Текст книги "Взгляд Медузы"

Автор книги: Торкиль Дамхауг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

14
Вторник, 2 октября

Аксель перекусил в кабинете, продолжая работать. Ему нужно было разобраться с целой кипой документов. В течение дня необходимо было заполнить несколько заявлений о выплате пособий по нетрудоспособности и четыре направления к специалистам. В результате он так и просидел весь обед за стопкой бумаг и пакетом с едой на столе. Мириам заболела. Так она, во всяком случае, сказала Рите по телефону. Сначала он почувствовал облегчение. Не впервые практикантка проявляла к нему интерес, выходивший за пределы профессионального. Обычно он ничего не имел против. Пару раз он был настолько неосторожен, что поощрял такой интерес, но никогда ранее не допускал развития отношений… Мириам не появится раньше следующей недели. Как-то исподволь подкралось настойчивое желание позвонить ей. Он посидел, держа в руке мобильный телефон, потом отложил его в сторону. Не нужно было ему прикасаться к ней! Наверняка теперь это снова произойдет.

В обеденный перерыв Аксель успел разобраться только с одним пособием, и, как только последний записанный на этот день пациент вышел за дверь, он переключил телефон на голосовую почту и снова взялся за документы. Пришли результаты анализов за последние четыре дня. Он отмечал для себя те, в которых содержались отклонения от нормы. В основном это были пустяки или явные ошибки. Но некоторые были и серьезными. И еще один, читая который он так и застыл с листком бумаги в руке. Сесилия Давидсен, результат биопсии уплотнения в груди. «Результат может указывать на инвазивную дуктальную карциному в III стадии. Многочисленные митозы, грубая атипия и метастаза в миндалины». И недели не прошло с тех пор, как эта пациентка побывала у него. Ему сразу же стало понятно, что опухоль у нее злокачественная, потому он и постарался сделать так, чтобы на маммографию она попала на той же неделе. Тут важно было иметь хорошие отношения с теми, от кого это зависело, а также славу опытного терапевта.

Он открыл ее карту и нашел номер телефона, схватил трубку. Детский голосок на другом конце провода.

– Позови, пожалуйста, маму, – попросил он.

– А ты кто?

– Я… э-э-э… мне нужно ей кое-что сообщить.

Ребенок – ему было слышно, что это девочка, ровесница Марлен, – позвал мать. Аксель положил трубку.

Пока он ехал в такси, перед его мысленным взором вновь всплыл образ Мириам. На щеке у нее, прямо под ухом, была маленькая родинка. И еще одна, похожая, на шее, с той же стороны. Когда она слушала, брови у нее неожиданно взмывали кверху и, дрогнув пару раз, опускались на место. Он бросил взгляд на часы, не будучи уверенным, успеет ли он заехать в больницу к матери, перед тем как сесть на паром. «Ты должен научиться отвечать за свои поступки, Аксель». Для отца в мире существовал только один настоящий грех.

Судья Верховного суда Торстейн Гленне перевидал стольких людей, которые крали, обманывали, убивали. «Единственный настоящий грех – это ложь, Аксель. Все остальное можно простить, если ты признаешься и расплатишься за содеянное. А вот когда ты лжешь, вот тогда-то ты и погибаешь. Потому что ты ставишь себя вне общества. Вот этого-то Бреде и не в состоянии понять».

Аксель попросил шофера подождать, зашел в калитку. У Давидсенов был большой сад с яблонями и кустами малины по периметру, а фасад был весь увит клематисом. Он позвонил в дверь и услышал, как залаяла собака и кто-то крикнул внутри; сразу же после этого дверь отворилась. На пороге стояла девочка – две тоненькие косички, розовый курносый носик. Аксель догадался, что это она подходила к телефону, когда он звонил двадцать минут тому назад. Она придерживала за ошейник кокер-спаниеля, маленького, как щенок.

– Мне нужно поговорить с твоей мамой.

Она испуганно посмотрела на него. Собака тоже казалась испуганной; она вырвалась из рук девочки и убежала.

– Это ты звонил, – сказала она, не сводя с него взгляда.

