Текст книги "Тиран (ЛП)"
Автор книги: Трейси Фрейзер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
Огромная дыра зияла там, где секунды назад была стена.
От нее остались только обломки, огромная куча дробленых бетонных блоков покрывала гостиную.
И диван, стоявший у той стены.
А вместе с ним и человека, лежавшего на том диване.
Медведя.
Глава 8
Доу
Было очень рано. Или поздно.
Или… что-то.
У меня наконец-то появилось воспоминание о ком-то, кого я знала до потери памяти, и этим человеком оказалась та, с кем произошло знакомство и после.
Никки.
Моя лучшая подруга еще с тех времен, когда мы бегали в подгузниках.
Она же шлюха, которая словно делала мне одолжение, позволив находиться рядом с ней все то время, пока мы обе пытались выжить на улицах.
Я не сомневалась, что именно связь между моим прошлым и настоящим помогла мне вспомнить. Это был единственный понятный момент. Все остальное напоминало вождение машины с грязными стеклами, безуспешные попытки посмотреть в пыльное лобовое стекло, чтобы увидеть дорогу.
Почему Никки, зная меня и понимая, что когда-то мы были практически сестрами, предложила мне продать себя байкеру на вечеринке Кинга взамен на теплую постель и защиту?
Я была не в силах уснуть из-за большого количества вопросов, крутившихся в моей голове, поэтому вышла на переднее крыльцо, присела и начала рассматривать фотографию Никки в рамочке.
Кинг был не единственным, кто лгал мне все это время.
– Почему ты не рассказала мне о том, кто я? Кем была? – спросила я у фотографии, пробежав пальцами по серебряной рамке.
– Эй, Рэй! Много времени прошло! Как жизнь молодая? Путешествие прошло удачно? Как тиран поживает в эти дни? – я посмотрела на стоявшего на нижней ступеньке почтальона. Стало светло, но я даже не помнила, когда взошло солнце. На мужчине были одеты темно-синие шорты с носками в цвет. На лице сияла такая широкая улыбка, что либо он был одним из самых счастливых людей на земле, находился под действием наркотиков, ну или являлся настоящим психом.
– Эй… – я уселась ровнее на качелях, расположенных на крыльце, и прищурилась в попытке рассмотреть на бейдже его имя. – Барри? Он в порядке…. Кажется. – Это было откровенной ложью, но вряд ли надо было ему говорить, что я не только не помнила отца, но и не видела его с тех пор, как он бросил меня, не сказав ни слова о том, когда вернется.
Не хотелось обижать этого улыбавшегося мужчину.
Барри не сказал больше ни слова, но ему и не нужно было. Нахмуренные брови и сморщенный нос говорили за него. Он положил почту на крыльцо и без единого слова зашагал обратно, затем обернулся и пошел, словно только что покормил злого питбуля, попытавшегося его укусить.
Но я была зла. Смущение – сука. Наталкивает вас на большое количество вопросов, которые ведут к расстройству, а впоследствии и к злости.
– Он хочет видеть тебя в своем офисе, – сказала Надин. – Твоя мама тоже там. Они ждут тебя.
– Правда? – я встала с качелей, машинально пригладила волосы и поправила шорты, оттянув их таким образом, чтобы они казались длиннее.
Это было странно, потому что мне было все равно, что они обо мне думали, но все эти жесты, дабы убедиться, что я выглядела прилично, были машинальными. Заметила ту же машину, которая забрала меня от Кинга, но у меня не было желания спешить к сенатору и приветствовать его дома. Может, это и не он приказал убить его, но слишком много совпадений было в этой ситуации, заставив меня действовать осторожно и без лишней спешки.
– Моей матери лучше? – спросила я, когда последовала за Надин в кабинет. Дом был небольшим по всем меркам. Стеклянные двери в кабинет отца можно увидеть с любой точки в большой комнате и кухни, а когда входишь через парадную дверь, взгляд падает прямо на них. Ей не нужно было показывать мне дорогу. Но затем стало понятно, что Надин просто пыталась напомнить мне то, что было забыто.
