Текст книги "Тиран (ЛП)"
Автор книги: Трейси Фрейзер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
Глава 16
Доу
Когда я сказала отцу о смерти Кинга, он в первую очередь занервничал из-за того, что тот смог выбраться из тюрьмы. У меня не было ни времени, ни желания объяснять, как это произошло на самом деле, потому что мне действительно нужна была его помощь.
– Я хочу удочерить девочку Кинга, – сказала я ему, стоя перед столом, пока он что-то печатал на своем компьютере.
Сенатор закатил глаза.
– Ты лишь подросток без источника дохода. Суд не даст тебе разрешение на удочерение, – ответил он мне, щелкнув по клавиатуре.
– Ты сказал, что знаешь судью. Можешь договориться, – заявила я.
– Да, могу помочь с этим. Но это всего лишь рекомендация, Рэйми. Даже с благосклонностью судьи тебе все равно придется следовать единой процедуре. Мать-одиночка не рассматривается в качестве приемлемого заявителя.
– Тогда я это исправлю.
* * *
– Это увеличит мои шансы на удочерение, – закончила я, сидя на кушетке Таннера в домике у бассейна, пока укутанный в свое любимое одеяло Сэмми смотрел телевизор. Иногда он оборачивался и проверял мое присутствие, затем улыбался и поворачивался назад к Элмо.
– Ладно, – согласился Таннер слишком быстро.
Я покачала головой.
– Нет, Таннер. Это не так легко. У тебя есть время подумать об этом. Это формальный брак, но он тоже может повлиять на твою жизнь. Ты должен обдумать перед принятием решения, потому что в нем нет никаких плюсов для тебя, и ты, пожалуй, должен быть сумасшедшим, чтобы согласиться на это.
Таннер помахал указательным пальцем из стороны в сторону.
– Вот поэтому тебя никогда не брали в команду по дебатам, Рэйми, – сказал Таннер. – Ты приводишь неверные доводы, – добавил он.
– Я серьезно, – ответила я. – Это все не шутки.
Таннер улыбнулся.
– Знаю. И понимаю, что мои сожаления по поводу смерти Кинга ничего не значат. – Это впервые, когда Таннер назвал его по имени.
– Спасибо. Я хочу сделать это не только для него, но и для себя. Может, это и эгоистично, но я хочу удержать кусочек его возле себя.
– И именно поэтому я принимаю твое предложение, – сказал Таннер, – потому что хочу удержать тебя возле себя.
– Но это не будет…
Таннер поднял руку, чтобы остановить меня.
– Тебе не стоит продолжать говорить это. Я полностью понимаю. Но у меня есть условие.
– Какое? – спросила я.
Таннер закинул ногу на ногу.
– Я приму твое предложение и соглашусь жениться на тебе при условии, что ты попытаешься. Не сразу, я знаю, что ты еще скорбишь, но в итоге мне хочется, чтобы ты попыталась и сделала этот брак настоящим. Мы вместе попытаемся. Для нас. Для Сэмми, – он потянулся и сжал мою руку. – Обещаю, что если через год ты ничего ко мне не почувствуешь, то я отойду на задний план так далеко, как только смогу, если тебе этого захочется.
– Я… – мне хотелось начать спор. Но Сэмми обернулся и улыбнулся мне. Я была готова как шлюха продать себя байкеру в обмен на защиту, так почему тогда не могу отдать частичку себя ради единственной семьи, которая у меня осталась?
– Ладно, – согласилась я. – Но мне нужно время, Таннер. Серьезно. Не знаю, когда буду готова, – прозвучал мой ответ.
Он поцеловал тыльную сторону моей ладони и ушел на кухню за коробочкой с кольцами, которую показывал мне в день, когда мы с Сэмми ездили в парк с аллигаторами.
– Тогда это снова твое. – Он не пытался встать на одно колено. И надеть кольцо мне на палец. Просто бросил мне коробочку.
И это было самое лучшее, что Таннер мог сделать, потому что именно тогда у меня родилась настоящая надежда на то, что он на самом деле понимал, почему я делала это. И из-за его понимания важности Макс для меня, я могла бы попытаться дать нашему браку шанс, потому что это было важно для него.
