Текст книги "Взгляд Медузы"

Автор книги: Торкиль Дамхауг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

36
Суббота, 20 октября

Ноги утопали в иле, сквозь мутную воду дна было не видать. «Там, внизу, жизни нет, – пытается он сказать, продолжая брести прочь от берега. – Я не могу здесь нырять». Откуда-то издалека: звонок телефона. Раньше Аксель не слышал звонка с такой мелодией, но звонят ему. Откуда-то доносится голос Бии; пока она здесь, он не может ответить на этот звонок. Снова проваливается в сон.

Когда он проснулся, жена сидела на краешке его постели. Даже через занавески солнце светило ярко. Она погладила его по голове:

– Я уж стала беспокоиться за тебя, Аксель. Ты вчера часов в шесть прилег отдохнуть и с тех пор так и не просыпался.

Он сел в постели:

– Кто-нибудь звонил?

– Тебе? Нет, в кои-то веки внешний мир хоть ненадолго оставил тебя в покое.

Бия обвила его рукой за талию, крепко прижала к себе:

– Ты слишком много работаешь, Аксель. Не пора ли тебе научиться говорить «нет», когда тебе предлагают ночные дежурства?

Он буркнул что-то в ответ.

– Мне бы очень хотелось, чтобы ты со мной еще пожил, знаешь ли. Ты не представляешь, на что ты вчера был похож, когда пришел домой… Тебе ведь не двадцать лет.

Она навалилась на него, опрокинула на постель, положила одну ногу поперек его нагого живота.

– Ты знаешь, что ты – самое ценное, что у меня есть, знаешь ведь? – пробормотала она.

Он не смог вспомнить, когда она в последний раз говорила что-либо подобное.

– Что ты знаешь о Бреде? – спросил он ни с того ни с сего.

Она приподнялась на локте:

– О Бреде, о твоем брате? Почему ты спрашиваешь?

– Что ты знаешь о нем, Бия?

Она изучающе посмотрела вниз, ему в лицо:

– Да только то, что ты рассказывал. Что все, к чему бы он ни прикоснулся, он разрушал. Что для твоих родителей стало невозможным оставить его жить дома.

– Есть еще кое-что, чего я не рассказывал. Мы с ним заключили договор никогда не ябедничать друг на друга.

Она встала и раздвинула занавески, потом снова легла.

– С чего ты вдруг вспомнил о нем именно сейчас?

Он смотрел на потолок, где к пульсирующему белому свету примешался легкий оттенок незабудок – любимый цвет Бии.

– Я тут как-то видел его в городе. Но не успел я к нему подойти, как он исчез.

– А ты уверен, что это был он? Ты же думал, что он умер.

– Он не умер. Ты многого не знаешь.

Бия провела своими длинными ногтями вниз по его груди, слегка царапая его.

– Да я уж поняла, что я многого не знаю. Думаешь, меня не удивляло, что никто в вашей семье ни разу не упоминал его имени за все те годы, что мы с тобой знакомы?

Она наклонилась и поцеловала его в пупок.

– Бывают такие воспоминания, Аксель, которые лучше не ворошить. Если тратить свою жизнь на то, чтобы копаться в шкафах и искать там забытые скелеты, не останется сил ни на что другое.

Он перевернулся на бок, спустил ноги на пол. Нащупал трусы рядом с кроватью, натянул их.

– Ты что, уходишь?

По ее интонации он понял, что у нее на уме.

– У меня сейчас мочевой пузырь размером с матку на девятом месяце беременности, – усмехнулся он. – Глядишь, вот-вот воды отойдут.

– Ты ведь не забыл, что мы приглашены в гости сегодня вечером?

Он застонал, как от зубной боли.

– Я так и думала, – ядовито заметила она.

Электронное письмо от Даниэля. Раньше он писал каждую неделю, но теперь они уже давно ничего от него не получали. При других обстоятельствах это обеспокоило бы Акселя – парню двадцать лет, а он в Нью-Йорке один, – но сейчас он просто не успевал об этом задуматься. Открывая электронное письмо, он почувствовал, как его исподволь охватывает тоска по старшему сыну. Так вот сделаешь что-нибудь невзначай, и вдруг это действие пробудит целый ворох воспоминаний.

