Текст книги "Тиран (ЛП)"
Автор книги: Трейси Фрейзер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)
– Ты уезжаешь? ― спросила я. ― Вот так вот?
– Я должен вернуться через пару дней. У меня несколько встреч. Твоей матери дома нет. Она в спа…. Снова. Поговорим потом.
Машина отъехала.
– Мистер Е*аный Деятель, ― пробубнила я. Надин громко прыснула со смеху, а после хлопнула себя по рту ладонью и прочистила горло.
– Ну, он прав в одном, ― сказала женщина с легким южным акцентом, ― твоя манера поведения никуда не делась.
Надин провела нас к ступенькам и открыла парадную дверь, отступив в сторону, чтобы я могла войти первой.
– Так ты хорошо меня знаешь, я полагаю?
– Девочка, я знала тебя с тех пор, когда ты еще ходила в подгузниках. Я знаю тебя лучше всех, ― ответила она с улыбкой, которая заставила меня поверить ей. ― А теперь идем, давай что-нибудь поедим, а затем я помогу тебе обжиться в твоей комнате. ― Я следовала за Надин как потерянный утенок, и это было мне ненавистно. Я не чувствовала себя такой беспомощной с тех пор, как жила на улицах, и пообещала себе, что никогда не столкнусь с этим снова. Но вот, где я была ― следовала за незнакомкой по чужому дому, потому что у меня не было другого выхода.
Нет. Мне не оставили другого выхода, напомнила я себе. Конечно, я могла вызвать такси и выбраться отсюда, но было лишь одно место, куда я могла поехать.
И оно было пустым.
Даже если Кинг не вернется назад в тюрьму, захочет ли он меня снова после того, как был полностью готов отдать меня?
Захочу ли я быть там после всего?
Сейчас я не была готова думать об этом.
Внутри дома полы были выполнены из темного дерева. Стены светлого дымчатого цвета. Здесь присутствовал вкус, и всего было в меру. Уютно и по-современному.
Я, мать вашу, ненавидела это.
– Как-то простовато для дома политика, разве нет? ― спросила я.
Надин закрыла за мной дверь, пока я стояла в маленьком фойе, выполняющем еще и функцию прихожей, и осмотрелась.
– Он восходящий политик, ― объяснила она. ― У него нет унаследованного состояния, как у большинства стариков в нашем штате. Ранее был компьютерным программистом. Туда, где он находится сейчас, сенатор проложил себе путь предвыборными обещаниями, а не банковскими счетами, ― проинформировала Надин, ― а это редкость в наши дни.
– Ты говоришь так, будто он тебе нравится, ― сказала я с удивлением.
Она покачала головой.
– Дело не в том, нравится он мне или нет. У него есть свои падения. Они есть у всех нас. Но человек заслуживает доверия там, где оно должно быть, ― Надин стала передо мной, затем снова повела вперед. ― Конечно, его отцовские качества оставляют желать лучшего, но, когда дело касается политиков, никто не спорит с тем, что человек достиг высот.
Мы остановились в центре дома. Кухня, столовая и гостиная ― все делили одну зону, где кухня находилась в дальнем углу. Столешницы были высокими и кристально-белыми.
– Садись, ― кивнула Надин на один из барных стульев с высокой спинкой. Но я осталась стоять на месте. Осознание того, что это происходило на самом деле, медленно начинало доходить до меня. Мне всегда было интересно, каким был дом, в котором я выросла, и вот я, в итоге, была здесь. Пусть и не чувствовала воодушевление, которое, думала, придет.
Я до сих пор испытывала шок. Злость. Горечь. И адское смущение.
Но воодушевление?
Не-а.
Надин вытаскивала ингредиенты из разных столешниц и шкафчиков над газовой плитой.
– Садись, девочка. Сейчас придумаю для тебя что-нибудь. Можешь спросить у меня все, что хочешь. Знаю, ты любитель вопросов, ― женщина улыбнулась и вытерла руки о фартук, который повязала вокруг талии.
– Ну, думаю, это не изменилось, ― сказала я, все-таки занимая место за столом. ― В последние месяцы мне частенько говорили, что я задаю слишком много вопросов.
Надин разбила яйцо в миску.