После чего я открыла коробочку и уставилась на маленький бриллиант.
– Да, мое.
Глава 17
Доу
Утром в день благотворительного приема мы с Таннером пошли в суд и подали заявление, чтобы начать процесс удочерения Макс.
Это было то же утро, когда я стала миссис Таннер Редмонд.
Мысль о том, что Сэмми и Макс будут со мной, давала мне способность дышать, несмотря на то, что внутри я умирала. Только эти двое толкали меня вперед.
Кинг сделал бы все, чтобы забрать свою дочь. Он доказал это, отпустив меня. Теперь была моя очередь сделать это для него.
Выбор свадебного платья оказался устрашающим сам по себе. Мне не хотелось притворяться, что брак – это нечто важное. Это было не так. Я прошла мимо платьев до колен, задержавшись на мгновение на белом с закрытым верхом, но оно было слишком «свадебным», а это была не свадьба.
Лишь бумажная работа.
Бизнес.
Семейный бизнес.
Я решила пропустить все платья, и взамен им выбрала пару черных джинсов и приталенную футболку с V-образным вырезом.
Это делалось для Кинга. Я не была готова идти на поводу как послушный пони. Кингу бы понравился мой выбор одежды. Может, сенатору и удалось сдержать меня, но не усмирить.
Я не собиралась надевать белое и притворяться ангелом, будучи влюбленной в дьявола.
Существовала дикая часть меня, которая расцветала рядом с Кингом. Мне нравилось быть той, кем я была с ним. Я знала, кем являюсь, когда он рядом. Та часть, часть которую нельзя взять под контроль, принадлежала Кингу, и неважно, где я была, или где был он, или что каждый из нас делал, никто не сможет отнять это у меня.
В суде я хотела только подписать бумаги. Подписи, печати. И все. Но когда мы с Таннером подписали свидетельство, то женщина за столом передала нам наши удостоверения личности, встала и отодвинула свой стул. К моему великому удивлению и ужасу она начала произносить речь.
– Берете ли вы, Таннер Редмонд…
– Стоп, – сказала я. – Мне казалось, что это будет лишь формальность.
Женщина посмотрела на меня через толстые очки так, что я почувствовала себя девятилетней девочкой.
– Мисс, церемония длится менее минуты, в штате Флорида она должна быть проведена, чтобы узаконить брак, а с учетом того, что вы хотели бы получить удостоверение сегодня… мне продолжать?
– Да, – ответила я.
Таннер взял мою руку и сжал. Я устала от его потребности убеждать меня. Мне не нужно было убеждение. Просто хотелось прекратить проходить через эту необходимость. Я кивнула, и женщина продолжила. Она была права, церемония оказалась короткой. Меньше минуты.
– Вы берете Таннера в законные мужья… – слова были лишены романтики, но, тем не менее, это обещания. Обещания, произнесенные вслух перед клерком и любым слышавшим это. Я словно робот повторила свои обеты, произнося ложь в каждом фальшивом обещании. Чтобы усмирить желание упорхнуть отсюда и умчаться вниз по ступенькам здания суда с криками, я представила, как буду играть с дочкой Кинга. Раскачивать ее на качелях. Строить с ней домик на дереве. Затем картинка изменилась, и я стояла именно там, где стояла – в зале суда, произнося клятвы. Только давала их не Таннеру. Кингу. И в обетах для него не было лжи. Они правдивы. Мое сердце болело, а я улыбалась, представив, что обещала любить Кинга в болезни и здравии, в горе и в радости до скончания дней.
Когда клерк произнесла: «Вы можете поцеловать невесту», я настолько прониклась своей воображаемой картинкой, что наклонилась вперед, и лишь в последнюю секунду отвернулась, поэтому Таннер поймал лишь уголок моих губ. Когда он отстранился, то улыбался, словно я на самом деле стала его женой, хотя сама испытывала лишь отвращение к его поцелую.
Затем до меня дошло.
Я на самом деле ею стала.