Он кивнул.

– А потом пропал, потому что, когда мама подошла, в трубке уже никого не было.

– Показалось удобнее приехать самому и поговорить с ней, – сказал он.

В этот момент за спиной дочери появилась Сесилия Давидсен. Она была в очках, волосы казались более темными, чем в прошлый раз. В руках она держала книгу, учебник арифметики для младших классов, заметил он. Когда она узнала его, ее зрачки расширились, а лицо на глазах вытянулось.

– Так это вы…Это вы звонили?

Он почувствовал себя неловко и только теперь осознал, насколько нелепо было ехать сюда, в ее дом, с таким известием.

– Мне нужно навестить больного, который живет здесь поблизости. Я подумал, что могу и к вам зайти по пути.

Сесилия распахнула дверь, В лице не было ни кровинки. Девочка обхватила ее за талию и прижалась к ее джемперу.

«Вестник», – подумал Аксель Гленне, переступая порог просторной виллы в фешенебельном районе Виндерн с результатом биопсии ткани, полной растущих клеток – растущих бесконтрольно и сеющих смерть вокруг.

В холле пахло обедом, еще сильнее им пахло в гостиной. Мясо по-французски и рис, кажется. Он подождал, пока она отошлет девочку со щенком, учебником арифметики и печеньем в руке в ее комнату.

– Я по поводу результата анализов, – сказал он, хотя видел, что женщина, сидевшая напротив, прекрасно знает, зачем он пришел.

15
Четверг, 4 октября

Подружки Марлен были приглашены к шести часам. Акселю пришлось отказаться от велосипедной прогулки: он обещал пораньше вернуться домой и взять организацию мероприятия на себя. За час до прихода гостей лимонад и пицца были закуплены и привезены в дом. Накануне вечером Бия испекла шоколадный бисквит, булочки и кексики и приготовила ягодное желе. По работе ей нужно было съездить в Стокгольм, но она собиралась вернуться еще до окончания праздника. Она была просто счастлива, что избежит всей этой суматохи, и благодарна мужу за то, что он согласился взять все на себя. Он попросил Тома помочь ему подготовиться к приходу гостей; сын буркнул в ответ что-то, что могло сойти за «ладно», но тут же Аксель увидел прошмыгнувшую за калитку спину в кожаной куртке.

Пока он накрывал стол бумажной скатертью, расставлял одноразовые тарелки и надувал шарики, Марлен сидела под столом и играла с подарком, который он вручил ей утром. Она просила у них собаку или хотя бы кошку. Но ни того ни другого ей было нельзя из-за аллергии. Мини-свинку не стали дарить на том же основании, хотя с точки зрения медицины это уже было сомнительно. Но черепаху он ей все-таки купил. Это устраивало всех: она не линяет, ее нет необходимости выводить на прогулку в любое время суток, она непривередлива в еде и ей не нужно давать противозачаточные или делать прививки, она не писает на ковры и подчиняется принятому в доме распорядку, не устраивая скандалов. Марлен тут же объявила ее своим лучшим другом.

Перебрав несколько разных кличек, она остановилась на имени Кассиопея, в честь ее сородича в одной из книг, которые читал ей Аксель, и тем самым черепаха обрела свое собственное созвездие в ночном небе. Марлен давно уже решила, что все приглашенные на день рождения должны прийти в костюме, изображающем какое-нибудь животное. Сама она собиралась одеться старшей сестрой Кассиопеи, и Аксель закрепил у нее на спине пластмассовую лохань, а длинные волосы убрал под вязаную шапочку. И вот теперь дочь валялась под столом и щебетала на черепашьем языке, ожидая первую гостью.