Накануне Даниэль сдавал экзамен по экономике, и все последние недели он готовился к нему день и ночь. В очередной раз он заверил родителей в том, что в наше время Нью-Йорк – один из самых безопасных для жизни городов мира. А вот про Осло этого не скажешь. «В кои-то веки „Нью-Йорк таймс“ напечатала хоть что-то о Норвегии. Целый разворот посвящен двум этим убийствам. Мол, люди боятся медведя, который бродит в центре столицы. В сетевых изданиях норвежских газет я не мог найти ничего, что бы опровергало такие заявления. Что же случилось-то? Если верить статье в „Нью-Йорк таймс“, город охвачен каким-то средневековым ужасом. Все боятся, что на темных ночных улицах на них накинется медведь. Многие вообще не выходят из дому (неужели это правда?), и еще журналист пишет, что ощущение такое, будто находишься в городе, вокруг которого не стоило сносить городские стены. Лучшей рекламы и придумать нельзя. К вам теперь валом повалят туристы, жаждущие найти экзотику и первозданность в самом сердце современного столичного города. Мне постоянно приходится заверять своих однокурсников в том, что и в Норвегию тоже проведено электричество, что у нас даже и телевидение есть и, что немаловажно для американцев, что и у нас тоже есть уборные, где воду можно спустить».

Бия собрала семью за обеденным столом. Разогрела багет, сварила яйца.

– Ты что делаешь сегодня вечером? – спросил Аксель Тома, когда сын появился наконец в столовой.

– Ну, не знаю. Пойду к Финдюсу.

– Репетировать будете?

Том пожал плечами.

– А меня ты не хочешь спросить? – фыркнула Марлен, положив Кассиопею рядом со своей тарелкой. Голова и ноги черепахи медленно втянулись в панцирь.

– Разумеется, хочу. А ты чем собираешься заняться сегодня вечером, Марлен?

Она вскинула подбородок:

– Не скажу.

Аксель не сдавался:

– Ну не будь такой противной! Что-нибудь ты ведь можешь рассказать.

– Во всяком случае, ничего, что нужно знать тебе! – Она вдруг резко вдохнула и обчихала всю тарелку.

Сказано это было таким наглым тоном, что Аксель уже собрался сделать ей замечание. Но в этот момент она чихнула снова, на этот раз в салфетку, которой Бия успела прикрыть ее нос. Высморкавшись, девочка заявила:

– Чихать – самое приятное занятие на свете. Будто путешествуешь на космическом корабле. Щекотно, а потом будто совсем отлетаешь. А это опасно?

– Ты же можешь спросить врача, – посоветовала Бия.

– Нет, не опасно, – успокоил Аксель, – главное только – вернуться назад, на Землю.

37

Бия осталась внизу, в холле, чтобы побеседовать с юбиляром, Акселя же хозяйка повела наверх по устланной ковровой дорожкой лестнице. Не успел он ступить в просторную гостиную, как увидел Ингрид Брудал с мужем. Они стояли рядом у камина, в стороне от остальных гостей, сбившихся в группы по нескольку человек. Та самая Ингрид Брудал, которая цеплялась за его руку и кричала. В его воображении вновь возникли картины той ночи. И чувство беспомощности. Когда он увидел их там, у камина, его первой мыслью было повернуться и уйти. После похорон он подошел к ней в общем потоке соболезнующих. Ингрид держалась скованно, ее лицо посерело, но, когда она осознала, что это именно его руку она пожимает, ее ноги подкосились, так что мужу пришлось приобнять ее и увести прочь. Если он заговорит с ней сейчас, в гостях, возможно, она снова потеряет самообладание. Может быть, для нее он теперь всегда будет ассоциироваться с тем, кто приходит среди ночи, чтобы сообщить, что их семью посетила смерть.

Он подошел и встал рядом с ней. Когда они поздоровались, она не выпустила его руку из своей, молча посмотрела на него остекленелым взглядом, но не расплакалась. «Как в капсуле хранит в себе свое горе», – подумал он.