Должно быть, я выглядела, словно у меня сейчас случится сердечный приступ, потому что клерк продолжала спрашивать меня, все ли было в порядке
– Миссис Редмонд, вы в порядке? – я кивала и улыбалась. Таннер заплатил сорок два доллара за свидетельство и заполнение бланков. Я не произнесла больше ни слова. Не могла. Потому что если бы я ответила на ее вопрос, если бы открыла рот, то боялась, что правда сорвется с моих уст. Поэтому и молчала, пока мы выходили из здания суда и направлялись домой. Я даже не попрощалась, когда он высадил меня у моего дома.
Я молчала, пока не осталась в своей одинокой кровати в комнате, которую не помнила, в жизни, которую не хотела, в семье, построенной на лжи. Потом перекатилась на бок и прижала подушку к лицу.
И как миллионы других невест, я плакала в день своей свадьбы.
Глава 18
Доу
Меня стошнило трижды за это утро, и, несмотря на слабость, желудок был готов вернуть миру все свое содержимое, если таковое еще осталось. Несомненно, все мое тело находится в состоянии отрицания происходящих событий.
Вечеринка для привлечения спонсорских денег проводилась на заднем дворе дома Таннера – в последнем месте, где я хотела находиться.
Сенатор чувствовал себя как рыба в воде, пожимал всем руки, называл гостей по именам и вспоминал род деятельности каждого из присутствующих на вечеринке гостей, словно они были лучшими друзьями. Бассейн Олимпийского размера покрыли органическим стеклом для создания иллюзии хождения по воде.
Как уместно, подумала я, увидев отца по другую сторону бассейна.
Мама стояла у бара в компании нескольких женщин, одетых в летние платья различных оттенков, у всех были массивные украшения, а их волосы были заплетены во французские косы. Они даже не пытались притворяться трезвыми. Как и отец, они играли свои идеально отрепетированные роли в мире политиков. Я поняла, что моя мать в совершенстве овладела искусством того, как правильно подать себя публике, будучи нетрезвой.
Мой девятый день рождения. Мама идет по двору в своем голубом платье с низким вырезом и спотыкается на золотых каблуках. В ее руке бокал вина, когда она прямо на наших глазах сталкивается со столом, на котором лежат все подарки от моих школьных друзей. Надин разрезает праздничный торт, а мама говорит всем, что мы не должны его есть, потому что там много калорий, от которых у нас будут толстые задницы, а мужчины таких не любят. Вино выплескивается через край, и фокуснику, которого Надин наняла для праздника, приходится схватить маму за локоть, чтобы она не упала в бассейн, когда ее каблук застревает между плиток у края бассейна.
Чудом ей удается ухватить ускользающий бокал.
– Я спасла его! – кричит мама, поднимая его над нашей маленькой группкой, как трофей. – Полностью спасла, – снова повторяет она, прежде чем уйти в дом, не произнеся больше не единого слова.
Думаю, она не всегда была так хороша.
Было слишком жарко для надетого мной белого кардигана, но сегодня вечером нужно было играть по правилам отца, а это означало, что я должна была прикрыть все признаки того, что у сенатора далеко не идеальная дочь. Несколько людей подошли меня поприветствовать дружеским рукопожатием. Я вежливо улыбалась и спрашивала, как прошло их лето, какие у них планы на осень. Сенатор поведал мне секрет – если не знаешь лица или имени человека, то сама задавай им вопросы.
– Рэйми! Так приятно тебя видеть! – низкий полный мужчина в белом льняном костюме появился в поле моего зрения. Он схватил бокал шампанского у мимо проходившего официанта и передал мне. – Как тебе Париж? – спросил он.
– Париж? – переспросила я. Его смех был похож на взрыв или короткий залп пушки.
– Вижу, ты переняла французское чувство юмора. Это тяжело сделать. Французы прославились далеко не юмором, – сказал он. – Ты все еще подумываешь о школе искусств? Франсин сказала, что твои рисунки весьма впечатляют. Как давно ты ее видела?
Дерьмо.
Отец подошел и встал рядом со мной. Улыбка не покидала его лица, даже когда он махал проходившим мимо гостям, которые хотели с нами поздороваться. Незаметным движением он забрал бокал шампанского из моей руки и стоял с ним так, словно напиток принадлежал ему.