– Но ты изменилась. Я вижу это.
– Полагаю, это плохо? ― вздохнула я.
– Нет, ― она подошла ко мне и оперлась локтями на столешницу. ― Вообще-то… думаю, мне нравится.
– Чем я теперь отличаюсь?
Надин поджала губы.
– Не уверена на все сто, но скажу тебе, как только буду знать, ― потянувшись вперед, Надин ущипнула меня за нос. Подмигнув, женщина повернулась к плите, где начала смешивать ингредиенты деревянной ложкой.
– Это нечестно, ― произнесла я, и получилось более жалостливо, чем хотелось. ― Все знают меня, но все для меня чужие. Я практически сама себе чужая.
– Детка, ненавижу говорить тебе это, но ты заметила, чтобы твой отец хоть каким-то образом создал впечатление о том, что он милый и приятный собеседник? ― Надин вытащила половник из столешницы.
– Нет, ― тут же ответила я.
– Ну, в некотором смысле, вы двое всегда были чужими друг другу. Так что в этом плане все осталось прежним, ― ответила она с улыбкой.
Я прикусила нижнюю губу.
– Не знаю, плохо это или хорошо.
Надин пожала плечами.
– А моя мама? Кто едет в спа, когда пропавший ребенок возвращается домой? ― Я больше не прятала своей горечи, потому что мне было горько.
Надин скривилась, будто надеялась, что я не спрошу о своей матери. Она продолжила помешивать то, что сделала в миске.
– Спа ― это код, обозначающий, что либо она скрывается в каком-то отеле, либо находится на лечении от алкоголизма, где проходит реабилитацию по очищению поврежденной печени, ― женщина вытерла руку о полотенце на плече. ― То есть… я просто…
О своей матери больше слушать не хотелось, поэтому я прервала Надин, решив извиниться за свое поведение.
– Что ты делаешь? ― спросила я, подаваясь вперед и опираясь на локти.
– Твой любимый завтрак на обед.
Мое сердце затрепетало, когда она зачерпнула немного взбитого теста и залила его на раскаленную сковородку. Когда Надин взялась за лопатку, чтобы перевернуть содержимое, я увидела Преппи, стоящего на ее месте в своем любимом фартуке из красного кружева.
– Блинчики, ― прошептала я, и мое сердце начало увеличиваться в размере. Внезапно я почувствовала слабое головокружение. Звездочки затанцевали перед глазами, и я обняла себя, чтобы не упасть со стула.
Надин подошла и поставила передо мной тарелку с тремя идеально круглыми блинчиками, полив их сиропом. Квадратный кусочек масла начал таять на них, пока не расплавился и не потек. Аромат сладости окутал меня, вытягивая каплю за каплей боли и горечи, которые мучили меня с той ночи, когда умер мой друг.
– Тебе больше не нравятся блинчики? ― спросила Надин, неправильно интерпретировав мою реакцию.
Я покачала головой.
– Не в этом дело, ― ответила я, пытаясь бороться со словами.
– Тогда в чем, крошка? ― спросила Надин, встревоженно положив руку мне на плечо. Я не ответила.
Не смогла.
Так что она притянула меня к своей мягкой груди и обняла за голову, которую я не так и решилась поднять. На протяжении недель после смерти Преппи меня настолько сильно тревожил Кинг, что я забыла о том, что так и не оплакала смерть своего друга должным образом. Я не понимала, что плачу, пока мои плечи не начали сотрясаться.
– Почему ты плачешь?
– Потому что… ― мне удалось произнести слова с коротким выдохом.
– Потому что… что?
– Потому что… блинчики.
Глава 3
Доу
Надин укачивала меня, пока я не успокоилась. Она отодвинула тарелку с блинчиками, словно именно они стали причиной моего маленького срыва.
Мы обе решили, что мне нужен был хороший сон. Надин провела меня наверх к двери в конце коридора.
К моей комнате.
Кружевные белые занавески, стены приятного синего цвета и мягкое, словно облако, розовое одеяло. Маленький настенный бра с электрическими свечами висел над кроватью, на которой рядком стояли мягкие игрушки животных. Осматриваясь вокруг, я не могла не вспомнить другую маленькую комнатушку в городке недалеко отсюда. С плоским матрасом, с самым удобным одеялом выцветшего синего цвета и сломанной лопастью вентилятора, о которую Преппи ударился головой, с энтузиазмом прыгая на кровати.