Пока пицца стояла в духовке, Аксель отослал двенадцать девчушек в их зверином обличье вниз, в комнату в подвале, где они устроили танцы под мигающий, как на дискотеке, свет. Сам он пошел за мобильным телефоном – хотел посмотреть, не задерживается ли Бия. На мобильном оказалось одно сообщение. От Мириам. Он так и застыл, стоя в коридоре: не мог решить, читать его или нет. Сегодня был четверг. Прошло три дня с тех пор, как он побывал в ее квартире. Он поцеловал ее. Весь вечер он ощущал наполненность ею. Ее голосом, ее запахом. Когда Мириам на следующий день не появилась в его кабинете, он то и дело хватался за мобильный телефон, собираясь позвонить или послать сообщение. Но он сумел удержаться, и, казалось, эта зацикленность на ней отпустила его. Сегодня Аксель почти не вспоминал о ней. Он потерял контроль над собой, но сумел снова вернуть его… Она писала: «Я выздоровела. Увидимся в понедельник. Мириам». Он не знал о ней ничего и не хотел знать. Постарался не расспрашивать ее ни о чем таком, что могло бы спровоцировать ее на откровенность. С кем она общалась. Откуда она приехала. Семья, друзья, прежние возлюбленные. Слишком многое для него было поставлено на кон. Сигнал таймера оповестил, что пицца готова. Он сочинял себе эту девушку, почти не замечая этого. Только сейчас до него дошло, что мысленно он начинает превращать ее в ту, кем она наверняка не является. Не поэтому ли для него оказалось возможным подняться к ней в ее мансарду? Не поэтому ли оказалось возможным снова с ней встретиться? Он знал, что так должно было случиться. А потом он отпустит ее от себя.

В течение долгих лет Аксель устраивал большинство деньрожденных праздников для своих сыновей. По сравнению с ними девчоночий день рождения был просто сказкой: никто не швырялся пиццей, никто не поливал стол кетчупом, никто не совал соломинку в ухо соседа за столом и не лил в это ухо лимонад. Можно было не торопясь ходить вокруг стола и подливать напитки в стаканчики стайке розовых кроликов. Набралось среди них и несколько кисок, парочка пони, божья коровка и меланхоличный ослик. Наташа, лучшая подруга Марлен, была вроде бы львом: пышное афро было начесано кверху как грива, а на все вопросы она отвечала зловещим рычанием. Но, увидев, как испугался Аксель, она так расхохоталась, что ее большущие глаза превратились в узенькие щелочки, и она заверила его, что, вообще-то, она очень добрая, если только ей достанется достаточно пиццы.

– А моего дедушку чуть немцы не убили, – заявила Марлен. – Правда, папа?

– Действительно, так.

Марлен взяла на руки Кассиопею и поцеловала ее в панцирь.

– Расскажи про то, как дедушке пришлось бежать в Швецию, – попросила она.

Аксель отказался – не захотел запускать полковника Гленне в эту компанию. В разных укромных местечках по всему дому он припрятал пакетики со сладостями и нарисовал пиратский план, в котором были зашифрованы указания о том, где их искать. Но Марлен не отставала.

– Раз так, расскажи нам про Кастора и Поллукса, – потребовала она. – Про того, которому пришлось отправиться в царство мертвых, чтобы навестить своего умершего брата.

Она подбила и других зверей хором поддержать ее требование. Аксель понял, что деваться некуда, и принялся рассказывать. Еще когда он был мальчиком, он любил рассказывать истории. Если у него получалось изложить их достаточно живо, удавалось привлечь интерес матери. В таких случаях глаза Астрид Гленне широко распахивались и становились огромными; она откладывала то, чем занималась, и усаживалась рядом, чтобы выслушать его до конца. Ей особенно нравилось, если ему удавалось напугать ее. Когда он рассказывал о Франкенштейне, вампирах и оборотнях, она могла струхнуть всерьез. Как бы защищаясь, мать выставляла руки перед собой, словно не хотела слушать дальше, но на самом деле именно этого она и хотела. И когда ему удавалось вызвать в ее воображении облик графа Дракулы, проникающего в спальню полуобнаженной женщины, не отбрасывающего тени и ведомого безмерной жаждой крови, – вот тогда мать была во власти Акселя. Чем страшнее ей было, тем более она принадлежала ему.

Он старался не напугать этих маленьких девочек-зверюшек историей о близнецах, но вплетал в нее новые драматические события, которые сам придумывал по ходу действия, и они слушали как завороженные.