Проклятье. Мой возраст. Никакого алкоголя. Я мысленно отчитала себя.
– Джордж, друг мой, как дела? Рэйми рассказывала мне, что им с Франсин нужно наверстать упущенное. Школа искусства весьма не близко, в Род-Айленде. У нее теперь есть своя семья, и, наверное, она захочет быть как можно ближе к дому.
– О, значит, ты присоединишься к кампании? – спросил он меня.
– Мы еще не обсуждали это, – ответила я максимально вежливо.
– Ну, думаю, тебе стоит подумать на эту тему. Видеть этого мужчину за кафедрой – великолепное зрелище, – сказал Джордж и поднял свой бокал в честь моего отца.
– О, ты так добр, Джордж. Давай встретимся за ланчем на этой неделе, если не возражаешь, конечно.
– Всегда за, – ответил Джордж. – О, я вижу Нэйтана. Он должен мне двадцать фунтов клешней каменного краба за проигрыш с «Рейз». Упс… – Сказал он, прикрыв рот. – Мне не стоило говорить будущему президенту о своем участии в ставках?
– Я политик, а не полицейский. И каменные крабы у Нэйтана – самые лучшие, поэтому мне сложно винить тебя за это пари.
– С нетерпением жду твоей речи, – сказал Джордж. – Хорошо было снова увидеть тебя, Рэйми. Скажу Франсин, чтобы позвонила тебе.
– Будет круто, – ответила я. Когда Джордж отошел достаточно далеко, отец с приклеившейся к лицу улыбкой наклонился ко мне, чтобы его могла услышать лишь я.
– Шампанское? – спросил он сквозь стиснутые зубы.
– Он дал его мне. Я не подумала, – пришлось извиниться мне. – Я стараюсь, поэтому будь снисходителен. Я сделала то, что ты просил. Кроме того, у меня есть ребенок и, технически, муж, а мне нельзя бокал шампанского? Возможно, тебе стоит добавить это к своей политической платформе.
– Ага, а потом сделать шаг вперед и легализировать проституцию, позвонить картелям и спросить, может, они захотят открыть магазины по продаже кокаина. Типа круглосуточной лавки с нелегальными наркотиками.
– Святое дерьмо. Если бы ты не был таким подонком, в тебе можно было бы даже рассмотреть чувство юмора, – ответила я. В толпе раздался громкий смех, и сенатор направил свой взгляд туда, где моя мать с другими женщинами, напоминающими Степфордских жен, пили, словно «Пляжные Ублюдки», без ограничений.
– Если ты действительно непоколебим в вопросе выпивки, может, тебе стоит подумать об установлении лимита?
– Запомню, – ответил он и начал двигаться к матери. Я наблюдала, как он использовал ту же технику присвоения бокала, что и со мной. Мама стрельнула в него взглядом, и когда никто не смотрел, неожиданно ущипнула его за руку так сильно, что было видно, как отец поморщился.
В одном я была уверена – такая жизнь превратит меня в яростную суку.
– Шампанское, мэм? – спросил знакомый голос позади меня. Я обернулась, и мои глаза оказались на уровне черной рубашки и желтого, как школьный автобус, галстука-бабочки с розовыми полосками. Я посмотрела на поднос, который этот парень держал в руках, и могла поклясться, что видела разноцветные татуировки на запястьях.
А потом затаила дыхание.
Преппи?
Мои руки задрожали.
В тот миг, когда я собралась поднять глаза и посмотреть на лицо официанта, динамики заскрипели из-за проверки микрофона. Я прикрыла уши и повернула голову в сторону отца, поднимавшегося на сцену, построенную слегка в стороне от домика Таннера у бассейна.
Сенатор стучал по микрофону и давал стоявшему внизу сцены человеку распоряжение настроить микрофон, а когда я снова повернулась к официанту, его уже не было. Осмотревшись вокруг, я увидела несколько человек в таких же черных рубашках и желтых бабочках, все держали одинаковые подносы с шампанским с розовыми пузырьками.