Аксель стоял в темноте на террасе. Из приоткрытой двери гостиной доносились карибские ритмы. Обычно на праздниках он мало видел Бию: никто из них не возражал против того, чтобы ненадолго отпустить другого в свободное плавание. Но сегодня вечером она все время оказывалась поблизости. Настояла на том, чтобы танцевать с ним, крепко обняла его, целуя, надолго приникла к его губам, так что их можно было принять за влюбленную пару. Он покорно протанцевал несколько кругов в обнимку с ней, потом отстранился.

– Случилось что-нибудь, Аксель? – спросила она.

Он чуть было не сказал: «Случилось, Бия, и я не знаю, сумею ли я отказаться от этого», но только покачал головой. Она погладила его по затылку и сказала, что понимает: он все еще не оправился от усталости, привстала на цыпочки и шепнула на ухо, что совсем не прочь уйти домой пораньше.

Он сделал большой глоток из бокала с коньяком. Терраса здесь выходила не на запад, как у них дома, а на север, и отсюда был хорошо виден центр города на другой стороне фьорда – крепость, ратуша, чуть правее площадь Карла Бернера и микрорайон Руделёкка. Он подумал, что Мириам нет дома. Она говорила, что собирается уехать на выходные. Как хорошо, что ее там нет, она уехала куда-то, где он не может до нее добраться. Если они больше никогда не встретятся, сколько потребуется времени, чтобы он перестал постоянно видеть перед глазами ее лицо? Он не будет предпринимать ничего, пока ее образ не поблекнет и все это не останется в прошлом.

Небо над головой было ясным и прозрачным, как черное стекло. Он отыскал созвездие Близнецов и медленно перевел глаза дальше, на Возничего и на Персея, который держал голову Медузы с ее страшным глазом. После дня рождения Марлен ему несколько раз пришлось ей повторять, что звезда Алголь пульсирует потому, что это, собственно говоря, две звезды, которые поочередно бросают тень одна на другую. Это помогло. Во всяком случае, она осмелилась снова посмотреть на ночное небо. Неделю тому назад она написала историю и прочитала ему ее. Про астронавта, которого отправили в космос и он оказался поблизости от ужасной двойной звезды Алголь, глаза Медузы. И он так и не вернулся назад. Он превратился в камень, вечно паривший там, на краю бездны. Истории тоже могут ходить вокруг да около и отбрасывать тень одна на другую, пришло вдруг Акселю в голову, когда она закончила чтение.

Он допил коньяк. Вспомнил прочитанное недавно в газете – про опрос, проведенный среди итальянских мужчин. Те, что изменяли женам, набрали больше баллов по шкале, определявшей, насколько хорошие они семьянины. Это было истолковано таким образом, что чувство вины побуждает мужчин проявлять свои лучшие качества отцов семейства. Он сунул руку в карман, достал мобильный телефон. «Ты спишь?» – напечатал он.

Отправляя сообщение, он услышал за спиной шаги. Ингрид Брудал. За столом они оказались далеко друг от друга, но она несколько раз поглядывала в его сторону, и он подумал тогда, что она, наверное, подойдет к нему попозже. И вот теперь она стояла рядом, держа в руке бокал с вином.

– Я видела, что вы пошли сюда, – сказала Ингрид.

Когда она двигалась, ее платье переливалось в свете, падавшем из гостиной.

– Захотелось подышать свежим воздухом. Вы вернулись на работу?

Он знал, что она занимает высокую должность в одном из министерств, кажется в Министерстве культуры.

– Выхожу в понедельник. И меня это нисколько не волнует и не пугает. Такие вещи очень мало трогают меня теперь, как и хождение в гости. – Она не сводила с него взгляда. – Я хотела сказать вам это раньше, когда вы только появились здесь, но растерялась, так что… Спасибо за то, что вы пришли тогда.

Аксель предположил, что она имеет в виду похороны, и пробормотал что-то в том смысле, что как же иначе.

– В ту ночь, – ровным голосом уточнила она. – Я знаю, вы могли поручить кому-нибудь другому поехать к нам. Я не в состоянии испытывать благодарность к кому-либо, но я хочу, чтобы вы знали это. Хорошо, что тогда пришли именно вы.

Он посмотрел на нее. В этой женщине всегда чувствовалась какая-то неприступность, ирония, удерживающая на расстоянии даже близких. А теперь создавалось впечатление, что окружающий мир вдруг прорвался к ней, сметая все на своем пути.