У малышки в костюме ослика (единственной из подружек Марлен, имени которой он не помнил) на лбу и щеках были нарисованы черным морщины, и она выглядела как пожилая женщина. Что-то в ее широко распахнутых глазах напомнило ему о дочери его пациентки, домой к которой он заходил накануне. Его вновь охватило то же самое ощущение – будто он вторгается в их домашний уют на Виндерне с вестью о смерти. И эта мысль потянула за собой мысль о Мириам: ответить на ее сообщение. Позвонить. Поехать к ней домой. Ему нужно поговорить с ней!

– Вы найдете Кастора и Поллукса, посмотрев на звездное небо, – завершил он рассказ. – Недалеко от эфиопской царицы Кассиопеи.

– А вы знали, что Кассиопея царица? – воскликнула Марлен. – Давайте выйдем на улицу, посмотрим, сможем ли мы найти ее.

Она промчалась через всю комнату и открыла дверь на террасу, а остальные «зверюшки» бросились следом. Аксель тоже пошел туда. К вечеру прояснилось и видно было почти все небо. Он показал им и Близнецов, и Кассиопею.

– Но там же поблизости есть одна звезда, на которую смотреть нельзя.

Он замолчал, все девочки повернулись к нему.

– А что это за звезда? – спросила Наташа.

– Она находится в созвездии Персея и называется Алголь, – сказал он. – Название ей придумали арабы, и оно означает «дух, пожирающий мертвецов».

Девочки хранили молчание, они застыли, вглядываясь в темноту.

– Иногда Алголь бывает яркой и четкой, иногда она едва видна, она все время изменяется. И, собственно говоря… – Аксель понизил голос, – собственно говоря, это мы видим злой глаз Медузы там, наверху. Он нам подмигивает. Но об этом вам лучше бы не слушать…

Раздался дружный хор протестующих голосов, и Марлен пригрозила, что они его побьют, если он не расскажет до конца.

– Ну ладно, – согласился он, тяжело вздохнув. – Придется рассказывать.

И он поведал о сыне бога Персее, которого послали в царство Горгоны, чтобы поймать ужасную Медузу. Он обрисовал это чудовище в мельчайших подробностях: вместо волос у нее на голове извивались ядовитые змеи, а уста изрыгали удушающий серный газ. Самое ужасное он досказал шепотом: глаза у нее были такие страшные, что всякий, заглянувший в них, превращался в камень. Вся стайка костюмированных девочек разом содрогнулась, а маленький меланхоличный ослик, напомнивший ему дочь Сесилии Давидсен, закусил губку и, было видно, едва сдерживается, чтобы не заплакать. Хорошо, что дальше Аксель рассказал, как Персей с помощью зеркала сумел отрубить чудовищу голову и запихнуть ее в мешок. Девочки с облегчением вздохнули.

– На этом история не заканчивается, – признался Аксель, – но конец ее я рассказывать не буду, пощажу вас.

Новая буря протестов, и, якобы против воли, он вынужден был продолжить рассказ о триумфах Персея:

– Этот мешок с головой чудовища он носил с собой повсюду, и каждый раз, встречая своих заклятых врагов, он открывал его. Это было жуткое оружие, потому что всякий, встречавший взгляд Медузы даже после того, как она умерла, превращался в камень. И так это и до сих пор: никому, кто посмотрит в глаза Медузы, не остаться в живых.

Девочки молча переглянулись.

– Персей стал великим героем, и в честь его на небе названо созвездие, – закончил Аксель. – И в своей руке он держит голову Медузы с ее злобным глазом. Но ее я, естественно, не стану вам показывать.

Когда он спустился на кухню, Бия сидела за столом с бокалом красного вина.

– Я заглянула к Марлен, – сказала она, – она все еще не спит.

Аксель широко улыбнулся:

– Наверное, не пришла еще в себя после ухода гостей. Но клянусь, кофе я им не подавал. И даже кока-колу.

Бия посмотрела на него:

– Марлен сказала, что это был самый лучший день рождения в ее жизни. – Она передразнила рассудительные интонации дочери, и Аксель не мог не рассмеяться: – «Если не сказать лучший день в моей жизни».