Мне мерещится. Разум и тело просто-напросто отрицают фарс моей жизни.
– Мамочка! – детский голосок донесся из толпы. Сэмми подбежал и крепко вцепился в мою ногу. Я улыбнулась и подняла его на руки, придержав на бедре движением, которое показалось мне очень естественным. Надин, преследовавшая его в этой толпе гостей, появилась рядом, запыхавшись.
– Твой малыш очень и очень резвый, – сказала она, опустив руки на колени. – Не позволяй этим коротеньким ножкам одурачить тебя. Он действительно быстро двигается! Или так, или я потеряла форму. Хотя возможно и то, и другое, – пропыхтела Надин. Она сменила свою обычную футболку поло и штаны цвета хаки на застегнутый на пуговицы черный топ и черные брюки. Вместо ортопедических кроссовок на ней была пара черных лакированных балеток с круглыми носами.
– Потрясающе выглядишь, Надин, – сказала я. Она закатила глаза, таким образом ответив на комплимент.
– Безумно рада, что надела черное, – сказала она, обмахиваясь. – Потому что я потею так, словно мы находимся в центре ада рядом с самим дьяволом.
Дьяволом я считала Кинга. Но была уверена, что в этом аду его нет. Я взглянула на сцену и убедилась, что дьявол голосовал за республиканцев и носил костюмы от Хьюго Босс.
– Мамочка, Надин не смогла меня поймать! – вскрикнул Сэмми. – Я быстлый! Быстлый как это! – Он поднял красный Корвет размером со спичечный коробок и поводил им по воздуху.
– Да неужели? А ты хорошо себя вел с мисс Надин? – спросила я, взъерошив его идеально причесанные волосы, отчего его естественные кудряшки ожили, а смех вырвался из его груди и прорвался через маленькие зубки.
– Неа, – ответил он, все еще глядя на машинку. Кудряшки упали на лоб.
– Вот так лучше, – сказала я, убрала их и прижалась своим носом к его носику. Я была слишком занята Сэмми, когда Надин прочистила горло. Посмотрев на нее, я заметила, что множество гостей побросали свои занятия и смотрели на наше общение с сыном.
Отец вернулся к микрофону, тем самым привлекая к себе внимание, и люди повернулись к нему. Мама послушно стояла слева от него, рядом с длинным американским флагом. Он начал свою речь с приветствия гостей на мероприятии и упомянул, что деньги от анонимного аукциона и пожертвований, полученных на протяжении вечера, пойдут на благотворительные цели.
– Что я пропустил? – спросил Таннер, протиснувшись сквозь толпу, чтобы встать рядом со мной и Сэмми. – Эй, малышня! Дай пять! – Сэмюель поднял ладошку и Таннер прислонил к ней свою. – Хорошо, малыш, в этом ты уже преуспел.
– Не сильно. Он только начал, – сказала я.
Сенатор сделал паузу и окинул толпу взглядом. Он взял карточки с кафедры и положил их в карман рубашки.
– Я приготовил все эти заметки. Хотел поговорить с вами о кампании и о том, чего мы собираемся достичь на протяжении нескольких следующих месяцев. Но прямо сейчас не могу этого сделать. – Публика зашепталась, а кто-то даже выкрикнул «Почему?», чего сенатор, видимо, и ждал.
– Не секрет, что семья и традиционные американские, христианские ценности одни из самых важных для меня, именно их я придерживаюсь на протяжении этой кампании. – Толпа зааплодировала, но он поднял руку, прося тишины. – Но как вы знаете, семья не всегда предсказуема. Вы не сможете ее контролировать, – сказал он. – И как вы все уже знаете из сплетен, или из недавних газет, несколько лет назад я стал дедушкой.
Это было впервые, когда я услышала, что он называет Сэмми не только моим сыном. «Дедушка» – это не совсем то название, которое я ему бы дала.
– Моя дочь Рэйми и ее парень Таннер решили вступить в отношения, к которым не были готовы в юном пятнадцатилетнем возрасте. Я не оправдываю их действия или их поведение, но многие из вас не знают, что Таннер был болен…
– О, Боже мой, он расскажет им все, – прошептала я, прикрыв рот. Таннер схватил меня за руку и удержал.