– Спасибо, – ответила я. Она кивнула и с натянутой улыбкой ушла работать на кухню.
А затем это снова случилось. Второй раз менее чем за двенадцать часов. Сейчас это длилось всего мгновение, и образы возвращались быстрее и быстрее.
Еще одно воспоминание.
Рэй
15 лет
Кабинет моего отца – это его храм, виртуальная гробница для него самого и всех политических идолов. Американские флаги висели на стенах как олицетворение языков пламени, а так же фотографии, на которых он пожимал руки мужчинам с белыми зубами и фальшивыми улыбками. Для него они были чем-то большим, чем простые смертные.
Мужчин, одним из которых он стремился стать.
Богами Республиканской партии.
В этой гонке за перевоплощением в них мой отец поставил политику на первое место, задвинув семью на второй план. Исключение составляли случаи, когда поправки или законы, которые он предлагал, имели отношение к семейным ценностям. Тогда мы оказывались на переднем плане, служили примерами того, какой должна быть хорошая христианская семья с консервативными взглядами.
За его письменным столом рядом с американским флагом висело распятие.
Полнейшая чушь.
ОН – полнейшая чушь.
Ни разу не появился в церкви, если это было не связано с политикой, но рассказывал людям, что являлся протестантом.
Но на самом деле он был лжецом.
Все в нем и в его кабинете кричит о формальности и вранье.
Поэтому именно в этой комнате и в рабочее время я решила сообщить ему новости, понадеявшись на то, что он обуздает свой нрав, поскольку считал свой кабинет святыней.
Одежда как для интервью. Желтый пиджак и юбка-карандаш в цвет как в лучших традициях Джеки Кеннеди. Я прятала свой маленький животик под мешковатой одеждой месяцами, но этот костюм сделает акцент на моей округлившейся части тела. Шестой месяц беременности, и уже нет смысла это скрывать.
Я наблюдаю за отцом через стеклянные французские двери, он стоит спиной ко мне, наклонившись над одним из зеленых кресел, стоявших перед его столом. Делаю глубокий вдох и поворачиваю ручку двери.
– Папа, мы можем поговорить? – как смешно произносить слово «папа». Я не называла его так годами. Использование этого слова – стратегический ход с моей стороны, как напоминание о том, кем он для меня является.
То, о чем, по моему мнению, он забыл.
И годами не был для меня отцом.
В нем совершенно ничего не осталось от отца.
Папа оборачивается на звук моего голоса, и я понимаю, что он не один. Таннер сидит в одном из зеленых кресел, улыбаясь немного шире, чем следовало. Что-то не так.
– Что происходит? – спрашиваю я, несмело заходя в комнату.
Сенатор начинает первым:
– Таннер сообщал мне новости, – произносит отец, расправляя пиджак и отдергивая его вниз. Он смотрит туда, где я руками закрываю свой округлившийся живот. На его лице видна тревога, словно кто-то только что сообщил ему о показателях рейтинга, а не о беременности его пятнадцатилетней дочери.
– Рассказал? – Я его убью.
– Да, – отвечает отец, обходит стол и садится на высокий стул цвета бургунди, который больше похож на трон, чем на офисный стул. Его губы сжаты в тугую линию. – Мне бы не хотелось, но придется вовлечь в это кое-кого еще.
Кого еще он собирался привлечь? Вот. Дерьмо.
Мою маму.
Я даже не думала о том, чтобы рассказать ей. Для меня она не существовала. Мы редко встречались, и в такие моменты мама пыталась притвориться, что заботилась обо мне, но затем, когда на нее больше никто не смотрел, режим «матери» выключался, и вновь начиналось полное игнорирование.
Ни разу не слышала, чтобы родители разговаривали друг с другом, только если ссорились из-за чего-то. И это всегда имело отношение к политической кампании моего отца. Они перестали спорить о своих личных отношениях много лет назад.
Тяжело ругаться из-за того, что тебя не волнует.
– Ладно, – вяло ответила я, готовясь к шторму, который на меня обрушится. Мне хотелось начать заламывать руки и вжаться в кресло рядом с Таннером в ожидании того, что сейчас произойдет. Но он сидит, как ни в чем не бывало: как всегда закинув лодыжку на колено.