В груди защемило.
В этой комнате – моей – над простым белым столом висела пробковая доска. К ней иголками были прикреплены наброски на альбомных страницах. Я медленно шла по комнате, пробегая рукой по слегка текстурированным стенам, блестящей ткани подушек на небольшом подоконнике, и, наконец, по самим наброскам, которые оказались в основном пейзажами с парой портретов. Я узнала среди них портреты Сэмми, а один принадлежал Таннеру. На наброске в центре доски были изображены они вместе, сидящие под деревом, улыбающиеся, как я предполагаю, мне.
– Ты любишь рисовать. У твоего отца чуть не случился инфаркт, когда ты сказала, что хотела бы учиться в школе искусств, – начала Надин, стоя в дверном проеме. – Это стало для тебя тяжелым ударом.
Да, и по большим причинам, чем ты думаешь.
Я чувствовала взгляд Надин на себе, пока шла по комнате, желая вспомнить хотя бы что-нибудь.
– Знакомый взгляд.
– И какой же он? – спросила я. Сняв рисунок с доски, я прошла к окну с видом на залив и подняла его. Изображение оказалось почти идентичным картине за окном, вплоть до оконной рамы и пуговиц на подушках, обширного газона и разбросанных дубов, включая и тот, что загораживал окно. Надин вошла в комнату и присела на уголок кровати. Я так и стояла к ней спиной, продолжая сравнивать рисунок с оригиналом.
– Грустный. Ты – красивая девушка, но грусть тебе не к лицу. – Я повернулась и поймала остаточную печальную улыбку Надин.
Опустила рисунок на стол.
– Честно? Я не знаю, что и думать.
– Это может прозвучать странно, особенно потому, что ты меня не помнишь, но я люблю тебя словно своего ребенка. И не важно, что делали твои друзья, у тебя всегда было собственное мнение и трезвая голова на плечах. Так что я знала, что, когда ты пропала, то не сбежала, как все говорили. И я как пить дать не повелась на дерьмо про Париж. Ты просто была… не тем типом девушек.
Смех вырвался из меня словно взрыв.
– Не тем типом девушек? Очевидно, что я – дочь сенатора, мать-подросток, и сделала столько херни для своей семьи, что та списала меня, как беглянку, так что прости за мой смех, но я не имею ни единого гребаного понятия, к какому типу девушек я отношусь. – Все это я выпалила на одном длинном выдохе, с которым пришло колющее чувство вины в момент, когда сорвались резкие слова.
Надин встала с кровати.
– Я оставлю тебя отдыхать, – сказала она, разглаживая штаны ладонью, а затем и рубашку.
– Мне жаль, – мягко ответила я, когда она потянулась к ручке двери.
– И мне, – ответила Надин, наши извинения повисли между нами. Ее обычное поведение превратилось в профессиональное. Улыбка, легкая и искренняя, какой она была при первой нашей встрече, теперь стала натянутой и вынужденной. – Твоей маме нехорошо в последние дни. Она увидится с тобой завтра, когда вернется твой отец.
– Где она? – спросила я.
– В постели с мигренью, – безжизненно отрезала женщина.
– Меня не было месяцы, а в день моего возвращения мой отец уезжает на работу, а мать лежит в постели с мигренью? – вырвалось у меня.
– Да, – подтвердила Надин, покидая комнату и закрывая за собой дверь. Прежде, чем та защелкнулась на замок, женщина добавила: – Все снова вернулось в норму.
Большую часть ночи я изучала наброски на пробковой доске. Смотрела в гардеробной на одежду моего размера, но не по моему вкусу. Множество юбок, костюмов и рубашек с длинным рукавом. Таких… консервативных. Таких… дорогих. Таких… всяких. Я наконец отыскала пару спортивных штанов и желтую майку на дне одного из ящиков, и, приняв душ в смежной ванной, оделась, а потом исследовала стол в поисках того, что могло бы воскресить мою память. Нашла розовый iPhone и попыталась включить его, но батарея была разряжена, поэтому воткнула в розетку зарядное устройство, которое нашла на ночном столике.