– Я не удивлен, – пробурчал он. – Ты действительно считала, что он позволит им думать, что мы всего лишь два возбужденных подростка, трахающихся под одной крышей? Подобное попадет под слишком строгое обвинение. Теперь он будет винить мою болезнь. Для него это искусство. Больше, чем твои наброски для тебя. Он создает эмоции, варианты. Говорит то, что им нужно думать, без возможности выйти и высказаться. Если подумать, то это даже красиво.
– Ты не кажешься расстроенным, – ответила я. – Скорее впечатленным.
– Я не огорчен. Он прав. Это мы. Ничего, что касается нас, никогда не расстроит меня, Рэй. Кроме того, это самая честная вещь, прозвучавшая из его уст за весь день, – сказал Таннер и посмотрел на сцену с интересом, от которого мне стало некомфортно.
– Мы думали, что потеряем его, – продолжал сенатор. Моя мать потянулась за носовым платком, который один из охранников передал ей, и промокнула уголки глаз.
– Хороший ход, мама, – прошептала я.
– Врачи говорили одно и то же… что нет надежды. Они сказали его родителям, Чаку и Рене, сделать последние приготовления. – Сенатор поискал их в толпе и кивнул. – Рад видеть здесь вас обоих, – сказал он с улыбкой, когда нашел их. – Мы готовились к смерти лучшего друга моей дочери. – Толпа ахнула. Он кормил их с ладони, и толпа подпрыгивала, чтобы съесть еще хотя бы кусочек. – Это было страшно, особенно потому что мы с Марго хорошо знали родителей Таннера и всегда думали, что наши сумасшедшие детки вырастут, поженятся и заведут свою собственную семью. – Глаза сенатора затуманились. Ему стоит дать статуэтку «Эмми». Мама подошла к нему и промокнула его глаза носовым платком. Нет, им стоит дать «Оскар». – Простите за это, – сказал он, шмыгнув носом. Затем замолчал на минуту, прежде чем посмотреть в толпу. – Деяния Божьи не лишены юмора. Вы никогда не узнаете, каков его план. Чак и Рене оставили надежду стать дедушкой и бабушкой. Наши сердца болели за дочь и будущее, которое для нее больше не было возможно. В день, когда Таннер узнал, что его дни сочтены, они с моей дочерью приняли решение, с которым я не согласен и которое не поддерживаю. Но теперь я вижу это как часть большего – великий Божий умысел, который мы, как его последователи, не имели никакой возможности понять. Это решение привело мою дочь и Таннера в офис ко мне и моей жене. Они рассказали мне о беременности, и я открыто расплакался. Моя родная дочь. Дочь, которую я растил с четким пониманием ценностей семьи Прайс и верой в них, пришла ко мне и сказала, что ослушалась меня и закона Божьего. Лишь позже бессонной глубокой ночью на меня снизошло. Это и есть Божий умысел. Они подарят Чаку и Рене внука, которого те и мечтали получить, и это дало мне причину. Причину обратиться к каждому врачу не только в этой прекрасной стране, но и во всем мире, чтобы увидеть, смогу ли я спасти надежду своей дочери на будущее, на ее собственную семью.
Половина публики стояла со слезами на глазах, а Таннер наклонился к моей шее.
– Это все звучит намного лучше, чем «моя дочь занялась сексом из жалости с больным парнем без презерватива». – Отец кивнул и бросил на нас взгляд, словно знал, что эти слова адресованы ему.
– С помощью доктора Рейнольдса в Теннесси нам удалось спасти Таннера от смерти. – Публика снова начала аплодировать, и сенатор вновь поднял руку. – Я испытываю чувство гордости, говоря, что у Таннера полная ремиссия и признаки лейкемии, которая чуть не отняла его у нас, до сих пор не появились. – В этот раз он позволил толпе аплодировать. – Поднимитесь сюда, вдвоем. Принесите Сэмюеля. – Сотни пар глаз повернулись в нашу сторону, и у нас не было выбора, кроме как пройти к сцене. Сэмюель хлопал в ладоши вместе с публикой и смеялся. Я отдала бы все, чтобы оказаться в таком же сладком забвении, как он.