Отец встает, теряя терпение.
– Вернусь через мгновение, – заявляет он и покидает комнату.
Я резко поворачиваю голову к Таннеру.
– Что именно ты ему сказал? – шепчу я.
Он отвечает:
– Правду.
Я ударяю его в плечо.
– Какого черта ты это сделал? Я сама собиралась рассказать ему. Мы так договаривались!
– Да, но я подумал и решил, что эти новости он должен узнать от меня, потому что не сможет на меня разозлиться.
– Это было не твое решение, Таннер. Ты должен понимать, что не получится постоянно устанавливать свои правила, – я скрещиваю руки на груди. – И почему он не сможет на тебя разозлиться?
– Разозлиться сможет, но не надерет мне задницу или что-то в этом духе. Потому что если он это сделает, то все, что мне потребуется, это сказать папе, как подло повел себя со мной сенатор. И по щелчку пальцев «поезд», предоставляющий деньги для его политической кампании, остановится, скрипя тормозами, – гордо отвечает Таннер и подмигивает мне.
В его словах есть смысл.
Но я все равно еще зла.
– Я рада, что ты сидишь здесь весь такой гордый и довольный, а у меня буквально коленки дрожат от страха, – отвечаю я.
Отец возвращается в комнату с телефоном в руках, садится на свое место и кладет телефон на стол.
Может, его план заключался в звонке моей матери? Я знала, что ее не было дома, но понятия не имела, куда она пропала на этот раз. Могу лишь представить себе ее реакцию.
В основном она интересовалась, во что я опять себя втянула, или упрекала в том, что меня можно назвать кем угодно, только не идеальной и послушной дочерью.
Или нельзя.
– Рэйми Элизабет… – начинает сенатор. Так он называет меня только в тех случаях, когда я не оправдала его высоких стандартов. Затем в конце обвинения добавляет обращение словно к третьему лицу.
«Рэйми Элизабет решила бросить уроки игры на фортепиано, не сказав мне.
Рэйми Элизабет думает, что ее жалкая мазня красками важнее, чем образование в настоящей школе.
Рэйми Элизабет снова проводила время с ужасной Николь Арнольд.»
Странным образом я была по-настоящему рада возможности разочаровать его. Все остальное лишь слегка раздражало. Огонь медленно разгорался до этого момента. Сегодня он сможет воплотить в жизнь свои умения, чтобы заставить меня почувствовать себя настоящим ничтожеством.
Сегодня огонь будет полыхать по-настоящему.
– …ты беременна, – произносит мой отец, словно это он сообщает мне новости.
Это заставляет меня поморщиться, потому что слова, произнесенные вслух, заставляют меня почувствовать их реальность. Теперь он знает, и моя беременность становится более ощутимой, чем когда я вошла в дверь.
– В вашей частной школе не учат пользоваться презервативами? – спрашивает меня сенатор, и на его лице появляется сожаление, потому что в момент, когда вопрос слетает с его губ, он уже знает ответ.
Таннер видит то же, что и я, поэтому отвечает за меня.
– Нет, сэр. Не учат, – произносит он с широкой улыбкой. И я знаю, почему он улыбается. Мой отец провел кампанию против изучения основ контрацепции в нашей местной школе. Его план по сексуальному образованию заключался лишь в курсе изучения только одной дисциплины под названием «Только Воздержание».
– Сотри эту смехотворную улыбку со своего лица, – говорит мой отец Таннеру, наклоняясь через стол. – Я попрошу Надин позвонить частному доктору. Конечно, я не могу заставить сделать аборт, но так как в этом случае закон на вашей стороне, и вам решать, поменяют ли республиканцы свои позиции. – Это не заявление о том, что у меня есть выбор. Это предложение. Приказ.
– Нет! – отвечаю я, вставая. Натягиваю ткань на моем округлившемся животе, чтобы отец столкнулся лицом к лицу с тем, что он предлагает мне сделать. – Слишком поздно, – продолжаю, – но даже если бы это было не так, я бы не стала звонить доктору, чтобы избавиться от него. – Смотрю на него сверху вниз.
