошо защищал.

Толпа вновь заревела от хохота.

Скилла замолчал, осознав, что любая сказанная им фраза вызовет насмешку и он будет выглядеть ещё глупее прежнего. Его лицо распухло от ударов.

– Что же, эта ссора только оживила страву и сделала её интереснее. Очевидно, её ниспослали нам боги! – воскликнул король, повернувшись к толпе. – А вывод прост. Ей нужен один мужчина, а не два. Завтра эти двое сойдутся в смертельной схватке, и девушка достанется победителю.

Аттила посмотрел на Эдеко, и его полководец кивнул. Оба знали, каким станет исход.

Знала это и Илана. Ионас погибнет, а она обречена.

Глава 14
ПОЕДИНОК

Диана слегка прогибалась подо мной, успев отвыкнуть от веса всадника, а я чувствовал себя скованным и неуклюжим. «Из тебя никогда не получится хороший солдат. Такой, как твой брат», – часто говорил мне отец, но какое это имело значение в Константинополе? Я гордился собой, поскольку был человеком мыслящим и меня выручал ум, а не воинская сноровка. Мне казалось, что я был предназначен для иной, более высокой цели. Но теперь мне больше всего на свете хотелось стать умелым наездником. Скилла смог бы несколько раз объехать вокруг меня, пока я стал бы неловко бросаться на него в моем тяжёлом снаряжении, мой большой овальный щит ударялся о круп Дианы, а рука быстро уставала от массивного копья. Носовой выступ и пластины по бокам моего островерхого шлема мешали периферийному зрению. В плетёной кольчуге было жарко даже в прохладные дни, а меч и кинжал у меня на поясе постоянно соприкасались с бёдрами и ляжками, что тоже было достаточно неудобно. Одно спасение: громоздкая броня укрывала меня от тысяч полупьяных гуннов, собравшихся в поле рядом с лагерем. Я их просто не видел. Они рассчитывали стать свидетелями мгновенной расправы и могли только спорить о том, скоро ли меня изрубят на куски.

Конь Скиллы Дрилка гарцевал, возбуждённый всеобщим вниманием, а его наездник, в отличие от меня, погруженного в мрачные раздумья, похоже, не сомневался в своей победе. Лёгкая кираса гунна из костных чешуек постукивала и звенела, как жуткое ожерелье из костей, в котором Аттила появился на страве прошлым вечером. Скилла выехал ко мне без шлема, на его сапогах не было шпор, а всё снаряжение состояло из лука, двадцати стрел и меча. Его лицо покрывали синяки от моих ударов, и я ощутил некое удовлетворение. Однако, невзирая на эти следы от побоев, Скилла улыбался, предвкушая смерть своего врага и женитьбу на гордой римской девушке. Убив меня, он сразу забудет о недавних унижениях. Илана стояла рядом с другими рабынями Суекки, закутанная в плащ, и казалась в нём бесформенной. Её глаза покраснели от слёз, и она старательно отводила от меня виноватый взгляд.

«Что ж, такое доверие дорогого стоит», – подумал я. Жаль, очень жаль, что я не могу держать пари против самого себя.

Я также заметил Зерко, забравшегося на плечи высокой женщины. Выглядел он, безусловно, комически. А вот она была вполне привлекательна и при этом словно излучала силу и доброту. Немало мужчин нуждается в подобной надёжной спутнице, однако редко находят её. Должно быть, это его жена, Юлия.

– Не надо было тебе вмешиваться, римлянин! – окликнул меня Скилла. – И теперь ты погибнешь.

Я сделал вид, что не расслышал его язвительного замечания.

– Только поглядите на него – весь в броне с головы до пят, точно улитка в раковине, – заметил кто-то в толпе.

– И такой же медлительный.

– До него не доберёшься, – предостерёг гуннов третий.