Я остановилась, когда взглянула на свое отражение в зеркале в полный рост. Подняла майку, чтобы посмотреть на свой плоский живот. Как, мать вашу, там мог поместиться ребенок? Пробежала рукой по гладкой коже и надула живот так сильно, как смогла, чтобы сымитировать беременность. Было странно видеть себя полненькой, особенно когда Преппи едва ли удалось откормить меня, чтобы я набрала вес.
Преппи.
Колени подогнулись, и я придержалась за край стола, чтобы не упасть на ковер. Мне все еще не хотелось верить в то, что его не стало. Я по-прежнему думала, что вот-вот увижу его за углом, или услышу, как он кричит что-то, чтобы заставить меня смеяться. Дело было не только в Преппи. Я чувствовала, что часть Кинга тоже умерла, ибо то, что ждало меня впереди, оказывается неважным, потому что ничего не будет как прежде. Если сенатор нарушит сделку со мной, как он сделал это с Кингом, шансы на то, что Кинг когда-либо станет частью моей нынешней жизни, будут равны нулю.
Внезапно ощутив такую усталость, какой не чувствовала с тех пор, как спала на лавках в парке, я подошла к кровати, сбросив кучу игрушечных животных на пол. Забравшись на подушки, устроилась сбоку. Матрас и одеяло были роскошными и мягкими, но кровать ощущалась пустой.
Потому что здесь нет его.
Всего несколько месяцев назад я была простой девчонкой без имени, без дома и без семьи.
Затем стала малышкой со щенячьими глазками. Девушкой, живущей в Логанс-Бич с семьей, которую выбрала, и в доме, который любила.
Теперь я – Рэйми Прайс, дочь сенатора, и сама являюсь матерью. Я, наконец, вернулась туда, откуда пришла. Туда, где было мое место.
Наконец-то была дома.
Проигрывая в борьбе с крепким сном, я задалась вопросом, почему место, которое должно ощущаться родным, чувствовалось чем угодно, только не домом.
Стоя посередине льда, я делаю неуверенный шаг к берегу, и первый треск льда под моим тяжелым сапогом оглушает. Мне нужно сделать еще один. Нужно перейти озеро до того, как станет поздно, но я не могу пошевелить ногами. Все, что могу, – это пялиться в неверии, пока трещина увеличивается, образуя миллион других трещин, и, словно змеи с зубастыми пастями, они мчатся во все направления, пожирая тонкую основу льда и отправляя его вместе со мной в ледяную темень воды.
Холодно.
И я тону.
Глубже и глубже меня затягивает в непроглядную воду, пока надо мной не появляются две руки, которые тянутся ко мне, взывают ухватиться за них, чтобы я могла спастись. На запястье одной – золотые часы, на второй – толстый кожаный ремень. Я пытаюсь дотянуться до обеих, но не могу, и они не погружаются в воду глубже.
Только тогда я понимаю: чтобы спастись, мне предстоит сделать выбор.
Я тянусь к руке с ремнем, хватаюсь за нее, но, вместо того, чтобы поднять над пропастью и вытащить меня на морозный воздух, как я ожидала, рука переворачивает меня и окунает глубже и глубже в воду, пока у меня не остается никакого другого выбора, кроме как втянуть в легкие илистую воду.
Я падаю в забытье, задаваясь вопросом, а существует ли правильный выбор? Потому что у меня складывается ощущение, что не важно, кого я выберу, они оба утянут меня под воду.
Глава 4
Доу
Тэп. Тэп. Тэп.
Сначала подумала, что мне послышался треск льда из моего сна, но, когда звук стал громче и настойчивей, я открыла глаза и поняла, что он исходит от моего окна.
Придя в себя, обнаружила, что телевизор, оставленный мною в качестве источника света, автоматически выключился, и меня поглотила темнота, из-за которой глаза округлились до невиданных пропорций.
А затем я услышала отчетливый звук скольжения оконной рамы вверх. Кто-то открывал ее. Я замерла, не имея понятия, было ли под рукой что-то, с помощью чего можно было бы защититься и не раскрыть место своего нахождения в комнате. Единственное, что я могла сделать, – это прижать одеяло к груди и ждать.