– Что значит «слишком поздно»? – осторожно спрашивает отец.
– Она уже на шестом месяце, – отвечает Таннер, пытаясь вызвать всю злость отца на себя.
Слава Богу, это работает, потому что сенатор переходит к следующему плану. Я все еще жду, что он позвонит матери.
– Нам нужно с этим разобраться, понять, как подойти к решению этой проблемы, – произносит мой отец. – Нужно многое учесть при подобных обстоятельствах. – И он прав. Нам нужно обсудить, что делать со школой, кто будет возить меня на прием к доктору, и многие другие детали. Я переплетаю пальцы и делаю глубокий вдох.
– Послушай, – начинаю я, но отец поднимает руку, тем самым затыкая меня, и тянется к стационарному телефону, двигая его из угла в центр стола. Он открывает телефонную книгу и листает список контактов. Находит нужный номер, нажимает на кнопку громкоговорителя на стационарном телефоне и набирает его.
– Это Мэгс, – отвечает женский голос.
– Прайс, – начинает отец. – У нас здесь проблема. Нужно поработать над стратегией, негативной реакцией, а затем обсудить уровень поддержки. Составь рейтинг.
Мэгс. Я знаю это имя.
Мужчине, моему отцу, сидящему передо мной и склонившемуся над рабочим телефоном, плевать на беременность его дочери-подростка. Его не интересует, что я пропущу школу. Плевать, что мне ничего не известно об уходе за ребенком, или о том, что весь мой мир изменится. Нет.
Этот телефонный звонок как ведро ледяной воды на голову, помогает мне вернуться назад к реальности под названием «сенатор».
Потому что этот телефонный звонок был сделан единственной и неповторимой Мэгс Олбрайт.
Человеку по вопросам организации отношений с общественностью в случае проблем.
Я не его дочь.
Я – проблема.
Этот день официально стал последним, когда он слышал от меня слово «папа». Все последующие дни я называла его одним единственным словом.
Сенатор.
Отец сидел за своим столом и выглядел почти так же, как в день, когда узнал о моей беременности, возможно, немного хуже. Круги под глазами, волосы заметно тронуты сединой, лицо слегка пожелтевшее. Я села в то же зеленое кресло, в котором сидела три года назад.
– Даже не поздороваешься? – до меня из угла донесся голос. Я повернула голову и увидела маму, сидящую на стуле с высокой спинкой в идеальной позе – ноги скрещены в лодыжках.
– Привет, – ответила я. Моя мать наклонилась вперед, придерживаясь за подлокотники. Подняла бокал, наполненный какой-то темной жидкостью, и встала. Поставила его на стол, расплескав часть содержимого. – Ты уже лучше чувствуешь себя после возвращения из… спа? – спросила я.
– Я в порядке, дорогая. Так рада, что ты вернулась домой, – ответила она механически. – Предполагаю, что ты меня не помнишь, – заявила она.
Я покачала головой.
– Хотя я вспомнила ее, – я повернула рамку и указала на Никки.
– Ты помнишь Николь? – спросил отец с удивлением в голосе.
Я кивнула.
– Только один момент. Она залезала ко мне в окно, просила о помощи и хотела денег, – мои глаза наполнились слезами, но я поборола их. – Я отказала ей.
Сенатор вздохнул.
– Я запретил тебе видеться с ней сразу после того, как она впервые отправилась в реабилитационный центр, но ты не послушала. Никогда не слушала, когда дело доходило до этой девчонки.
– Очевидно, в тот раз послушала, потому что я вспомнила, как прогнала ее.
– Радуйся, что сделала это, – добавила мать, – потому что она…
– Марго, – предупредил отец.
– Она что? – спросила я. Ответ я уже знала, но часть меня хотела это услышать.
– Она мертва, – закончила мать пожав плечом. – Тот яд, который она вводила себе, наконец убил ее. Они нашли ее в грязном мотеле в стороне от шоссе. – В голос матери звучало лишь презрение, нос был вздернут вверх, словно она нюхала что-то в воздухе. – У нее нашли сумку, полную презервативов и наркотиков. Кажется, продавать себя стало ее привычкой.