До меня донеслись и другие высказывания: о моих предках, моем мужестве, неуклюжести и глупости. Как ни странно, от них у меня прибавилось сил. Я не спал после нашей схватки за Илану, зная, что близящийся рассвет станет последним в моей жизни. Душу как будто затянуло в водоворот сожалений и страшных предчувствий. Я провёл эти часы, проклиная себя за неудачи. Всякий раз, стоило мне только подумать о предстоящем поединке, как рассудок, казалось, робел, отказываясь планировать нужную тактику. Я не мог отогнать воспоминания о скачках со Скиллой, о том, как поцеловал Илану и как смутился, увидев её обнажённую грудь. Я не отдохнул, не сосредоточился и не подготовился. Но всё же понял, что должен основательно задуматься, пока моя голова ещё на плечах, а не на шесте, как те дыни, на которых практиковались гунны. Я стал угрюмо наблюдать за Скиллой: он галопом проскакал вдоль ряда развеселившихся гуннов, взмахнул кулаком и пронзительно выкрикнул «уип-уип-уип», словно рассерженный пёс. Скорее всего, гунн убьёт меня и мою лошадь со ста шагов, выпуская стрелу за стрелой до тех пор, пока я не стану похож на ежа или заросшее колючим кустарником поле. Это будет уже не поединок, а казнь.

– Ты готов? – осведомился Эдеко.

Неужели я буду обречённо стоять, ожидая гибели? Каким преимуществом я смогу воспользоваться? «Сражайся в своей битве, играй по своим правилам», – говорил Зерко. Но какова моя битва?

– Подождите, – ответил я, пытаясь заставить себя думать. По крайней мере, я буду не столь уязвимой мишенью, если спешусь. Так я и сделал: опустил копьё толстым концом на землю, опёрся на него и спрыгнул на землю.

– Посмотрите, он слез с лошади! – закричали гунны. – Этот римлянин – трус. Женщина достанется Скилле!

Подняв щит и распрямив плечи, я обратился к Эдеко:

– Я буду сражаться пешим.

Он изумился.

– Мужчина без коня как без ног.

– Не в моей стране.

– Но ты в нашей стране.

Я пропустил его слова мимо ушей и, стараясь унять дрожь в ногах, вышел в центр самодельной арены. Это был круг в двести шагов, и стеной ему служили тысячи собравшихся варваров. Да, отсюда невозможно скрыться.

– Он трус, – кричали друг другу гунны. – Видите, как он стоит, готовясь к казни.

Скилла напрягся и недоумённо уставился на меня. Неужели я просто желал спасти от стрел свою толстую кобылу? Но Диане ничего не угрожало. Скилла, как и обещал, собирался поскорее расправиться со мной и забрать лошадь себе.

Я стоял в самом центре поля. Скилла, тебе придётся подъехать ко мне.

Я обернулся назад. Аттила сидел на второпях сооружённой платформе. Илана и другие женщины прижались к её подножию. Огромный меч Марса, ржавый и зазубренный, лежал на коленях у тирана. Человек в греческом одеянии нагнулся к плечу Аттилы и шёпотом комментировал происходящее. Я догадался, что это и был Евдоксий, возвращение которого стало предлогом для стравы. Почему он так важен для Аттилы? Каган поднял руку и тут же опустил её. Поединок начался! Толпа дружно загудела. Многие пустили по кругу бурдюки с вином и кумысом.

Скилла опять объехал ринг, слушая радостные выкрики гуннов. Он не решался напасть и, очевидно, прикидывал, что я сейчас буду делать. А я просто-напросто следил за передвижениями по арене, кольчуга доходила мне до колен, овальный щит прикрывал туловище, оставляя незащищёнными только голову и ноги, и на глаза падала тень от шлема. Меч лежал в ножнах, а копьё словно вросло в землю. Я застыл, как стражник на посту, не сгибался и не приседал, но был надёжно прикрыт. Наконец гунн решил, что пришла пора действовать. Он подскакал ко мне и привычным ловким движением достал стрелу из колчана, натянул тетиву и выстрелил. Скилла не мог промахнуться.