Отчетливая тень проникла через окно, переставляя одну длинную ногу через подоконник, а потом вторую. Я заметила стеклянный шар на письменном столе, собралась схватить его и бросить в пришедшего, когда тень двинулась к моей кровати. Затем, по мере ее приближения ко мне, паника начала спадать.
Был лишь один человек, чье присутствие могло утихомирить мой бушующий страх перед темнотой.
Кинг.
Моя злость к нему, подавлявшая меня весь день, осталась только мыслью на задворках памяти, когда я спрыгнула с кровати. Но как только приготовилась броситься в его объятия, из-за облака выглянула луна, и свет, проникнувший в мою комнату, представил мне посетителя.
Таннер.
Остановившись как вкопанная, я поняла, что так и держала руки раскрытыми в воздухе. Опустив их, неловко спрятала ладони за спиной.
– Что ты здесь делаешь? – спросила бездыханно.
– Я предупреждал, что приду поговорить, – ответил Таннер. – А за кого ты меня приняла?
Покачала головой и отмахнулась.
– О, ни за кого, ты просто напугал меня, когда пролез через окно, – солгала я. – Кто остался с Сэмми?
Таннер бросил на меня взгляд, говорящий, что он не купился на мой ответ, но, к счастью, не стал зацикливаться.
– Мама присмотрит за ним.
– О, – выдавила я и повернулась, избегая взгляда Таннера.
– Извини, что напугал. Честно, у меня даже в мыслях не было входить через дверь, потому что если я не с Сэмми, то всегда прихожу именно таким образом… – Таннер остановился и закрыл глаза. Затем покачал головой и двинулся к кровати. Парень бросил на меня пронзительный взгляд, и я кивнула. Занимая лишь маленькое местечко на углу кровати, он даже не сидел толком, больше обнимал себя руками. – Все забываю, что ты ничего не помнишь, – он указал на себя, а затем на меня.
– Тебе не нужно передо мной объясняться, – ответила я.
Но, несмотря на мой протест, Таннер попытался продолжить:
– Твой отец. Он просто подонок, и всегда им был. Но, кажется, ты уже это поняла. Сенатор терпит меня только из-за моей семьи. Мой отец относится к четвертому поколению генеральных директоров «Редмонд Шуз», и, несмотря на то что сенатор пытался переубедить тебя избавиться от меня с тех пор, как мы были в подгузниках, после появления Сэмми, думаю, он наконец-то смирился с тем фактом, что я никуда не денусь. Но не важно, нравится ли ему мое имя или нет, я буду для негj парнем, который обрюхатил его дочь-подростка. Так что, даже если у нас с тобой общий ребенок, я все еще карабкаюсь по этому сраному дереву и пролезаю к тебе в окно, как и поступал с тех пор, как научился лазить по деревьям, потому что твой не одобряющий меня отец любит думать, что контролирует все, что происходит у него в доме. – Зубы Таннера блеснули в улыбке, словно заискрившись в лунном свете. – Так что мое нахождение здесь… типа… под запретом.
– Под запретом? – спросила я. Прозвучавшая фраза выбивалась из контекста, учитывая мой возраст.
– Слова твоего отца. Не мои, – признал Таннер. – И ты знаешь, что я имею в виду, Рэй. Не умничай, – игриво добавил парень.
Я уселась у изножья кровати.
– У меня так много вопросов к тебе, и их больше, чем ответов, но я понятия не имею с чего начать, – призналась я.
Таннер подтолкнул мой локоть своим.
– Ну, у меня тоже есть вопросы… если ты не против, – сказал он. – Как насчет обмена, по вопросу за раз? Но пообещай отвечать честно. Мы никогда не лгали друг другу, и я не собираюсь начинать.
– Ладно, – согласилась я.
– Ты начинаешь, – сказал Таннер. – Что тебе рассказать в первую очередь?
Одно мне нужно было спросить с самого начала.
– Я хочу узнать о нас, о Сэмюеле. Сэмми. – Ранее я была немного шокирована и не расспросила о нем.
Таннер хлопнул ладонями по коленям.