– К счастью, она говорит это каждый раз, – заметил Аксель и тоже подсел к столу.

Бия налила ему вина.

– Ты всегда так хорошо играешь с ними, у меня так не получается. Ей повезло, Аксель, – о лучшем отце она не могла бы и мечтать.

Он уставился в потолок. Ему вдруг нестерпимо захотелось рассказать ей о Мириам. О том, как он зашел к ней в квартиру, и о том, что он снова собирается туда. В этот момент послышался крик Марлен.

– Сиди-сиди, – сказала Бия и поднялась.

Проходя мимо, она погладила мужа по голове, наклонилась и поцеловала его в ухо.

Время перевалило уже за половину одиннадцатого. Том еще не приходил. Аксель послал ему сообщение, оставшееся без ответа, и вдруг подумал, что этот вечер ему следовало бы провести вместе с сыном. Пригласить его в кино или в кафе.

Вернулась Бия:

– Она желает беседовать с тобой, и только с тобой. Стоит на своем.

Марлен лежала, укрывшись одеялом с головой. Он сделал вид, будто не может ее найти, стал хлопать по кровати, пока не наткнулся на ногу, и пощекотал пяточку.

– Что, никак не заснуть? – спросил он, когда она вынырнула из-под одеяла.

– Мне страшно.

Он сел на краешек кровати:

– Чего же ты боишься?

– Чудовища этого, – прошептала она, – Медузы. Я больше никогда не буду смотреть на небо.

Марлен была мастером драматизировать, но было слышно, что сейчас она действительно боится. Слишком живо ему удалось рассказать историю про героя Персея; он надеялся, что не все ее одноклассницы лежали сейчас в своих постельках без сна.

– Про Медузу-то, Марлен, это ведь сказка. Я тебе объясню, почему эта звезда нам подмигивает. Собственно говоря, там есть два солнца. Когда тень от более слабого падает на сильное, то она прикрывает для нас его свет. – Он показал руками, как две звезды движутся одна вокруг другой. – По прошествии нескольких дней сильное солнце снова показывается из тени, и нам тут, внизу, кажется, будто оно вспыхивает.

Еще несколько раз ему пришлось объяснять, что это не злой глаз смотрит вниз, на Землю, и моргает. Что нам издали кажется, будто это одна звезда, а не две. Марлен успокоилась и заснула. Миф о Медузе отпустил ее.

Сегодня шестое октября. Не когда ты услышишь это, но сейчас, когда я обращаюсь к тебе, у нас шестое октября. Сегодня я убил. Я думаю об этом и ощущаю покой. И еще я думаю о том, что я наговариваю это на диктофон, чтобы дать тебе возможность услышать это, и тогда я просто весь дрожу в предвкушении. Ты будешь лежать здесь, где я сижу сейчас, и слушать мой голос, говорящий это. Ты не сможешь пошевелиться и не сможешь перебить меня. И только тогда ты поймешь, что произойдет и с тобой тоже. Убивать не входило в мои планы. Только когда я увидел, как она поднимается ко мне по лесной дороге, я понял, что сделаю это. С тех пор прошло девять дней. Я остановился и заговорил с ней. Ей нравилось разглагольствовать. В конце концов мне пришлось попросить ее заткнуться. Тогда она замерла и уставилась на меня. Внезапно она развернулась и побежала вниз. Вот тогда я понял, что она должна умереть. Догнал ее и ухватил за шею. Она закричала. Я просто озверел от злости, надо было заткнуть эту вопливую глотку. Но это должно было произойти не сразу. Сначала пусть узнает об этом и поживет немного с этим знанием. Вот как раз так же и ты узнаешь об этом. Я поволок ее вглубь леса. Пришлось залепить ей пасть скотчем, связать руки, которыми она попыталась царапать мне лицо. Нашел местечко, где я мог привязать ее, пока не вернусь и не заберу ее.