Я встала с кресла, почти опрокидывая его.
– То есть из-за того, что ты покупаешь свое дерьмо с брендовыми марками и наливаешь его в хрусталь, ты думаешь, что чем-то отличаешься? – Я указала на бокал в ее руке. – Никки вводила дрянь себе в вену, а ты вливаешь ее в глотку, – и покачала головой, не веря. – Высокомерная сука! Она была зависимой, как и ты, это же очевидно! Единственная разница между вами в том, что Никки не пыталась скрывать это за красивым фасадом.
– Пошла. Вон, – сказала мне мать, дрожь в ее руке стала заметной. Она бросила бокал о стену, и он разбился на кусочки о портрет Джорджа Буша.
– Вы обе. Прекратите. Марго, машина ждет. Иди. Я вскоре присоединюсь к тебе.
Мама сверлила меня взглядом, пока выполняла приказ и в спешке покидала комнату. Несколько секунд спустя хлопнула входная дверь.
Отец не сказал ни слова о поведении матери.
– Нам нужно отъехать на мероприятие в Миртл Бич. А в это время к тебе приедет специалист. Эксперт в области травм мозга и потери памяти. В большей степени он работает с ветеранами, вернувшимися из Вьетнама, но согласился поработать с тобой. Постарайся вести себя хорошо, пока нас не будет, а твоя мать… она… нестабильна в эти дни. Не доводи ее, – он встал и застегнул пиджак. Открыл ящик стола и достал внушительные золотые часы с красными камнями. – Мы вернемся в четверг, – отрезал папа и вышел из комнаты.
Внезапно мой страх одиночества совершенно утратил смысл. Потому что я предпочла бы остаться одна, чем провести еще хоть минуту со своими родителями.
Именно в этот момент я поклялась стать такой матерью для Сэмми, которой, согласно моим воспоминаниям, моя мать для меня никогда не была.
Мне хотелось, чтобы он рос, чувствовал себя любимым и знал, что несмотря ни на что, я буду рядом с ним. И самое последнее, чего я для него хотела – это жизнь, в которой он будет ненавидеть свою собственную мать.
Как я ненавижу свою.
Глава 9
Кинг
Когда обломки перестали осыпаться в комнату, я выскочил из-за кофейного столика, служившего мне укрытием, и упал на живот. Диван, на котором сидел Медведь, теперь был завален булыжниками.
Как и он сам.
Послышался шум голосов. Кто-то громко раздавал команды. Звук напоминал крик в каньоне, но я мог разобрать только гул его эхо.
Боль. Тупая и пульсирующая, она сжимала голову. Кровь текла в глаза. Зрение помутнело, и я прищурился. Двое мужчин с АК наперевес пробирались в квартиру через остатки стены. Они держались за что-то торчавшее из обломков на диване, и только тогда я мельком заметил Медведя.
По крайней мере, частично.
Его нога вывернулась под странным углом, повиснув на крупном обломке бетона. Джинсы были порваны. Лодыжка покрыта кровью.
Заметив движение снаружи стены, я сосредоточил свое внимание на ней. Сразу за сломанной стеной стоял грузовик с включенным двигателем и светившими прямо в квартиру фарами. К защитной решетке на бампере был прикреплен таран.
Эли стоял, облокотившись на грузовик.
Он заметил меня и улыбнулся, прикоснувшись пальцами к краям шляпы, словно поприветствовал старого друга.
За моей спиной послышался хруст. Я повернул голову и увидел одного из людей Эли, который стоял за моей спиной и направлял АК мне в лицо.
– Сегодня ты сдохнешь, – произнес он. Одна сторона лица была изуродована шрамами, тонкие полоски дерьмовой татуировки, изображавшей тюремный штрих-код, покрывали его шею. Между губ торчала зубочистка и двигалась вверх и вниз, когда он говорил.