– Значит, начну с самого начала, – ответил он с чуть странным акцентом. Я повела бровью, не уверенная, как реагировать на его долю юмора. Таннер посмотрел вниз на ковер и продолжил без акцента: – Мы были с тобой вместе с тех самых пор, как ползали в подгузниках. Если хочешь краткий обзор, то от моего дома до твоего всего пять минут пешком. Наши матери близко дружили до того, как твоя решила, что водка будет ей лучшим другом, чем человек. Мы понарошку сыграли свадьбу в нашем домике на дереве, когда были малышами. Еще одна наша подруга играла роль священника. Она даже порезала одну из рубашек своего отца от Хьюго Босс, чтобы сделать себе «священную мантию», за что была наказана на неделю, а после того, как ее родители рассказали нашим, мы втроем не виделись целое лето. – Таннер нервно засмеялся. После опустил подбородок на кулак и вздохнул. – Очень странно пытаться объяснить тебе наши отношения.
– Могу тебя заверить, что слушать о них еще необычнее, – признала я.
Таннер запинался, умолкал, то и дело начиная говорить, но, сделав глубокий вдох, все-таки продолжил:
– Нам было пятнадцать, когда Сэмюель… случился. Изначально мы планировали подождать, пока… станем… более развитыми физически и окончим школу, – на его лице царила боль, пока Таннер постукивал мыском кеда по полу. – Но затем мы узнали о моей болезни. Серьезной, – он повернулся, чтобы посмотреть на меня. – Лейкемия.
Я не знала, как реагировать при таких обстоятельствах, поэтому слабо улыбнулась и ответила:
– Мне очень жаль.
Он поджал губы и продолжил:
– В тот день, когда мне сообщили, что я могу не дожить до своего выпускного, мы перешли к нашим планам. Мы были молоды и глупы, но произнесли наши собственные клятвы прямо здесь, в этой комнате. – Даже если от рассказа Таннера мое сердце натягивалось словно струны, я не чувствовала себя частью этой истории. Будто она меня не касалась.
Парень почесал голову и снова посмотрел в открытое окно.
– Я обещал всегда крошить «Читос» в твой сэндвич, а ты обещала не забывать меня, когда меня не станет. Затем мы… – он странно затих, но быстро произнес: – И затем мы сделали Сэмюеля. – Таннер снова улыбнулся, в этот раз широкой гордой улыбкой, которая сказала мне, как по-настоящему он рад тому, что мы совершили.
И кого мы сделали.
– Это та ночь, которую, я надеюсь, ты вспомнишь в один день, потому как я, может, и находился перед лицом смерти, но она стала самой лучшей в моей жизни, – закончил Таннер, сложил руки на бедрах и, опустив подбородок к груди, посмотрел на меня в ожидании ответа.
Не уверенная, что сказать, я произнесла первое, что пришло в голову.
– Я все еще крошу «Читос» в сэндвич.
Таннер слабо улыбнулся и даже издал небольшой смешок. Очевидно, на него давило эмоциональное бремя того, что казалось важной частью нашей истории.
– Ты все еще болен? – спросила я.
Он покачал головой.
– Нет. По большей части я выжил по милости твоего отца. Вскоре после того, как мы узнали о твоей беременности, я принял участие в экспериментальной программе в Колорадо. К моменту рождения Сэмми я уже вернулся домой, и мне становилось лучше с каждым днем. Мне все еще нужно принимать таблетки время от времени, но рак отступил, и теперь врачи думают, что я буду жить вечно, как вампир, или еще лучше, как мутант, – ответил Таннер, скашивая глаза и свешивая язык из уголка рта.
Я прикусила губу, задавшись вопросом, стоит ли мне вообще спрашивать о том, что вертелось у меня на языке.
– Думаешь, мне можно увидеться с ним? С Сэмми? Может, провести с ним какое-то время? – спросила я. – Это могло бы помочь мне вспомнить больше, – добавила в надежде, что Таннер скажет «да».
Он махнул рукой, словно мой вопрос был смехотворным.
– Конечно, Рэй. Ты – его мать. Тебе даже спрашивать не нужно, – Таннер потянулся за моей рукой, но в момент, когда вот-вот собирался сжать ее, заколебался, а после и вовсе убрал свою и опустил себе на колено.