Мы встали рядом с моей матерью, которая показательно забрала у меня Сэмми и придержала его у бедра, как и я. Она повернулась к толпе и помахала, пока Сэмми повторял за ней, чтобы раззадорить их еще больше.
– Вы еще не знаете о самой радостной части, – сказал сенатор, жестом попросив толпу замолчать. Он был дирижером, а они – оркестром, игравшим под каждый его взмах. Это был великолепный финал, потому что мне было известно, что произойдет дальше, но не было ни единой возможности остановить это. – Сегодня утром на маленькой церемонии, в окружении семьи и их сына, моя дочь и Таннер Редмонд поженились. – Аплодисменты от сотни или около того людей оглушили. Сенатор прокричал в микрофон поверх толпы. – Поэтому я хотел бы воспользоваться этой возможностью и представить вам миссис и мистера Редмонд, а также их прекрасного сына, моего внука, Сэмюеля. Пусть Бог благословит этот союз. – Он подошел, взял мое лицо в ладони, тем самым притянув в объятье, от которого у меня скрутило живот.
– Ты ублюдок, – сказала я. – Это не должно было стать достоянием общественности или политическим инструментом. – Я была удивлена, хотя понимала, что этого стоило ожидать. Сенатор заботился в первую очередь о кампании, во вторую – о спонсорах, и только в третью – о последователях.
– Это политический инструмент. Все это, – сказал сенатор. – Ты. Я. Таннер. Сэмюель. Твоя мать. Все ради высшего блага. – Я думаю, что он поверил в это дерьмо. Затем сенатор меня отпустил и обнял Таннера. И если на моем лице было презрение, то Таннер широко улыбался и выглядел, словно наслаждался, принимая поздравления в честь нашего брака.
Я полная дура.
Внезапно меня окатило волной дикой злости. Я не могла дышать. Была зла на себя, на сенатора и на Кинга из-за того, что он оставил меня с Таннером, из-за того, что ничего мне не объяснил.
Мои руки задрожали, а глаза заволокла красная пелена.
Сенатор помахал толпе. Затем Надин подошла к сцене, взяла Сэмми, ерзающего на незнакомых руках матери, и показала мне, что собралась уйти назад в дом. Я кивнула. У Надин было отлично развито чувство понимания того, когда дерьмо должно достичь вентилятора, и я была рада этому.
Потому что дерьмо только что достигло вентилятора.
Я сделала шаг между отцом и Таннером и вместе с ними начала махать толпе. Сенатор посмотрел на меня с подозрением, а Таннер до сих пор улыбался, словно только что выиграл в лотерею и принимал огромный чек.
– Жарковато здесь, вам не кажется? – сказала я, наклонившись к отцу, который нахмурил брови, а затем поправил костюм, когда понял, что выражение его лица видят все.
– Это Флорида, летом здесь всегда жарко, – сказал Таннер прежде, чем его глаза расширились от понимания. – Не смей, – предупредил он, но я уже не слушала.
– Если захотел выставить меня напоказ, то тебе придется показать все полностью.
Я разыграла шоу, словно обмахиваюсь от жары, а затем расстегнула кардиган и сняла его. Мой отец не нашел в этом ничего необычного. Он был прав. Это Флорида, лето. Здесь было жарко. Но он не знал о том, что скрывал кардиган. Настало время увидеть. Я держала его в руках, когда услышала вдох позади меня, предположительно от моей матери.
– Не смей, – повторил Таннер, но в этот раз в его словах была слышна злость. Я заметила стул и повернулась к отцу.
– Можно положить кардиган туда? – спросила я.
– Что ты задумала, Рэйми? – спросил он обеспокоенно.
– Ничего, папочка, – ответила я. Повернувшись спиной к толпе, я наклонилась и повесила кардиган на стул.
Татуировка Кинга была выставлена на всеобщее обозрение публики.