Она дотронулась до его руки:

– Когда вы нашли ее, как она лежала?

Аксель сделал глубокий вдох, ощутив ту же беспомощность, что и той ночью.

– Лиза… – добавила она почти неслышно.

Внезапно он начал рассказывать: не найдя ее в автомобиле, он пошел искать ее вдоль канавы. Рассказывая, он нечаянно ляпнул, что поначалу ему показалось, будто Лиза спит.

Ингрид Брудал крепко сжала его запястье, и он испугался, что она не совладает с собой. Она открыла сумочку, отыскала носовой платок, прижала его к носу.

В кармане его пиджака завибрировал мобильник.

– Я могу зайти к вам как-нибудь на днях, – сказал он. – Тогда мы сможем еще поговорить об этом. Если вы захотите.

Не поднимая глаз, она ответила:

– Хорошо, что есть такие люди, как вы. Наверное, благодаря этому когда-нибудь жизнь сможет продолжиться.

Бия свернулась клубочком на заднем сиденье такси, пристроив голову к нему на грудь. Он приобнял ее, поцеловал в лоб. От ее волос пахло розами и дымом. Он погладил ее по щеке, обвел пальцем очертания губ. Она обхватила его палец губами и слегка прикусила.

– Вы очень устали, доктор Гленне, собственно говоря? – спросила она и, расстегнув пару пуговиц на его рубашке, осторожно коснулась рукой его груди.

– Я уже сплю.

Ее рука скользнула вниз по животу и дальше, под ремень брюк.

– Упс! Это явно не всех твоих членов касается.

– Нет, – вынужден был он признать, – некоторые из них встают и ложатся по своему усмотрению, каким бы строгим я с ними ни был.

– За такое непослушание надо наказывать, – мурлыкнула она.

Дома Аксель разделся и с бокалом коньяка подсел к маленькому столику в углу спальни. Взял в руку пульт и включил плеер, какой-то из дисков Бии с фортепьянной музыкой уже был вставлен в проигрыватель. Она вернулась из ванной и встала перед ним – в одних только прозрачных стрингах.

– Когда это ты начала подбриваться? – поинтересовался он, все еще сдержанно.

Она капризно вздернула подбородок, и это движение показалось ему провокационным. Он тут же вскочил, схватил ее и затащил в постель. Когда-то они купили наручники, давно уже не пользовались ими, и он не мог вспомнить, куда их засунул. Вместо них он сдернул с вешалки шелковый галстук и затянул вокруг ее запястий, а другой конец привязал к спинке кровати. Когда он рывком раздвинул ей ноги, она извернулась и укусила его в плечо.

– Здоровый бык какой! – прошипела она.

Он ощупью пробирается по какому-то коридору, освещаемому маленькими голубыми лампочками в полу. На одной из табличек написано: «Виктор». Дверь открывается. Внутри комната для допросов. Там сидит инспектор полиции, но его зовут не Виктором.

«Мы ждали тебя, Бреде».

Он открывает рот, чтобы возразить: они должны прекратить называть его Бреде, он не желает больше этого терпеть! Инспектор грубо хватает его за руку, тащит в другое помещение, в большой зал, с экраном во всю стену.

«Нам удалось заснять его. Мы сумели заснять его благодаря тебе, Бреде».

В первом ряду сидят пять-шесть человек, дальше зал пуст. Один из присутствующих оборачивается, попадает под луч зеленого света – это его мать.

«Я горжусь тобой, Аксель. Горжусь тобой».

Он чувствует облегчение оттого, что она узнала его, и хочет попросить ее объяснить всем эту путаницу с Бреде. «Расскажи им, кто я», – собирается он сказать, но не успевает, потому что его толкают на сиденье.

«Восьмой ряд. И за это скажи спасибо, это было лучшее место из тех, что удалось достать».

Инспектор полиции Виктор пристраивается рядом, плечом к плечу, кладет руку ему на бедро.

«Вот подожди только, и увидишь, Гленне».

Вот теперь он понял, ведь он больше не называет его Бреде.

Виктор оборачивается и щелкает пальцами. В конце зала установлен старый кинопроектор, запускает его Рита. На экране возникают картинки. Предрассветные сумерки. Камера скользит между голыми ветвями деревьев.