Все это заняло пару часиков, и к тому времени она уже перестала орать. Обосралась, как младенец в пеленках. Да и весила ненамного больше младенца, вонючка эта. Я не смог раздеть ее, как собирался сначала, противно стало. Но мне нравится менять свои планы. Самые лучшие планы складываются постепенно. Вот, например, как этот, о котором я сижу и рассказываю тебе сейчас. Я не знаю, как именно все сложится. Не знаю и того, что именно произойдет с тобой. Всевозможные случайности могут возникнуть по ходу дела. Когда я надиктовываю это, ты еще не знаешь, что причина в тебе. Ты делаешь все, чтобы забыть об этом. Но мы связаны друг с другом. Именно это тебе хотелось сказать мне в тот раз, когда от тебя я услышал рассказ о близнецах, которых никто не мог разлучить. Как бы тебе ни хотелось думать, что я мертв. Из твоих уст я услышал как-то, что, мол, у каждого человека есть свое животное. Тебе попалась на глаза эта мысль в какой-то книге, и тебе хотелось, чтобы я задумался об этом. Мы и в тот раз сидели в классе, но мы были там не одни. Это было перед самым началом урока. И я тогда ничего не смог придумать, но оказалось, что, по твоему мнению, мое животное – это медведь.

Часть II

16
Воскресенье, 7 октября

Инспектор полиции Ханс Магнус Викен взобрался на самую вершину взгорка. Он стоял там уже несколько минут. Отсюда ему видно было место преступления под скалой, залитое светом двух больших прожекторов, установленных техниками-криминалистами.

Там, внизу, он еще не побывал. Не потому, что боялся близко увидеть пострадавшую, но потому, что очень важно самое первое впечатление. Он поднял глаза и вгляделся в темноту между еловыми стволами. Само то место, где обнаружено тело, о многом может рассказать. Чаще всего бывает невозможно с первого раза выразить это словами, но такое впечатление может оказаться полезным позже; случается, что оно играет решающую роль. Сам для себя инспектор называл это ощущение интуицией, а коллегам говорил, что «нутром чует». Он был убежден в том, что эта способность воспринимать окружающее интуитивно отличает проницательного следователя от необычайно проницательного.

Викен оставался наверху еще несколько минут, затем осторожно спустился и кивнул двум молодым мужчинам в белых комбинезонах, которые как раз закончили первичный осмотр тела и теперь изучали поверхность земли под деревьями вокруг него.

Одного взгляда на погибшую было достаточно: старший инспектор был уверен, что перед ним тело пропавшей женщины. Она все еще была одета для прогулки по лесу, в куртку из гортекса и брюки из грубой ткани. Куртка была порвана на спине. Женщина лежала с прижатыми к животу ногами, застыв в позе эмбриона. Он нагнулся поближе, включил фонарик. С одной стороны вверх по шее и дальше по лицу тянулась широкая рваная рана. Похоже было на глубокие царапины – пять параллельных царапин. Когда он осторожно приподнял лоскут ткани на порванной куртке, стала видна такая же глубокая рваная полоса, идущая по диагонали через всю спину. Он посмотрел наверх, на верхушку кряжа, где только что стоял.

Если бы она упала оттуда на камни, валявшиеся здесь внизу, повреждения были бы более тяжкими. Но эти борозды – это было что-то другое. Похоже было, что это какое-то животное постаралось. С тех пор как женщина была объявлена в розыск, она лежала тут, должно быть открытая всем ветрам, и могла послужить легкой добычей для животных, питающихся падалью.

Один из криминалистов нашел что-то и крикнул другим, чтобы подошли. Он стоял, низко согнувшись, у того места, где дно ложбины переходило в склон. Народ подтянулся к нему. Викен слышал, как они громко переговариваются, и тоже подобрался поближе:

– Чего нашли-то?

Один из них, седой худощавый мужик, с которым Викен был знаком еще по Высшей полицейской школе, знаком подозвал его:

– Иди посмотри сам.

Викен посветил фонариком на землю, где был выдран клок мха. Направил луч фонарика еще дальше; во многих местах на почве под деревьями видны были такие же отметины. На участке, где почва была заилена, остались отчетливые следы. И отметины от когтей.

– От черт! – вырвалось у Викена. – Это не шавка какая-нибудь оставила. – Он выпрямился. – Когда вы здесь закончите?