Однако в отличие от сражения, где никто не сумел бы уклониться от сотен и тысяч летящих стрел, я обладал в поединке некоторым преимуществом и видел, куда была направлена его стрела. Поэтому я резко отклонился влево, и она просвистела над моим правым плечом, не причинив мне никакого вреда. Стрела полетела в толпу, и гунны с криками отпрянули назад, падая друг на друга. Впрочем, этот лёгкий снаряд никого не задел и воткнулся в грязь у ног собравшихся. Послышался злобный хохот.

– Одна, – вздохнул я.

Раздражённый моим манёвром, Скилла отъехал чуть подальше и, находясь на периферии арены, вновь выпустил стрелу. Я опять успел увернуться. Стрела с причмокиванием пронеслась по воздуху и прожужжала у меня над ухом. Отчего-то я представил себе, как она вонзилась в стену дома, но тут же прекратил эту неуместную игру воображения.

– Две. – Мой голос, кажется, стал звучать твёрже.

Из толпы донёсся целый хор воплей и свистков. Скилла отступил назад, чтобы расширить поле действия.

– Пусть целится в римлянина, а не в нас, – произнёс кто-то, а остальные обсуждали, не ослеп ли он от моих ударов.

Насмешки разозлили Скиллу, он подхлестнул Дрилку и пустил его галопом. Гунн по-прежнему кружил около меня, но его тактика сделалась какой-то странной и непонятной мне. Он со сверхъестественной скоростью (хотя для гуннов она была вполне обычной и выработалась в результате многолетних тренировок) выпустил одну за другой несколько стрел. Я не сумел бы спрятаться от них, просто стоя или пытаясь уклониться от каждой в отдельности. Нужно было изменить тактику, и я присел, заслонившись щитом, а в следующее мгновение скорчился и прижался к земле. Три стрелы пронеслись надо мной, ещё три ударились о скруглённый угол щита, поцарапав его, но не пробив насквозь. Когда их поток иссяк, я отскочил, распрямился и выдернул стрелы, застрявшие в моем щите.

– Восемь.

Скилла опять подстегнул коня и описал очередной круг. Очевидно, его сбило с толку моё умение уклоняться, и он не знал, как меня обойти. Вчера он точно так же растерялся от моих боксёрских приёмов. Заметив упавшую на землю стрелу, он нагнулся, чтобы её поднять, но его остановил подбежавший гунн.

– Ты взял всего один колчан! – закричал он.

Толпа в порыве азарта подобрала оставшиеся стрелы.

– Всего один колчан! Стреляй в цель, или будь проклят, Скилла!

Я ощутил, как презрение, которое они испытывали по отношению ко мне, уступило место если не уважению, то некоей симпатии.

– Эх ты, мазила! – крикнул кто-то Скилле. – Да ты и своей матери в зад попасть не сможешь!

Карлик Зерко слез с плеч жены и начал расхаживать перед гуннами, восторженно восклицая:

– Римлянин – человек-невидимка! А гунн – слепец!

Скилла нахмурился, пустил лошадь галопом и чуть не сбил карлика с ног, но Зерко успел отбежать и скрылся в толпе. Правда, перед этим он гикнул и ловко перекувырнулся.

Гунн выпустил новую стрелу, а потом ещё одну. И опять сделал это как-то невнимательно, дав мне возможность увернуться.

– Десять.

Однако когда я уклонился от десятой стрелы, Скилла резко изменил тактику. Подхлестнув коня, он направил его в мою сторону, наклонился и не упускал меня из виду, пока Дрилка приближался, выворачивая копытами комья земли. Теперь Скилла хотел выстрелить в меня с двух шагов и навсегда разделаться с противником, пронзив его грудь.

У меня не хватило времени закрыться щитом или как-нибудь увернуться. Когда он подъехал ко мне вплотную, я перестал опираться на воткнутое в землю копьё и, приподняв его, бросился с ним наперевес к прицеливавшемуся гунну. Копьё обрушилось на Скиллу, он дёрнул поводья, лошадь отпрянула, и я промахнулся. Его стрела тоже пролетела мимо цели, устремившись ввысь. Гунны откликнулись на наши неудачи взволнованными возгласами и грубыми насмешками. Скилла снова описал полный круг, а я подбежал к упавшему копью.