– После тебя, у*бок, – прорычал я, перекатился и сбил его с ног. Потеряв равновесие, он упал на бок. Схватив пистолет, который прятал за пряжкой ремня, я прицелился и выстрелил прежде, чем он смог снова поднять оружие, отправив его в ад, в место для таких отморозков, как он.
Или я.
Я подбежал к месту, где под булыжниками был зажат Медведь. Прозвучали выстрелы, раздробившие столик, осколки стекла полетели во всех направлениях, словно кто-то бросил ядро в бассейн, а затем оно взорвалось, посылая в воздух обломки и частицы, врезавшиеся в кожу на моей шее и груди, словно миллионы крохотных ножей, не больше песчинки.
Над головой просвистела пуля и врезалась в стену за спиной, промахнувшись мимо моего лба всего на пару сантиметров.
Я поднялся и прицелился в рычавшего мужчину, на лице которого читались разочарование и злость от того, что не удалось попасть в цель.
В меня.
Мне понадобилось больше времени, чтобы прицелиться, а это небезопасно, потому что я стоял без прикрытия, но обойме моего маленького помощника осталась лишь одна пуля, поэтому ошибаться в расчетах было нельзя. Я нажал на курок, и глаза мужчины расширились, когда пуля прошла через его глотку. Он подавился и начал захлебываться собственной кровью, упав на пол.
Отшвырнув пистолет, я принялся отбрасывать камни с дивана. Мне показались вечностью прошедшие несколько секунд, за которые удалось убрать обломок, закрывавший лицо и шею Медведя. Я наклонился и приложил ухо к его груди.
Он все еще дышал.
Нужно было как можно быстрее шевелиться. Эли стоял снаружи, и одному лишь Богу известно, чем этот лишенный рассудка ублюдок мог быть вооружен.
Я потянулся к Медведю и попытался вытащить пистолет из его кобуры под жилетом. Сомнений в том, что он заряжен, не было. Медведь всегда был полностью готов. Семеро мужчин ворвались в квартиру, а мне все еще не удалось добраться до пистолета. Зато их пистолеты были направлены на меня.
Я замер.
Входная дверь открылась, и вошли еще четыре человека, а уже за ними последовал Эли.
– Я знаю, что устроил шоу, но входной дверью все-таки нужно было воспользоваться. Видишь? Так более цивилизованно, – сказал Эли, сдвинув солнцезащитные очки выше по переносице. Он осмотрел комнату и сморщил нос. – Бог тому свидетель, но кому-то нужно оставаться цивилизованным в этом сраном городе.
Если бы кто-то другой оказался в такой ситуации, что и я – безоружен перед лицом целого отряда – то мне и в голову не пришло бы винить его за капитуляцию.
Но я не был этим кем-то.
У меня были вещи, ради которых нужно было жить. Люди, ради которых нужно было жить.
Мои девочки. Медведь. Грейс.
Моя семья.
– Король Дорог, – пропел Эли, прочитав надпись на дорожном знаке на стене, который Преппи сделал для меня, как только мы сюда въехали. – Тебя здесь уважают, – он сделал долгий выдох. Это было заявление, а не вопрос. – Знаешь, это очень плохо. Мы могли бы заняться совместным бизнесом, ты и я.
Он говорил те же слова, что и Айзек до того дерьма, случившегося с Преппи.
– Но сейчас? Сейчас, когда ты убил Айзека, даже не подумав о последствиях… ну, я не веду дела с идиотами, Король. – Эли сделал ударение на моем имени, словно оно было чем-то смехотворным.
Я хрустнул пальцами и прошипел сквозь зубы:
– Лучше тебе быть осторожней с тем, кого ты называешь идиотом, ублюдок, – выплюнул я. – Айзек пришел ко мне и моим людям уже после того, как я предложил ему долю в нашем бизнесе. Если хочешь назвать кого-то тупым, то выбери его, – хохотнул я. – Или погоди-ка, ты не можешь… Я же вынес сосунку мозг. – Возможно, меня все же можно было назвать идиотом, потому что дразнить Эли было не самым лучшим ходом, но он должен был понять, что имел дело не с тем, кто просто опустится на колени и сдохнет.