Седовласый техник прикинул на взгляд размеры ложбины:

– Часов через пять-шесть на первый раз.

Викен раскинул мозгами. Было без четверти девять. Совершенно невозможно пока сказать, будет ли это дело поручено сектору расследования насильственных преступлений, в котором он служил. Сюда он приехал по собственной инициативе, услышав о находке. Он прекрасно знал, что далеко не все дежурные по экстренным вызовам будут рады его здесь видеть, но, осмотрев тело погибшей, не сомневался, что не зря потратил время. Ему доводилось извлекать останки тел с морского дна. Ему доводилось вскрывать двери квартир, где трупы гнили в летнюю жару неделями. Ему доводилось видеть тела, искромсанные финкой, или с ранами, оставленными дробовиком, из которого стреляли в упор. Но ему никогда не доводилось видеть ничего похожего на эти рваные раны. Викен начал осторожно спускаться по склону, светя фонариком себе под ноги. Спустившись на несколько метров, он нашел два новых следа.

Он снова вскарабкался на кряж, стянул с туфель бахилы и достал из кармана салфетку для чистки обуви. Даже во время таких выездов на место, как этот, он не терпел грязи на своей обуви.

Некоторое время он еще постоял, глядя вниз, на освещенную площадку, где одетые в белое люди ползали на коленях вокруг трупа, внимательно изучая землю. Викен достал мобильный телефон, набрал номер. Один из младших инспекторов их сектора ранее был членом комиссии по охране диких животных там, откуда он приехал, – в жуткой глуши, где-то в области Хедмарк. Каждую осень мужик обязательно отводил две недели отпуска на то, чтобы поохотиться на лося.

– Приветствую, Арве, – сказал Викен. – Я знаю, что в эти выходные ты уже должен быть в отпуске, но я хотел бы показать тебе кое-что. Ты из города не уезжаешь? Отлично, как скоро ты сможешь подъехать на Уллевол-сетер?

Викен стоял на дворе турбазы со стаканчиком горячего кофе в руке. Что за приятные люди работают тут, на Уллевол-сетере! Кафе закрылось уже много часов тому назад, но они ему даже поесть предложили. Он ограничился кофе, хотя желудок крутило и резало. Вдалеке послышался гул мотора. Через пару минут на склоне показался маленький светлый автомобиль. У инспектора полиции Арве Нурбакка, которого он ждал, был большой внедорожник, и Викен никак не мог сообразить, что происходит. Его худшие опасения подтвердились: не успел автомобиль остановиться, из него выскочила светловолосая женщина, которую он сразу же узнал.

– Ну знаете, Фредволл, – сказал Викен, – ваша газета «ВГ» обычно ухитряется оказаться на месте, пока я не успеваю ноги в туфли сунуть. А сейчас я провел здесь несколько часов, а никто из журналюг и носа сюда не показал. Ничего странного, что таблоиды прогорают.

Женщине было за тридцать, нижняя челюсть у нее сильно выдавалась вперед, а ростом она была почти на голову выше инспектора. Она была одета в кожаную куртку и грубые сапоги со шнуровкой и на каблуках, которые давали ей дополнительную пару сантиметров форы по сравнению с ним. Он всегда чувствовал некоторую неловкость в присутствии высоких женщин.

– Ну, это мы еще посмотрим, – ответила она. – Уже то, что вы здесь, – это хорошая новость.

Викен скорчил гримасу:

– Не всякий раз, как я оказываюсь на месте, это значит, что кого-то убили; это вам прекрасно известно. Кто вам позволил приехать сюда на машине?

– Я как-то не рассчитывала встретить здесь кого-нибудь из дорожной инспекции, – улыбнулась журналистка.

«Пленительна, как щука», – подумал Викен.

Из машины с трудом выбрался низенький жирный тип со здоровенной фотосумкой через плечо. Его инспектор никогда раньше не встречал, и, когда тип подошел поближе, видимо, чтобы поздороваться за руку, Викен повернулся к нему спиной, прошагал в кафе и налил себе еще кофе. Уже час прошел с тех пор, как он позвонил Нурбакку. Ему хотелось поскорее все тут закончить и вернуться в город.