– Теперь я могу задать тебе вопрос?
– Да, твоя очередь, – ответила я.
Таннер прикусил подушечку большого пальца, а затем спросил:
– Ты и тот парень в татуировках. Ты жила с ним, так ведь? И тогда, когда мы приехали забирать тебя, вы спорили, словно… – Таннер умолк.
Мне не хотелось, чтобы он чувствовал себя странно, так что вместо того, чтобы заставлять его задавать сложный вопрос, ответила сама:
– Кинг. Его зовут Брэнтли Кинг. – Слетев с моего языка, его имя снова позволило мне дышать, но в то же время, словно порывом ветра, выбило весь кислород из легких. Но в этом и был Кинг: противоречие в каждом его понимании.
Таннер оперся локтями о колени, похоронив лицо в руках.
– Так чертовски тяжело спрашивать это у тебя, Рэй, но я думаю, что мне нужно знать. Нет, я должен знать, – простонал он. – Вы… я имею в виду, вы двое…?
С этим просто-напросто хотелось покончить. Сорвать как пластырь.
– Да. – В конце концов я обещала ему честность, а не вежливость.
– О, Боже мой. Кажется, меня сейчас стошнит, – выпалил Таннер, подскочив с кровати.
– Ты сказал, что хотел честности! – выкрикнула я, тоже подрываясь на ноги. – И не смотри на меня, словно я изменила тебе. Я даже не знала, что был какой-то ты, чтобы изменять!
Таннер переминался с ноги на ногу.
– Знаю, знаю, что сказал. Но я не ожидал, что твой ответ разобьет мне сердце! – Таннер прокричал шепотом. – И я уверен, что не ты изменила мне, потому что Рэй, которую я знаю, никогда бы не переспала с только что повстречавшимся ей незнакомцем. – Таннер измерял комнату шагами. Он злился не нарочно, просто был расстроен, но его осуждающий тон и голос играли на моих нервах и заставляли пожалеть о данном обещании быть честной.
– Экстренное сообщение, дружок. Я не знаю тебя или Рэй, которую ты помнишь. Меня не зовут Рэй. Меня называли Доу. Как неизвестную Джейн Доу. И никто не знал, откуда я, бл*дь, взялась. Так что, если хочешь вылить свою злость и тыкнуть пальцем в того, кто и что сделал не так, давай переходи к делу! – прокричала я.
Таннер сжал руки на животе, словно внутренности причиняли ему физическую боль.
– Я искал тебя, знаешь. Проводил дни, недели, месяцы в поисках и никогда не оставлял надежду, – его голос звучал так низко, что я едва расслышала. – Но вот ты здесь, а я не узнаю тебя.
– Это никуда нас не приведет, – ответила я. Упала назад на матрас и перекатилась на живот, от отчаяния закричав в одеяло. Когда перевернулась на спину, Таннер стоял с разинутым ртом.
– Что? – спросила я, посмотрев на свое тело, чтобы убедиться, что оно прикрыто одеждой везде, где нужно. Все было на месте. Я встала и поверила еще раз.
Ничего.
Таннер начал заикаться.
– Тв… твое… п... плечо. Т… твоя... спи… спина. У тебя… татуировка, – сказал он в неверии, едва в силах закончить предложение.
– Ладно. И что? – спросила я, скрещивая руки на груди и прикасаясь ладонью к месту, где Кинг увековечил свой рисунок, готовая защищаться и даже взорваться.
Таннер побледнел.
– Его имя. У тебя на спине огромная татуировка с его именем, – повторил он. Прозвучало скорее осуждающе, чем утвердительно. Мне не казалось, что я была обязана объяснять Таннеру, что в моей татуировке не было никакого имени, но в комнате царила темнота, а замысловатая работа была искусно выполнена, так что ее легко можно было принять за что-то другое. Я сделала глубокий вдох и попыталась напомнить себе, что мы с Таннером оба проходим через то, что не понятно обоим.
– Мне не хочется причинять тебе боль, Таннер. Но и оправдываться перед тобой я тоже не собираюсь.