Мы повторили «обмен ударами», результат остался тем же. Ни он, ни я не пролили ещё ни капли крови.

– Двенадцать, – сосчитал я и перевёл дыхание. Пот заливал мне глаза.

Эдеко вышел из толпы на арену и взял Дрилку под уздцы.

– Ты, кажется, намерен охладить его пыл ветром от твоих стрел? – упрекнул он Скиллу. – Это не игра, ты рискуешь жизнью и репутацией. Подумай-ка головой, мальчик.

Скилла вырвал поводья.

– Я принесу тебе его голову, дядя.

Он опять поспешил мне навстречу, но остановился слишком далеко, и я не смог бы метнуть в него тяжёлое копьё. Скилла повторил свой старый приём, выпустив в меня одну за другой три стрелы. Мне больше некуда было от них скрыться, и две стрелы с силой ударились о щит. А одна попала в кольчугу, но не пробила её. Броня спасла моё сердце. Однако другая стрела всё-таки ранила левую руку, державшую ремни щита, угодив мне в предплечье. Я едва не лишился защиты, а от боли и потрясения мог бы утратить бдительность в этот роковой момент. Очередная стрела со свистом пролетела в воздухе. Скилла направил её прямо мне в глаз, но в последнее мгновение я пригнулся, и её остриё со звоном прошило шлем, повредив мне голову. Я зашатался.

– Шестнадцать.

Я заморгал, в ушах у меня гудело. А со щита стекали струйки крови.

Шум толпы быстро перерос в нестройный шёпот. Скилла, без сомнения, попал в мишень, и речь уже не шла о промахе, но мой римский щит и снаряжение оказались прочнее, чем они ожидали. Что же это было за колдовство? Несмотря на насмешки над проигравшими противниками, гунны с уважением относились к умелой обороне или к добротной броне.

Конь Скиллы галопом скакал по полю, а толпа то громко ободряла нас, то столь же громко выкрикивала что-нибудь обидное для обоих. Скилла проехал ещё один круг, и было видно, что он немного растерялся.

У него осталось лишь четыре стрелы. Как закончить этот гнетущий поединок?

Гунн в который раз с хриплым возгласом пустил Дрилку в мою сторону и, когда я поднял копьё, внезапно круто развернулся влево. Я размахнулся, метнул копьё и отскочил назад, не сумев занять надёжную позицию. Скилла выпустил стрелу, когда я только собирался повернуться. Меня охватила паника, стрела с шипением задела моё ухо, а конь, встав на дыбы, сбил меня с ног. Копыта застучали по щиту, и он треснул. Дрилка лягнул меня в бок и бросил на землю. Мне показалось, что в мире не стало воздуха и я вот-вот задохнусь. От боли я не мог сориентироваться, и у меня захрустело ребро. Жеребец победно гарцевал вокруг поверженного врага, а потом отъехал и смущённо заржал, когда Скилла повернул его голову и потянул за собой. Рёв толпы напоминал океанский прибой и заряжал нас силой своих эмоций.

Я должен был нанести ответный удар, но как?

Скилла подскакал ко мне, когда я полз по траве за копьём. Схватив его, я изогнулся и спрятался за щитом, как за скалой. Удастся ли мне укрыться и к чему приведут все отчаянные попытки? Скилла направил стрелу вниз и опять – с убийственно близкого расстояния. Удар пробил щит, точно лист бумаги. А вот конь ловко увернулся от копья. Я избежал смертельного ранения в грудь, но стрела рассекла мне плечо и с такой силой пропорола его насквозь, что я едва не лишился чувств и упал на землю. Теперь я был совершенно беспомощен. Скилла снова прицелился. Дрилка приблизился ко мне. Гунн просто не мог промахнуться. Эта стрела поставит точку в поединке. От боли я был даже неспособен привстать, но поглядел с земли на толпу. Илана покинула своё место у возвышения, на котором восседал Аттила, и направилась к арене, прикрыв рукой рот.