Никто не мог ничего сделать. Отец мог бы прикрыть мою спину, но это выглядело бы так, словно он не одобрял это, но все стало бы только хуже. Я повернулась и посмотрела на них взглядом, который говорил, что со мной шутки плохи. Махнув последний раз толпе, которая громким шепотом обменивалась между собой сплетнями, словно кучка бешеных сук, я покинула сцену.
Прошла по дорожке к задней части дома, не желая иметь дело ни с кем, кто мог бы пристать ко мне по пути в дом.
– Какого хера это было? – спросил Таннер, догнав меня у дуба. – Что это было, Рэй? – повторил он.
Я остановилась и повернулась к нему лицом.
– Это я и мое нежелание быть той, кому наступают на горло! Ты сказал, что даешь мне время. Однако выражение твоего лица сказало, что ты уже думаешь, что это по-настоящему. Но этого не будет, Таннер. Не со мной. Я не готова. Возможно, когда-то у меня были к тебе чувства, вообще-то, я знаю, что когда-то любила тебя, но мне непонятно, была ли это романтическая любовь. Мне нравится то, что ты добр к нашему сыну, я чертовски уважаю тебя за все пройденное и ненавижу то, что являюсь источником твоей боли. Но я не хочу быть с тобой сейчас. Не тогда, когда мое сердце принадлежит другому.
– Чего ты ждешь от меня, Рэй? Сожаления из-за того, что я счастлив быть твоим мужем? Потому что мне не жаль. Не жаль, что я женился на тебе по какой бы там ни было причине. Ради всего святого, ты – любовь всей моей жизни, и всегда ею была. Мы давно были вместе. Поэтому я ухватился за возможность сообщить об этом миру, потому что это должно было случиться. – Глаза Таннера смягчились, и он сделал шаг ко мне и сжал мою руку.
– Нет, Таннер, – произнесла я и освободила руку. – Не надо.
Он проигнорировал меня и наклонил голову к шее, притягивая меня к себе. Затем мягко прижался своими губами к моим, а я просто стояла и позволила этому случиться. Его губы были мягкими и теплыми, дыхание прохладой отдавалось на моей коже. Я представила, что Таннер действительно был тем, кого я хотела, но вместо того, чтобы вспомнить чувства к нему, злое лицо Кинга заполнило мой разум. Таннер открыл рот, и я неохотно последовала за его движением, наши языки танцевали. Как же я хотела, чтобы вернулись воспоминания. Хотелось почувствовать то же, что и он чувствовал ко мне. Во время нашего поцелуя его руки скользнули на мою талию, но я чувствовала, что все это было… ошибкой. Запредельной.
Я толкнула его в грудь, но он застонал в мой рот и сжал еще сильнее. Потом попыталась еще раз, и когда он не поддался, укусила его. Таннер тут же отпрянул, прикрыв рукой окровавленную губу.
– Ты рушишь все то, что я к тебе чувствую. Не превращай в херню все воспоминания о нас.
– Я превращаю все в херню? – засмеялся он. – ТЫ разрушила все, когда ушла с Никки. Ты просто не смогла ее отпустить. Я сотни раз говорил не впутывать ее бардак в свою жизнь, но нет же, тебе нужно было вытащить ее. Ты поставила ее выше семьи, уйдя с ней и навредив сама себе этим исчезновением. Это ты все разрушила в ту ночь. Не я. Я пытаюсь спасти нас, пока ты чертовски настроена и дальше рушить нас! Так что пошла ты к чертям, Рэй! Ты разбила мне сердце, когда ушла. И искромсала его на кусочки, когда вернулась. Не знаю, кем ты себя возомнила, но ты не та Рэй, которую я знал. Эта особа передо мной? Я ненавижу ее сейчас, – бросил Таннер. Затем развернулся и унесся в темноту.
Я открыла рот, чтобы позвать его, но не знала, что сказать. Ему было больно, а мне больше не хотелось причинять кому-то боль. После своего возвращения я только и делаю, что принимаю неверные решения одно за другим. Было глупо с моей стороны показать всем тату. Меня обуяла злость. Но это не давало ему право относиться ко мне так, словно я была товаром, который он мог купить, обменять… или на котором мог жениться.
Так или иначе, это я.