«Я не хочу смотреть это!»

Виктор кладет руку ему на плечо, прижимает к себе. Он пробует отодвинуться, но с другой стороны тоже кто-то сидит. От этого пахнет сырым мясом. Ему не удается повернуть голову так, чтобы разглядеть, кто это.

«Мы не отстанем, пока ты не посмотришь всё».

Камера приближается к озерцу. На берегу кто-то стоит, мужчина в белом исподнем и сапогах, на голове котелок. В руке он держит камень. Перед ним лежит нагая женщина, ее черные волосы покачиваются на кромке воды. Вокруг головы расплывается красное пятно. Обзор камере заслоняет ствол дерева.

«Не пропусти, Гленне, – шепчет Виктор ему в ухо. – Не пропусти, щас ты увидишь лицо Медузы».

Камера выезжает из-за дерева, изображение приближается. Стоящий на берегу мужчина оборачивается. Его лицо заполняет весь экран. Злобная ухмылка и смех, которого не слышно.

Главное – не смотреть ей в глаза. Он вырывается и вскакивает, верещит, как животное, пытаясь заглушить голос Виктора: «Что, узнаёшь себя, доктор Гленне, узнаёшь наконец самого себя?»

38
Понедельник, 22 октября

Начальница сектора Агнес Паянен сидела перед развернутой на столе газетой «ВГ», с чашкой кофе в руке. Всю первую полосу занимал один заголовок: «ПОЛИЦИЯ ПОДОЗРЕВАЕТ ЭКОТЕРРОРИСТОВ». Дальше шел рассказ об обыске полицией сарая на хуторе в Оснесском районе области Хедмарк, размазанный на целых три страницы, и подано это было как обнаружение полицией важнейших улик при расследовании так называемых медвежьих убийств. Паянен только что вернулась с совещания у начальника Управления полиции и ведущего криминалиста. Они потребовали от нее разъяснений относительно того, почему информацию о ходе расследования они вынуждены узнавать из газет. Она не нашлась что ответить и почти целый час вынуждена была терпеть разнос. В конце концов ей дали времени до обеда, чтобы представить отчет об этом деле.

Она позвонила Викену и попросила его зайти. Немедленно, хотела бы она сказать, но Викен был из тех, кого приходится просить сделать что-либо, а не приказывать. Об этом господине у каждого было свое мнение, быстро уяснила она для себя, получив назначение в этот сектор. Ей прекрасно удалось с ним сработаться. Поначалу у нее были кое-какие сомнения, в немалой степени и потому, что он ведь тоже претендовал на ту должность, что досталась ей. Но он никогда не пытался открыто противостоять ей или соперничать с ней, напротив, с первого же дня она ощущала его лояльность, а зачастую поддержку. Это заслуживает уважения, казалось ей, когда человек ставит успех общего дела выше личных амбиций. Он безоговорочно считался одним из лучших следователей в их управлении, и даже самые опытные детективы прислушивались к его словам. Он руководил расследованием ряда серийных изнасилований, и практически все они были раскрыты. Под влиянием американских профайлеров – составителей психологических профилей преступников – Викен выработал собственный подход к пониманию психики лиц, совершающих серийные преступления. Он читал лекции, в которых объяснял, каким образом обнаруженные техниками-криминалистами на месте преступления следы и артефакты могут рассказать о внутренней жизни преступника. Паянен находила это весьма интересным, но обнаружила, что, вообще-то, в их конторе особого интереса к тому, чем он занимался, не проявляли. Она же была уверена в том, что дальнейшее развитие методики расследований докажет его правоту, и готова была пойти за него на баррикады. Она не раз видела, насколько удачно и эффективно, до мурашек по коже, Викену удавалось во время допросов применять свои знания в области психологии, чтобы добиться от преступника признания вины. А вот в качестве руководителя сектора он никуда не годился и развалил бы всю работу, и на седьмом этаже это поняли уже давно. Как лидер он представлял собой тип одинокого волка: инспектор с большой неохотой поручал хоть какую-то часть работы другим. Но еще хуже было то, что как личность он создавал вокруг себя два полюса – за него или против. Те, что были за, по всей видимости, готовы были отдать за него жизнь, но даже эти люди скорее боялись его, чем любили.