Этот вариант даже не рассматривался. Поэтому пока Эли говорил, я придумывал план.
– Это было не тебе решать!! – сказал Эли, и его бледное лицо покраснело. Он снял свои темные очки. Правый глаз отсутствовал, на его месте была лишь пустота. – В этом штате я решаю, кто будет жить, а кто – умрет. Не ты! И никто другой! Я! Решение за мной!
И в этот момент я заметил свой второй пистолет – тот, которым пригрозил Медведю ранее, он лежал на полу в паре футов от меня.
– Айзек заставил принять решение, когда направил свои сраные пистолеты на моих ребят и изнасиловал… – я собирался сказать «мою женщину», но быстро одумался, – какую-то байкерскую суку, которой не понравилось его предложение.
– Мне плевать, даже если бы он изнасиловал твою е*аную мамашу! – прошипел Эли. – Но то, что ты сделал, было глупо, потому что будет стоить тебе… жизни. – Он кивнул своим ребятам, и они начали двигаться ко мне. Я облокотился о стену и нашел то, что искал – выключатель, и нажал на него плечом.
Старая гаражная дверь, которую Медведь прикрыл огромным флагом «Пляжных Ублюдков», вернулась к жизни, со скрипом и визгом металл заскользил по заржавевшим роликам в попытке открыться впервые за многие годы, от этого мебель и прислоненная к ней стеклянная тумбочка упали. Стекло раскрошилось. Дерево треснуло.
Это был именно тот отвлекающий маневр, который мне был нужен.
Достаточно времени, чтобы схватить пистолет с пола и ринуться к Медведю. Я попытался его вытянуть, но он застрял под бетоном. Пуля скользнула по плечу, оставив жгучий след на моей коже. Я нырнул в дыру в стене, умудрившись несколько раз выстрелить на бегу, отправив минимум двух людей Эли в ад. Вокруг меня от бетона рикошетили пули. Я скользнул в сторону от гаража и пробрался во двор в густые заросли посаженных в ряд кустов, а затем спрятался между кипарисами.
– Найти его, или все сдохнете! – кричал Эли внутри гаража, оперевшись руками в стену возле дыры. Тяжелые шаги послышались с обеих сторон от меня. Кто-то побежал в сторону дороги, а кто-то в сторону тропинки.
Меня не было ни в одном из этих мест. Как только шаги стихли, я ловко избежал столкновения и рванул через кусты в лес, в котором хорошо ориентировался, потому что был знаком с ним на протяжении всей моей жизни. Когда мы с Преппи не находились в этом доме на сваях, все равно пробирались к нему через заросли.
Пригнувшись под манграми, я прокладывал себе путь к воде. Задержал дыхание, оттолкнулся от берега и нырнул в воду как можно дальше, чтобы переплыть небольшое озеро. Прежде чем полностью вылезти на берег, высунул из воды лишь нос.
Я наблюдал, как люди подбегают к Эли. Скорее всего, большинство докладывали о том, что не смогли меня найти. Он сжимал кулаки в воздухе и рычал от злобы. Двое забежали в гараж и вышли пару минут спустя. Один шел спиной вперед, а второй тащился за ним. Они несли что-то тяжелое к костровой яме в центре двора.
Эли последовал за ними, он выглядел спокойнее, чем пару мгновений назад. Затем вытащил сигару и поднес к ней спичку. Дым окутал его лицо белым облаком. Эли бросил спичку в яму, перемешал угли длинной палкой и разжег огонь, который позволил мне увидеть, что же несли мужчины.
Медведя.
Он лежал на кирпичном ограждении вокруг костра, одна его рука свисала над красными углями.
Эли посмотрел через озеро, но не увидел меня, хотя знал, что я за ним наблюдаю, поэтому прикоснулся к краям своей шляпы и улыбнулся.
Это был вызов.
Я был кроликом, которого он хотел загнать в нору, напугав.
Медведь был дымовой шашкой, при помощи которой он собирался добиться этого.
И его план мог сработать, потому что не было ни единого е*аного шанса, что я не вернулся бы ради спасения друга.
По крайней мере, я умру, попытавшись.