– Я не знаю, как мы переживем это. Как я переживу, – парень провел рукой по открытому рту, а затем по челюсти. – Ты была другим человеком.
– У меня не было выбора, кроме как хотеть его. Знаешь, мою голову не покидала мысль о том, что мне нужно оставаться чистой и нетронутой, или что-то в этом роде, ради человека, которым я была до потери памяти. Ради этой Рэй. Но время шло, и мы с Кингом… стали ближе. Спустя долгое время я устала бороться. Устала останавливать жизнь, которую могла бы иметь, ради жизни, которая была у меня раньше. Я позволила ему… любить себя. – Слова принесли с собой воспоминания, из-за которых слезы защипали глаза. – Я не жалею об этом. Ни о чем из того, что было. И не стану. Не важно, что ты скажешь, потому как у тебя не получится переделать меня.
– Господи Боже, Рэй. Ему же около тридцати, а ты всего лишь подросток! Ко всему этому, ты единственная девушка, с которой я был, и в последний раз, когда мы занимались сексом, нам было по пятнадцать! И ты стоишь здесь и рассказываешь, что позволила ему… – Таннер сделал шаг к подоконнику и наклонился, опираясь руками для поддержки. – Ты позволила ему… прикасаться к себе, – он закончил более спокойным тоном, чем начал.
В горле сформировался ком.
– Да, – ответила я, борясь со слезами. – Не смей меня осуждать. Я могу посочувствовать тебе, потому что знаю, каково это – быть сбитым с толку и оказаться захваченным чувствами, но это не меняет того факта, что я не знаю тебя, – я уставилась на Таннера, отстаивая свое. Никому не позволю говорить о том, что происходившее между мной и Кингом было ошибкой.
Таннер вскинул руки в воздух.
– О, значит нас таких двое. Рэй, которую я знал, ни разу не повысила голос, никогда не кричала и никогда не материлась. Ты, может, и выглядишь, как она, но ты всего лишь замена. – Его слова ударили меня, словно пощечина. Я на самом деле почувствовала жжение, будто он ударил меня рукой. – Может, тебе и не стоило возвращаться, – сказал он, уголок его рта дернулся в отвращении.
– Уходи, – потребовала я, топая ногой по полу и указывая на окно, через которое он пролез. – Сейчас же.
Таннер ступил на подоконник и уже свесил одну ногу за окно, но затем остановился. Медленно повернулся ко мне, и на его глазах заблестела влага.
– Мне жаль… На самом деле жаль. Я просто… До сих пор люблю тебя, Рэй, – мягко произнес Таннер.
Я все еще была готова обороняться, но поняла, что единственной причиной, по которой Таннер сорвался на меня, было его разбитое сердце. Я не могла позволить ему уйти ни с чем.
– Я не могу сказать тебе то же самое, но знаю, что чувствовала к тебе что-то, прежде чем все это случилось. Это единственная причина, по которой, думаю, я видела твои глаза во сне. Это должно означать что-то, так ведь? – предложила я. Таннер улыбнулся с грустью, но улыбка не коснулась глаз. – Я даже нарисовала их однажды, – добавила в надежде, что эта капля информации смогла бы принести ему хоть немного умиротворения.
– Ты любишь его? – спросил Таннер с грустью в голове. – Скажи мне правду, Рэй. Я смогу с ней справиться. – Не поверила ему ни на мгновение. Поискала ответ в голове и в сердце. Тот, в котором я не сомневалась, несмотря на всю эту чушь, всю ложь и непонимание.
– Да, – прозвучало очень просто.
Таннер скривился. Повернулся и спрыгнул на ближайшую ветку. К тому времени, когда я подошла к окну, он уже был на земле и стряхивал листья со штанов. Потом оглянулся на мое окно.
– Даже если он знал, кто ты, и не сказал? Даже если использовал тебя, чтобы вернуть свою дочь? Ты все еще любишь его, несмотря на это? – он шепотом прокричал свой вопрос.
Я попыталась, как могла, объяснить ему свои смешанные чувства.
– Можно злиться на человека, но при этом любить его, – ответила я.
Таннер пересек лужайку, а затем исчез в темноте, но я расслышала его бурчащее:
– Посмотрим.