В полуоткрытую дверь постучали, и вошел Викен. Как всегда, он был одет в белую рубашку, расстегнутую у ворота.

– Присядем или стоя будем беседовать? – спросил он с усмешкой, в искренности которой начальница сектора долго сомневалась, но которую в конце концов стала находить довольно привлекательной.

– Да, садитесь, пожалуйста. Вы видели «ВГ»?

– Ни дня без этого.

– Ну что скажете?

– Они раздобыли больше информации, чем нам хотелось бы.

Он казался ни капельки не озабоченным.

– И откуда она? – поинтересовалась Паянен.

Он поскреб ногтями под подбородком.

– Возможно, из густых лесов в Хедмарке, возможно, от нас.

– Если так, то у нас проблема.

Он откинулся на спинку стула и вытянул ноги. Остроносые туфли сияли, выдавая, что начистили их совсем недавно.

– Я еще разок пройдусь по этому делу, шеф. Если мы найдем источник, то вы будете первой, кто об этом узнает. Но тем не менее могло быть хуже.

– Что вы имеете в виду?

– Журналисты ведь как стая волков. Найдут кость, и все набросятся на нее. А если ничего не найдут, набросятся на нас. А это гораздо больше повредило бы расследованию.

Паянен не знала, как расценивать его метафору.

– Ведущий криминалист не совсем разделяет ваши представления, да и начальник Управления полиции тоже.

Викен ухмыльнулся и стал похож на волка.

– Пусть Бастиан поворчит – такая уж у него работа, он не кусается.

Тут уж и она не смогла сдержать улыбку, главным образом из-за забавной клички начальника Управления полиции. И это лишний раз напомнило ей, как полезно иметь в команде такого надежного человека, как Викен, к которому она могла обратиться за поддержкой, когда вокруг нее поднималась буча.

– А есть ли хоть крупица истины в том, что пишет «ВГ»?

Он решительно покачал головой:

– Экологическая преступность – да. Охота на охраняемые виды животных, продажа шкур и чучел за границу. Но убийства и террор? I don’t think so [13]13
  Я так не думаю (англ.).


[Закрыть]. Конечно, у арестованного обнаружены те же наркотические средства, при помощи которых были убиты жертвы, но я все же склоняюсь к тому, чтобы поверить, что он пользовался ими для усыпления диких животных, а не людей. Кроме того, у него есть алиби на те дни, которые нас интересуют. – Он усмехнулся. – И кому это пришло в голову, что у нас в Норвегии найдутся террористы, готовые лишить человека жизни, чтобы выразить протест против политики в области охраны дикой фауны? Мы бы уже давно знали о наличии таких кругов. Но в качестве питательной среды для газетчиков этого хватит на день или два: вы же видели, как они расходились, фантазируя на темы о том, что по городу рыщет смертельно опасный хищник! Ни один человек в возрасте старше пяти лет не верит, что на этих женщин напал медведь, но, как вам известно, народ обожает читать подобные вещи. Если бы журналисты написали, что мы охотимся за троллем с девятью головами, газеты продавались бы еще лучше.

Паянен вынуждена была с ним согласиться:

– Я еще подумаю, может, намекнуть ведущему криминалисту, что неплохо бы пригласить эксперта, разбирающегося в психологическом профилировании. Вам тогда будет с кем это дело обсудить. Оно все же такое необычное, что, возможно, к нашему мнению и прислушаются. Что вы на это скажете?

Викен задумался:

– Сделав это, мы во всеуслышание заявим о своих подозрениях, что мы здесь имеем дело с серийным убийцей. Уж это точно приведет к не меньшей истерии, чем слухи о медведе-людоеде.

– Газеты уже и так намекают на это, независимо от тех шагов, какие предпринимаем мы. Но нужен ли нам такой психолог?

– Ну есть тут в нашем захолустье парочка типов, которые считают, что разбираются в психологическом профилировании. Они выдадут сорок бочек арестантов избитых истин и еще больше счетов. Чтобы привлечь к делу кого-нибудь, кто бы действительно в этом кумекал, нужно обращаться за границу.

– Поразмыслите над этим, любые предложения приветствуются.

– А пока придется задействовать наличные ресурсы, – подвел итог Викен.