Кайя Фредволл и фотограф последовали за ним в кафе.

– Ничего себе, они до сих пор подают кофе! – довольно воскликнула журналистка, увидев стоящий на прилавке дымящийся кофейник.

Она налила себе кофе и подошла к столику, за которым устроился Викен:

– Это Хильду Паульсен нашли?

– Многое указывает на это.

– А что с ней произошло?

Инспектор побарабанил пальцами по столешнице:

– Она лежит в ложбине, пролежала там полторы недели. Упала, я думаю.

– А где?

– Не так уж далеко отсюда. Пара километров.

– Но ведь весь этот участок прочесывали вдоль и поперек несколько дней подряд. С собаками, и вертолетами, и кучей добровольцев.

– Дайте нам денек или два, Фредволл.

– Нам? То есть сектору расследования насильственных преступлений?

Викен услышал звук мотора подъезжающего автомобиля и поднялся:

– Даже и не пытайтесь. Сейчас ничего больше из меня не вытяните.

Дальше в гору по лесной дороге они поехали на внедорожнике Нурбакка. Журналистка последовала за ними на своем маленьком «японце».

– Вот бы они застряли где-нибудь! – размечтался Викен.

Арве Нурбакк хмыкнул. Ему вряд ли уже стукнуло тридцать: он был по меньшей мере на двадцать лет моложе коллеги. Он пришел к ним в сектор чуть ли не с институтской скамьи, года полтора назад. Викен, каждый семестр читавший курсантам лекции по тактике расследования, сам порекомендовал его начальнику сектора. Внутреннее чутье, которое так хорошо помогало ему в следственной работе, оказывалось не менее полезным и тогда, когда было необходимо оценить личностные качества коллег. У него быстро складывалось представление об их сильных и слабых сторонах, и в Нурбакке он тоже не ошибся. Возможно, инспектор был не из самых проворных, но зато основателен, надежен и достаточно проницателен, если дать ему время подумать. Кроме того, он был из тех, что взвешивают свои слова, а не мелют языком по поводу и без повода. В отделе и так было много пустобрехов. В этом отношении терпения у Викена хватало ненадолго.

– Вы могли бы запретить им ехать дальше, – высказался Нурбакк.

Викен достал бумажную салфетку и высморкался. Не потому, что был простужен, но запах трупа, к которому он близко наклонялся, казалось, так и засел в ноздрях.

– Они бы все равно в ноль времени приперлись за нами туда. Ты же знаешь, когда шавки почуют кровь… Кстати, о шавках; это собака почуяла запах трупа. В паре сотен метров от дороги.

Нурбакк покосился на него:

– Здесь же несколько раз прочесали местность.

– Вот именно. И наши люди с поисковыми собаками, и военные, и Красный Крест с сотнями добровольцев обшарили каждый квадратный метр леса. И никто не нашел damned shit [10]10
  Ни хрена (англ.).


[Закрыть]. И вдруг пенсионер-дантист вечерком выходит выгулять своего сеттер-гордона и тут же натыкается на это.

Через пару минут, перешагнув ленту ограждения, они осторожно спустились в ложбину. Нурбакк бросил взгляд на тело.

– Жуть какая! – пробормотал он и посмотрел наверх, на вершину взгорка. – Что ты об этом думаешь?

Викен показал на глубокие борозды, процарапанные по спине и шее жертвы.

– При падении тело не могло получить таких повреждений, – твердо заявил Нурбакк. – Животное какое-нибудь, должно быть.

Викен злобно прищурился при виде журналистки с фотографом, которые стояли наверху, перегнувшись через ограждение, и следили за каждым их движением. Но он все же направил свет фонарика на след во мху.

– Вот черт! – не сдержался Нурбакк.

– Здесь еще парочка таких. Придется связаться со специалистами по диким животным, но я хотел, чтобы сначала ты посмотрел. – Викен посветил на заиленный участочек в дальнем конце ложбины. – Ну, что можешь предположить, Арве?